Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг.

1880 лѣтъ [тому назадъ] на вопросъ фарисеевъ о томъ, позволительно давать подать Кесарю или нѣтъ, сказано: отдавайте Кесарево Кесарю, а Божье Богу.

Если бы была у людей въ наше время хоть слабая вѣра въ ученіе Христа, то они считали бы должнымъ Богу хоть то, чему не только словами училъ Богъ человѣка, сказавъ: «не убій»; сказавъ: «не дѣлай другому того, чего не хочешь, чтобы тебѣ дѣлали»; сказавъ: «люби ближняго какъ самого себя», – но то, что Богъ неизгладимыми чертами написалъ въ сердцѣ каждаго человѣка: любовь къ ближнему, жалость къ нему, ужасъ передъ убійствомъ и мучительствомъ братьевъ.

Если бы люди вѣрили Богу, то они не могли бы не признавать этой первой обязанности къ Нему, исполнять то, что Онъ написалъ въ ихъ сердцѣ, т. е. жалѣть, любить, не убивать, не мучать своихъ братьевъ. И тогда слова: Кесарево Кесарю, а Божье Богу имѣли бы для нихъ значеніе.

Царю или кому еще все, что хочешь, но только не Божіе. Нужны Кесарю мои деньги – бери; мой домъ, мои труды – бери: Мою жену, моихъ дѣтей, мою жизнь – бери; все это не Божіе. Но нужно Кесарю, чтобъ я поднялъ и опустилъ прутъ на спину ближняго; нужно ему, чтобы я держалъ человѣка пока его будутъ бить, чтобы я связалъ человѣка или съ угрозой убійства, съ оружіемъ въ рукѣ стоялъ надъ человѣкомъ, когда ему дѣлаютъ зло, чтобы я заперъ дверь тюрьмы за человѣкомъ, чтобы я отнялъ у человѣка его корову, хлѣбъ, чтобы я написалъ бумагу, по которой запрутъ человѣка или отнимутъ у него то, что ему дорого – всего этого я не могу, потому что тутъ требуются поступки мои, а они то и есть Божіе. Мои поступки это то, изъ чего слагается моя жизнь, жизнь, которуя я получилъ отъ Бога, я отдамъ Ему одному. И потому вѣрующій не можетъ отдать Кесарю то, что Божіе. Идти черезъ строй, идти въ тюрьму, на смерть, отдавать подати Кесарю – все это я могу, но бить въ строю, сажать въ тюрьму, водить на смерть, собирать подати – всего этого я не могу для Кесаря, потому что тутъ Кесарь требуетъ отъ меня Божіе.

Но мы дошли до того, что слова: «Богу Божіе» для насъ означаютъ то, что Богу отдавать копѣечныя свѣчи, молебны, слова – вообще все, что никому, тѣмъ болѣе Богу, не нужно, а все остальное, всю свою жизнь, всю святыню своей души, принадлежащую Богу, отдавать Кесарю!

–

[ВАРИАНТЫ К «НИКОЛАЮ ПАЛКИНУ».]

* № 1.

[Апрњль 1886 г.]

Мы ночевали у 95 лѣтняго солдата. Онъ служилъ при Александре I и Николаѣ.

– Что умереть хочешь?

– Умереть! Еще какъ хочу. Прежде боялся, а теперь объ одномъ прошу Бога, только бы причаститься – покаяться – а то грѣховъ много.

– Какіе же грѣхи?

– Какъ какіе? Тогда служба была не такая. Александра хвалили солдаты – милостивъ былъ. A мнѣ довелось служить при Николаѣ Палкинѣ.220 Такъ его солдаты прозвали. Тогда что было, заговорилъ онъ, оживляясь. Тогда на 50 палокъ и партокъ не снимали, а 150, 200, 300. На смерть запарывали. Дѣло подначальное. Тебѣ всыпятъ 150 палокъ за солдата (отставной солдатъ былъ унтеръ-офицеръ и теперь кандидатъ) а ты ему 200. У тебя не заживетъ отъ того, а его мучаешь. Вотъ и грѣхъ. Тогда что было. До смерти унтеръ-офицера убивали. Прикладомъ али кулакомъ. Онъ и умретъ, а начальство говоритъ «властью Божьей помре».

Онъ началъ разсказывать про сквозь строй. Извѣстное ужасное дѣло. Ведутъ, сзади штыки, и всѣ бьютъ, а сзади солдатъ ходятъ офицеры и ихъ бьютъ: «бей больнѣй». Подушка кровяная на всю спину, и въ страшныхъ мученіяхъ смерть. Всѣ палачи, и никто не виноватъ. Кандидатъ221 такъ и сказалъ, что не считаетъ себя виноватымъ. – «Это по суду».

И сталъ я вспоминать все, что знаю изъ исторіи о жестокостяхъ человѣка въ Русской исторіи, о жестокости этаго христіанскаго кроткаго, добраго, Русскаго человѣка, къ счастью или несчастью, я знаю много. Всегда въ исторіи и въ дѣйствительности, какъ кролик[а] къ боа,222 меня притягивало къ этимъ жестокостямъ: я читалъ, слыхалъ, или видѣлъ ихъ и замиралъ, вдумываясь, вслушиваясь, вглядываясь въ нихъ. Чего мнѣ нужно было отъ нихъ, я не знаю, но мнѣ неизбѣжно нужно было знать, слышать, видѣть это.

Іоаннъ Грозный топитъ, жжетъ, казнитъ какъ звѣрь. Это страшно; но отчего то дѣла Іоанна Грознаго для меня что-то далекое, въ родѣ басни. Я не могъ видѣть всего этого. То же и съ временами междуцарствія Михаила, Алексѣя, но съ Петра такъ называемаго великаго начиналось для меня что-то новое живое. Я чувствовалъ, читая ужасы этаго бѣснующагося, пьянаго, распутнаго звѣря, что это касается меня, что всѣ его дѣла къ чему-то обязываютъ меня.

Сначала это было чувство злобы, потомъ презрѣнія, желанія унизить его, но все это было не то. Чего то отъ меня требовало то чувство, какъ оно требуетъ чего-то, когда при васъ оскорбляютъ и мучаютъ роднаго да и не роднаго, а просто человѣка. Но я не могъ найти и понять того, чего отъ меня требовало и почему меня тянуло къ этому. Еще сильнѣе было во мнѣ это чувство негодованія и омерзенія при чтеніи ужасовъ его223 бляди, ставшей царицей, еще сильнѣе при чтеніи ужасовъ Анны Ивановны, Елисаветы и сильнѣе и отвратительнѣе всего при описаніи жизни нѣмки224 блудницы225 и всей подлости, окружавшихъ ее – подлости, до сихъ поръ остающейся въ ихъ потомкахъ. Потомъ Павелъ (онъ почему то не возбуждалъ во мнѣ негодованія). Потомъ отцеубійца226 и Аракчеевчина, и палки, палки, забиваніе живыхъ людей живыми227 людьми христіанами, обманутыми своими вожаками. И потомъ Николай Палкинъ, котораго я засталъ вмѣстѣ съ его ужасными дѣлами.

Только очень недавно я понялъ, наконецъ, что мнѣ было нужно въ этихъ ужасахъ, почему они притягивали меня. Почему я чувствовалъ себя отвѣтственнымъ въ нихъ, и что мнѣ нужно сдѣлать по отношенію ихъ. Мнѣ нужно сорвать съ глазъ людей завѣсу, которая скрываетъ отъ нихъ ихъ человѣческія обязанности и призываетъ ихъ къ служенію дьяволу, не захотятъ они видѣть,228 пересилитъ меня дьяволъ,229 они, большинство изъ нихъ, будутъ продолжать служить дьяволу и губить свои души и души братьевъ своихъ, но хоть кто-нибудь увидитъ: сѣмя будетъ брошено. И оно выростетъ, потому что оно сѣмя Божье.

Дѣло идетъ вотъ какъ: заблудшіе230 люди231– слуги дьявола, т. е. зла и обмана, для достиженія своихъ маленькихъ, ничтожныхъ цѣлей – въ родѣ пожара Рима Нерона, – дѣлаютъ ужасы жестокости надъ своими братьями. Люди заблудшіе жестоки всегда были, но люди, про жестокость которыхъ я говорю, сдѣлали свою жестокость наслѣдственною.232

То, что дѣлалъ одинъ, другой отъ того не отрекается. Время – т. е. общее сознаніе людей, идетъ впередъ, и оказывается что то, что дѣлалъ Петръ, не можетъ дѣлать Екатерина, то, что дѣлалъ Павелъ, не можетъ дѣлать Александръ. То, что дѣлалъ Александръ,233 не можетъ дѣлать Палкинъ. То, что дѣлалъ Палкинъ, не можетъ дѣлать его сынъ. Но если онъ не можетъ дѣлать то же, онъ можетъ дѣлать другое. И онъ дѣлаетъ это другое. И они помощники его говорятъ: «Зачѣмъ поминать старое, что прошло, зачѣмъ озлоблять народъ». И всѣ слушаютъ и говорятъ: да, зачѣмъ вспоминать старое и озлоблять народъ. И старое забывается – не только забывается, но стирается изъ памяти людей – Палкину, Палкинымъ памятники, – а новое так[ое] же какъ старое начинаетъ дѣлаться и дѣлается пока возможно въ той же формѣ. Когда становится невозможнымъ перемѣняетъ форму, но остается тѣмъ же.

Зло въ томъ, что люди полагаютъ, что можетъ быть необходимо дѣлать зло людямъ, что можетъ не быть грѣхъ въ томъ, чтобы дѣлать зло другимъ людямъ, въ томъ, что отъ зла людямъ можетъ произойти добро людямъ.

Былъ Николай Палкинъ. Зачѣмъ это поминать? (Только старый солдатъ передъ смертью помянулъ). Зачѣмъ раздражать народъ?

Такъ же говорили234 про Палкина, про Александра, Аракчеевщину. Зачѣмъ поминать?.. такъ же про Павла? Такъ же про Екатерину и закрѣпощеніе Малороссіи,235 и убійство мужа, и Іоанна, и всѣ ея ужасы. Такъ же про Бирона, Елисавету, Петра. И такъ же теперь говорятъ о крѣпостномъ правѣ. О всѣхъ перевѣшанныхъ236 (въ числѣ ихъ 15 и 16 лѣтніе мальчики). Такъ же будутъ говорить и про теперешнее время, про убиваемыхъ въ одиночныхъ заключеніяхъ и въ крѣпостяхъ тысячахъ и такъ же про мрущій голодной смертью народъ. Зачѣмъ поминать.

Какъ зачѣмъ поминать? Если у меня была лихая или опасная болѣзнь и я излѣчился или избавился отъ нея, я всегда съ радостью буду поминать. Я не буду поминать только тогда, когда я болѣю и все также, еще хуже, и мнѣ хочется обмануть себя. А мы больны и всѣ также больны. Болѣзнь измѣнила форму, но болѣзнь все та же только ее иначе зовутъ. Le roi est mort, vive le roi.237 Болѣзнь, которой мы больны, есть убійство людей – но убійство еще ничего, пускай бы Палкины мучили [1 неразобр.], убивали238 въ 10 разъ больше людей, только бы они дѣлали это сами, а не развращали людей, заставляя ихъ убивать и мучать людей, давая имъ за это награды и увѣряя ихъ съ молоду и до старости, отъ школы до церкви, что въ этомъ святая обязанность человѣка. Мы знаемъ про пытки,239 знаемъ про весь ужасъ и безсмысленность ихъ и знаемъ что люди, которые пытали людей, были умные, ученые по тому времени люди. И такіе то люди не могли видѣть той безсмыслицы, понятной теперь малому ребенку, что дыбой можно затемнить, но нельзя узнать правду. И такія дѣла, какъ пытки, всегда были между людьми – рабство, инквизиціи и др. Такія дѣла не переводятся. Какія же тѣ дѣла нашего времени, которыхъ безсмысленность и жестокость будетъ также видна нашимъ потомкамъ, какъ намъ пытки? Они есть, надо только подумать про нихъ, поискать и не говорить, что не будемъ поминать про старое. Если мы вспомнимъ старое и прямо взглянемъ ему въ лицо, тогда и новое, наше теперешнее насиліе откроется. Откроется потому, что оно все и всегда одно и то же, – мучительство и убійство людей для пользы людей. – Если мы только назовемъ настоящимъ именемъ костры, клейма, пытки, плахи240 служилыхъ людей стрѣльцовъ, рекрутскіе наборы, то мы найдемъ и настоящее имя для тюрьмъ, остроговъ, войскъ съ общимъ [1 неразобр.], прокуроровъ; жандармовъ. —

Если намъ ясно, что нелѣпо и жестоко рубить головы на плахѣ по суду съ пытками, то также ясно, что едва ли не болѣе нелѣпо и жестоко вѣшать людей или сажать въ одиночное заключеніе, равносильное худшей смерти по суду прокуроровъ, сословныхъ представителей. Если нелѣпо и жестоко было казнить, то еще нелѣпѣе сажать въ острогъ, чтобъ развращать, если нелѣпо и жестоко ловить мужиковъ въ солдаты и клеймить въ руки, то тоже съ общей воинской повинностью. Если нелѣпа и жестока опричнина, то то [же] съ гвардіей и войскомъ.

1880 лѣтъ на вопросъ Фарисеевъ, давать ли подать сказано: «Кесарю Кесарево,241 а Богу Божіе».242 Если бы была какая-нибудь вѣра у людей, то они хоть что-нибудь считали должнымъ Богу и прежде всего то, чему училъ Богъ – человѣка не убивать. Тогда бы обманъ пересталъ быть возможнымъ. Царю или кому еще все, что хочешь, сказалъ бы вѣрующій человѣкъ, но не то, что противно волѣ Бога, а мучительство и убійство противно волѣ Бога.

Опомнитесь люди! Вѣдь можно было отговариваться незнаніемъ и попадаться въ обманъ, пока неизвѣстна была воля Бога, пока непонятенъ былъ обманъ, но какъ только она выражена ясно, нельзя ужъ отговариваться. Послѣ этого ваши поступки уже получаютъ другое страшное значеніе. Нельзя человѣку, не хотящему быть животнымъ носить мундиръ, орудія убійства; нельзя ходить въ судъ, нельзя набирать солдатъ, устраивать тюрьмы, суды.

Опомнитесь люди!

* № 2.243

Бѣснующійся звѣрь Петръ заставляетъ однихъ людей убивать и мучить другихъ людей сотнями, тысячами, самъ забавляется казнями, рубитъ головы пьяной неумѣлой рукой, не сразу отхватывая шею, закапываетъ въ землю любовницъ, обставляетъ всю столицу висѣлицами съ трупами, ѣздитъ пьянствовать по боярамъ и купцамъ въ видѣ патріарха и протодьякона съ ящикомъ бутылокъ въ видѣ Евангелія, съ крестами изъ трубокъ въ видѣ дѣтородныхъ членовъ, заставляя однихъ людей убивать на работѣ и войнѣ миліоны людей, заставляетъ однихъ людей казнить, жечь, выворачивать суставы у (всѣхъ вѣрующихъ въ Бога) другихъ людей, клеймить какъ табуны скота, убиваетъ сына и возводитъ на престолъ блядь своего наложника и свою. И ему ставятъ памятники и называютъ благодѣтелемъ Россіи и великимъ человѣкомъ и всѣ дѣла его; не только оправдывается все то, что дѣлали люди по его волѣ, считаются законными, необходимыми и не ложатся на совѣсть людей, которые ихъ дѣлали. И про жестокости его говорятъ: зачѣмъ поминать, это прошло.

Послѣ него продолжается то же убиваніе живыхъ людей живыми людьми христіанами, обманутыми своими вожаками. Одинъ за другимъ безъ всякихъ правъ и даже оправданія схватываетъ власть то Екатерина, то Лизавета, то Анна. Жестокости, которые заставляють людей дѣлать надъ другими, ужасны. И опять люди, совершающіе эти жестокости, считаютъ себя правыми. Мужеубійца апокалипсическая блудница захватываетъ власть – тѣ же ужасы заставляютъ дѣлаться ея любовниками, потомъ безумный Павелъ, потомъ отцеубійца Александръ и Аракчеевщина, потомъ убій[ца] брата Палкинъ, котораго я засталъ вмѣстѣ съ его ужасными дѣлами. И потомъ Александръ II съ его висѣлицами и крѣпостями и Плевной, и потомъ теперешніе сотни тысячъ каторжниковъ и острожниковъ, и голодный народъ, и убиваніе людей тайно въ крѣпостяхъ и явно въ одиночныхъ заключеніяхъ и острогахъ, гдѣ люди убивали и мучали другъ друга.

Формы злодѣйствъ измѣняются, но сущность, ужасная сущность дѣла, то, что кроткіе христіане русскіе люди мучаютъ и убиваютъ другихъ и считаютъ себя въ этомъ неповинными, остается то же.

* № 3.244

Зачѣмъ поминать старое? говоримъ мы. Но если ужъ не поминать, то и не поминали бы. Но это говорятъ только для того, чтобы, не поминая ужасы стараго, продолжать ужасы настоящаго въ другихъ формахъ. Они говорятъ не поминать, но не поминаютъ только злодѣйствъ, а съ тѣмъ большимъ усердіемъ поминаютъ выдуманные ими прелести стараго времени и выдуманныя доблести тѣхъ людей, которые производили эти ужасы только за тѣмъ, чтобы, закрасивъ ужасы прошедшаго, закрасить ужасы и настоящаго и убѣдить людей въ ихъ необходимости.

И несчастныя молодыя поколѣнія выростаютъ подъ ложнымъ представленіемъ о томъ, что про всѣ прежніе ужасы поминать нечего, что они всѣ выкуплены тѣми выдуманными благами, которыя принесли ихъ совершители, и дѣлаютъ заключеніе о томъ, что то же будетъ и съ теперешними злодѣйствами, что все это какъ то выкупится, какъ выкупилось прежнее.

Съ Петра I начинаются особенно поразительные и особенно близкіе и понятные намъ ужасы русской исторіи.

Бѣснующійся, пьяный, сгнившій отъ сифилиса звѣрь 1/4 столѣтія губитъ людей, казнитъ, жжетъ, закапываетъ живыхъ въ землю, заточаетъ жену, распутничаетъ, мужеложствуетъ, пьянствуетъ, самъ забавляясь рубитъ головы, кощунствуетъ, ѣздитъ съ подобіемъ креста изъ чубуковъ въ видѣ дѣтородныхъ членовъ и подобіями Евангелій – ящикомъ съ водкой славить Христа, т. е. ругаться надъ вѣрою, коронуетъ блядь свою и своего любовника, раззоряетъ Россію и казнитъ сына и умираетъ отъ сифилиса, и не только не поминаютъ его злодѣйствъ, но до сихъ поръ не перестаютъ восхваленія доблестей этаго чудовища, и нѣтъ конца всякаго рода памятниковъ ему. Послѣ него начинается рядъ ужасовъ и безобразій подобныхъ его царствованію, одна блудница за другой безчинствуютъ на престолѣ мучаетъ и губитъ народъ и заставляетъ однихъ мучать другихъ и воцаряется безъ всякихъ правъ на престолъ, мужеубійца, ужасающая своимъ развратомъ блудница, дающая полный просторъ звѣрства своимъ перемѣняющимся любовникамъ, и всѣ ужасы – казни, убійство мужа, мученія и убійство законнаго наслѣдника, закрѣпощеніе половины Россіи, войны, развращеніе и раззореніе народа, все забывается и до сихъ поръ восхваляется какое то величіе мудрость, чуть не нравственная высота этой мерзкой бляди. Мало того, что восхваляютъ ее, возхваляютъ ея звѣрей любовниковъ. То же съ отцеубійцей Александромъ. То же съ Палкинымъ. Все забыто. И выдуманы несуществующія доблести и заслуги для отечества.

* № 4.245

Законъ четко, ясно неизмѣнно начертанъ въ сердцѣ человѣка. Всякій знаетъ, что ему дѣлать, всякій знаетъ, что хорошо и что дурно.246 Говорятъ много разныхъ вѣръ, для каждаго народа свой законъ. Это неправда. Всегда есть и будетъ только одна вѣра. – Вѣра эта самъ человѣкъ съ его сердцемъ и разумомъ, и не вѣрить въ самаго себя нельзя. И во всѣхъ вѣрахъ, какія ни есть въ свѣтѣ есть одинъ законъ247 для всякаго человѣка. И искать этотъ законъ248 не надо ни за моремъ ни на небѣ, какъ говоритъ Моисей [?], а въ сердцѣ людей.249

Человѣкъ вездѣ и всегда такой же – такая же у него голова, сердце, руки, ноги и всѣ члены: тѣ же у него страсти, тѣ же страхи, тѣ же радости, также онъ рождается, такъ же растетъ, такъ же страдаетъ старѣется и умираетъ, или, не дождавшись старости, умираетъ во всякій часъ своей жизни, и такъ же не можетъ жить одинъ, а живетъ благодаря людямъ, жившимъ прежде него и живущимъ съ нимъ вмѣстѣ, та же у всѣхъ людей одинаковая способность понимать и думать.

Мы говоримъ, что надо дѣлать, что всѣ дѣлаютъ, что велятъ дѣлать, потому что каждый человѣкъ не знаетъ, что ему дѣлатъ, не можетъ знать, что хорошо, что дурно, говоримъ, что никто самъ не знаетъ и не можетъ знать этаго. <Мы говоримъ, что и вѣръ много разныхъ и нельзя знать, какая вѣра истинная, какая ложная. Люди, говоримъ мы, бродятъ, какъ слѣпые, живутъ, бродятъ и умираютъ злы и глупы, какъ слѣпые, сами не знаютъ зачѣмъ. Такъ ли это?> Неужели это правда?

Богъ, если есть Богъ, сотворилъ людей такъ, что они <мучаются, ищутъ истину и> не могутъ знать того, какъ имъ надо жить. Или, если нѣтъ Бога, <люди сами собой живутъ,> то все въ мірѣ и травы, деревья, животные – все живетъ стройно по закону, знаетъ какъ жить, – одинъ человѣкъ – то существо, которое умнѣе всѣхъ, брошено одно безъ кормила, одно живетъ безъ закона. Собака знаетъ какъ жить. Береза знаетъ какъ жить, a человѣкъ не знаетъ. Не можетъ этаго быть. Не можетъ быть да и нѣтъ и никогда не было.250 Всему есть законъ, законъ жизни человѣка. И знаетъ этотъ законъ, человѣкъ знаетъ также твердо, какъ знаетъ свой законъ дерево и животное.251 Непризнаетъ закона только тотъ человѣкъ, который или самъ отступилъ отъ него, или отъ котораго обманомъ скрыли или скрываютъ этотъ законъ. Но и тотъ и другой знаютъ его. И не видитъ человѣкъ своего закона только до тѣхъ поръ, пока252 онъ закрываеть самъ глаза или пока другіе закрываютъ ему глаза, чтобы онъ не видалъ его. И тому человѣку открыть глаза, и вотъ онъ – законъ всегда передъ нимъ. Законъ написанъ въ сердцѣ253 его.

Вѣдь что ужасно подумать? Это то, что уничтожено въ людяхъ чувство святыни. Для этихъ самыхъ людей, которые отдаютъ все на поруганіе, отдаютъ все, что есть въ нихъ святаго – Кесарю, въ этихъ самыхъ людяхъ есть чувство святыни – есть то, что они считаютъ святымъ и не отдадутъ никому. Но <горе въ томъ, что они> несчастные, такъ обмануты, что истинная святыня отнята отъ нихъ и подмѣнена ложною. Тѣ самые люди, которые, безъ малѣйшаго колебанія и сознанія нарушенія святыни своей души пойдутъ въ солдаты, на войну, въ судъ, будутъ собирать подати, эти люди, не считающіе все это нарушеніемъ своей святыни, хранятъ другую ложную святыню, подставленную ими вмѣсто настоящей, и будутъ блюсти ее подъ страхомъ страшныхъ наказаній, страданій, смерти даже, не нарушать эту ложную, выдуманную, внѣдренную въ нихъ искуственную святыню. Всякій простой недумавшій254 и вѣрующій вѣковымъ обманамъ русскій человѣкъ, пойдетъ въ судъ, въ солдаты, будетъ участвовать въ сборѣ податей, не считая въ этомъ убійствѣ братьевъ ничего дурнаго и ни за что подъ страхомъ страданій [1 неразобр.] и смерти не выброситъ въ помойную яму икону, причастія. —

Что если бы онъ понималъ, что святыня и что обманъ?

Вѣдь это ужасно.

Опомнитесь люди.

–

* [ВАРИАНТ ПЕРВОЙ РЕДАКЦИИ ПРЕДИСЛОВИЯ К «ЦВЕТНИКУ».]

Поэтому-то и Христосъ говорилъ притчами, въ которыхъ было не то, что бываетъ, а то, что должно быть. И притчи Его были и остались самая правда.

Онъ говорилъ притчами, но только предварялъ учениковъ о томъ, что надо умѣть понимать ихъ. Л. 8,18. Итакъ наблюдайте, какъ вы слушаете, говорилъ онъ.

Также надо умѣть слушать и читать всѣ книги – не искать въ нихъ правды житейской, а правды духовной. Помнить слова Христа: Буква мертвитъ, духъ животворитъ. Слово великое дѣло. Мф. 12, 35. Добрый.

ч.и.д. о. в. д. а. з. ч . и . з . с . в . з. (36) г. ж. вамъ ч. за в. п. с. к. с. л. д. о. о. в. д. с . (37) и. о. с. с. о . и . о . с . с . о. —

Въ словахъ человѣческихъ искать надо не пользы мірской, не забавы, не правды житейской, а правды Царствія Божія, той правды, которой велѣлъ искать Христосъ. Правду же Царствія Божія никакъ нельзя описать, если говорить про то, что бываетъ. Въ міру-то нѣтъ полной правды и потому, чтобы выразить ее, надо описать не то, что есть, а то чего никто не видѣлъ, но всѣ понимаютъ. Чтобы выразить полнѣе добро, надо представить благое существо безъ примѣси плотскихъ страстей и соблазновъ. И такое существо есть божество или ангелъ: чтобы выразить полное зло, надо представить злое существо безъ примѣси добра, и такое существо есть дьяволъ. – И чтобы короче, яснѣе и точнѣе сказать свою мысль, выражаютъ ее притчею или баснею. Чтобы живѣе и короче показать страсти человѣческія, придумываютъ сказку. Но ни въ легендѣ, ни въ баснѣ, ни въ сказкѣ важно не то, что чудесно и невѣроятно, а то, къ чему приведено все чудесное, указаніе правды Царствія Божія.

–

[О ВѢРАХЪ.]

30 Іюля 1886.

Въ календаряхъ на 1886 годъ о томъ, сколько на свѣтѣ вѣръ, написано: въ однихъ – 1000 вѣръ или исповѣданій, въ другихъ 2000. Если возьмешь книги ученыхъ, тѣхъ, которые пишутъ о вѣрахъ, то тоже прочтешь въ этихъ книгахъ описанія 1000 вѣръ; и каждая вѣра одна чуднѣе другой. – Если послушаешь, что говорятъ люди, то услышишь тоже: что вѣръ на свѣтѣ тысячи, и всѣхъ ихъ не пересчитаешь, и всѣ разныя.255

Послушаешь, что говорятъ люди и подивишься: одни говорятъ, и такихъ больше всего: всѣ 999 вѣръ ложныя, одна моя та, въ которой я родился, истинная, другія говорятъ: всѣ тысячи вѣръ разныя, значитъ всѣ вѣры одни пустяки и ни одной нѣту истинной.256

Неужели это такъ надо, и того хотѣлъ Богъ, когда сотворялъ людей или что такъ и должно жить людямъ? Неужели такъ и надо, чтобы люди всѣ разбрелись на 1000 вѣръ и каждая вѣра по своему учила бы людей, какъ имъ самихъ себя понимать, что считать добрымъ что дурнымъ и чего себѣ ждать послѣ смерти?257

И чтобы каждая вѣра осуждала и ненавидѣла одна другую? Неужели такъ надо и неужели такъ есть? Правда, что въ календаряхъ такъ написано и въ ученыхъ книжкахъ тоже и что люди такъ говорятъ. Да правда ли написана въ книжкахъ и правду ли говорятъ люди? Часто бываетъ, что дьяволъ говоритъ черезъ людей, заставляетъ говорить ихъ то, что ему нужно. Часто люди сами обманываютъ себя. Запутаются люди, да и говорятъ, что они въ этомъ не виноваты, а такъ это Богомъ устроено. Не тоже ли и въ дѣлахъ вѣры? Во всѣхъ вѣрахъ учатъ тому, что есть Богъ и Богъ любитъ и жалѣетъ людей. Какъ же это такъ: Богъ любитъ и жалѣетъ людей, а поставилъ ихъ въ такой запутанный міръ, гдѣ 1000 вѣръ, и всякая себя выхваляетъ и другіе осуждаетъ? Человѣку нужно спастись, угодить Богу, а Богъ взялъ да нарочно засадилъ его въ такое болото, что и вылѣзть нельзя. Родился человѣкъ въ Индійской, въ Магометанской, въ Христіанской, въ Еврейской вѣрѣ; только возросъ, сталъ о своей душѣ думать и со всѣхъ сторонъ видитъ 999 вѣръ, всѣ такъ же какъ и его вѣра, увѣряютъ, что его вѣра истинная, а остальныя всѣ обманныя. Какъ ему быть? Какъ ему выпутаться изъ этой бѣды? Остается одно: сказать себѣ, что всѣ вѣры выдумки, всѣ ложныя, и жить какъ придется. Если Богъ точно поставилъ человѣка въ такое положеніе, то онъ не только не любитъ его и не отецъ ему, но онъ первый врагъ ему. – Дьяволъ бы лучше не выдумалъ, какъ навѣрно погубить человѣка. – Или вѣра и точно есть одинъ обманъ, и чѣмъ человѣкъ скорѣе отброситъ этотъ обманъ, тѣмъ ему будетъ лучше. Такъ многіе и думаютъ теперь, и отъ этаго гибнутъ души человѣчьи.258 Зачѣмъ вѣра не одна? Зачѣмъ развелось ихъ тысяча? Такъ говорилъ себѣ и я, пока не искалъ Бога, а когда сталъ искать, то понялъ, что вѣра есть, и у всѣхъ одна. И чѣмъ больше я узнавалъ другія вѣры, тѣмъ яснѣе мнѣ становилось, что все, что пишутъ въ календаряхъ и ученыхъ книгахъ, и все, что говорятъ о тысячахъ вѣръ все это одинъ обманъ. Богъ никогда не путалъ людей разными вѣрами и вѣръ нетолько нѣтъ тысячи, но нѣту и двухъ разныхъ: съ тѣхъ поръ, какъ есть люди, есть и была всегда одна вѣра. И вѣра эта все одна и та же записана и во всѣхъ разныхъ книгахъ вѣръ всѣхъ народовъ и всегда одна и та же записана въ сердцѣ каждаго человѣка. Какъ и сказалъ Моисей, чтобы Израильтяне не искали вѣры ни за горой, ни за моремъ, ни на небѣ, ни на землѣ, а только въ своемъ сердцѣ. То же, что говорятъ о 1000 вѣрахъ, есть только обманъ и недоуміе. Обманъ состоитъ въ томъ, что суевѣрія называютъ вѣрами и потому насчитываютъ ихъ тысячи, a недоуміе въ томъ, что ту же вѣру, когда она иначе высказана называютъ другою вѣрою.259