Горький привкус любви

– Мне пора, – нарушила она молчание. – Нет-нет, пожалуйста, не вставай, я не хочу с тобой прощаться, я хочу навсегда остаться с тобой здесь. И там, в номере, – полушепотом добавила она. – Сейчас придет такси, и я поеду сама.

С этими словами она подошла к Константину, наклонилась и поцеловала на прощание. Капля слезы, такая же горячая, как ее губы, упала ему на щеку.

***

Через много лет в университет на его имя пришло письмо:

«Милый, нежный, дорогой мой СПАСИТЕЛЬ, когда мы не расстались с тобой, я ведь не расстаюсь с тобой ни на минуту, я сделала все так, как ты велел.

Поступила в университет на подготовительные курсы и буквально вырвалась из прошлой жизни. Даже не предполагала, что это будет так нелегко. Мне было невдомек, что вокруг меня кормилось столько людей и все они что-то потеряли. Меня просили, мне угрожали, меня избивали, поджигали квартиру, но я выстояла.

Я так боялась не поступить в университет и тем самым, как мне казалось, подвести… нет, предать тебя, что занималась днем и ночью, поэтому не исполнила другого твоего предписания – не устроилась на работу. Благо мое жалкое существование в детстве и страх перед нищетой научили откладывать деньги на черный день. Спасительный инстинкт самосохранения! И вот они очень даже пригодились. На курсах я завела друзей, которые, к моему стыду и восхищению одновременно, открыли для меня Киев с его древней историей и культурой. Я изо всех сил старалась понравиться тебе и каждый день открывала для себя что-то новое.

На вступительных экзаменах я блистала, пересыпая, как ты меня учил, свои ответы информацией из истории, искусства и литературы. По всем предметам получила пятерки и поступила в университет на факультет социологии. Учиться было на удивление легко. Так легко, что, извини за нескромность, меня уже на первом курсе представили к повышенной стипендии. Потом я написала тебе очередное письмо, в котором, следуя твоим наставлениям, оценила свой успех, закрепила шаги успеха в своем сознании, проанализировала ошибки, наметила способы их устранения и, еще раз насладилась своей положительной самооценкой.

Если честно, мне долго не удавалось работать над собой так, как ты учил. «А зачем? Хвастовство все это», – думала я, но все же не могла тебе отказать и вот придумала рассказывать все это в письмах. И – о чудо! Поскольку мне бесконечно хотелось с тобой общаться, я ждала повода, чтобы написать о своих успехах и победах. И тогда приходилось их добиваться, чтобы иметь право обратиться к тебе. Нет-нет, не ищи их в своем почтовом ящике, я их никогда не отправляла.

Но все рухнуло в одночасье. Поступив в университет, я решила ни с кем не вступать в близкие отношения до его окончания. Разумеется, я дружила со многими ребятами, но если кто-то пытался сблизиться со мной, деликатно объясняла, что у меня есть молодой человек, который служит в армии. К этому относились уважительно до тех пор, пока один назойливый ухажер каким-то образом не узнал о моем прошлом. Он предъявил ультиматум: либо я его обслуживаю где и когда ему угодно, либо он всем расскажет, что я была проституткой. И поскольку я его решительно и далеко послала, этот «страстно влюбленный» выполнил свою угрозу. Однокурсницы объявили мне бойкот, гнусные предложения сыпались со всех сторон, мне без конца подсовывали в сумку скабрезные записки. И когда одна преподавательница при всех заявила, что она отказывается принимать экзамен, как она выразилась, «у путаны», мне стало так нестерпимо больно, что я решила покончить с собой. Вернувшись домой, без колебаний привязала к люстре веревку, проверила ее на прочность, сунула голову в петлю и оттолкнула стул.

Крюк не выдержал, и вместе с люстрой я грохнулась на пол. Показалось, что какое-то время, доли секунды, меня не было на этом свете, но не было и на том. А там была холодная немая пустота. И тогда я здорово на себя разозлилась: разве для того у меня не было детства, разве для того я терпела столько унижений, разве для того я встретила тебя и предприняла неимоверные усилия для собственного перерождения, чтобы так легко сдаться из-за каких-то жалких подонков? Нет, ни за что! Им меня не сломить, я добьюсь своей цели и проживу свою жизнь так, как я этого хочу. Я выстою, и никакая мразь не столкнет меня вниз, в прошлое.

Я переехала в Харьков и перевелась в местный университет. По его окончании меня оставляли в аспирантуре, но я решила больше не искушать судьбу и уехать как можно дальше. Так я оказалась в Новосибирске. Работаю здесь в НИИ социологом, защитилась, заведую сектором. Вышла замуж за хорошего, надежного человека. Он значительно старше меня, известный ученый, физик-ядерщик. У нас растет сын Костя, ему уже 5 лет. Я очень хочу, чтобы он был похож на тебя, и каждый вечер рассказываю ему сказку о том, как одна бедная девочка попала в беду, а добрый и смелый мальчик спас ее. В последнее время вторую часть сказки он придумывает сам.

В прошлом месяце я была на конференции в Петербурге, выступала там с докладом. Похоже, вполне успешно. Жаль, что ты его не слышал, – думаю, ты бы гордился мной.

Была у тебя на работе, даже узнала твой адрес и телефон, но все же не решилась встретиться с тобой. Нет-нет, я жадно и даже страстно этого хочу, но боюсь, что, если мы встретимся, снова влюблюсь в тебя, и это будет любовь уже другой, чистой женщины, которая не сможет позволить себе любить сразу двух мужчин, и тогда мне придется уйти от достойного человека – моего мужа. Я никогда не рассказывала мужу о своей прошлой жизни, да и для меня ее теперь не существует. Моя жизнь началась после встречи с тобой. ТЫ мой СПАСИТЕЛЬ!

P. S. На конверте нет обратного адреса. Думаю, так будет лучше.

Спасенная тобой Валентина.

***

Волонтеры – славные наивные ребята, беззастенчиво используемые бессовестными политиками для выуживания интеллекта из разрушающейся страны, – съезжались в Россию со всего мира, чтобы помочь освободившимся от «коммунистической тирании» русским вдохнуть воздух свободы. В академии, которая к этому времени получила статус университета, появились посланцы чуть ли не всего «свободного мира». Часто на собственные сбережения, совершенно бескорыстно они приезжали в Россию, чтобы зажечь там светоч знания, и уезжали раздосадованные тем, что учить-то им «невежественных русских» было нечему. Но большой прок от этих рейдов заключался в том, что наши преподаватели сближались с ними, и, тронутые русской добротой и гостеприимством, волонтеры разыскивали гранты, на которые приглашали российских ученых для сотрудничества. По одному из них Глеб получил возможность два года заниматься научной работой в Библиотеке Конгресса США.

***

Из дневника Глеба:

Вернувшись из Америки, я обнаружил на кафедре новую сотрудницу. Таких женщин обычно называют роковыми. Потрясающе красивая, с походкой и взглядом хищного животного, она вызывает одновременно желание и страх. От нее исходит необъяснимое, но вполне ощутимое чувство опасности. При этом ее лицо совершенно не обезображено интеллектом. Когда речь заходит о литературе, она явно теряется и чувствует себя не в своей тарелке. Интересно, что она здесь делает? Какая нечистая сила занесла ее на кафедру? Я спросил у милейшей Ольги Владимировны, откуда взялось это чудо природы, и она поведала мне, что красавицу привел сам ректор (как гласит молва, по просьбе весьма высокопоставленного чиновника), зовут ее Дина Петровна, ей тридцать четыре года, она специализируется на русской поэзии и два года назад защитила докторскую диссертацию. Ну и дела… Было совершенно очевидно, что эта особа имеет к русской литературе такое же отношение, как я к отряду космонавтов. Интересно: каким образом ей удалось получить докторскую степень? Ну уж явно не трудами праведными…

На днях Дина Петровна обратилась ко мне с весьма необычной просьбой:

– Не так давно я овдовела, – начала она, стараясь придать своему красивому лицу скорбное выражение. – От покойного супруга мне досталось неплохое наследство. Но в последнее время я стеснена в средствах и приходится кое-что продавать. У меня очень много книг, только я не знаю, представляют ли они хоть какую-то ценность. Не окажете ли вы, Глеб Владимирович, любезность и не просветите ли меня на предмет того, что можно продавать, а что – категорически нет? К сожалению, я не слишком в этом разбираюсь.

Честно говоря, просьба показалась мне странной и не слишком убедительной. Интересно, что ей от меня нужно на самом деле? Конечно, мне, как филологу, было любопытно взглянуть на это книжное изобилие, хотя, честно говоря, я не рассчитывал найти в этой семейной библиотеке что-то из ряда вон выходящее. К тому же я никогда не умел отказывать женщинам, да и все запланированные на этот день дела я уже переделал.

– Ну что ж, – ответил я. – На сегодня я свободен. Мы могли бы поехать прямо сейчас?

– Конечно, – обрадовалась Дина Петровна. – Да вы не беспокойтесь, это совсем недалеко, к тому же я на машине. Если хотите, я отвезу вас потом домой.

– Нет, спасибо, я уж как-нибудь сам.

– Ну, как вам будет угодно.

Если бы я знал, чем для меня закончится этот визит…

***

Огромная квартира оказалась набита антиквариатом. Видимо, покойный муж Дины Петровны был подлинным ценителем прекрасного и далеко не бедным человеком.

– Вы пока посмотрите книги в этих шкафах, а я тем временем сварю кофе.

Роскошные издания русских и зарубежных писателей, красочно иллюстрированные альбомы… Каждая книга – раритет, достойный представления на самой престижной книжной выставке. Глеб рассматривал описание коронации Екатерины II, когда Дина Петровна впорхнула в комнату с массивным серебряным подносом в руках. В домашнем полупрозрачном платье, с распущенными волосами, она выглядела совсем юной и невинной и в то же время невероятно соблазнительной.

– Ну, что скажете: чем можно поступиться? Вы будете кофе с коньяком или с бальзамом? Лично я предпочитаю коньяк сам по себе, – заявила она и рассмеялась.

Ее грудной смех звучал так зазывно и многообещающе, что у Глеба не осталось никаких сомнений, зачем именно его сюда пригласили. Его заманили, как подростка пубертатного периода, в полной уверенности, что он попадется в силок обольщения. И Глеб не смог противостоять этой агрессивной сексуальности и принял правила игры.

С тех пор Дина регулярно и под разными предлогами приглашала его к себе и каждый раз разыгрывала сцену обольщения невинной девушки, где она исполняла роль жертвы, робкой и стыдливой. Глебу нравилась эта игра, она невероятно возбуждала его. Каждое свидание с Диной дарило ему новые ощущения, с ней все всегда было как будто впервые. Он понимал, что впадает в сексуальную зависимость от нее. Эта связь угнетала и истощала его. Дина, похоже, вовсе не собиралась скрывать от коллег их отношения, а напротив, всячески их демонстрировала. Он начал понимать, что эта женщина способна вывернуть всю его жизнь наизнанку. С грохотом, с истериками, со скандалами.

И кто знает, чем бы все закончилось, если бы не трагическая гибель Дины.

***

Университет процветал. Многие, почувствовав вкус легких денег, пустились во все тяжкие. Жажда наживы затягивала. Алчность, ненасытность, корыстолюбие и скупость – эти верные спутники сребролюбия – стали разъедать души слабых людей.

Как-то в кабинет ректора зашел проректор по административно-хозяйственной части. Закрыв дверь на ключ, он с заговорщицким видом подошел к столу и выложил из портфеля большой сверток и бутылку коньяка.

– Закуска не жирная? – поинтересовался удивленный такой фамильярностью Сергей Павлович, указывая на пакет. – А то потом не дай бог на деловых бумагах пятна появятся.

– Еще какая жирная! – многозначительно улыбаясь, ответил Валерий Иванович.

Он развернул пакет, и ректор обомлел: там оказалось несколько толстых пачек с пятитысячными купюрами.

– Что это? – в полном недоумении спросил Сергей Павлович.

– Деньги.

– Я вижу, что деньги. Откуда?

– Это нам реставраторы по окончании работ в знак благодарности оставили.

– Какие реставраторы, какая благодарность?! – возмутился Сергей Павлович. – Это провокация, сейчас сюда войдут обэповцы и арестуют нас за взятку, уберите все сейчас же!

– Не арестуют. Я их две недели дома держал – сам боялся, что придут. Но теперь уж точно знаю, что нет: реставраторы уже приступили к работам на новом объекте.

– А как они справились с нашим объектом? – рассеянно спросил Сергей Павлович, продолжая как завороженный смотреть на купюры и подсознательно желавший уйти от неожиданно возникшего денежного вопроса.

– Отлично! Все пять актов надзирающих организаций с положительной оценкой.

– Вот и славно, а деньги уберите.

– Куда? – искренне недоумевая, спросил Валерий Иванович.

– Куда хотите, главное – с глаз моих долой.

– Не понесу же я их обратно, да и реставраторы не остались в накладе. У них мастера-позолотчики получают в три раза больше, чем вы.

– Как это?

– А вот так. Вы что, не помните, во что нам реставрация обошлась? Деньги сумасшедшие заплатили! А это их благодарность.

Наступила томительная пауза.

– Голова кругом идет, давай наливай, – нарушил гнетущую тишину Сергей Павлович. – И сколько здесь?

– Пять процентов от совокупной оплаты.

– Можешь просто назвать сумму? Мне сейчас не до подсчетов.

– Двенадцать миллионов.

– Да нас же посадят! – побагровел Сергей Павлович.

– Не посадят, потому что этих денег как бы не существует. Документы в полном порядке, отчетность копейка в копейку. Я могу их все вам отдать.

– Нет уж, давай пополам. Ты ведь мог промолчать и оставить все себе.

– Мог бы, но это было бы неправильно.

Валерий Иванович откупорил бутылку, разлил коньяк по стаканам и провозгласил тост:

– За успех предприятия! – И, не чокаясь, выпил его залпом.

***

Из дневника Глеба:

На кафедру вернулась загадочно исчезнувшая умница Полина. Все эти годы я почему-то чувствовал себя перед ней виноватым – мне казалось, что я чем-то ее обидел.

Она и раньше была весьма привлекательной особой, а сейчас расцвела и стала просто неотразимой. Замужество и рождение ребенка явно пошли ей на пользу.

Студентки подражают ей во всем. Преподавателей, похоже, начинает раздражать их бесконечное «а Полина Георгиевна сказала…».

На литературных вечерах мужчины наперебой стараются привлечь ее внимание, подчас теряя чувство меры.

Ну прямо всенародная любовь какая-то!

А мое отношение к ней?

Это любовь?

Это внимание?

Это забота?

Что это?

Мужское тщеславие вроде удовлетворено. Она не вызывает страсть, но притягивает к себе.

В чем же ее сила?

***

Настало время очередной аккредитации университета. Реформа высшей школы, осуществляемая менеджерами, отличившимися в успешной продаже сапог и колготок, тем временем набирала силу. К бесконечной череде ненужных бумажек, исчисляемых тысячами, прибавилось тестирование студентов.

Наряду с вопросами типа: «Какого цвета платье было на Наташе Ростовой, когда она пришла на свой первый бал?», призванными определять степень компетентности студентов, тесты изобиловали вопросами, правильные ответы на которые содержались в трех из пяти предложенных вариантов.

Тестирование было задумано так, чтобы даже самый успешный студент непременно провалился. Его коварство заключалось в двух моментах.

Во-первых, на пробном тестировании студентам предлагались примитивные задания, что расслабляло их и давало ложное представление о простоте теста. Ну а затем они сталкивались с вопросами, ответов на которые у науки нет, а если и есть, то они весьма и весьма приблизительные. Особенно по «Концепциям современного естествознания». Дисциплина входила в учебные планы всех профилей и поэтому была неотъемлемой частью тестирования студентов.

Во-вторых, можно было ответить правильно на восемьдесят процентов задания и все равно не пройти тестирование, так как в каждой группе был ключевой вопрос, неправильный ответ на который перечеркивал девять правильных на предыдущие.

В результате после тестирования студенты выходили из аудитории, свято уверенные, что благополучно прошли тест, дав шестьдесят или более процентов правильных ответов. И каковы же были их разочарование и недоумение, когда они узнавали, что провалили его!

Чтобы успешно пройти тестирование и гарантированно дать девяносто-сто процентов правильных ответов, за спиной каждого студента должен был стоять профессор и подсказывать верные решения, что, безусловно, не допускалось.

Один за другим тестирование проваливали самые элитные вузы. Выход был один: изолировать представителя министерства на время его проведения.

Обычно в университет в качестве председателя аккредитационной комиссии приезжала милая, доброжелательная и авторитетная дама, хорошо знавшая все сильные и слабые стороны вуза. Члены комиссии не столько проверяли, сколько помогали, указывая на огрехи и ошибки. В результате работа вуза после проверки совершенствовалась с учетом новаций, появившихся в системе образования.

В этот раз с председателем комиссии приехал молодой человек лет двадцати шести-двадцати восьми, который должен был следить за ходом тестирования.

Щупленький, с бегающими глазами и беспокойными ручонками, он с порога объявил:

– Я внимательно изучил результаты вашего предварительного тестирования. У вас очень плохие результаты.

– Как это плохие? – удивился проректор по учебной работе. – У нас средний балл семьдесят восемь процентов – вы нас явно с кем-то путаете.

– Не все так просто, – уклончиво ответил молодой человек и начал с деловым видом перебирать бумажки в портфеле.

Напуганный паникой, возникшей в вузах, где инновационное тестирование привело к печальным последствиям, проректор отвел председателя в сторону и растерянно спросил:

– Лариса Петровна, что нам делать?

– Мне противно об этом говорить, но тестирование проходят лишь те вузы, которые дают взятки этим ушлым молодцам.

– Дожили, – обреченно вздохнул Юрий Николаевич.

– Я жду не дождусь пенсии, чтобы уйти из министерства. Без слез на эту реформу смотреть невозможно! У меня складывается впечатление, что высшая школа разрушается намеренно.

***

Юрий Николаевич пригласил Глеба в свой в кабинет, долго мялся, хотя слыл честным и прямым человеком, невнятно говорил ни о чем. А потом вдруг выпалил:

– Да что я, как двоечник, мямлю! Глеб, надо дать взятку этому молодчику, который будет проводить тестирование.

– А я здесь при чем?

– Еще как при чем! Мне с таким щекотливым вопросом не к кому больше обратиться, а у тебя точно получится.

– А у тебя что, не получится? – не без сарказма спросил Глеб.

– Я его не знаю и не знаю, сколько нужно дать. А вдруг ему покажется мало? Мы же не знаем их аппетитов. И тогда он обвинит меня в даче взятки. А это скандал – я ведь должностное лицо, обеспечивающее аккредитацию. А ты, как рядовой сотрудник, во время тестирования повезешь его в какой-нибудь пригородный музей, для гарантии – подальше, чтобы он не смог неожиданно вернуться, и там всучишь ему конверт с деньгами. Если он согласится поехать, уже будет понятно, что возьмет. Если нет, то пиши пропало. Но думаю, что поедет, я навел справки: несмотря на молодость, на нем клейма негде ставить. Ведь чувствовал, что все в этот раз будет не по-людски, совсем уж было собрался уходить, да здесь Сергей Павлович: «Значит, как крыса, бежишь с тонущего корабля? Столько лет вместе, а тут на тебе! Нет уж, друг любезный, напрягись. Проведешь аккредитацию, а потом – на все четыре стороны». Вот я к тебе и обращаюсь: выручай, Глеб, позарез надо.

– «Надо» – это, конечно, аргумент, – ухмыльнулся Глеб и взял пухлый конверт.

***

На следующий день Юрий Николаевич подвел инспектирующее лицо к Глебу и сказал:

– Позвольте вам представить Глеба Владимировича, нашего сотрудника. Он отвезет вас в Пушкин, один из красивейших наших пригородов. Глеб Владимирович – большой знаток дворцово-парковых ансамблей. Надеюсь, вы останетесь довольны поездкой.

Молодой человек испытующе посмотрел на Юрия Николаевича, и тот в ответ убедительно закивал. Молча вышли на улицу, молча сели в машину, и лишь при пересечении Невского проспекта Глеб нарушил гнетущую тишину:

– Вы бывали раньше в Петербурге?

– И не раз, – коротко ответило инспектирующее лицо.

«Ну и слава богу, – подумал Глеб Владимирович, – не буду обременять себя исполнением роли экскурсовода». И тут же поймал себя на мысли, что впервые в жизни не рассказывает взахлеб попутчику о своем любимом городе.

– А что мы так долго едем? – раздраженно бросил инспектирующий. Его худенькое лицо натянулось, и желваки забегали по щекам.

– Да я бы не сказал – нормально едем и, заметьте, без пробок.

Глеб испытывал злорадное удовольствие от его раздражения, но нажал на газ, вспомнив фразу Юрия Николаевича: «А вдруг ему покажется мало?»

В Екатерининском дворце их уже ждали. Экскурсию проводили для них двоих. Молодой человек то и дело нервно поглядывал на часы, рассеянно глядя по сторонам. Пожилую чопорную даму-экскурсовода это явно раздражало, но, найдя в лице Глеба благодарного слушателя, она перестала обращать на инспектирующего какое-либо внимание.

Экскурсия подошла к концу, а Глеб все еще не придумал, каким образом всучить этот проклятый конверт.

Направились в гардероб. Физиономия инспектирующего напряглась и побелела, руки задрожали, он вытянулся и почти провизжал:

– И это все?!

– Да, все, – в недоумении ответил Глеб Владимирович.

– Не пропустите магазин сувениров, приобретайте на память иллюстрированные альбомы, – услышал Глеб Владимирович и механически направился в ларек. Купив альбом и вложив в него конверт с деньгами, он отдал его инспектирующему лицу, небрежно бросив:

– Вот, на память.

Тот тут же, не стесняясь, открыл альбом, достал конверт, судорожно заперебирал там пальчиками и наконец расплылся в довольной улыбке. Он как-то сразу обмяк, щупленькие плечики расслабились и округлились.

– Слава богу, – облегченно вздохнул Глеб.

– Вы что-то сказали?

– Я говорю, нам пора возвращаться.

– Да-да, конечно, – закивал молодой человек, настроение которого явно значительно улучшилось.

***

Семен пригласил друзей на праздник Пурим. Это торжество в честь библейской героини Эсфирь, спасшей еврейский народ от истребления в Персидском царстве, жена Семена, ее тезка, воспринимала как личное событие. Она очень трепетно относилась к этому празднику. Обязанность правоверных евреев – отмечать Пурим, соблюдая семь заповедей. Одна из них – веселый пир. И в его приготовлении Эсфири не было равных. Все знали, что в гости к Семену надо приходить голодным. Его миниатюрная жена была отменной кулинаркой.

– Готовит она так же виртуозно, как играет на скрипке, – любил повторять Семен. Эсфирь только мило улыбалась и щедро наполняла тарелки гостей.

Она работала в оркестре театра оперы и балета и в молодости была первой скрипкой, но, по ее же собственному признанию, если бы не суровый отец, настаивавший на ее музыкальной карьере, непременно стала бы поваром. Готовить ее научила бабушка. Она же, дочь раввина, внушила внучке уважение к еврейским праздникам, и близкие друзья из года в год собирались в их доме, чтобы отметить очередной из них.

Застолье непременно сопровождалось домашним концертом. Семен с Эсфирью музицировали порознь и дуэтом, дочери пели, к ним присоединялись гости. В этот раз дебютировал маленький Исаченок. Облаченный в костюм персидского царя Ахашвероша, он старательно исполнил на фортепиано полонез Огинского.

Все наперебой стали хвалить мальчика. Его распирало от счастья, длинные ресницы над огромными глазами, словно бабочки, порхали вверх-вниз.

– Берта, приготовь нам, пожалуйста, мороженое, – попросил Семен дочь. – И пусть Исаак тебе поможет. – Ему уже почти десять лет, а он такой разгильдяй и лодырь, каких мало, – с горечью сказал он, когда дочь и внук вышли из комнаты. – Костя, я давно хотел обратиться к тебе за помощью. Понаблюдай, пожалуйста, за ним, пообщайся… Может, потом подскажешь, что с ним делать. Боюсь, пропадет – не в нашу породу пошел.

– Хватит наговаривать на своего внука – прекрасный мальчик! – перебил его Глеб. – Лучше послушай мою историю. Наш младший, в отличие от старшего – отличника с примерным поведением, – с первого класса был жалким троечником и хулиганом. И вот однажды к Вере заехал сотрудник, причем не один. На руках он нес четырнадцатилетнего сына Юру, перекореженного церебральным параличом. Вера попросила меня заняться ребенком, пока они обсуждали свои дела. Мальчик обладал сохранным интеллектом и проявлял потрясающую осведомленность во всех вопросах, которые затрагивались в разговоре. Я позвал своего Сашу, который был его ровесником, и через некоторое время оставил их вдвоем. Минут через пятнадцать из комнаты, где они находились, раздались звуки скрипки.