
Полная версия:
Горький привкус любви
– Признание Веры как авторитета для студентов, восхищение ею, да к тому же такое яркое, эмоционально окрашенное, возбудили в тебе чувства, с годами, безусловно, угасшие, но, судя по всему, не окончательно, – ответил Костя. – Вообще-то, феномен признания необычайно мощный, если не основной, во взаимоотношениях людей. Сакраментальное: «Ты меня уважаешь?» есть их суть. Богач, которого не уважают, – духовный бедняк. Талантливый человек, не получивший признания, глубоко несчастен. И власть имущих, презираемых подданными, снедают злоба и ненависть. Общественное признание и уважение – вот ключ к личному счастью.
В твоем случае публичное и восторженное признание Веры простимулировало психическую активность, способствующую выбросу гормонов радости, что и вызвало эмоциональное возбуждение. Но это скоро пройдет. В наши годы сильные эмоции вредны для здоровья. Сработают защитные силы организма – и твои эмоции вновь погрузятся в летаргический сон, – завершил Константин сеанс психоанализа.
Все расхохотались.
***
Глеб включил телевизор, и на экране появилось изображение диктора, который хорошо поставленным голосом сообщал новости:
– Дело об убийстве Бориса Немцова, одного из лидеров оппозиционного движения, близко к завершению. Пятеро задержанных непосредственных исполнителей дают показания. Три месяца назад они вошли в разбойную группировку и получили заказ от неустановленных следствием лиц на убийство политика.
– Ну, слава богу, нашли концы! – язвительно заметил Глеб. – А я уж, грешный, думал, что объявят очередной глухарь.
– Ну что ты – такое резонансное дело не могли оставить нераскрытым – Запад бы расшумелся, – а так все оперативно и четко: виновны «неустановленные лица», – с сарказмом произнес Костя, разливая бренди. – И попробуйте хотя бы заикнуться о том, что власти не заинтересованы в раскрытии убийства, а уж тем более, не дай бог, причастны к нему! Убийцы найдены, заказчики – неустановленные лица, так что все, вопрос закрыт.
– Да как хорошо закрыт! – с наигранным восторгом воскликнул Глеб. – Как политически дальновидно! Мало кто теперь не боится быть убитым чеченцами по приказу «неустановленных лиц». Ведь они – «неустановленные лица» – вездесущи. Они как тень: повсюду, но неуловимы.
– Полагаю, —язвительно заметил Костя, – теперь вся пятая колонна стройными рядами устремится за кордон или просто рассосется. Ведь «неустановленные лица» дали ясно понять: «Шельмовать мы себя не позволим, нас поддерживает народ, и именно он выдал нам мандат на ваше уничтожение».
– Что ты имеешь в виду? Что шельмовать – исламские ценности? – спросил Глеб.
– Да при чем здесь исламские ценности, чудак-человек! – взвился Костя. – Ты слышал, чтобы Немцов где-то публично выступал с критикой ислама? Так вот и никто не слышал, разве что у себя на кухне. «Неустановленные лица» сказали, что он неуважительно отзывался о Мухаммеде, и этого было достаточно. Приказы не обсуждаются.
– А что, «неустановленные лица» действительно во множественном числе? – спросил Семен.
– С одной стороны, да, но все они получают приказы от одного «неустановленного лица», воля которого приобретает силу закона, поэтому, строго говоря, «неустановленное лицо» одно. На том и зиждется порядок в России, – изрек Костя.
– «Неустановленное лицо», – сказал Глеб, – это круто, даже круче, чем «Тень» Шварца. Это не какая-то там черная тень чего-то светлого, это четкая концепция никогда, ни при каких обстоятельствах не устанавливаемого лица, сила которого – в неустановленности. Поэтому, граждане, будьте бдительны и патриотичны, чтобы ненароком не задеть чести и достоинства «неустановленного лица», ибо, если не дай бог такое случится, виновный незамедлительно и жестоко будет наказан.
Наступила томительная пауза.
– А давайте выпьем за свободу и демократию, – прервал молчание Семен.
– За свободу «неустановленного лица» творить несвободу? – с горечью спросил Глеб и, не чокаясь, выпил.
– Что вы хотите – идет борьба за существование. Естественный отбор природа не отменяла, и все живое на Земле подчиняется этому суровому закону. Выживает сильнейший, – решительно заявил Костя.
– И ты хочешь сказать, что это закономерный процесс? – возмутился Семен.
– Да, именно так. В противном случае, когда количество слабых систем станет преобладать над сильными, произойдет переход количества в качество – и цивилизация погибнет. Более того, данный закон экстраполируется и на политические системы, и на межгосударственные отношения, – ответил Костя.
– Но сенсационность в том, что выигрывает не самый мудрый, не самый великодушный и даже не самый сильный, а самый агрессивный и коварный. Не стану обременять вас описанием экспериментов в подтверждение этого тезиса, проводимых на братьях наших меньших, но поверьте мне: у нас, у людей все так же, как у них – крыс, волков и обезьян.
– Ну, ты так к социал-дарвинизму скатишься! Человеку более свойственны кооперация, взаимопомощь, а не жестокое соперничество в борьбе за существование. Более сильный – не обязательно правый, тем более совершенный, – возразил Семен.
– А кто сказал, что социал-дарвинизм – это плохо? Это все равно, что ругать солнце за то, что оно выжигает пустыню. Евгеника и расизм – вульгарное извращение дарвинизма. По-моему, очевидно, что обострение взаимоотношений между системами, режимами способствует выживанию одних и ослаблению, а может, даже гибели других.
– А по-моему, ты, Костя, загнул. Тогда войны и взаимное уничтожение неизбежны, – продолжал спорить Семен.
– Да, неизбежны. Одна система, более сильная, использует более слабую, что мы и наблюдаем в истории человечества. Правда, существует такое понятие, как цивилизация. Цивилизационные процессы, безусловно, направляют человечество в гуманное русло. Но тогда, если государства договариваются, что – заметьте – во все времена весьма зыбко, то отдельные люди, группировки, секты, политические течения выскальзывают из цивилизационного процесса и возникает терроризм. Все это описано в пророческом «Острове пингвинов» Анатоля Франса.
– Я, пожалуй, соглашусь, тем более что мы являемся свидетелями того, как целые государства ведут себя как бандиты, – заметил Глеб.
– Ты имеешь в виду нас? – спросил Костя.
– И нас, и их, и многих других.
– Как это все печально! – вздохнул Семен.
***
После поминок все разошлись, в кафе остались только Костя и Семен.
– Мы действительно его похоронили? – неожиданно спросил Костя. – Я никак не могу в это поверить. Еще неделю назад веселый, здоровый, он травил анекдоты, мы хохотали до слез, и вот теперь его нет с нами.
– Ты знаешь, Костя, я все эти дни разговариваю с ним во сне. Причем говорим мы исключительно о пустяках и все смеемся, смеемся… Эсфирь меня несколько раз будила с упреками – траур все же. А я ей: «Так Глеб-то меня и смешит – что я могу поделать?»
– Полагаю, это защитная реакция организма. Юмор не только оздоравливает, но и продлевает жизнь. На днях я был на столетнем юбилее своего знакомого. Мы подготовили ему в подарок танец восточной красавицы. И вот, когда она села к нему на колени и прикрылась газовым покрывалом, имитируя объятия, мы было забеспокоились: не упадет ли наш юбиляр от непосильной ноши? А он ей этак нарочито громко: «Я живу на Шестой Советской, дом пять, квартира сто двенадцать. Буду ждать тебя с нетерпением, красавица. Да адрес не забудь!» Все так и покатились от хохота.
– Да… Я бы с удовольствием погулял на столетнем юбилее Глеба.
– Не сочти, Сема, меня сентиментальным, но из всех школьных и институтских друзей ты и Глеб оказались самыми близкими и преданными. Выбрали мы друг друга в зрелом возрасте, столько лет держались вместе и, что немаловажно, наши домашние тоже подружились. И вот теперь – такая утрата…
– Думаю, нервотрепка на работе его убила. Если бы он ушел из университета вместе с нами… Выходит, не уберегли мы его, а стало быть, хоть и косвенно, но тоже виноваты в его смерти.
– Ну, ты же, Сема, понимаешь, что не мог он оставить Полину на съедение этому монстру. Опять же, то, что ему приходилось метаться между двумя женщинами, тоже не могло не сказаться на его здоровье. Он и Веру не мог бросить, и от Полины отказаться тоже не мог. Несчастные мы, мужики. Страсть и секс лишь на поверхности житейского моря. В глубинах нечто большее.
– Ну что же, тогда за любовь, – сказал Семен и залпом допил водку.
***
Со дня смерти Глеба прошел год, и его отсутствие ощущалось во всем. Друзья теперь реже виделись, да и во время их встреч уже не было той атмосферы веселья и легкости, которую Глеб умел создать как никто другой.
Эсфирь по обыкновению позвала гостей на праздник Суккот. Над столом от люстры до стен были натянуты ленты, и комната напоминала шалаш.
– Раньше мы строили на балконе маленький шалашик, изредка сидели в нем на протяжении семи праздничных дней, а в этом году Семен придумал вот это. Теперь же, сидя за столом, мы, так сказать, соблюдаем традицию в комфортных условиях, – объяснила гостям Эсфирь.
– Да уж, ощущение голодной пустыни здесь сверхреалистичное! – иронично заметил Семен.
После обильного застолья друзья, прихватив бутылку коньяка, уединились в кабинете.
– Проезжал на днях мимо университета. Ты знаешь, даже не екнуло, – сказал Семен с деланным безразличием. – Просто здание, где когда-то работал. А ведь там прошла вся моя сознательная жизнь.
– Да там уж, поди, никого и не осталось после скандала, – ответил Костя.
– Какого именно?
– Что значит «какого именно»?! Это всем скандалам скандал! Неужели ты не слышал? Кежаев-то педофилом оказался.
– Да ладно? – воскликнул Семен, при этом лицо его выражало одновременно и возмущение, и злорадство.
– Так ты в самом деле не знаешь? Даже по телевидению сюжет прошел.
– Ну ладно, не томи, рассказывай.
– Около месяца назад активисты выловили по Интернету очередного педофила и назначили ему встречу. Подъехала машина, из нее вышел водитель и подошел к девочке, ожидавшей его в назначенном месте. По легенде, девице – малорослой студентке – было тринадцать лет. Только шофер усадил ее на заднее сиденье, как машину окружили казачки с нагайками. Появились группа телерепортеров и депутат.
– Всегда подозревал в нем извращенца.
– Водитель заблокировал двери, но казаки были настойчивы – и пришлось открыть. Кежаев стал напирать: «Что за хулиганские выходки? Сейчас вызову полицию», ну и так далее. Когда казачки популярно объяснили ему, что он попал, Александр Степанович, не моргнув глазом, заявил, что это племянница его водителя, которую тот забрал, чтобы отвезти к себе в гости.
– Вот подонок! И ведь без зазрения совести спишет все на шофера!
– Все оказалось не так просто. Как только девчонка села в машину, Кежаев тут же начал говорить ей сальности, а у нее был включен диктофон. Кроме того, на диктофоне были записаны угрозы в ее адрес и их перепалка, когда в машину ломились казаки.
Вызвали наряд полиции, оформили протокол и всех отпустили. Кежаева прямо с места происшествия отвезли с сердечным приступом в больницу. Сюжет по телевидению прошел тем же вечером. И ты представляешь: на следующий день собрался совет института и выразил протест против «клеветнических заявлений телеканала».
– Уверен, что эта мразь выкрутится, – для него же нет ничего святого. После того как он публично обещал поднять университет до европейского уровня, а на самом деле низвел его до статуса института, другой бы на его месте сбежал бы от позора, а этому как с гуся вода. Так что нисколько не сомневаюсь, что выкрутится. Такие за власть цепляются руками, ногами и зубами и расстаются с ней только вследствие естественных причин, то бишь смерти.
– Или решения суда, – не без злорадства заметил Костя. – Дело в том, что канал, пусть косвенно, но обвинил Кежаева в педофилии, так что теперь воевать ему предстоит не с казачками и депутатом Законодательного собрания, а с государственной телекомпанией, а противостоять ей у него кишка тонка.
– Да, ну и дела… – протянул Семен. – Вот уж воистину бог шельму метит!
В комнате повисла тишина. Каждый из друзей думал о чем-то своем.
– Как тебе, комфортно в консерватории? – нарушил молчание Костя.
– Более чем. Я, правда, никак не могу привыкнуть к тому, что на работу не надо ходить каждый день, для меня два дня на службе – нонсенс. Денег, конечно, ровно на зарплату декана меньше, но у нас пенсии, да и Эсфирь все еще дает частные уроки. Говорит: «Боюсь, что иначе не будет повода взять в руки скрипку». Так что нам хватает. Мы еще и внукам подкидываем на карманные расходы. А что у тебя, по-прежнему все на мази?
– Тьфу-тьфу-тьфу! В этом году даже лучше, чем в прошлом. Сейчас записываются на прием уже на следующий месяц. У меня немало постоянных клиентов. Я отказался от услуг технического персонала, и теперь мои ребята по очереди дежурят в офисе и проводят тренинги. Ты же понимаешь: когда с потенциальными клиентами уже по телефону говорит высококвалифицированный и доброжелательный специалист, это подкупает и привлекает. К тому же наши постоянные клиенты охотно рекомендуют нас своим родственникам, друзьям и знакомым. А еще у нас цены и на консультации, и на тренинги в три раза ниже, чем у конкурентов. Боюсь, нас скоро поджигать начнут! – усмехнулся Константин.
– А ребята не сбегут к конкурентам?
– В нашем деле главное – клиент, а клиенты приходят ко мне, и я рекомендую им тренинги, то есть формирую группы. Да и зарабатывают мои сотрудники (которые, кстати, все поголовно мои бывшие студенты), больше меня, так что все в порядке. Мне чуть ли не ежедневно приходится отказывать претендентам на работу.
– Не знаешь, как дела у Полины? – спросил Костя.
– В начале сентября я случайно встретил ее с сыном в метро. Егор возмужал, хочет стать врачом – вероятно, решил идти по стопам отца. Полина довольна. Работает учительницей, школа через дорогу, зарплата в два раза выше, чем в институте. Ее ведь студенты обожали, и, полагаю, школьники тоже любят. Похоже, она думает, что мы не знаем об их с Глебом отношениях.
– Ну и славно. Раз Глеб никогда не говорил с нами об этом – значит, для него это было святое.
– Вообще-то, конечно, весьма печальная история: ведь и Веру он не переставал любить.
– Нам, Сема, повезло с женами, и мы их любим. Поскольку мы не самые глупые и не самые ленивые люди, то всю свою жизнь творим семейное счастье через любовь, которая с годами перерастает в любовь-уважение, ведь, как сказал Бэйнс Джонсон, «любовь без уважения недолговечна и непостоянна, уважение без любви – холодно и немощно»; затем в любовь-признательность, любовь-сострадание и так далее.
– Но ты же сам всегда говорил, что для брака одной любви недостаточно, что можно любить и не желать, что должна быть страсть.
– Разумеется, жениться надо только на желанных женщинах. Прожить всю жизнь с женщиной и не желать ее – это наказание. Можно любить, но не желать, можно желать, но не любить. Счастье – когда есть и то, и другое.
– Полагаю, это в равной степени относится и к женщине?
– Безусловно. Но именно судьба мужчины в браке неизбежно печальна. Мало того, что он сексуально активен намного дольше женщины, так еще и через весьма короткое время он перестает реагировать на феромоны одной и той же женщины, то есть жены. Он ее любит, причем, может быть, даже более трепетно, чем в юные годы, но сексуальное влечение все тает и тает. И это на фоне достаточно сильного либидо. Вот потому-то многие из нас и заводят связи на стороне.
– То есть получается, что мы просто невинные жертвы природы, – рассмеялся Семен. – Выходит, что те из нас, кто ходит, так сказать, налево, совершенно напрасно испытывают муки совести?
– Именно так.
– Да… Было бы совсем неплохо, если бы кто-то смог объяснить все это нашим женам, и уж совсем здорово – если бы они смогли отнестись к этому с пониманием, – мечтательно произнес Семен. – Но очень сомневаюсь, что подобное возможно.
Сколько раз они втроем сидели в этой комнате, говорили обо всем на свете, спорили до хрипоты, травили анекдоты, шутили, смеялись… Им было так хорошо вместе! Но Глеба не стало, и его любимое кресло-качалка сиротливо стояло в углу комнаты. Глядя на него, Константин тяжело вздохнул, разлил коньяк по бокалам и сказал:
– Давай-ка, Семен, помянем Глеба – незаурядную личность и нашего верного друга. Если бы он знал, как нам его не хватает!
– Светлому человеку – светлая память!
Друзья подняли бокалы и, не чокаясь, выпили.
……………
Обложка была создана в издательстве «Нестор История». Все права на нее переданы автору книги.