Паломничество с оруженосцем

Володя подошел к двери, за которой слышны были нестройные голоса – особенно один: бархатистый баритон, он и урчал, и самодовольно перекатывался. Экспедитор поставил кастрюлю днищем на ручку, надавил, толкнул животом – дверь распахнулась, и они очутились в большой комнате, казавшейся тесной из-за скопления народа.

В номер набилось человек двадцать, дым стоял коромыслом. Сидели на кроватях, на тумбочках, на принесенной откуда-то доске, которую положили на стулья. За столом, вернее, за двумя составленными вместе столами, председательствовал человек в очках и тенниске, с большим, пещеристым носом и лысиной, обрамленной остатками эйнштейновской шевелюры. Причем лысина и лоб у него были желтыми, а щеки, нос и подбородок – воспаленно-красными. Рядом с ним сидела Вера Киприяновна, в своем неизменном золотом костюме.

– А мы сейчас свои танцы устроим, – прокричала она пьяным голосом и пролила на себя рюмку с водкой. Рюмки были только у нее и лысого Эйнштейна, остальные пили из стаканов и кружек.

– Вот и наш кормилец! – воскликнул председатель, колоритный баритон принадлежал ему. Володя грохнул кастрюлю посреди стола, и к ней устремился десяток рук, вооруженных вилками, ложками, ножами, а также невооруженных.

– Самыми удачными бывают импровизированные пьянки, – кричал председатель, пытаясь упорядочить раздачу котлет. – Когда заранее готовишься, обычно ничего не выходит, потому что "гормон счастья" расходуется на ожидание…

– Attention, attention!.. – закричал маленький человечек с козлиной бородой, сальными патлами и вытянутой вперед цыплячьей шеей. Он соскочил с тумбочки, на которой сидел, но от этого стал еще меньше. – Завтра на нашем пляже состоится пощечина общественному вкусу! Во сколько, Сева? – Все на мгновение умолкли и посмотрели на кудрявого, остролицего подростка лет сорока. Тот с загадочной улыбкой поднялся, откашлялся и, глядя в свою тарелку, сказал:

– Вечно ты, Максимов, все переврешь! Во-первых, не пощечина, а пинок под яйца…

– Waw! – воскликнула одна из девушек, и все вновь загалдели, раздался смех.

– А потом, не на нашем, а на большом пляже – при стечение, так сказать… – возвысил голос Сева и снова откашлялся.

– Во сколько, Сева? – закричали девушки.

– Это как проснемся, – сказал Сева с полупоклоном и сел.

– За тебя и за твою невесту, Сева, – раздалось сразу несколько голосов.

– Гойко! – картаво гаркнул ражий толстяк, с пышной гривой.

Сева снова поднялся, а вместе с ним девушка, сидевшая рядом. Он обнял ее, и они слились в долгом поцелуе, засунув друг другу языки в рот.

– Waw! – закричали несколько девушек.

Андрей высматривал Борисыча, но так и не увидел его, собрался уже уходить, когда председательствующий помахал ему рукой:

– Идите сюда поближе, я хочу с вами познакомиться. Ваш друг про вас много рассказывал.

– Где он? – спросил Андрей.

– Кажется, там, – указал председатель в угол, где стоял телевизор.

Андрей заглянул и увидел торчащие из-за телевизора знакомые ботинки.

– Я на работе, – сказал Андрей. Он изучал проход, ведущий к Борисычу. Все было заставлено и перегорожено сидящими гостями.

– Сегодня ничего не украдут, – крикнул опять баритон. – Вот и начальник ваш здесь… Скажи ему, Киприяновна.

– Ну-ка… садись! – вытаращила директриса стеклянные глаза.

– Пропустите человека, – приказал председательствующий, и гости начали вставать, отодвигаться.

Андрей протиснулся к Борисычу, и потряс его за плечо. Саня лишь промычал что-то в ответ, он спал за телевизором, подложив чью-то сумку под голову.

– Не трогайте его: видите, как хорошо он устроился – пусть отдыхает. Идите садитесь,– сказал председатель, освобождая рядом с собой стул. – Все равно назад уже не выберетесь.

Андрей оглянулся: проход был снова загорожен. Вдруг его пронизал нежный разряд темно-синих, серьезных глаз: на другом конце стола сидела вытянувшись, как школьница, и не спускала с него взгляда красивая женщина, с пышной гривой черных волос.

– Полчаса посидите – от вас не убудет, – продолжал зазывать бархатистый голос – и Андрей уступил.

– Самуил, – представился сосед.

– Что тут у вас? свадьба? – спросил Андрей, чувствуя себя уже именинником.

– А? – нет, – наклонился к нему Самуил, наливая водки в стакан.

– Я не пью, – крикнул Андрей, приходилось кричать, чтобы быть услышанным.

– Я тоже. Но люблю шумные компании, в нашем возрасте хочется побольше жизни. Может, минералки? – От минеральной воды Андрей не отказался.

– Кто это? – обвел он жестом толпу.

– Пишущая братия, "платиновые перья", финалисты одноименного конкурса, а также редактора газет, каналов – просто журналисты. Собрались здесь на семинар – заодно помолвку Севы и Юлии обмываем.

– Вы тоже журналист? – спросил с преувеличенным интересом Андрей. Он был словно обожжен нежным огнем синих, что-то знающих про него глаз, на которые постоянно теперь натыкался взглядом.

– В каком-то смысле. Хотя больше – скромный служитель циркуля и реторты, здесь оказался как член жюри. Но наш губернатор покровительствует «десятой музе»…

– Я знаю. С ее помощью он задушил все честное в городе, – Андрей посмотрел на Самуила, чтобы затем снова встретиться с проницательным взглядом своей визави.

– Да, борьба была, но не с добросовестным противником, а с такими же – за власть, – проговорил, подумав, Самуил. – Так что честные люди не пострадали.

– Но какими средствами она велась! Одно это развратило тысячи умов и убило последнюю веру в справедливость.

– Были, были перехлесты в пылу схватки, – усмехнулся Самуил, поправляя двумя пальцами очки за углы оправы. – Но здесь нет генералов той чернильной войны: одни рядовые. Разве что вон тот, с поросячьей ряшкой, звезда телеэкрана. Ведет "Политический смыв"… или "слив" – не помню точно.

– Который?

– Вон тот – напротив. Рядом с девушкой, в бордовом платье. Сейчас раскроет рот, и вы его сразу узнаете по поросячьей хрипотце.

– Я не смотрю телевизор, – сказал Андрей, разглядывая соседа прекрасной незнакомки. Это в самом деле был поросенок, в темно-синем спортивном костюме, в белоснежной футболке, с жирными, красными губами, стрижкой "площадка" и заплывшими глазками, которые он масляно заводил на девушку.

– А кто эта девушка? – спросил безразлично Андрей.

– Журналистка из тех, что «грудью широкую, светлую дорогу проложил себе», – или только пытается это сделать. Надо отдать должное, что у нее все для этого есть, только спешит очень…

– Что значит «спешит»?..

– "И жить и чувствовать спешит"…Природа верх берет, поэтому нет решительного успеха… Хотя кто сейчас не спешит?

– А Сева чем занимается? – сменил предмет обсуждения Андрей.

– Рекламой, но гонора, как у Чайльд-Гарольда. А вон тот, толстый, с пышной шевелюрой, известный беллетрист, sex-writer Самков, автор скандального романа "Похождения Вагины". Осужден как порнографический (роман, разумеется), и стал бестселлером у нашей читающей публики. Здесь получил приз за рубрику "Сальности" в "Губернских свежестях": сочиняет исповеди от имени извращенцев и выдает за письма читателей. Сейчас пишет концептуальную прозу, но выходит все то же…

– А зачем вы мне, незнакомому человеку,это рассказываете? – спросил Андрей и посмотрел в упор на Самуила.

– Не знаю… – тот снова взялся за очки. – От вас веет… неиспорченностью: способны еще возмущаться чем-то. Тем более в политике. Я всегда говорил: в армии наше спасение: там не затронутые гниением силы…

– Нет, в другом месте… – успел только произнести Андрей, так как в следующее мгновение из-за стола с грохотом, размахнувшись, отчего чуть не упал, встал белокурый красавец, с голубыми глазами, сейчас осоловелыми, розовыми от множества красных прожилок. Он выпрямился, поднял кружку и протянул ее в сторону невесты.

– Сева, что хочу сказать… – Все решили, что это тост, и тоже взялись за стаканы. – Сева!.. Я твою первую жену петрушил, вторую петрушил – и эту буду петрушить!.. – Он поставил кружку, перешагнул через скамейку и направился к двери – повисла неловкая пауза, невеста опустила глаза, Сева глупо улыбался, – там блондин оглянулся и рявкнул: – А будет четвертая – и четвертую выебу! – И вышел.

– Ну ты Шкворень – мудак! – взвился со своего места Сева и попытался выбраться из-за стола, но его удержали.

– Это уже не в первый раз! – послышался чей-то возмущенный голос. – Не надо его вообще приглашать!

– Что не в первый раз? – съехидничал кто-то.

– Сева, не бери в голову, – успокаивал разбушевавшегося жениха, маленький бородач, тот что объявил о намеченной "пощечине общественному вкусу".

– Ничего страшного, – прокомментировал Самуил. – Завтра они снова будут друзьями, я имею в виду Севу и Шкворня. Иван Шкворень – псевдоним, настоящая фамилия – Швеллер, наш певец застоя. Пишет такую дрянь, что уши вянут, однако имеет успех у женщин, что, в принципе, закономерно. А тот маленький, который Севу утешает, – настоящий скорпион нашей оппозиционной прессы…

– А что, есть такая? – Андрей с интересом рассматривал бородатого карлика.

– Оставили одну газетенку на развод. Оппозиция Ее Величества. Но ему на перо лучше не попадаться: вываляет в грязи – потом не отмоешься. А ведь добрейшая душа, мухи не обидит, пока чернильница от него далеко. И, знаете, губернатор к его критике прислушивается: не один уже нерадивый руководитель поплатился…

– Он-то мне и нужен, – сказал Андрей. – Как бы с ним переговорить?

– Ничего проще… Макс! – крикнул председатель через стол, – можно тебя на минутку. Вот человек хочет с тобой познакомиться.

Макс с готовностью кивнул и со своим стаканом стал пробираться к ним, был он уже порядочно пьян, как впрочем, и все здесь.

– Макс, у моего друга к тебе дело. Выслушай его и по возможности помоги, а я вас покину не надолго. – И Самуил пошел тем же путем, что Макс, только в обратном направлении.

– Может, выйдем… на балкон, покурим? – предложил скорпион с пьяной заминкой и улыбкой. Они вышли в черноту летней ночи: оказывается, еще были чистый воздух и прохлада на свете. Над угольным, слоистым плато сосен, словно на дне перевернутой темно-синей чаши сияла фосфорная пыль.

– Вечно новым и постоянно возрастающим удивлением… и тэдэ и тэпэ – наполняют меня звездное небо над головой и еще какая-то хренотень внутри нас… – проговорил, раскачиваясь взад-вперед с сигаретой во рту, Макс. – Ну-с, так чем могу?

Андрей забрал у него спички, так как у скорпиона они тут же гасли. Зажженную спичку пришлось держать на уровне груди.

– У меня есть для вас материал, – сказал Андрей. – Это ─ настоящая сенсация. Ее сразу перепечатает вся центральная пресса.

– Знаем мы ваши сенсации!.. – проговорил Макс и пьяно-игриво помахал сигаретой. – Да-да, я вас слушаю, извините. – Он снова взял себя в руки и сосредоточился.

– Здесь километрах в тридцати есть деревня… вернее, была… Там жили старухи… – И Андрей, как мог, рассказал историю села Тишкино. Начал повествование о сгоревшей старухе, но тут Макс перебил его:

– А чей это район? кто глава?

– Чехов Антон Павлович.

– А знаю: паскуда препорядочная. Можно с той вашей старушенцией побеседовать?

– Дело в том, что она погибла в огне, деревня прошлой ночью сгорела.

– Так деревня сгорела? – спросил Макс, как показалось Андрею, с облегчением. – О чем же тогда писать? Кто нам поверит?

– Я свидетель. Еще один есть, он, правда, сейчас спит.

– Там? – Макс показал на угол, где стоял телевизор. – Это – да!.. Если учесть, что он тут городил час назад: будто он махатма всея Сибири и вы едете уничтожить зло мира. У вас есть собственность: квартира, дача, машина?.. – спросил Макс, трогая пуговицу на груди у собеседника.

– Квартира есть, – с недоумением ответил Андрей.

– Так вот, не будет. Когда Чехов на вас в суд за клевету подаст – а он обязательно подаст и выиграет. – Макс несколько раз назидательно ткнул собеседника в пуговицу. – Даже если бы у вас были неопровержимые доказательства, все равно выиграл бы. А их у вас нет…

– Почему нет? А деревня? Можно поехать посмотреть…

– На что посмотреть? На головешки? – спросил Макс у пуговицы.

– Да… На останки?

– Нет, увольте. Это работа для криминалистов. Вы в милицию обратитесь. Кстати, там могут заинтересоваться, почему деревня сгорела сразу после вашего отъезда. Шутка! Знаете ли, дорогой мой… – Макс погрозил пуговице, а затем доверительно взялся за нее двумя пальцами. – Вы лучше про это никому не рассказывайте… Не потому что опасно… Просто… как бы сказать… несерьезно. Извините, ради бога. Да и неинтересно никому, я говорю с полной ответственностью как профессионал. Вот если бы старушек изнасиловали и съели… И было бы их не пять, а двадцать пять, ну, на худой конец, десять, – тогда был бы шанс расшевелить общественное воображение. Оно, знаете ли, этого всего объелось – ему хочется жареного, а не горелого. А этого добра – хоть лопатой греби…

– О чем вы тут шепчетесь? – спросил мелодичный голос – у Андрея в сердце задрожала в унисон струна: в ночном воздухе повеяло разгоряченным телом и духами. Он оглянулся: в проеме двери стоял полуосвещенный силуэт с пышной гривой. Это была она – и она сказала: – Макс, познакомь меня с человеком.

– М-м… – задумался Макс, подперев пальцем лоб.

– Андрей, – подсказал Андрей.

– Ах, да!.. Зоя, – представил девушку "скорпион".

Она протянула сигарету, и Андрей чиркнул спичкой, но ветер задул огонь. Тогда Зоя бесцеремонно, обхватив горячей, маленькой рукой его руку, забрала коробок и прикурила сама.

Макс, видимо, решил воспользоваться моментом, чтобы уйти.

– Вы не обиделись? – спросил он уже у самого хозяина пуговицы и взял Андрея за локоть, продвигаясь боком к двери. – Не обижайтесь, пожалуйста: такова селява…

– Да нет, все нормально, – успокоил его Андрей.

– Почему вы должны обижаться на него? – спросила Зоя, когда Макс выскользнул с балкона.

– Не знаю, – сказал Андрей, улыбаясь в темноте. – Честное слово! – Весь вечер он предчувствовал эту встречу и почти не удивился, когда она произошла, – просто ему вдруг стало легко и смешно. Он слышал, как благоухает и пылает ее лицо, так оно было близко от него. И был уверен только в одном, что все уже предрешено, и он не в силах что-либо изменить.

– Я предложил ему написать кое о чем – он отказался, вот и все, – решил объяснить Андрей, боясь показаться скрытным.

– О встрече на дороге? – спросила Зоя, и Андрей понял, что она улыбается в темноте. Они держались за перила и смотрели вниз. Ее длинные пальцы вспыхивали в буром отсвете сигареты.

– О какой встрече?.. – пробубнил Андрей и почувствовал, что краснеет, – еще мелькнула мысль: хорошо, в темноте не видно. – Он? – указал Андрей через плечо за телевизор.

– Да, – сказала она, и в этом "да" послышался смех.

– Какой ужас… – сказал Андрей, – несмотря на смущение, ему казалось: у него внутри все светится от удовольствия. – И что же он тут рассказывал?

– Что вы едете к какому-то отшельнику где-то в тайге, что в монастыре юродивый вас объявил – страшно сказать… – Ее голос взмыл на едва сдерживаемом смехе. – Чуть ли не мессией… И что вас преследует сам Князь Мира Сего…

– Бред какой!..

– Ну почему… А знаете, кого вы встретили? – сказала она вдруг серьезно. – Это самая загадочная личность в городе: если он и не Князь Тьмы, то, в любом случае, с ним не все чисто…

– Кто же он? – спросил Андрей, забыв на миг смущение и свою растворенность в ее чарах.

– О, этого никто не знает. – Она затушила окурок о перила и стала искать, куда бы его пристроить. Андрей забрал и бросил в банку, служившую здесь пепельницей. – Спасибо… Фамилия его – Михайлов, он возглавляет неизвестную до недавнего времени финансово-промышленную группу, которая в одночасье скупила несколько гигантов нефтехимии. Не обошлось без таинственных смертей, но это дело третье. Хотя стрельбы не было, все умерли как бы сами собой, но именно те, кто мешал его восхождению. Объявился он у нас в городе полгода назад и сразу прослыл филантропом и меценатом. Этот семинар, кстати, тоже проводится на его деньги, и мы тут едим и пьем, в общем-то, за его счет. Но если другие фирмачи стараются всячески выпятить свою общественную полезность, то этот держится в тени: ни в презентациях, ни в каких мероприятиях не участвует. Журналистов к нему на выстрел не подпускают. И, вообще, лишь недавно стало известно, что это он помог городу купить машины для милиции, отремонтировал изолятор временного содержания, дал деньги на реконструкцию развлекательного центра, основал несколько премий… Короче, ни дать ни взять – Лоренцо Медичи наших дней.

Андрей задумался, вдруг он поднял лицо, словно ему в голову пришла неожиданная идея.

– Вы ведь тоже работаете в газете? – спросил Андрей. – Может, вас заинтересует одна тема?.. – И он коротко, без шокирующих подробностей, рассказал о деревне Тишкино.

– Кошмар какой! – ужаснулась Зоя. – Нет, если Макс не берется, значит, дело дохлое: расследования – его конек. Он – гений. И к тому же мой начальник, я все равно не могу через голову прыгнуть…

В это время на балкон вышло сразу несколько человек, и Зоя предложила пойти погулять.

– Да, совсем забыл: я же на работе – как раз сейчас я должен гулять, – сказал Андрей.

Они вернулись в комнату и по освободившемуся проходу двинулись к двери. Андрей хотел отвести Борисыча в номер, но Самуил показал на Веру Киприяновну, спавшую заскорузлыми пятками к честной компании, и сказал:

– Начальство здесь: оно его поднимет – если, конечно, само проснется.

Они шли по асфальтовой дорожке. От здания тянуло теплом, как от остывающей печки, но только отдалились под сень сосен, там пробежала прохладная струя. Бор казался черной пещерой. Андрей включил фонарик – на них стали надвигаться сталагниты сосен.

– Ты давно знаешь… Ой!.. А давай на "ты", oкей? – так просто удобнее, – предложила она, и Андрей с готовностью согласился. – Ты давно знаешь Светозара?

– Кого?

– Значит, недавно. Ну, с кем вы сегодня рядом сидели… То есть ты сидел. Для близких знакомых он – Светозар.

– Лысый, в очках?!

– Да, – В ее голосе опять послышался смех. – Ты только не смейся: он ведет в городе семинар, и там все называют его Светозаром Светлооким… – и тут она прыснула. – Ничего смешного… – приструнила, по-видимому, саму себя.

– Нет, конечно, – подтвердил Андрей.

– Так во́т!.. Все в его кружке обязаны выбрать себе новые имена, чтобы в них присутствовал элемент, связанный с чем-нибудь светлым, со светом. Понимаешь? И ты, если вдруг станешь туда ходить, должен будешь называться как-нибудь вроде… – Она подняла к небу лицо и взяла его под руку. – (Можно?) Как-нибудь – так, например… Человек Звезды… Но все называют его за глаза Светофором, за цвет лица.

– Что за бред. И чем они занимаются в своем семинаре? – Асфальт уже кончился, и они шагали по усыпанной шишками дорожке. Зоя повисла на его руке, так как ее каблуки то и дело подворачивались на шишках и корнях. Андрею приятно было ощущать ее тяжесть и сознавать, что она чувствует его силу.

– А-а тем… – протянула она, – что разрабатывают философские про́блемсы. Участвовать может любой желающий: бизнесмены, преподы, студенты, человек с улицы, – кто угодно. Но если ты три дня подряд не раскрываешь рта, то – bye-bye! – с тобой прощаются. Злые языки говорят, что Светозар таким образом пишет научные труды: набрал группу башковитых мымриков и кропает себе помаленьку. Мол, так он и докторскую накропал. А те рады бесплатно поговорить, а он их чаем поит, да бутербродами кормит! Ходят слухи, у него спонсор какой-то есть, только он никому не рассказывает. А вообще, они там самые разные проблемы решают: от самых общих – в чем, например, «смысл жизни», – до каких-нибудь специальных – «как повысить предсказуемость рынка, ну… скажем, свежемороженой самсы».

– И как же люди с улицы решают такие проблемы?

– А-а оченно просто, – заглянула она в его глаза своими огромными темными зрачками. – Каждый несет все, что ему в голову взбредет, это пишется на диктофон, а потом от зерен отделяются плевелы. Методом мозговой атаки.

– О смысле жизни – методом мозговой атаки! Ну и что, нашли они, в чем смысл жизни?

– А может, как раз найдут – если обычным способом не могут! Может быть как-нибудь так и найдут… Вот и мой корпус. Пока… – И она, коротко приникнув и прижав его руку, вдруг побежала вверх по ступенькам.

Еще оглянулась в свете фонаря над входом, улыбнулась, помахала пальчиками и скрылась за дверью. Не погасло сияние в груди, но источник света исчез. У Андрея не сошла еще глупая улыбка, вызванная неожиданным расставанием и растерянностью, как он почувствовал досаду. "Стреляная птица", – подумал раздраженно Андрей. И тут же наплыли мысли о завтрашнем дне: как он ее встретит, и что будет говорить и т.д. и т.п. И после каждого наката – сладкое замирание, а потом тянущая, тоже приятная тоска отлива. Вдруг он поймал себя на том, что не может вспомнить ее лицо. «Что это значит? – думал Андрей. ─ Полчаса назад расстались, а лица не помню. Помню, что красивая, что глаза синие, что губы ярко накрашены, что платье бордовое, – а все вместе представить не могу. И, несмотря на это, все замирает внутри при одной мысли о ней, как будто мне опять шестнадцать. В чем причина? А просто лицо не важно, ─ главное, зверь узнал зверя, вернее, самое себя и хочет слиться в одно: соединяться без конца, чтобы продолжаться»…

Через минуту, невзирая на злые мысли, он снова пытался вспомнить лицо Зои и снова думал, что будет и как, и что должно произойти между ними. И снова голова, горло, все его существо было охвачено каким-то нервным томлением, и чем дальше, тем томление становилось навязчивее и мучительнее. Мысли начинали топтаться на одном месте, превращаясь в наваждение, от которого невозможно было отделаться…

Борисыч проснулся от рези в переполненном пузыре и сухости во рту. Он стал искать край кровати, чтобы встать, но кровать никак не кончалась. Тогда он решил, что спит в кузове своего грузовика, хотел схватиться за борт, но борт оказался таким же бесконечным, как и кровать. Открыл глаза: тьма была кромешная – будто и не открывал. "Где я?" – попробовал вспомнить Борисыч, но и это оказалось непросто: еще одна стена выросла между ним и его памятью. Она была податливая, вязкая – он тыкался в нее, утопал, но проникнуть к чему-либо предметному, скрывающемуся за ней, не мог. Попытался вспомнить, с кем пил сегодня, и по этому определить свое местонахождение, но и лица ускользали от плывущего в бурый мрак сознания. Начал вставать – все закачалось и перевернулось: перестали существовать даже низ и верх. Остались только сухость, резь и еще неукротимые, темные силы, стремившиеся вон из желудка, которые ему удалось подавить, задержав дыхание и часто сглатывая. "А может, я того… с перепою ласты склеил? – подумал Саня. – Почему тогда так хреново? Нет, все-таки, наверно, я еще в сансаре. Надо попробовать встать. Пивка бы…" Вставая, он наткнулся на тумбочку, запутался в проводах и понял, что спит у кого-то в гостях за телевизором.

Когда он наконец выполз и распрямился, держась за стену, то увидел в лунном луче, пробивавшемся сквозь щель в шторах, волшебное зрелище: большую русалку. Ее чешуя в призрачном свете мерцала серебром, лишь отдельные блестки отливали золотом, светлые волосы были рассыпаны по подушке, она похрапывала, лежа на спине. Также его взору предстали остатки недавнего пиршества. Саня сразу все вспомнил: и с кем пил и что у него ничего не получилось с поварихой, так как он быстро набрался… Ему вдруг стало жалко упущенной возможности. Вспомнил, что директриса тоже показалась ничего и что еще подумал, какие сможет извлечь выгоды из романа с ней… Все эти мысли пришли не одна за другой, а всплыли на туманном горизонте, как мишени в тире. "Ах ты, рыбка золотая!.." – прошептал он по дороге в туалет. На обратном пути Борисыч задержался у стола, допил чей-то стакан с водкой – и тут же понял, что совершил роковую ошибку. Однако не отказался от своего намерения завоевать сердце директрисы. На кроватях вповалку спали какие-то люди. Борисыч подавил тошноту, осмотрелся: сон их был крепок, – и наклонился над русалкой. Вдруг побежденные силы разом устремились наружу. Он схватился одной рукой за спинку, другой – за край кровати, а они все неслись и неслись, покидая его тело. Перед каждым извержением желудок сжимался почти до точки, следом раздувало горло, виски и все лицо, – казалось, оно вот-вот лопнет: безудержные силы вылетали вон. "Когда буду умирать, – подумал с тоской Борисыч, – будет, наверно, так же". Слезы лились ручьем. Замычала и сладко заворочалась под теплым душем Вера Киприяновна.

Наконец отбушевал последний спазм, и он обессилевший, но счастливый, даже не взглянув на предмет любви, спешно ретировался в свой угол. Лег и стал думать: сразу ему уйти или дождаться утра… А что если кто-нибудь из спящих в комнате видел, как он склонялся на директрисой?.. Он прислушался: было тихо, только по-прежнему мирно похрапывала Киприяновна. Так и не решив, что делать, Борисыч неожиданно для себя заснул.