Симфония до-мажор. Роман

– Да ты чё?

– Смотри, а то вместе с ними «загремишь под фанфары», – назидательно, сдвинув брови, поддержал Фила Алекс.

Впервые Лёка не только не обиделся на друзей, но, наоборот, очень обрадовался такому замечанию, в котором узрел и скрытый комплимент, и одобрение. Это уже было своего рода признанием его таланта. Самые главные слова были сказаны. Его друзья, такие беспощадные критиканы, скопом ругая всех подряд, незаметно для себя поставили его в ряд с настоящими поэтами!

– Ваще-то это не я пишу, они сами собой как-то пишутся, – под действием лести он так размяк, что случайно открыл секрет своей кухни.

– Так, может быть, ты у нас гений? – уставившись на него пристальным взглядом, ехидным голоском спросил Алекс.

– Не-а, ты что! Чтобы стать признанным гением, нужно сначала умереть, – парировал довольный Лёка. Никто не знал, чего ему стоило соответствовать друзьям, которые были старше его на год.

– Хочешь сказать, что ты прирождённый поэт, что у тебя от рождения в башке шарманка заложена? – Фил с пониманием кивнул головой, как доктор на безнадёжно больного, и развёл руками. – Ну вот, первые звоночки мании величия уже есть, а ведь это, батенька, только начало!

– Слышь, а может, ты и музыку сможешь сочинить? – на полном серьёзе поинтересовался Алекс.

– Надо попробовать. – Наконец-то и для Лёки закончилась полоса, когда он терпел насмешки товарищей, вот и он снискал себе уважение.

– Представляешь, как было бы здорово играть свои вещи, – мечтательно заметил Алекс, на мгновение почувствовав тепло лучей славы, освещающих три небольшие фигурки на сцене огромного стадиона.

Глава 8. Виктор Николаевич

Однажды в местной газетке появилось объявление о продаже барабанной установки. Цена не была указана, но можно было представить, что стоит она баснословно дорого. Рома показал объявление ребятам, и они вместе стали думать, где взять деньги. Никому из них даже в голову не приходило отказаться от этой бредовой затеи. Варианты рассматривались разные – заработать, занять, найти спонсора. Для начала решили позвонить и договориться о встрече, чтоб только посмотреть барабаны.

Блеск барабанов ослепил, цена была оглушительной. По их представлениям перед ними, сияя хромовым покрытием, красовалась не просто превосходная установка, а какой-то звёздный аппарат. Ребята ехали домой раздавленные. Где взять такую сумму? Даже если к деньгам от проданных коллекций марок, старых монет, значков, которые собирали всю сознательную жизнь, двух перочинных ножичков, фонариков и всего, что так мило сердцу подростка, целый год мыть машины, таких денег им не собрать никогда.

Надеяться, что музыкальная школа приобретёт барабаны, было бесполезно. Но вот во Дворце культуры были кое-какие инструменты. Конечно, это было не то, что могло потрясти, но означало, что в принципе у них есть возможность приобретать инструменты.

– Я придумал, – сказал Рома, собрав свою команду, – идём к директору ДК «Строитель».

– А что ты ему скажешь? – Ребята не представляли, каким образом можно уговорить незнакомого взрослого дядьку купить для них барабаны.

– Там по ходу дела видно будет, – сосредоточенно, по-деловому ответил Рома.

Потоптавшись немного у двери директора Дворца культуры, набравшись храбрости, ребята вошли в кабинет.

– Заходите, заходите. Слушаю вас.

Молодой мужчина стильного вида, в чёрной водолазке и серых наутюженных брюках с интересом поглядывал на подростков.

Рома нерешительно начал объяснять.

– Вы, Виктор Николаевич, наверное, ещё не знаете, у нас в школе создана рок-группа…

– Да ну? Хорошо! А что вас привело ко мне? – Директор, сам увлекающийся рок-музыкой, был приятно удивлён, но не показывал виду.

– У нас нет инструментов!

– И что вы хотите этим сказать?

– Что без установки, э.., – Рома спешно должен был придумать весомый довод, – э… мы не сможем принять участие в зональном смотре! Мы же тренируемся на самодельных инструментах, э… на коробках там, на стульях…

– Вот оно что! Понятно, пыль выбиваете ложками из дивана? Пробуете дроби на разных поверхностях? Соседи ещё не вешаются от равномерного тюканья по ушам? – Рома только кивал головой в знак согласия, видя, что Виктор Николаевич, прекрасно разбираясь в этом вопросе, слегка подтрунивает над ними.

– Ну, вы всё правильно делаете. А знаете, чтобы учиться играть на ударных, установка не обязательна. Даже наоборот, неумелой игрой можно неправильную технику выработать, да и пластик попортить. Для начала технику отрабатывать можно на… – он нагнулся под стол и достал оттуда корзину для бумаг, – пластиковых вёдрах.

Видя, как от его «ценных» советов юноши завяли, он взял со стола пару карандашей, наигранно комично съехал в расслабленной позе на стуле и, подражая барабанщику, максимально задействовав руки и ноги, рассыпав серию быстрых стремительных ударов, изобразил, как ударник стучит по тарелочкам: «тыщ, тыщ, бум, тыц, тыгдым, тыгдым».

– Вот так и координацию можно тренировать. Смотрите. – Он начал азартно наяривать ритм и напевать, заодно имитируя голосом разные инструменты. Мелодия была как будто знакома, но когда он пропел: «Джимми, Джимми, Джимми», – и, развернувшись к ним, указал карандашами в их сторону, они хором гаркнули: «Ача, ача, ача». И все дружно покатились со смеху.

– Ладно, идите, отрабатывайте технику, но я вам ничего обещать не могу.

– Ага, это как в сумасшедшем доме: «Вот научитесь плавать, тогда нальём воду», – сморозил осмелевший Рома.

– Как твоя фамилия? – Ему нравился этот настырный заводила.

– Филонов.

– Филонов, ты что, забылся, я всё-таки директор Дворца культуры. – Он сделал ударение на «культуру», последовала многозначительная пауза. – Да, и главное: прежде чем отвечать, подумай хорошенько. Первое: способен ли ты часами высиживать за инструментом? Это крайне изнурительное занятие, ударные требуют приличных усилий. Быть барабанщиком – это не просто наяривать ритм, но и проливать литры пота, часами выстукивая простейшие рисунки. Готов ли ты распрощаться со свободным временем?

– Я смогу.

– Сможешь? Второе. Барабаны – инструмент дорогостоящий. Ты готов отказывать себе во всём, лишь бы накопить на самый паршивый набор для начинающих?

– Мне ничего больше не нужно.

– Да что вы говорите?! – с лёгкой иронией покачал головой директор. – Имей в виду, барабаны – это вообще самый громкий инструмент. Тебе-то что, а вот окружающим, родным, соседям и другим нормальным людям это почему-то не нравится. Всех бесит, когда им по мозгам долбят. А технику-то надо отрабатывать! Готовься к скандалам, упрёкам, конфликтам. Ну что, страшно?

– Да мы уже нашли местечко – собираемся в гараже.

– Учти ещё вот что: на репетиции будешь ездить как мешочник – со всех сторон обвешанный своими барабанами. А весят они в целом килограммов сто. Я так могу до завтра продолжать, и вывод всё равно будет один: быть музыкантом – это прежде всего труд и время, а слава, она как линия горизонта: маячит где-то впереди, и чем ближе ты к ней приближаешься, тем быстрее удаляется. Не обольщайся!

Виктор Николаевич смотрел на этого парнишку и по-своему завидовал ему. Не было в нём сомнений, пустых мечтаний, ничего лишнего, что могло бы помешать сбыться его намерению, он знал, чего хочет. Такое редкое ценное качество вызывало уважение. «Этому паруснику не хватает только умелого управления. А я знаю, как поймать ветер в паруса, чтобы двигаться быстрее, а главное, в правильном направлении. Если увлечённость и упорное стремление этих ребят умножить на мои знания, опыт и умение, из этого вполне могла бы получиться рок-группа. А что, если действительно стать руководителем такого музыкального коллектива? Сколько времени потратил я понапрасну, сделав приоритетом карьеру музыканта и ломясь в закрытые двери. Все мои усилия были никчемным, бездарным, бесперспективным занятием. Пыжился, злился, трепал свои нервы попусту. А вдруг в действительности моё призвание совсем не в этом. Зачем сокрушаться, что сам не смог пробиться на сцену. Ну, не вышло из меня артиста, ладно. Зато они меня слушают, мне есть чему научить их, я прекрасный педагог! Ведь то, что я могу передать им, негде больше взять. Да если бы у меня был такой учитель, моя карьера сложилась бы более удачно. Так, может быть, дело моей жизни во взращивании талантов, а вовсе не сцена? Вот и ответ на мой вопрос „в чём смысл моей жизни?“ Спасибо, пацаны! Я же Виктор, „победитель“, а до сих пор не оправдал имя, полученное авансом».

– Ну что, ещё не передумал?

Рома молча затряс головой – нет!

– Тогда запомни: чтобы научиться играть на барабанах, нужно терпение, терпение и ещё раз терпение. Как говорил Суворов, тяжело в учении – легко в бою! – Это звучало как обещание. И глаза его при этом как-то заговорщицки прищурились.

Глава 9. Барабаны

Загоревшись идеей создать настоящую метал-группу, Виктор Николаевич постарался убедить секретарей горкома комсомола в необходимости открыть в городе под эгидой комитета ВЛКСМ рок—клуб. «Надо выманить из гаражей и подвалов „подверженное тлетворному влиянию запада“ подрастающее поколение, сгладить некоторое напряжение в отношениях с молодёжью, которая стала выходить из-под контроля, и держать её у себя на виду. Если вовремя не увлечь молодёжь какой-нибудь идеей, то всегда найдётся тот, кто сумеет обратить её в свою веру».

В это трудно было поверить, но в горкоме ВЛКСМ готовы были пойти навстречу и пообещали найти возможность для приобретения комплекта музыкальных инструментов, и очень скоро во Дворце культуры появились две электрогитары и стандартная барабанная установка.

К тому моменту, когда Рома пришёл в ДК, у него уже был кое-какой навык, была развита постановка рук и ног. Но когда ему впервые предложили сесть за настоящую ударную установку, у него от волнения так тряслись коленки, что он засомневался в своих силах. Пока он сам не попробовал стучать на барабанах, думал, что на них играть проще, чем на гитаре или на клавишных. «Чтобы фигачить по тарелкам в такт, большого ума не надо». А сев за ударную установку, и взяв в руки палочки, пытаясь выбивать ритм, понял, насколько это сложно. Поначалу даже извлечь чистый звук оказалось не так-то просто.

Но Виктор Николаевич верил в него.

– Ну, что? Бум-тыц, тыгдым-тыгдым ты уже умеешь. Если хочешь научиться играть что-нибудь ещё, нужно усвоить посадку. Для чего нужна постановка посадки за установкой, постановка рук и ног? Если не «поставить» руки и ноги, ты не сможешь играть быстро или медленно, мощно или тихо, но в любом случае качественно! Вот бы тебе показать, как движутся руки и ноги профессионального барабанщика, как он извлекает звук из барабана. Видел бы ты, как он на барабанах выписывает рисунок ритма. У него руки, ноги и мозг работают настолько слаженно, что он совсем не устаёт, а получает кайф. Скоро сам узнаешь, когда у тебя начнёт получаться…

Первые уроки Рома получил у Виктора Николаевича и, быстро усвоив азы игры на барабанах, уже через полгода разучил несколько расхожих, простых ритмов. Но Виктор Николаевич убеждал не впадать в иллюзию, не мнить себя настоящим барабанщиком.

– Ты не думай, что барабанщик работает руками и ногами, он работает в первую очередь головой. Чтобы по-настоящему начать играть на барабанах, нужно примерно года два развивать мышцы и, главное, мозги, приучая их к непривычным движениям и нагрузкам, чтобы довести работу до автоматизма. Для этого нужно время и упорство, но зато когда твои руки-ноги станут работать автоматически, появится лёгкость, выносливость, сила, качество удара, динамика игры. Результат превзойдёт все ожидания.

«Если кому-то и требуется два года, то для меня – максимум год», – решил для себя Роман.

Рома был упрям. Увлёкся так, что день и ночь мог не вылезать из-за барабанов, и в самом деле забыв обо всех других делах. Родители наседали на него, увещевали, совестили. Отец, кипя от гнева, говорил: «Ты бездарь, всё равно ничего путного из тебя не выйдет». Мама, напротив, пытаясь образумить, взывала к его самолюбию: «Этим увлечением ты губишь себя, транжиришь на чепуху драгоценное время, которое должен посвятить подготовке к музыкальному фестивалю. Это такой шанс! Я прошу ради меня, ради твоего будущего. Ты одарённый, у тебя прекрасные способности. Ты смог бы добиться признания и известности. Что ты нашёл в этой бездарной, тяжёлой, агрессивной, я даже не хочу музыкой это называть?! Если б ты был двоечником и хулиганом, я ещё бы поняла такую тягу, но ты! – и, видя, что нотациями его не проймёшь, срывалась: – …Может, ты ещё и патлы отрастишь, рванину на себя напялишь и будешь башкой трясти, как припадошный?»

Притом, что Роме совсем не хотелось огорчать и разочаровывать свою добрую, милую маму, которая, видя в нём многообещающие способности, надеялась, что он вырастет и сможет воплотить её мечты в реальность, взаимные обиды только росли. Мама плакала, просила одуматься. Из-за этого постоянного её недовольства, частых упрёков, претензий непременно сделать из него человека, достойного разделить с нею любовь к возвышенному, Рома всё время чувствовал себя каким-то виноватым перед ней. Но то, как она светилась тихой радостью, сидя рядом с пианино и глядя на его руки, когда он занимался, было для него самым большим, немым укором.

Школьные учителя тоже заметили в нём перемену. Если раньше на уроках он всё-таки проявлял признаки присутствия, то теперь отсутствовал совершенно. Узнав о его одержимости ужасной, «просто демонической музыкой», математичка с ревностным сожалением заметила:

– Подумать только, часами тупо, бездумно выбиваешь дробь на туземных барабанах и глух к той истинной музыке и гармонии, что содержится в математике. Обидно, такая светлая голова и так бездарно пропадает. Ты же обкрадываешь себя! Математика открывает целый мир совершенства, а ты даже не догадываешься, что он существует. Математика как океан: ни переплыть, ни достичь дна. А ведь ты, если бы захотел и не пропускал всё мимо ушей, мог бы быть не просто математиком, а учёным, мог бы постичь невероятную красоту и гармонию математического построения.

Это была не шутка и не грубая лесть симпатизирующей ему училки, а чистая правда. Действительно, математика легко давалась Роме, но он был абсолютно равнодушен к ней и поэтому не считал нужным её изучать. Для этого математику необходимо было бы полюбить. «Вот ещё и математичка привязалась! Хвалит меня, а потом заставляет всякие дурацкие формулы учить. Да если я суть понимаю, мне проще самому вывести формулу, чем её запоминать. Уж лучше бы все махнули на меня рукой и просто не замечали. Какое мне дело, что кто-то влюблён в математику, а кто-то в классическую музыку?» – думал Рома. Можно подумать, что, предпочтя классической музыке и божественной математике какие-то примитивные тамтамы африканских аборигенов, не оправдывая надежд, он мешает им прикасаться к великому.

Напрасно его увещевали, он не собирался ничего менять в себе. В нём горела непреодолимая страсть. Он жил этой идеей.

Глава 10. Имидж – всё!

Идея жила в нём. Проникнув в его сознание, она постепенно стала обрастать материальными атрибутами. Сначала появилась отшлифованная до серебряного блеска октябрятская звёздочка «Ленин маленький с кудрявой головой», цепи, самодельные напульсники с шипами и целый иконостас из значков с кумирами, нацепленных на футболку. Но всё это были лишь мелкие брызги «тяжёлого металла».

Резко отличавшийся от всех внешний облик кумиров, одетых в чёрную кожу, изобилующий множеством клёпок, шипов, длинными волосами, отталкивающий законопослушных граждан, для подростков был притягателен именно своим антуражем, выражающим мужественность, силу, натиск. Ребятам хотелось придумать для своего имиджа тоже что-нибудь «забойное», чтобы эта разница сразу бросалась в глаза. Культ хэви-метал требовал жертв, и, чтобы быть не хуже других, ребята были готовы к ним.

Чёрное кожаное немецкое пальто, чудом сохранившееся с военных лет, по какой-то причине не ставшее вместе с баяном музейным экспонатом, было по-братски разделено на троих.

Старый сапожник, которому ребята решили поручить свой заказ, уговаривал Рому сделать из пальто одну, но приличную куртку. Конечно, иметь настоящую косуху было большим искушением для Ромы, но не могла же его группа носить её по очереди, когда впереди уже маячили выходы на сцену.

Поставив перед сапожником задачу, Рома пояснил, что только ему, такому опытному мастеру, а не обычному портному, они могут доверить столь ответственный заказ. И тот, изо дня в день монотонно латающий башмаки, польщённый доверием будущих рок-звёзд, дивясь такому редкому случаю проявить своё умение, взялся выполнить заказ. В душе он тоже был поэтом. «Вот же, умели раньше кожу обрабатывать. Вот выделка была! По сей день мягкая и прочная». – Качая головой, приступив к работе, он разлоскутил пальто, убрал облупленные куски, стачал некоторые детали грубыми металлическими молниями, налепил побольше клёпок, собрав таким образом три совершенно отпадных жилета. И взял с ребят за работу сущие копейки, то, что смогли наскрести. Жилеты необходимо было дополнить чёрными майками. Их тоже непросто было достать. В те годы майки могли быть белыми, голубыми и даже жёлтыми, но чёрными – никогда. Перекрашивали майки у Ромы, выбрав денёк, когда родителей не было дома. Заляпали всю кухню и потом долго мыли и драили её. Краска – просто зверь, не оттиралась, но майки из смесовой ткани плохо прокрасились, неожиданно вместо насыщенно чёрных получились серо-буро-малиновыми. Такой результат их разочаровал, но не остановил.

– Скажи, как бы зыко4 смотрелась надпись на чёрном… – не выдержал Алекс, когда они начали расписывать масляной краской готический логотип любимой группы по заготовленным картонным трафареткам. Фил и Лёка не могли с ним не согласиться, но и замыкаться на неудаче не собирались, а стали обсуждать следующие шаги.

– Если ещё и джинсы достать, но только не польские или индийские – «рабочую одёжу для нищих», а родные американские, фирменные ЛИВАЙСЫ или МОНТАНУ…

– И лучше, если сразу потёртые, вот был бы шик!

– Блата нету, а так где взять? Купить у фарцовщиков?

– Ну и сколько же они могут стоить, если пластинку жвачки толкают за пятьдесят копеек?

– Не-а, джинсы не по карману, а если и найти подешевле, так можно налететь на самострок.

Глава 11. Hair5

Как мальки, вынесенные мощным потоком в полноводную реку, ребята жадно ловили крохи сведений о рок-концертах, собирали фото музыкантов, вырезки из журналов. Стены в их комнатах были сплошь обклеены плакатами с лицами кумиров.

Под впечатляющим влиянием ярких личностей лидеров рок-групп, принимая за чистую монету образы, воплощённые на сцене, подростки стремились к подражанию им в своей собственной жизни, за что и подвергали себя насмешкам, нареканиям и даже физическим воздействиям.

В школе нагнеталась напряжённая обстановка вокруг ребят, обрастающих длинными волосами, цепляющих на себя железяки и кожаные ремешки с заклёпками и шипами. Таким вызывающим внешним видом они порочили общий облик школьника. Учителя запрещали носить непонятную атрибутику и длинные волосы.

Сначала ребята отмалчивались, обещали, что исправятся, оттягивая время, неосознанно надеясь, что так дотянут до лучших времён, когда перестанут всех стричь под одну гребёнку и станут ценить индивидуальность каждого, а не его внешний вид. Но это не могло долго продолжаться.

Скоро классная руководительница поставила вопрос ребром: они не будут допущены до занятий, пока не приведут себя в надлежащий вид, подстригутся и снимут с себя эту сбрую. Рома попытался объяснить, что ещё в древности люди носили кожаные предметы с металлическими шипами для защиты. «Вот и хорошо, что древние века уже минули, и нам ничего не угрожает. Теперь можешь ничего не бояться и снять это, пока случайно не задел кого-нибудь», – с металлом в голосе сказала классная руководительница, давая понять, что тема закрыта, в таком виде им нет места в государственной школе, на уроки их не пустят.

В семьях росло напряжение. Когда страсти накалились добела, Лёка, измученный беспрестанными бабушкиными головомойками, первый сошёл с пути, за ним не устоял Алекс, получивший от отца тумаков. Только Фил крепко держался за свои принципы. Его отец при виде сына закипал: «Дождёшься, что тебя просто вышвырнут из школы, покатишься по наклонной». Требовал, чтобы Рома постригся и выглядел как все, иначе он своими собственными руками попортит его гриву.

«Я вышибу из тебя дурь!». Ромка же, понимая, что всё это неизбежно закончится грандиозным взрывом, старался не попадаться отцу на глаза, избегая с ним встреч.

Однажды Рома проснулся утром и обнаружил на подушке свои выстраданные, долго отращиваемые волосы, которые уже можно было затягивать на затылке в какой-никакой хвост. Чтобы заставить его постричься, отец ночью по-варварски искромсал его hair.

Глядя на себя в зеркало, Рома чуть не расплакался от бессилья. Он готов был к любым гонениям, но такого подлого предательства, тем более от своего родного человека, он не мог ожидать. Притом, что ни отец, ни мама не понимали его, меряя всех на свой аршин, он надеялся, что они всё же должны уважать личность своего сына. Но раз они первые проложили межу в отношениях, следующий шаг за ним. Он не станет раскисать, как Злотник, не уступит под давлением семьи, как Санёк. Вместо того, чтобы, оплакав свой хвост, покориться, он выльет своё негодование на головы родителей и поставит перед ними ультиматум. Если они будут мешать делу его жизни, то он уйдёт из дома, но рок не бросит.

Глава 12. Родители

Мама, увидев, как обкорнал Рому отец, схватилась за голову:

– Ромик, прошу тебя, умоляю, прости его. Не держи на него зла, сыночек. Это твой отец! Волосы отрастут, а отец… Ты же не знаешь, ведь это он из лучших побуждений сотворил с тобой. Так вот понимает свой отцовский долг. Как отец спасти тебя хочет.

– Почему это вы решили, что меня надо спасать? Родили, теперь вы за меня и жить будете? Как в детстве: конфетку дадут, с мамой поделись, теперь с папой поделись. Да ешьте сами свою конфетку, лучше б совсем не давали. Спасибо, конечно, что не спали ночами, кормили, одевали, всё такое, но теперь я сам распоряжаюсь. И чего вам всем от меня надо? Слушали бы свою любимую классику, решали бы уравнения до посинения, но только без меня. Не надейтесь, ни математиком, ни пианистом я не буду. Мне противно всё, что вы мне навязываете. От ваших формул, правил, порядков, заведённых чёрт-те когда, «потому что так положено», можно задохнуться!

Выслушав обвинения Ромы, дождавшись, когда его вспышка наконец стала угасать, мама взялась исправлять неудачную стрижку и устранять последствия слишком далеко зашедшего конфликта.

Чтобы выровнять волосы, их пришлось остричь машинкой почти под ноль. А вот объяснить взрослому, самостоятельному сыну такой дикий выпад отца и примирить их, было и сложнее, и важнее.

– Понятно, ты считаешь, что родители плохие. Конечно! У тебя компания и барабаны на первом месте. Тебе уже пятнадцать, пора бы поумнеть. А ты не думаешь, что, отгораживаясь от родителей, ты нас предаёшь. Как ещё мы можем выразить свою любовь? Только заботой о тебе. Неужели ты этого не понимаешь? Мы же родители. Ну, у нас хорошей жизни не было. Мы жили простыми радостями. Так пусть хоть у тебя всё будет хорошо. – Она вздохнула. – Сами-то мы вообще детдомовские, дети врагов народа. Кому мы вообще были нужны? – Она потрепала Рому по свежестриженому ёжику на голове и, прижав его к себе, стирая набегающие слёзы, продолжала:

– Моего отца арестовали прямо у дома. Мать увидела в окно, как ему скрутили руки и, затолкав в машину, увезли. Она схватила меня за руку, а мне только четыре годика было, и побежала за ними. В отделе НКВД стала доказывать, какой папа честный, хороший человек. Но оттуда нас уже не выпустили. Хорошо помню, как мама кричала, перепуганная до смерти. А меня оторвали от её юбки и отправили в детдом.

Она смотрела на сына и думала: «Как же в словах передать всё, что выпало нам, чтобы он мог представить себе хоть малую долю того, что пришлось пережить? Как рассказать, что с тех пор, чувствуя себя растоптанным, поломанным деревцем, я замкнулась, надолго замолчав. Доктор, который осматривал детей, определил, что я онемела от потрясения. Сказал, что это можно исправить таким же неожиданным испугом, и он постарается вернуть мне речь, когда я успокоюсь и приду в себя. Хорошо, что на меня никто не обращал внимания. Воспитателям без того хватало работы. Однажды ко мне подошёл шестилетний мальчик и на ушко сказал, что знает мою тайну, но никому не выдаст её, ведь на самом деле я могу говорить, но просто для себя решила молчать.

Так оказалось, что я не одинока. Мой друг жалел меня, старался опекать, разговаривая за двоих, и скоро стал мне таким родным человеком, каким может быть брат. У него тоже никого из родных не осталось. Постепенно я разговорилась. Учителя у нас были хорошие, мне было интересно учиться.