Грани одиночества

– Это… я не могу, не понимаю, чего хочу. Так хорошо и горько, что я столь сильно тебя люблю – и не могу быть для тебя тем мужчиной, который по-настоящему тебе нужен, – охрипшим голосом сказал Сэпий, спрятав свое лицо в моих рыжих волосах.

– Ты единственный, кто мне необходим. Может, боги твоего мира сжалятся над нами и снимут проклятие, – сдерживая слезы, сказала я, сгорая от нежности и тяжести этого момента. Арахнид только сильнее сжал объятия, а потом опустил меня на пол.

Из дальнего угла за нами наблюдали остальные арахниды, которые ни на минуту не покидали нас сейчас. Мне стало неловко, и я ушла в ванную комнату, чтобы немного привести растрепанные чувства в порядок.

*****

Тем временем в общем зале

*

– Почему ты опять не сказал ей? Ты хоть представляешь, что будет с девочкой после появления гнезда? – проскрипел самый большой из ткачиков по имени Форст.

– И не скажу. Она все равно будет страдать, а так я растяну ее мучения ожиданием неизбежного. Пусть оставшееся время не будет омрачено для нее этим. Обещай, что когда все начнется, то уведешь ее отсюда под любым предлогом. Ей не нужно этого видеть.

– Но тогда тебе будет больнее. Ее присутствие отвлекло бы тебя, а может, и Богиня смилостивилась бы и подарила тебе благословение? – без особой надежды спросил Форст.

– Ты ведь и сам в это не веришь. Просто пообещай, – устало сказал Сэпий, а его брат только склонил свою мохнатую голову.

*****

Решив, что раз я здесь, то не помешает освежиться, я набрала полную ванну горячей воды и добавила ароматической соли. Погрузившись в приятную воду, я пыталась расслабиться, но тело горело томлением, а внизу живота разливалось странное тянущее чувство. Может, это и есть желание? Боже, ну за что мне все это?! Я десять лет была никому не нужным изгоем, а сейчас нашла того, с кем хотела бы прожить всю жизнь, но не могу даже быть с ним в полной мере.

С другой стороны, еще недавно мне не на что было надеяться в плане личной жизни, а теперь у меня есть Сэпий, гнездо и скоро появятся наши дети. Что может быть лучше? Успокоив свое мятежное тело этими мыслями, я обмылась и вышла в общий зал.

Диззи как раз накрывал на стол, который арахниды подносили к Сэпию, чтобы мы могли кушать вместе. Один он отказывался от еды, а учитывая его состояние, меня это очень беспокоило. Мы молча насладились вкусным мясом и овощным салатом, а на десерт были медовые соты. Я только в детстве ела это лакомство, а в этом мире, оказывается, такие же пчелы и мед ничем от нашего не отличается. Мы с удовольствием ели тягучую сладость, перепачкавшись, как дети, потом со смехом оттирались от липкой массы.

Не успели мы привести себя в порядок, как прибежал разведчик из числа рабочих и сообщил, что в одном из коридоров произошел прорыв из трех сурхов. Один из них ранен, но арахниды пока их только удерживают, так что я могла потренироваться.

Отвезти меня вызвался самый большой ткачик в гнезде. По размеру он был лишь немного меньше Сэпия – в его прежних габаритах. Я с удобством разместилась на пушистом арахниде, и мы направились по извилистым коридорам.

Когда мы приблизились к месту, то увидели двух огрызающихся инсектоидов. Один уже лежал и только дергался в предсмертной агонии. Арахниды вяло отбивались от их атак, учитывая, что для двух воинов это были не соперники, а скорее легкая закуска.

Я даже пожалела этих животных, но потом вспомнила, как они разрывали на части Тариона, и неуместный приступ альтруизма мгновенно прошел. Сила послушно наполнила мое существо, я выпустила ее, а сурхи, издав противный свист, изогнулись в изломанных позах и замерли. Я решила, что в этот раз пойду дальше, и оборвала их жизни. Как только я это сделала, меня скрутило болезненным спазмом. Казалось, что в голову воткнули раскаленные иглы, и от напряжения по спине потек холодный пот. Через пару минут все прошло, оставив меня лежать в лапах Форста с тяжелым дыханием и бледным лицом.

Наверное, лучше ограничиваться парализацией. От смерти идет жуткий откат. Буду пользоваться новыми знаниями только в экстренных случаях. Хотя нужно проверить: может, в следующий раз будет легче. Мои исследовательские размышления прервал обеспокоенный скрип ткачика.

– Аллаиде нужно вернуться. Сэпий очень беспокоится.

– Конечно, – сказала я, удобнее устраиваясь у него на спине. – Форст, а почему вы все разного размера? Ты большой, а Диззи во много раз меньше.

– Арахниды растут всю жизнь. Я появился одним из первых, а тень – последний, поэтому маленький еще.

– А гнездовые рождаются тоже маленькими и растут всю жизнь?

– Нет. Они рождаются маленькими, но вырастают лет за двадцать, потом не растут, – ответил мне Форст, удовлетворив мое любопытство, а мы тем временем вернулись к обеспокоенному Сэпию.

– Что с тобой случилось? Почему тебе было больно? – сыпал вопросами арахнид.

– Не переживай, ничего страшного, просто я убила, а не только обездвижила. Это больно, но быстро проходит. Хочу позже еще раз попробовать – может, с каждым разом будет легче, – с сомнением ответила я.

– Нет, тебе нужно научиться отключать их так, чтобы не удерживать постоянно, и либо спасаться бегством, либо убивать бессознательными, тогда тебе не будет больно, – задумчиво ответил Сэпий.

Мне стало немного не по себе, что мы с ним обсуждаем теорию убийства мной кого-либо, но, с другой стороны, эти умения, возможно, спасут жизнь мне или дорогим мне существам, поэтому терзаться лживой моралью я не собиралась, согласившись с арахнидом.

Теперь к моим урокам по истории, географии, политике и этикету добавилась биология инсектоидов. К радости Сэпия, человеческую природу я знала довольно хорошо, учитывая то, что училась на ветеринара.

Срок появления на свет гнезда близился. Это и радовало меня, и тревожило, давя плохим предчувствием, но я гнала его прочь: все же появление на свет потомства должно быть радостью. Наша жизнь текла неспешно, и уже на днях должно было случиться то, чего с замиранием ждет все наше гнездо, – роды.

Глава 7

*

Накануне трое воинов в сопровождении пятерых рабочих паучков перенесли Сэпия в цветущий зал к старому гнезду, а я, естественно, последовала за ним. Мой любимый выглядел измученным и уставшим, он буквально засыпал на ходу.

Тревога росла как снежный ком, и меня уже не устраивали отговорки арахнидов, что все идет так, как должно. Почему-то в голове постоянно крутилось воспоминание о подслушанном разговоре.

Что они скрывают? Почему гнездовой так истощен, а главное – как он сможет прийти в норму после извлечения такого большого тела из него? Через тонкую, ставшую прозрачной кожу было отчетливо видно, что гнездо гораздо больше старого.

Все эти мысли сводили меня с ума, не давая расслабиться ни на минуту. Несмотря ни на какие уговоры, я больше не отходила от Сэпия и даже спала у его ног на покрывале.

– Аллаида, в левом крыле прорыв. Вы хотели потренироваться, – предложил Форст.

– Нет в другой раз. Я не оставлю сейчас Сэпия, – сказала я тихо, стараясь его не разбудить, но арахнид не спал и тихим голосом сказал:

– Все в порядке, Алла, сходи, сегодня ничего не случится.

– Нет, потом. Я от тебя не отойду. Меня тревожит твое состояние, я маг жизни и смогу тебе помочь в случае, если что-то пойдет не так.

Сэпий тяжко вздохнул и выразительно посмотрел на Фороса.

– Аллаида, прорыв значительный, им может понадобиться ваша помощь, – как-то нехотя сказал ткачик.

– Алла, помоги им, я себя хорошо чувствую, думаю, что раньше завтрашнего вечера ничего не будет, – сказал любимый и нежно поцеловал меня в губы.

Это был подлый прием: я и так ему не могла ни в чем отказать, а тем более сейчас, когда, возможно, на кону стояла чья-то жизнь, которую можно спасти.

Пересилив свое беспокойство, я села на Форста, и мы отправились длинными извилистыми коридорами. Я не находила себе места, с каждой секундой ощущая все возрастающую тревогу, а ткачик, как назло, шел слишком медленно.

– Форст, вернись. Я должна быть с Сэпием, я чувствую, что ему плохо.

– Сэпий не хотел, чтобы Аллаида это видела, – проскрипел паук.

– Форст, если ты не вернешься немедленно, то клянусь – я вам всем этого не прощу. Умоляю, миленький, давай быстрее, мне очень нужно, я чувствую это, – я буквально подпрыгивала на остановившемся арахниде.

– Сэпий отдал приказ, мне нельзя его нарушить, – мялся ткачик, борясь с собой.

Я была уже не в силах сдерживаться. Разрыдавшись, соскочила с Форста и побежала обратно. Я петляла в извилистых коридорах, пока меня не подхватил ткачик и не понес в зал к Сэпию.

– Раньше он приказывал беречь тебя и помогать.

Найдя компромисс со своей совестью, мой друг настолько ускорился, что мне пришлось вцепиться клещом в мягкую шерсть, чтобы не соскочить с его спины.

Еще на подъезде к пещере я услышала надрывный крик моего арахнида, поэтому, как только мы приблизились, пулей соскочила с паука и подбежала к Сэпию.

– Тише, тише, любимый, сейчас, – уговаривала я мужчину, обнимая его за талию и выпуская свою силу. Меня объяла нестерпимая боль, которую испытывал мой арахнид, но, сжав зубы, я терпела, продолжая вливать в него свою энергию. Сэпий, немного отдышавшись, попытался меня отодвинуть, разорвать контакт, но после пережитого мной ужаса это было непросто.

– Алла, перестань. Меня не спасти, я не хочу, чтобы ты это терпела, – охрипшим от крика голосом уговаривал он меня, но это было бесполезно. Я ни за что не допущу, чтобы он погиб!

Спазм нестерпимой боли стал потихоньку стихать, давая мне возможность дышать и говорить.

– Ты хотел, чтобы я ушла и не видела, как ты умираешь? Ты не оставишь меня, Сэпий, даже если мне придется тебя из-под земли достать, я тебя не отпущу, ты будешь жить, – просипела я, поскольку на окончание фразы пришелся новый приступ раздирающей боли.

Я застонала и задрожала всем телом от напряжения, но рук не отпустила.

– Алла, прекрати это. Ни один гнездовой не пережил появления на свет потомства, и я исключением не буду. В нем мои органы, мы так созданы, чтобы жить только до появления нового гнезда, – уговаривал он меня, гладя и целуя мои зареванные глаза, но я чувствовала, что скорее умру, чем позволю ему от меня уйти.

Я не смогу без него жить. Судя по ошарашенному и грустному лицу Сэпия и арахнидов, я сказала это вслух, но для меня сейчас имело значение не это, а только боль и тепло бьющегося сердца.

На следующем приступе острой боли раздался хруст, и мы вместе с арахнидом закричали – я не смогла полностью сдержать это своими силами.

Это длилось бесконечно долго: адская боль, треск разрываемой плоти и любимые черно-золотые глаза, полные печали, любви и страдания. Я ни за что бы его не отпустила, но в определенный момент мой мир померк, я провалилась в обморок.

Очнувшись, я резко села и нашла глазами ЕГО. Сэпий умирал. Несмотря на все наши усилия, он не мог выжить: паучье брюшко было буквально разорвано напополам, а пушистые лапы лежали, вывернутые под немыслимым углом. Но он еще дышал и смотрел на меня своими невозможными глазами из-под длинных, мокрых от слез ресниц. Я бросилась к нему, осторожно обнимая за похудевшие плечи, целуя куда только могла дотянуться.

Я попыталась перетянуть его боль на себя, но ему не было больно, он уже почти ничего не чувствовал.

– Я люблю тебя, – шепотом сказал мой единственный и взгляд его потух.

– НЕТ!!! – я кричала, надрывая голос, стискивая в объятиях ставшее безвольным тело, и стала вливать свою магию и свою жизнь в него, но это было бесполезно.

Ничего не происходило. Другие арахниды пытались оттащить меня от него, но я парализовала их, продолжая трясти тело Сэпия и убивая себя в этом отчаянии.

Внезапно произошло что-то странное: раздался резкий свист и помещение заполнилось светящимися искрами.

Потом свист повторился, но с другой стороны и в другой тональности. Оторвавшись от тела любимого, я увидела, что эти резкие звуки издают гнезда, которые теперь не просто лежали, колышась от дыхания, а поднялись как гусеницы и выпускали эти странные светлячки.

Светящиеся точки стали сгущаться над телом моего любимого, образуя кокон света, а гнезда продолжали свою странную песнь, пока кокон не дрогнул и не осыпался искрами, явив моему взору то, чего мое измученное сознание уже не могло вынести, и я снова позорно упала в обморок.

В этот раз я очнулась от нежных поцелуев, которыми осыпали мое лицо. Весь прошедший день казался далеким и нереальным, как странный и страшный сон. От воспоминаний о нем из моих закрытых глаз полились слезы.

– Алла, любимая, не плачь. Все уже хорошо, хотя я еще сам не верю, что выжил. Открой глаза, пожалуйста, – уговаривал меня самый дорогой моему сердцу голос.

Я боялась, что, очнувшись, лишусь его, но все же открыла глаза и утонула в обеспокоенном взгляде моего Сэпия. Это был он и не он одновременно. Его лицо утратило три пары глаз, а скулы хоть и остались резкими, но были вполне человеческими, без скрытых мандибул. Это был мой мужчина – тот, который подарил мне семью.

Еще толком не опомнившись, порывисто обняла его за шею, прижимая к себе, вдыхая родной запах, зарываясь руками в мягкие, шелковистые волосы.

– Слава богам! Ты почти сутки была без сознания, мы не могли тебя разбудить, – сказал Сэпий, нежно целуя меня в губы.

– Сэпий, это правда ты? Я видела, как ты умер, а потом… я не поняла, что произошло, – сказала я, пытаясь осознать то, что случилось.

– Это называется Благословением богини, только его еще никто из арахнидов никогда не получал. По легенде, если кто-то полюбит нас так сильно, что готов будет отдать свою жизнь, то Елея – богиня любви – подарит ему возможность быть с любимой до конца ее дней. Мы думали, что это сказка, которой утешают гнездовых, хотя я и так не противился своей судьбе. Только жалел, что ты будешь страдать. Глупая, ты же чуть не умерла, вливая свои силы в мое тело, – серьезно глядя мне в глаза, сказал арахнид. – Никогда, слышишь, никогда больше не спасай меня такой ценой.

– Нет, – так же серьезно ответила я. – Если хочешь, чтобы я жила, не смей больше умирать.

В ответ на это мужчина впился в мои губы страстным поцелуем. Мы ласкали друг друга как сумасшедшие, как будто это первый и последний раз и больше ничего не будет, пока нас не прервал скрежет Диззи.

– Сэпий задушит Аллаиду. Она истощенна, а он непонятно о чем думает, – возмущался мой пушистый тень.

– Ты прав, я увлекся, – с сожалением сказал мой арахнид, отстраняясь от меня. Только тогда я осознала, что у него НОГИ, обычные человеческие конечности, и что он вообще ничем, кроме черно-золотых глаз, не отличается от человека. Я с интересом снова знакомилась со своим любимым.

– Сэпий, ты теперь человек? – не могла не спросить я.

– Нет, я не совсем человек, но внешне теперь почти не отличаюсь.

– Почти? – покраснев, спросила я.

– Глаза у меня прежние и возможности нечеловеческие, а анатомически мы теперь вполне совместимы, – с доброй улыбкой ответил он, понимая причину моего смущения.

Мужчина неуверенно встал и протянул мне руку. Я вложила свою ладонь в его, и меня проводили до ванной комнаты.

Совершив все утренние процедуры, я присоединилась к нему за столом. Перекусив, мы отправились к гнездам.

Сэпий еще не совсем привык к ровным длинным ногам и ходил неуклюже, часто спотыкаясь и бухтя про себя, как люди живут с такими неудобными конечностями, поэтому мы поехали на пауках.

Меня, как всегда, повез Форст, а Сэпий поехал на крупном воине по имени Адаин.

В хорошо освещенном зале, под мирным шумом воды, стекающей по камню, и в благоухании цветов мерно колыхались гнезда.

О том, трудном для нас дне не напоминало ничего, кроме второго гнезда. В отличие от старого, почти прозрачного, наше гнездо было ярко-синего цвета, с красивыми круглыми пятнами, напоминающими орнамент на крыльях некоторых бабочек, и еще оно было просто огромным, более чем вдвое крупнее предыдущего.

Чтобы выразить свою благодарность тем, кто вернул мне любимого, я подошла и аккуратно поцеловала сначала то, из которого появился мой арахнид, потом наше.

В ответ на мою ласку существа немного вздрагивали и, как мне показалось, довольно урчали, удивляя арахнидов, которые раньше такой самодеятельности от них не видели.

– Сэпий, а когда появятся наши дети? – спросил я, гладя их.

– Вчера появились гнездовые, а через неделю будут первые воины, – ответил мой арахнид, не скрывая своей гордости. – Хочешь на них посмотреть?

– Ты еще спрашиваешь? Конечно! – едва не подпрыгивая, сказала я.

Мы прошли в незамеченный мной ранее проход. Там на тонкой, прозрачной паутине, в окружении десятка ткачиков сидели маленькие чуда: светлые пушистые паучьи тельца размером с большую собаку переходили в детские тела.

Что меня удивило, человеческая часть их была примерно двухгодовалого ребенка. Увидев нас, они издали радостный писк и, перескакивая через своих нянек, облепили нас с Сэпием.

Я раньше никогда не испытывала таких эмоций: нежность, гордость, желание защитить от всего мира и подарить им всю себя меня просто переполняли.

Я гладила их пушистые паучьи спинки и целовала пухлые детские щечки и ручки, не в силах надышаться сладковатым ароматом моих детей. Сэпий тоже млел от возможности прикоснуться к малышам и потрепать их по вихрастым головам.

Целовать их он не стал, но и без этого было видно, как дороги ему мальчики.

– Сэпий, как их зовут? – спросила я, с любовью рассматривая рыжеволосого сына, так похожего на меня, но, к моему удивлению, он сам мне и ответил тонким детским голосом:

– У нас еще нет имени. Для нас будет честью, если его нам подарит наша Аллаида.

– Для вас я не аллаида, а мама, вы все и каждый, кто появится из нашего гнезда, –мои сыновья. А тебя я бы хотела назвать Тарионом, в честь сильного и храброго воина, который отдал жизнь, чтобы защитить меня и гнездо.

Еще троих наших сыновей я назвала в честь арахнидов, чьи неспасенные мной жизни стали голубыми жемчужинами – Равен, Сайрус и Вейс. Оставшихся назвал Сэпий: одного в честь погибшего со своим гнездом брата – Тереем, других в честь предков – Саудом и Наримом.

К моему сожалению, ни один из детей не был похож на Сэпия. Все кукольно хорошенькие, с правильными, аристократическими чертами лица, что было видно даже несмотря на детскую пухлощекость и нежность, с разных оттенков огненными волосами.

Только одного можно назвать золотистым блондином, остальные рыжики. У каждого из них на плече было родимое пятно сердечком, что вызвало мой интерес.

– Сэпий, а что это за родинка? – спросила я, поглаживая отметину на хрупком плечике.

– Это знак, что они были рождены в любви, а значит, проклятие не коснется ни одного из них, и в положенный срок они смогут принять человеческий облик и найти свою аллаиду.

– А почему с тебя раньше не спало проклятие, я ведь почти сразу тебя полюбила?

– Потому, что этот знак дается только с рождения, как и возможность оборачиваться. Но то, что случилось со мной, – это нечто другое. Без проклятия гнездовые просто могли становиться мужчинами на период выбора аллаиды, но все равно умирали, давая новую жизнь, а то, что ты сделала для меня, – это настоящее чудо, такого вообще никогда еще не случалось.

– Ты хочешь сказать, что когда придет их время, наши дети умрут, рожая гнезда? – в ужасе спросила я.

– Необязательно. Теперь они знают, что такое настоящая любовь и искренность, и будут искать ее и добиваться, так что у них будет шанс на счастье, – сказал Сэпий, перебирая рыжие прядки одному из малышей, пока тот засыпал, сидя на коленях у отца.

Ткачики забрали утомившихся мальчиков, уложив их отдыхать в паутины, похожие на гамаки, а мы отправились к себе.

Пока мы ехали на арахнидах по извилистым коридорам, я думала, как бы деликатнее попросить их потом оставить нас одних, но, к счастью, после того, как мы поужинали, они сами удалились.

Я приняла ванну и жутко нервничала от мысли, что наконец сбудутся мои самые смелые мечты и я стану женщиной в объятиях самого лучшего из всех мужчин.

Я с нетерпением ждала, когда Сэпий вернется из ванной, но, к моему огорчению, он лег рядом и обнял меня с явным намерением уснуть. Мне даже обидно как-то стало.

Неужели он меня не хочет? Может, я что-то не так делаю? Я вертелась, не в силах успокоиться, пока у моего мужчины не закончилась выдержка и он не навис надо мной.

– Алла, прекращай крутиться. Ты во мне дырку сделаешь, – тихо сказал он, целуя меня в губы.

– Сэпий, а я нравлюсь тебе как женщина? – спросила я.

– Ты единственная женщина, которая мне нравится, и не просто нравится – я тебя люблю, но ты еще ребенок. Смелая, умная, красивая, желанная и во всем безупречная, но пока слишком юная. Мне больше трех сотен лет, а тебе только двадцать. Я живу для тебя и ради тебя, но ты еще ничего не видела. Хочу, чтобы ты могла сама определиться с тем, что тебе нужно, – мягко сказал мужчина.

От обиды глаза обожгло набежавшими слезами. Сколько я ни старалась сдержаться, но предательская влага все же полилась из глаз.

Вот, значит, кто я для него – милый ребенок, с которым можно спасать гнездо, рожать детей, но не быть близкими. Я встала и, надев тапочки, пошла в угол, в котором мы тренировались владеть мечом.

Я взяла деревянную палку и стала бить специально установленную для меня грушу. Никогда раньше мне не приходилось злиться на Сэпия. Он всегда был для меня примером самых положительных качеств, которые только могут быть у мужчины, хоть и не был им в полном понимании этого слова, а теперь… я ему не нужна? Слишком маленькая?

Я истово молотила по несчастному снаряду, пока ко мне не подошел расстроенный арахнид, хотя от арахнида внешне в нем ничего не осталось.

– Почему ты расстроилась? – спросил он.

Я немного помолчала, обдумывая, как выразить свою обиду на его недоверие правильности моего выбора.

– Кто я для тебя, Сэпий? Не для гнезда, не для наших детей или других арахнидов, а именно для тебя? – спросила я, затаив дыхание.

– Ты для меня сама жизнь – без тебя я не просто бы умер, без твоего тепла мне незачем было бы дальше жить, – тихо и вдумчиво ответил мой любимый.

– Тогда почему? Почему даже боги твоего мира не сомневаются в моих чувствах, а ты… Неужели я не показала тебе, что сделала свой осознанный выбор? Для меня нет и не будет другого мужчины, но ты мне не веришь. Как еще я должна доказать тебе свою преданность? – почти кричала я от обиды.

– Прости меня. Ты во всем права, просто мне страшно. Страшно, что не оправдаю твоих надежд как мужчина или причиню тебе боль, а больше всего боюсь не увидеть больше в твоих глазах любви. Я мечтаю о близости с тобой, но не хочу тебя оттолкнуть своей неопытностью, – почти шепотом ответил Сэпий.

– Неужели ты думаешь, что в случае неудачи я забуду обо всем, что между нами было, и стану тебя избегать? Я же знаю, что у тебя никого не было, но я точно понимаю, что хочу именно тебя, Сэпий, а ты не желаешь даже попробовать, – сказала я, и слезы снова потекли по моим щекам.

Мой арахнид подхватил меня на руки и понес в кровать.

Он осушил мои слезы нежными, как крылья бабочек, поцелуями, а я млела от удовольствия, зарываясь пальцами в мягкие темные пряди.

Его губы опускались ниже, сначала на подбородок, потом обжигающе острой лаской прошлись по чувствительной шее, а когда сомкнулись на моем соске, меня выгнуло от наслаждения и желания прижаться ближе к его сладким губам. Я застонала, а мужчина, вдохновленный моей реакцией, опускался ниже, заставляя затаить дыхание от неизведанного мной удовольствия и ожидания.

Я даже не заметила, когда он успел снять с меня сорочку, и сейчас его руки, подрагивая от напряжения, гладили мое средоточие женственности через тонкое кружево трусиков.

Я изгибалась как кошка и постанывала от удовольствия, но мне хотелось понимать, что ему так же хорошо, как и мне, поэтому я толкнула его на спину, любуясь и изучая своего любимого.

Он сильно изменился – крепкое, сухопарое тело теперь ничем не отличалось от человеческого. Пусть у меня нет опыта в отношениях с противоположным полом, но я отлично знаю анатомию, благодаря профилю техникума, где когда-то училась, так что с удовлетворением отметила оттопыренные пижамные штаны.

Сэпий с нежностью смотрел на меня, позволяя мне перехватить инициативу, а я, окрыленная такой возможностью, повторила те сладкие пытки, которыми только что он меня мучил сам. Мой арахнид послушно выгибался навстречу моим рукам и губам, а когда я лизнула и немного прикусила в порыве страсти темную горошину его соска, то крепкая ткань простыни, сжатая его сильными пальцами, затрещала.

Окончательно осмелев, я запустила руку под резинку штанов и погладила его горячую бархатистую плоть, заставляя Сэпия громко стонать.