Сарашлы – золотая долина

Под палящим солнцем в поле собралось всё село. Мужики косили на своих наделах хлеба. Бабы и подростки укладывали снопы. У многих по полю лошади таскали конные косилки и грабли, технический прогресс продвигался и в уральское село. Некоторые такую технику у зажиточных хозяев арендовали, правда, за это приходилось потом платить долю от урожая.

– Микай! Мишка пришёл! – раздались на поле звонкие девичьи голоса. Парня окружила стайка девчонок.

– Ну, как ты?

– Заживает?

– Сильно болит? – посыпались на парня вопросы. Он лишь отмахивался и улыбался.

– Да так, пустяки, до свадьбы заживёт. Вот только свадьба не знаю когда.

Девчонки прыснули со смеху и разбежались по своим наделам. Мишка быстрым шагом пошёл дальше, к своим. Родители удивились, когда он пришёл, но прогонять не стали. В такие погожие деньки каждые рабочие руки наперечёт, успеешь убрать хлеб – будешь весь год сыт, а не успеешь – придётся скитаться, батрачить.

Сначала каждый рывок косы отзывался резкой, пронзительной болью во всей руке. Но постепенно она стихла, превратившись в ноющую, но терпимую. И до позднего вечера Михаил махал косой, пока солнце не село за горизонт. А вечером вся молодёжь да и некоторые взрослые пришли на посиделки. В темноте ночи раздавались переливчатые звуки гармони. Звонкие девичьи голоса пели задорные частушки. Подойдя к группе парней, он услышал, что частушки поют уже про него. Нагайбакские девчата, острые на язык, успели сочинить частушки про его больной палец. Взрывы хохота раздались, когда Настасья спела:

Эх! Наш Мишка – простота!

Взял оттяпал палец.

Хорошо ещё не хрен -

Девки испугались!

Мишка тоже в долгу не остался. Подбежав к гармонисту, он подождал, когда гармонь заиграет новый куплет, и подхватил:

А девчонкам бестолковым

Лишь бы языки чесать.

Лучше б парню помогли,

Инвалидом может стать!

Словесно-музыкальная перепалка продолжилась. Бойкие девчата придумывали всё новые частушки – одна задиристее другой, только Настя не принимала участие в этой дуэли. Она сидела на сваленном толстом бревне и улыбалась, глядя на «воюющих». К Мишке уже присоединились почти все парни, в ход пошла «тяжелая артиллерия» – даже взрослые решили вставить своё веское слово в шуточный спор. Такие частушечные сражения не были редкостью в селе Сарашлы. Острословов тут жило немало как среди молодёжи, так и среди людей преклонного возраста. Причём баталии посвящались обычно какому-нибудь случаю, высмеивая лень, нерадивость или неопрятность кого-то.

Близилось к полуночи. Народ начал расходиться по домам. Мишка перехватил направленный на него взгляд. Это мельком поглядывала на него Настя. Но ничего не шевельнулось у него в груди. Мишка подошёл к друзьям и зашагал с ними домой. Настя, тихо вздохнув, взяла под руку подружек.

9. ФЕРШАМПЕНУАЗ. ФЕВРАЛЬ 200…г

– И что, они взяли и просто так уехали? – удивлялся Герасим. Заглянув утром к Олегу на работу, он узнал о дальнейших событиях вчерашнего вечера.

– Ну, не просто так, пригрозили. Но, по-моему, я их здорово напугал. Неизвестно только вот, что с тем мужиком – жив остался или я совсем его сгоряча прикончил. Прикинь, ещё пришьют убийство.

– А как тебе его пришьют? – возразил Герасим.– Ты же его не душил, не резал. Кто докажет, что из-за твоего воздействия он умер. Сердечный приступ – это любая экспертиза покажет. А магию никакими экспертизами не докажешь.

– Да я думаю, что они вообще не пойдут в милицию. Захоронят его тихонько на своем бандитском кладбище. Вот только нам от этого не легче. Пока они предупреждали, а если начнут действовать всерьёз… Я ведь не знаю, смогу ли опять от них таким способом защититься. Столько лет прошло…

После работы друзья вновь посетили музей и библиотеку. Но пока ничего нового им обнаружить не удалось.

– Знаешь, мне кажется, мы все-таки не там ищем, – задумчиво произнес Олег, когда они вместе с Герасимом возвращались вечером домой. – Надо найти людей, кто сам помнит события тех времен.

– Да кого ж сейчас живого с того времени обнаружишь!

– Тогда их дети могут что-то знать.

– Если уж кто-то что-то знал, тогда давно всё нашли и нам просто уже нечего и рыпаться. Смысла даже нет искать что-то.

Но на следующий день Герасим рано утром залетел в комнату к еще сонному Олегу.

– Я нашёл, представляешь!

– Что нашёл? – не понял Олег, который ещё неторопливо одевался, собираясь на работу.

– Я узнал про одну бабушку в Остроленке. Ей сто два года, прикинь! Она много чего может рассказать, – тараторил Герасим, откидывая падающие на лоб лохматые чёрные вихры.

– Да что она может рассказать? – с сомнением возразил Олег, застегивая рубашку. – Посчитай сам. Если ей сейчас сто два, значит, во время революции было лет пятнадцать – шестнадцать. Что она тогда соображала и что могла знать? Сидела, небось, дома да семечки грызла на печке.

Всё же Герасим уговорил своего неповоротливого друга и в выходной они, взяв отцовский жигулёнок, поехали в Остроленку. Отыскав нужный дом, осторожно постучали в ворота. Залаяло сразу несколько собак: и грозный волкодав, и мелкая лохматая болонка, и ещё какие-то разношёрстные, но злые собачонки.

– Вот остроленцы – куркули, собак-то сколько, – удивился Герасим. Друзья стояли у массивных деревянных ворот, не решаясь пройти дальше. Свора все лаяла. Наконец с высокого крыльца спустилась женщина лет сорока.

–Вы к кому? – спросила она, махнув рукой на собак, от чего они мгновенно умолкли и лишь иногда продолжали тихонько ворчать из своей конуры.

– Нам бы с бабушкой вашей встретиться, – сказал Олег.

– А зачем? Вы кто такие?

К этому вопросу друзья не приготовились, он их застал врасплох. Но шустрый Герасим не растерялся:

– Мы собираем материал для краеведческого музея.

– Проходите, – пригласила их в дом женщина.

Они поднялись на высокое крыльцо по чистым цветным вязаным половичкам, настеленным на ярко-желтые полы. Нагнувшись, прошли через низкую дверь в просторный дом. Женщина подошла к старушке, сидевшей на старой кровати с железными дужками, и начала ей по-нагайбакски объяснять, что к ней пришли из музея и хотят с ней поговорить. Бабушка в ответ кивала головой, но смотрела мимо ребят. Долгая, вековая жизнь оставила для глаз лишь радость видеть солнечный свет. Людей она почти не различала, узнавая лишь по голосам.

Олег лучше Герасима знал нагайбакский. Поэтому он первый уважительно обратился к бабушке, пытаясь как можно проще сформулировать вопросы для безграмотной старушки.

–Эбий, вы гражданскую войну помните?

– Эйе (да – прим. авт.), балам.

– А что вы можете рассказать?

– Я в ту пору совсем еще девчонкой была, – рассказывала старушка, довольная вниманием. – Нас в семье семеро было. Старший брат и отец служили в казаках. А средний – Петр – к большевикам перекинулся. Хочу, говорил, воевать за свободу народа. Какую ещё свободу, мы думали. Не понимали тогда, что это такое. Я помню, как старшего брата ранило, и его на телеге привезли домой. Мать плачет, соседи собрались, лекаря позвали. Но ничего уже нельзя было сделать, ему шашкой прямо в живот ударили, так и умер в этот же день.

Долго ещё рассказывала старушка, вспоминая события почти вековой давности. Олег и Герасим переглядывались, думая, как бы направить рассказ старушки в нужное русло.

– Бабушка, а говорят, что когда белые отступали, то зарывали какие-то клады. Чтобы потом вернуться и откопать? – спросил Олег.

– Слышала я про такое. Тогда, говорят, через наши края Дутов проходил. Он, Александр Ильич-то, (Герасим и Олег переглянулись, удивляясь цепкой памяти старушки, запомнившей в такой точности события и имена) всё мотался по нашим краям из стороны в сторону. То займёт какое село, то опять его красные погонят. Обложили его тогда у Остроленки красные, прижали почти со всех сторон. Вот он и спрятал, говорят где-то здесь в лесу клад. Помогали ему, как мне отец рассказывал, наши соседи – Иванов Илья и Васильев Михаил.

– Васильев Михаил! – воскликнул Олег. – Так ведь это, наверное, мой прадедушка. Он жил здесь, в Остроленке. Вы не помните, у него жену как звали?

– Да молодой он был в ту пору. Многие из девчонок по нему сохли, особенно Настя Юскина. Парень-то был видный. Только не знаю, женился ли на ком или нет. Я потом замуж вышла за кассельского парня, уехала туда. До самой войны мы с Григорием жили, а потом похоронка пришла. Куда ж я с четверыми детьми… Вот и приехала к родителям в Остроленку снова.

Бабушка, вздохнув, замолчала, и Олег поспешил воспользоваться, чтобы вновь направить разговор в нужную сторону.

– Так вы про клад, эбий, расскажите, пожалуйста.

– Эх, сынок, кто про него знает, уже умерли давно. Теперь и следов не сыскать.

– А что это за клад? Что именно там было зарыто? – пытался ухватиться Олег хоть за какую-то ниточку.

– Люди говорили, что какие-то сокровища царицы Сеюмбике, которые она подарила джигитам, её сопровождавшим. Эти сокровища передавались из поколения в поколения. Для этого раз в пятьдесят лет избирались особые хранители, которым доверялось богатство. Нужно было, говорят, быть очень честным, бескорыстным, без капли жадности, чтобы заслужить такую честь.

– И что было потом?

– Вот в гражданскую войну и перепуталось всё. Тогда весь мир перевернулся. После никто уже про эти сокровища не говорил. Даже удивительно, что вы, такие молодые, про них знаете.

– Да, похоже, кроме нас ещё кто-то про них знает, – шепнул другу Герасим.

– Знать про них многие могут, – удивительным образом услышав шепот (может, она только притворялась глухой?), сказала старушка. – Уже в другие годы, при советской власти их кто только не искал. Все леса вокруг перекопали, да толку нет. Так и забросили это дело. Да и в последнее время нет-нет, да и вновь видно, как кто-нибудь из чужих здесь неспроста бродит, всё что-то выведывают. Вот и вы ведь неспроста пришли?

Вопрос проницательной старушки застал друзей врасплох. Пришлось сознаться, что и они именно за тем и приехали, чтобы узнать про клад.

– Ладно, Бог с вами. Никому до этого я не рассказывала про это. Но сердце моё чует, что именно ты должен стать следующим хранителем нагайбакских сокровищ, – ткнула она сухощавым кривым пальцем в сторону Олега.

Олег почувствовал, что она как будто насквозь пронзает его своим пристальным взглядом, холодок пробежал по спине. Он оторопело глядел на старушку. А та смотрела на него, но уже словно не видела, словно сквозь него смотрела вдаль, вспоминая молодость.

– Значит, бабушка, вы были соседями с Михаилом Васильевым? – осторожно спросил Олег, боясь нарушить старушкино забытьё.

– Да, шубутной был парень, уткер жегет. Всё что-то вытворять умудрялся. Я хоть и маленькой совсем тогда была, но вместе с девчонками мы на посиделки бегали, слушали, как девчата с парнями частушки поют. Ох, и весело тогда было. Мишка-то никому спуску не давал. Такие частушки отвешивал, что некоторые девчата убегали со стыда, так он их высмеивал. Иногда даже до драк доходило, парни обижались на его шутки, но он незлопамятный, ни на кого зла не держал, да и все понимали, что это лишь шутки по молодости.

Возвращаясь домой, друзья обсуждали услышанное. Олег был доволен, что многое узнал про своего прадеда, про которого немного рассказывала бабушка. Герасим восхищался, что они так удачно попали на старушку, которая знает о кладе.

– В принципе мы уже много знаем,– тараторил Герасим, – Вот и старушка сказала, что ты должен быть хранителем сокровищ.

– Но ведь она не знает, где они закопаны, – возразил Олег. – И она сказала, что те, кто знал, все уже давно умерли. Так что ниточка обрывается.

– Знаешь! Я придумал! Нужно спросить у твоего прадеда.

– На тот свет, что ли, сгонять? – ехидно ухмыльнулся Олег.

– Ну, почему. Нет. Надо просто его вызвать. Помнишь, в школе духов вызывали. Хоть и не всегда получалось, но ведь можно попробовать. Это ведь реальный шанс!

– О чём ты говоришь?! Это просто детский лепет какой-то! Какие духи! Ты сам-то никогда не верил в это, все время хихикал над нами, когда мы пробовали.

– Может, и хихикал, – улыбнулся Герасим. – Но всё же верил, и со страху руки тряслись во время сеанса.

Олег пожал плечами. О таком варианте – вызвать дух прадеда и поговорить с ним – он как-то не думал. Но сейчас это действительно был единственно возможный источник информации.

– Что ж, давай попробуем как-нибудь.

– Не как-нибудь, а сегодня!

– Ладно, покумекаем. Может, и получится.

10. КАЗАНЬ. Сентябрь 1533 года.

Приезд мелике – будущей жены хана в столицу Казанского Ханства – был обставлен пышно. Незадолго до въезда в город Сеюмбике пересадили из дорожной повозки в роскошный, отделанный золотом и дорогими каменьями шатёр, который слуги понесли на руках. Стража переоделась в нарядные праздничные рубашки и шаровары. Построившись по четыре лошади в ряд, джигиты ехали рядом. Всех, кто случайно оказывался на пути, прогоняли кнутами. И бедняги были рады, что ещё так счастливо отделались. За то, что встал на пути у царицы, могли и голову отрубить. Ворота города были широко распахнуты. Длинная процессия из многочисленных верховых и повозок с приданым растянулась на большое расстояние. Поэтому жители, встречавшие невесту Великого Хана, пытались угадать, когда же проедет их госпожа.

Вот, расчищая путь в толпе, проскакали джигиты из стражи.

– Дорогу мелике Сеюмбике, невесте Великого Шигали-хана! – кричали они, направо и налево раздавая удары плетьми. Передние пытались пятиться назад, уворачиваясь от хлёстких плетей. Но задние любопытно напирали, и вновь узкие улочки запруживала толпа.

Передним стражникам ехавшей вслед за ними остальной процессии вновь пришлось расчищать путь кнутами. Первая сотня джигитов Сеюмбике въехала в город. Раздались восторженные крики:

– Слава прекрасной Сеюмбике, невесте Великого Шигали-хана! – ликовала толпа.

Кнуты уже не помогали, восторженная толпа всё теснее обступала процессию.

– Обнажить сабли, – раздалась команда начальника стражи.

– Обнажить сабли! Обнажить сабли! – передалось дальше по цепочке.

Толпа, увидев сверкнувшие на солнце острые лезвия, чуть отступила.

Джигиты со свирепыми лицами медленно проезжали через ликующую толпу. Вслед за ними несли шатёр с будущей царицей. Окна его были занавешены тонким шелком, и лишь смутный женский силуэт можно было разглядеть через него. Но появление мелике – невесты Великого хана – вызвало новую бурю восторга.

– Слава прекрасной Сеюмбике, невесте Великого Шигали-хана! – уже выла толпа.

– Интересно, откуда они знают, что я прекрасная, – улыбнулась принцесса, обращаясь к сидевшей рядом Гузель, – Они ведь никогда не видели и не увидят моего лица.

– Невеста Великого хана не может быть уродиной, – фыркнула служанка. Они засмеялись. Но сквозь этот смех на душе у Сеюмбике скребли кошки… Через крохотную щёлку, отодвинув край шелковой занавески, она глянула туда, где ехала стража. Стройная фигура Тахира в такт шагам лошади покачивалась в седле.

– Прощай, любимый, – прошептала она и опустила занавеску.

Когда процессия, миновав улицы Казани, въехала в ханский дворец, слуги осторожно опустили шатёр на землю. Сеюмбике ступила на землю. Сотни слуг упали ниц перед будущей царицей, не смея поднять голову.

Навстречу невесте с широкого мраморного крыльца спускался сам хан Шигали. До этого Сеюмбике ни разу не видела его. Будущий муж оказался среднего роста, коренастым мужчиной. Небольшая чёрная бородка окаймляла властный подбородок. Тёмно-карие, почти чёрные глаза рассматривали её с любопытством. Сеюмбике покорно склонила голову. Хан взял её за руку и повёл в покои. Она молча шла за будущим мужем. Гузель семенила следом.

– Вот твои покои. Пока ты будешь жить здесь. После свадьбы у тебя будут более богатые комнаты – покои царицы, – сказал хан и удалился. Сеюмбике и Гузель переглянулись…

Через некоторое время глашатаи зазывали народ на ханскую свадьбу, обещая угощение всем гостям. Народ вновь ликовал. Отведать ханского угощения хотел каждый. На центральной площади в огромных казанах варился плов. Так было принято – во время ханской свадьбы сыт должен быть даже последний нищий.

Сеюмбике грустно стояла у окна. Окна её покоев выходили в раскинувшийся на территории дворца сад. Множество деревьев, диковинных цветов, источающих аромат кустов роз различных окрасок, – всё это казалось ей удивительной сказкой. Сказкой, правда, с грустным концом… Она смотрела, как медленно вышагивал по отсыпанным песком дорожкам важный павлин. Шигали ей тоже показался похожим на этого павлина. Высокомерный и заносчивый, он был груб со слугами и никому во дворце не доверял. Это помогало ему выжить среди многочисленных дворцовых интриг.

…Свадебный пир во дворце был в самом разгаре. Слуги носили одно блюдо за другим. Сеюмбике, закрыв лицо длинной чадрой до самых глаз, сидела рядом с мужем, опустив голову. На улице тоже шло веселье, угощение толпы. Здесь, в ханском дворце, собрались лишь самые знатные и именитые гости. Беки, подвластные хану, темники, знатные князья орды. Витиеватые славословия лились в адрес молодожёнов. Пышные похвалы и хану, и его жене расточались уже несколько часов.

– О! Великий Хан, ты подобен солнцу на небосклоне. Ты затмеваешь своим величием всех предыдущих правителей! Весь мир лежит у твоих ног!

– Твоя мудрость не знает предела! Твой народ возносит свои молитвы аллаху о твоем здоровье, чтобы царствие твое продолжалось вечно!

– Великий Хан! Да будут дни твои, проведённые с женой, сладки, как мёд, а родившиеся от этой любви дети так же красивы, умны и справедливы, как и ты, наш господин!

Сеюмбике уже устала слушать эти длинные и витиеватые речи. Хорошо, что лицо её было закрыто чадрой, и она могла спокойно усмехаться, не боясь обидеть гостей. Лишь насмешливые глаза могли выдать иронию, но Сеюмбике сидела, опустив голову, как это положено покорной жене.

Шигали-хану, казалось, все эти дифирамбы приносили удовольствие. Он, конечно, не сомневался, что нет среди них ни одного искренне сказанного слова. Сплошная лесть. И доверять из этих лживых подонков он никому не собирался. Но Шигали с улыбкой выслушивал все речи, кивая в знак одобрения.

Наконец он тронул невесту за руку и поднялся. Пора идти в свои покои. Она покорно пошла за своим мужем и господином.

– Приготовься, – коротко бросил Шигали, когда они дошли до её новых покоев. – Я скоро приду к тебе, жена.

В покоях Гузель уже приготовила всё для купания. В душистой ванне Сеюмбике ненадолго расслабилась. Тёплая вода снимала накопившуюся за день усталость, а ароматические травы, настои которых предусмотрительно добавила служанка, расслабляли и бодрили одновременно. Гузель вытерла её, надела легкие ночные одеяния.

– Что ты скажешь мужу? – прошептала она. – Ведь сегодня он всё узнает.

Сеюмбике испуганно посмотрела ей в глаза.

– Но ты ведь не выдашь меня!

– Он догадается сам. И тогда нам всем грозит смерть.

Сеюмбике и сама понимала, что связь с Тахиром ей от мужа не скрыть. Но быть покорной судьбе не хотелось.

Вошел Шигали. Гузель сразу же удалилась, оставив их вдвоём.

11. САРАШЛЫ. апрель 1917 года.

– Нэнэу, а вы возьмете нас с собой? – жалобно заглянул в глаза маленький Гришка, цепляясь за материнский подол. – Мы тоже хотим на ярмарку.

– Не знаю, как вас всех возьмешь, вы же в телегу не влезете, – строго сказала Настя, – да и кто за птицей, скотиной приглядывать будет. Надо всех кормить, поить, сами же знаете, мы ведь не на один день.

– Хоть меня одного возьмите, пусть они смотрят, – сморщив веснушчатый носик, попросил малыш.

– Хитрый, Гришанька, ты будешь кататься, а мы тут работать должны! – стала спорить бойкая Полинка. Остальные дети – немногословный Илларион, скромная Дашутка и кучерявый Павлик – молча наблюдали за спором, не вмешиваясь.

– Никто не поедет, – строго произнес отец, выходя из горницы, где надевал «парадные» рубаху и штаны.

Настя не стала возражать. Она привыкла во всем подчиняться Михаилу. Одного его взгляда было достаточно, она без слов понимала мужа. И дети с детства были воспитаны на уважении и почитании родителей. Только вот бойкая Полинка иногда пыталась спорить с родителями, но отец быстро осаживал её. Да младшенький Гришанька пользовался положением младшего ребёнка, чувствуя любовь стареющих родителей. Но, несмотря на его просьбы, Гришку на ярмарку не взяли. Возьмешь одного – обидятся другие дети, а всех взять никак нельзя, нужно оставаться, приглядывать за большим хозяйством.

Шла масленичная неделя. Люди ездили друг к другу в гости из села в село, посещали ярмарку. Вот и родители собирались на весеннюю ярмарку, ехать было далеко – в Требию. Поэтому Михаил с Настей решили по дороге заночевать у родных в соседнем селе, находившемся посередине пути.

– Чем спорить, лучше бы лошадь запрягли пока, – строго глянул на детей Михаил. И, улыбнувшись, пообещал:

– Тебе, Гришанька, сахарных петушков привезу. И другим тоже что-нибудь купим.

Сев в телегу, они выехали со двора. Ребятишки, закрыв изнутри на засов большие деревянные ворота, побежали в дом.

Лошадь неторопливо шла по извилистой, припорошенной снегом дороге. Солнце начинало подниматься из-за горизонта. Голые, без листьев берёзы томно свешивали свои чёрные ветви вдоль дороги. Снег на полях уже начал сходить. И во многих местах чернели темные проталины.

– Красиво, правда, – вздохнула Настя. Михаил пожал плечами. Какая может быть красота в весенней распутице. Он достал приготовленный дома полушубок и заботливо накинул жене на плечи. Настя была уже на пятом месяце. И беременность в таком возрасте переносилась ею тяжело. Она уже и не ожидала, что сможет ещё кого-нибудь зачать. Но вот, похоже, скоро на свет появится шестой ребёнок…

Она не требовала от Михаила большой любви. Радовалась, что он всё-таки на ней женился, несмотря на то, что многие девчонки по нему сохли. Михаил относился к жене бережно, но ни словами, ни особым вниманием своей любви не выказывал. Он был скуп на чувства, словно боялся их выставить на посмешище. Но Настя чувствовала, что муж любит её какой-то глубокой и сильной любовью. Он радовался появлению на свет каждого ребёнка. Поэтому когда Настя в этот раз известила его о беременности, Михаил сгрёб её сильными, жилистыми руками в крепкие объятья и засмеялся: "»Можно ещё одну дочку родить! Помощники у меня уже есть!»

К вечеру с пригорка стало видно станицу, где жили родственники. Родные очень обрадовались их приезду. Они тоже собирались на осеннюю ярмарку, решили завтра ехать вместе. На стол было быстро собрано нехитрое, но добротное угощение. Хозяйка – Матрена, двоюродная сестра Михаила, бегом хлопотала, угощая гостей. Она с дочерьми тут же накатала тесто, поставила вариться гуся. И вот уже через некоторое время гости вместе с хозяевами ели сочный, жирный бишбармак.

– Ты что повезешь на ярмарку, кияу? – обратился Михаил к зятю.

– Хочу, кода (сват – прим. авт.), немного полотна продать, Матрена много наткала, и самим хватит, и излишек есть. Да из овощей кое-что по мелочи…