Сарашлы – золотая долина

Ольга Терякова

Сарашлы – золотая долина

Сарашлы – золотая долина

От автора.

Светлой памяти моей бабушки Евдокии

Ивановны Касимовой (Яркеевой)

посвящается.

Часть первая. Карта.

1.ФЕРШАМПЕНУАЗ. ФЕВРАЛЬ 200.. г.

Олег открыл глаза. Дико раскалывалась голова. Он попытался приподняться, острая боль пронзила затылок.

«Да, крепко меня задели…», – он присел на корточки, поднялся с земли и побрёл к дому. В голове пронеслись сцены произошедшего.

– Ну что, пацан. Отдашь документы или придется тебя замочить, – угрожая холодным стволом пистолета, прижатого к щеке, орал какой-то незнакомый, бритый под ёжик парень. Другие двое методично били Олега.

– Какие документы, я ничего не знаю,– пытался увернуться он от ударов.

– Решил все бабкино наследство себе прикарманить? Не получится, делиться надо! – продолжал орать бритый. – Даём тебе неделю сроку, а потом пеняй на себя! И он с размаху ударил Олега кулаком в лицо. Ударившись о мёрзлую землю, парень потерял сознание.

Когда пришел домой, все уже легли спать, он тихо умылся, глядя в зеркало на опухшее, перекошенное и посиневшее лицо, прошёл в свою комнату и лёг спать. Голова продолжала тихо ныть, озноб охватил тело. Олег закутался в одеяло и размышлял. Может, его с кем-то перепутали? Какое еще «бабкино наследство»? Да, действительно, у него недавно умерла бабушка. Но она всю жизнь прожила рядом, в их семье. Нищей баба Дуся, конечно, не была, но и богатством никогда не блистала. Как-то он слышал обрывки разговоров, что семья бабушки была раскулачена, отец ушел с казаками в Китай, а семья скиталась по чужим углам. Семья была зажиточной, но о богатом наследстве никто никогда не упоминал.

Олег очень привязался к бабушке. В детстве он рос слабым ребёнком, часто простужался, не ходил в садик, оставался дома с ней. А уж баба Дуся ему ни в чём не отказывала, как могла баловала внука вкусными постряпушками.

И вот теперь бабушки нет. И, как оказалось, в могилу вместе с ней ушла какая-то тайна, если, конечно, можно верить этим подонкам, избившим его. Но что-то подсказывало Олегу, что приехали эти парни неспроста. Какая-то есть у них конкретная информация по этому поводу. Но что они знают? И, главное, что должен знать он? Ведь через неделю они придут вновь, и тогда уж точно спросят по полной программе… Решив, что на следующий день расспросит обо всем мать, он постепенно заснул.

Утром мать ахнула, увидев «разукрашенное» лицо Олега.

– Кто тебя так?– взмахнула она руками. Он решил, что всех подробностей вчерашнего происшествия пока раскрывать не стоит.

– Так, на дискотеке какие-то малолетки пристали, пришлось поучить уму-разуму.

– Да разве можно с ними связываться, – заворчала мать. – Они ведь прирежут и глазом не моргнут.

– Да ладно, не переживай, до свадьбы заживёт…

– Вот-вот. Давно пора остепениться, завести семью. Вон Герасим-то уже и к свадьбе готовится, а вы со Светкой всё думаете.

Прикинув, что мать успокоилась, Олег решил прозондировать почву, спросить про события тех лет. И он перевел разговор на бабушку.

– Да, она была из зажиточной семьи, – сказала мать.– Но всё это было заработано своим трудом. Пахали от зари до зари. У прадеда были свои сеялки, какая-то там ещё техника, которая по тем временам была очень современная. Всё потом красноармейцы реквизировали, когда он ушёл в Китай. А до этого держали несколько коров, лошадей, много овец.

– Значит, они должны были накопить что-то, – пытался направить Олег разговор в нужное русло.

– Если и накопили, так революция всё отобрала, – махнула рукой мать. – Кое-что, конечно, успели спрятать. Бабушка рассказывала, что перед тем, как отец собирался уходить, они прятали у соседей тёплые вещи, посуду, обувь, тогда ведь всё отбирали, оставляли в том, в чём одет. А ночью что-то ещё закопали в лесу, но что именно, я не помню.

Это было уже что-то. Можно потянуть за ниточку, подумал Олег.

– А почему ты мне ничего не рассказывала?

– Да разве обо всем упомнишь! И бабушка сама мне мало что рассказала. Так уж, если разговор про прадеда заходил. Да ты и сам все можешь узнать.

–Где? – удивился Олег.

– Ну у бабушки же были какие-то записи… Что-то вроде дневника, который она в молодости вела. Она их, правда, никому не показывала. Но сейчас, наверное, можно посмотреть. Вон там у неё в вещах, в старой сумке вроде бы лежат.

Олег кинулся в бабушкину спальню. В старом потрепанном ридикюльчике он кое-что обнаружил. Здесь лежала небольшая библия с пожелтевшими страницами, остатки лекарств, катушка ниток с воткнутой в нее иголкой, старенькие, потускневшие от времени сережки и какая-то тетрадка.

Олег, отложив сумку и весь скарб в сторону, принялся листать страницы. Записей было много. А в конце на обложке какой-то непонятный рисунок.

–Бабушка говорила, что она писала о своих родителях, дедушках, бабушках, в общем, о родных, – заглянув в комнату, сказала мать.

– А это что такое? – спросил Олег, показав рисунок. Они вместе склонились над выцветшими от времени чернильными силуэтами. На потемневшей бумаге едва просматривались какие-то маленькие домики, деревья, извилистые линии.

– А если это и есть карта, где прадед что-то зарыл? – предположил Олег.

– Не знаю, уж больно сказочно, как в кино. В жизни таких чудес не бывает. Да и бабушка рассказала бы давно.

– Может, боялась чего-нибудь? – возразил Олег.

– Эх, Олежка, бестолковый ты у меня! Чего ей бояться? За свою жизнь она столько пережила. И голод, арест мужа в тридцать седьмом, и войну. Она всё говорила – вот, мол, и наступили наконец времена хорошие, когда люди не голодают, не страдают, жить бы да жить, да уж умирать пора.

– Ну, не знаю, – Олег решил все же проверить свою версию. А вдруг это именно то, что нужно. Прежде всего надо изучить досконально всю тетрадку. Придя на работу, он вновь и вновь прокручивал события прошедших дней. Синяки, несмотря на прошедшие два дня выходных, еще «сверкали», но коллегам он тоже объяснил все дискотечными разборками, не вдаваясь в подробности. И лишь лучшему другу Герасиму, заглянувшему на минутку, намекнул, что есть серьёзный разговор.

Работы накопилось много, и Олег первую половину дня «не разгибал спину» над компьютером. Но мысли о бабушкиной тетрадке так и лезли в голову. Он попробовал сканировать карту, выведя изображение на экран компьютера. Поработал над чёткостью. Домики на экране, деревья, извилистые линии проступили чётче, но ничего нового, естественно, не добавилось. Сомнения не вызывало, что это довольно большая деревня. Значит, это всё-таки карта. Деревья – это, наверное, прилегающий к ней лес. Или сад? А может, это какое-нибудь отдельно стоящее в поле дерево? С топонимикой составитель карты явно не был знаком, потому что всё это смахивало скорее на детский рисунок, чем на настоящую карту. «А может это и не карта вовсе, – размышлял он. – Почему я себе вбил в голову, что это карта, и что она как-то связана с какими-то ценностями?» Но как ни уговаривал Олег себя отбросить эту идею, она оказалась настолько заманчивой, что полностью захватила его, не давая места другим мыслям.

Он все вглядывался в экран компьютера. Линии – что это? Дорога или река? Скорее всего, всё-таки река. Дорога вряд ли будет такой извилистой.

И самое важное, что его беспокоило, – является рисунок всего лишь плодом фантазии кого-то или здесь нарисована какая-то реально существовавшая где-то деревня. А если всё-таки этот населённый пункт существовал или существует до сих пор, то где? Неужели в нашем районе? По рисунку даже непонятно, вся ли это деревня или только часть. В общем, как ни крути, ответы на этот вопрос может дать только бабушка, а она на них уже никогда не ответит…

Эх, вздохнул Олег, почему она не показала ему эту тетрадку раньше? А может, она и сама ничего не знала об этом рисунке? В любом случае, рассудил он, какую-то ясность могут внести записи. Но они из-за размытости чернил были едва разборчивы. И все же хоть что-то можно с трудом прочитать. Поскольку начальник уже несколько раз, проходя мимо него, окидывал строгим, осуждающим взглядом, Олег отложил тетрадку и вновь принялся за работу. И лишь вечером, придя домой, взялся за чтение.

Почерк был аккуратный, прямой. Буковки одна к другой ложились в ровные строчки:

« Мой отец Васильев Михаил Иванович родился в деревне Сарашлы в 1879 году. Его родители Васильев Иван Елизарович и Фёкла Евграфьевна были небогатой казачьей семьей. Хозяйство держали по тем меркам небольшое – одну корову, лошадь, несколько овец…»

Чётким, грамотным языком бабушка описывала жизнь своего отца. Увлекшись чтением, Олег словно погрузился в другую эпоху.

2. САРАШЛЫ. ИЮНЬ 1896 года.

… Полураздетые девушки, в длинных холщовых рубахах весело плескались в воде. Не боясь постороннего взгляда, на своем, девичьем пляже они с шумом плавали, разгребая руками прохладные воды. Июньская жара согнала к вечеру на этот пляж после тяжёлой дневной работы почти всех девушек станицы. Звонкий девичий смех и плеск воды скрыл шорох в прибрежных кустах, где затаился Мишка Васильев. Он хоть и знал, что ему попадет от станичников за то, что подглядывал за купающимися девчатами, да уж больно запретный плод сладок. Густые ветки закрывали обзор. Стараясь подойти поближе, он чуть развернул кусты и … кубарем покатился в реку.

Визжа, девушки кинулись в разные стороны. Одни присели в воде, прикрывшись руками, другие выбежали на берег, схватив одежду. Мокрый, с прилипшей к телу одеждой, Мишка встал из воды. Густые кудрявые волосы перепутались, лицо и руки измазались в прибрежном иле, и он представлял из себя довольно жалкое зрелище.

– Мишка! Акылдан яздынмы ?лл?! (Совсем с ума сошел – прим. авт.) Тебе уж служить пора, а ты всё за девками подглядываешь!

– Шыр тиле! (дурачок – прим. авт).

Вечером к Васильевым пришел станичный атаман.

– Исенмесез,– поздоровался он, входя в невысокую избу. Отец, занимавшийся упряжью, отложил работу и встал со скамьи.

Мишка, забравшийся на сундэре (полати – прим. авт.), сразу догадался, что дело касается его проказ. Но улизнуть не успел. По строгим взглядам, которые метал в его сторону отец, было видно, что Мишке не сдобровать… Когда атаман ушёл, отец тихим, размеренным шагом подошёл к полатям.

– Слезай, па-ра-зит!

По этому странному русскому слову, которое отец произносил лишь в минуты наивысшего гнева, Мишка понял, что дела его совсем плохи. «Паразит» в устах отца было самым страшным ругательством. Лучше бы он выпорол его теми вожжами, что держал сейчас в руках. Но отец, презрительно посмотрел на него и, повернувшись, вышел из избы.

Прошла неделя. Мишкино баловство начало забываться. Но он всё же старался меньше попадаться людям на глаза, так как избежать насмешек было невозможно. Как-то вечером отец, загоняя скотину в сарай, сказал ему:

– На следующей неделе будет Сабантуй, тебе надо самому проехать на гнедом.

Гнедой жеребец был гордостью Васильевых. Его отец прикупил за большие деньги на требиятской ярмарке в прошлом году маленьким жеребёнком. За год конь, которого они с отцом любовно назвали Жильтын, «Огонек», превратился в стремительного и красивого скакуна. Норовистый характер его не поддавался перевоспитанию. Он едва слушался отца, а Мишку и вовсе ни за что не хотел признавать за хозяина. Стоило Мишке подойти к стойлу, Жильтын начинал недовольно фырчать и мотать головой.

Объезжали его долго. Никак не приучался огонек к седлу. Много раз сбрасывал отца, а уж сколько Мишка набил синяков – и не сосчитать. Но всё-таки приручили норовистого жеребца. И все же он позволял иногда выкидывать фортели. Стоило только запрячь его, он начинал нетерпеливо перетаптываться, а как только нога коснулась стремени, нужно было быстрее взлетать в седло, потому что Жильтын сразу срывался в галоп и скакал так, пока не устанет, лишь потом переходил на рысь. Отец пробовал, чтобы укоротить нрав, запрягать его в возок с сеном. Но жеребчик по-прежнему сразу срывался в галоп.

– Ладно, не будем портить коня, – решил отец, – раз он скаковой, пусть и будет такой резвый.

И вот с начала весны жеребчика готовили к предстоящему Сабантую. На этом празднике самым любимым зрелищем были скачки. Готовились к ним всем селом. Мужчины и парни готовили своих лошадей. Девушки ткали и вышивали рубашки, полотенца. Но особенно ценным призом считалось вышитое национальным узором полотенце. Джигит, завоевавший его на скачках, был уважаем в народе.

Васильевы хотели посадить на Жильтына младшего братишку – Василия, лёгкого и вёрткого. Но после Мишкиного баловства отец решил, чтобы проказник сам восстанавливал авторитет среди односельчан. Мишка с радостью согласился.

Через несколько дней на игрища собрались люди со всех поселков округи. Много зрителей собрала национальная борьба – куреш. Здесь и парни, и взрослые мужчины соревновались в ловкости и силе. Мишка попробовал свои силы, но вылетел после нескольких схваток. Нашлись казаки половчее его.

С азартом смотрели на борющихся собравшиеся вокруг зрители, поддерживая их дружными криками. Каждый «болел» за родственника или односельчанина.

– Давай, Микай! Держись!

– Вали его! Так! Так!

– Ну, что ты тянешь?!

Борцы, победившие в предыдущих схватках, вышли на поединок между собой. И вот, крепко ухватив друг друга за повязанные на поясе полотенца, перетаптывались с ноги на ногу, пытаясь выгадать момент, чтобы повалить противника. Но пока никому не удавалось это сделать. Силы были почти равными. Наконец один из них изловчился и, чуть приподняв противника, повалил его на землю под восторженные крики одобрения. Победителю по сложившейся традиции достался баран.

Постепенно людской поток переместился к месту скачек. Мишка придерживал жеребца, который нервно покусывал удила, глядя на шумную толпу.

– Мы им покажем, правда, Жильтын? Уж ты меня не подведи, – Мишка заботливо погладил коня.

Они с отцом решили, чтобы жеребчик участвовал лишь в одном забеге – верховой езде. И вот участники собрались, выстроившись в шеренгу. Мишка едва сдерживал ретивого коня, который так и рвался вперед. Атаман, проводивший скачки, дал отмашку, и лошади ринулись вскачь. Жильтын, вытянув шею, понёсся вперед. Мишка чуть сдерживал его, боясь, что у жеребца не хватит сил на весь путь. Но тот и не думал его слушаться, лишь нёсся как ветер, обгоняя лошадей, оказавшихся впереди. Ровным и лёгким был его шаг. Конь словно летел по воздуху, стремительно продвигаясь вперед. Вот уже почти все остались позади. Но жеребец не сбавлял шаг. Впереди шли двое наездников. Какой-то мальчишка на сером двухлетке и Афанасий, знакомый парень из соседней деревни на норовистом коне, который победил на скачках в прошлом году. Сейчас было видно, что Афанасий снова надеется на победу. Он чуть повернул голову, оглядев отстающих. Оценил, что Мишка его догоняет, и пришпорил коня. Жильтын в шпорах и не нуждался, он продолжал мчаться во весь опор. Вот он начал приближаться к лошади Афанасия, и тот, выхватив нагайку, резко хлестнул чужого жеребца по морде. Но молодой жеребец, лишь чуть шарахнувшись в сторону, продолжал скакать вровень с соперником. Он шаг за шагом, постепенно обходил бывшего победителя и вот к самому концу гонки обогнал его почти на корпус.

Когда седоки слезли с разгоряченных, взмыленных коней, Афанасий подошел к Мишке.

– Ты уж не держи на меня зла, – сказал он. – Это я сгоряча.

– Да ладно, с кем не бывает, – кивнул Мишка, хотя ему очень хотелось врезать Афанасию за то, что так обидел его любимого коня.

Расшитое цветным узором полотенце стало достойным подарком победителю. Но больше всего Мишка радовался, что теперь никто над ним уже не будет смеяться.

3. ФЕРШАМПЕНУАЗ. ФЕВРАЛЬ 200… года.

Услышав, что в дом кто-то вошёл, Олег оторвался от чтения. Бабушкина тетрадь здорово заинтересовала его. Он плохо знал своих предков, только бабушек и дедушек, да и то по отрывочным рассказам. А теперь перед ним открывалась история нескольких поколений.

В спальню вошел Герасим.

– Привет, раненый боец! Ну, что там у тебя произошло?

Олег подробно рассказал о нападении на него, о требованиях бандитов, а потом о бабушкиной тетрадке.

Герасим удивлялся всё больше и больше.

– Ни фига себе! Ну, и влип ты! А может, они тебя с кем-нибудь перепутали?

– Да я тоже сначала так подумал. Но ведь они сначала спросили фамилию, а потом уж бить начали. И потом ведь они говорили про бабушку, не думаю, что у многих в последнее время умерли бабушки.

– Но откуда они узнали про это наследство? – возразил Герасим.– И вообще, что за наследство? Колись!

– Да какое там наследство, – отмахнулся Олег. -Ты же сам понимаешь, что всё это ерунда. Единственное, за что можно уцепиться, – это вот, – Олег протянул другу тетрадку.

– И что здесь? – не понял Герасим.

– Понимаешь, здесь бабушка описывает своих предков. Я пока до конца не прочитал, но есть тут кое-что о прадеде, который во время гражданской войны ушёл со своим полком в Китай.

– И что?

Ну, баба Дуся, когда я был ещё маленький, матери рассказывала, что они перед этим что-то прятали в лесу. Но что именно, мать не помнит.

– Ну и дела! Да ты вдруг и вправду богатый наследник!

– И ты туда же! Они, скорее всего, просто оружие какое припрятали или, к примеру, иконы, документы какие-нибудь полковые.

– Но ведь в любом случае это сейчас может быть большой исторической ценностью! – хлопнул Герасим его по плечу.

– Эй! Больно же! – оттолкнул его Олег. – Да что рассуждать-то зря, всё равно ничего не известно, и спросить не у кого.

– Почему не у кого. Можно поспрашивать старожилов – бабушек, дедушек, кто примерно в те времена жил, может, их дети что-то знают. Можно и в музей пойти, порыться. Там наверняка какие-нибудь сведения есть.

– Как ты себе это представляешь?! – воскликнул Олег.– Что, мы будем ходить по домам и спрашивать, кто знает о закопанном в лесу кладе? Ты представляешь, какой переполох поднимется? Все окрестные леса перекопают! Тем более неизвестно, даже примерно, где и, главное, что искать.

– Кто ищет, тот всегда найдёт. Ну, кончай эту канитель, потом поговорим. А то уже опоздали. Друзья сегодня собирались идти на день рождения к подружке Герасима – Эльвире.

Эльвира была бойкой рыжеволосой девчонкой, худосочной и взбаламошной. И Олег не понимал, чем она понравилась Герасиму. Всегда принимала за него решения, указывая когда, что и зачем нужно делать. И было ясно как день, что и день свадьбы непременно назначит Эльвира. Поэтому Олегу не очень-то хотелось идти на этот день рождения, но выбора не было, не хотелось подводить друга. Кроме того, Эльвира была двоюродной сестрой Светланы. Так что идти приходилось в любом случае.

Кстати, Светлана была полной противоположностью Эльвире, тихая и спокойная. Олег даже иногда сердился на неё за бесхарактерность и нерешительность. Светлана совершенно не умела постоять за себя. На работе на неё взваливали всё что можно, заваливая всевозможными поручениями. Знакомые и подруги, пользуясь безотказным характером, постоянно её о чём-то просили. Светлана всем давала деньги в долг, не решаясь потом просить их возвращения. А когда Олег ненароком какой-нибудь неудачной шуткой её обижал, карие Светкины глаза вдруг краснели, на них накатывались слезинки. И вот уже шмыгает носом…

Друзья быстро собрались и вышли на улицу. Подарок они, сложившись, приобрели заранее, купив Эльвире модную косметику, которую та просто обожала. Её комната была буквально завалена различными кремами, лосьонами, лаками, шампунями и прочими косметическими средствами. Через несколько минут парни зашагали по темным вечерним улицам Фершампенуаза. Редкие фонари освещали тихо падавший снег, что крупными хлопьями кружился, ложась на подмёрзшую грязь. Снегу в этом году было мало, он едва покрывал землю. Машины, разъезжая по улицам, успевали за день растоптать его, обнажая асфальт. Зато морозы иногда доходили до сорока градусов. Вот и сегодня друзья кутались в воротники, защищая щёки и носы от пронизывающего холода.

4. САРАШЛЫ. АВГУСТ 1896 года.

Горка распиленных пеньков никак не хотела уменьшаться. У Мишки уже промокла рубаха, и он сбросил её, загорая на последнем летнем солнышке. Братишка Васька – Бишке, как звали его по-нагайбакски в деревне, ловко собирал падающие поленья и складывал во дворе под навесом.

– Не лезь под топор, энэкеш, (младший братишка – прим. авт.) – ругался Мишка, боясь зацепить пацана.

Пеньки один за другим с треском разламывались под ударами топора. Проходившие мимо девчата переглянулись.

– Кодай бойерсын! (Бог в помощь – прим. авт.) – девушки переглядывались между собой, явно что-то замышляя. – Что, наказали?

– Вот ещё. Что я, маленький, что ли.

Мишка размахнулся и вонзил топор в сучковатое толстое полено. Ударил обухом о пенек. Полено не раскололось, топор лишь вошёл чуть глубже.

– Эх, Мишка! Только за девками и умеешь подглядывать, а дрова-то рубить не научился.

Мишка злобно глянул на них из-под мокрого чуба, но промолчал. Девчатам палец в рот не клади. Начнешь перепалку – всё равно проиграешь. Он поставил полено на пенек и, придерживая рукой, чтоб не упало, вновь взмахнул топором. Вдруг горячая волна охватила кисть руки. Мишка с удивлением смотрел, как хлещет алая кровь, а палец, почти перерубленный, едва держится.

Девчата, все еще стоявшие неподалеку завизжали.

– Уй! Кодай! Бармак! ( О, Господи! Палец!) Мишка палец отрубил! Ой! Кодай! Что делать-то?

Девчушки собрались около Мишки, а он, зажав руку, обмотал ее лежавшей на дровах рубахой. Михаил с удивлением увидел, какими испуганными были глаза у соседской Насти. Она побледнела так, как будто поранилась сама, как будто это из её руки, а не из Мишкиной сейчас хлещет кровь.

– Что смотрите, подумаешь, поранился, до свадьбы заживет,– хмуро проворчал он и, стараясь не показывать, как ему больно, морщась от пронзительной боли, пошёл в дом.

Дома была лишь старая Мишкина прабабушка, которая уже доживала свой век, почти не слезая со своей кровати. Она обычно, покушав и попив чай у самовара, тихо дремала. Вот и сейчас Бещук- эбий мирно спала. Мишка не знал, что нужно делать. Он только понимал, что нужно хоть как-то остановить эту хлещущую кровь, которая уже насквозь пропитала рубаху.

В избу забежала мать, видно, кто-то ей уже рассказал о случившемся.

– Балам (сынок – прим. ред.)! Что стряслось?

– Да немного руку зацепил, когда дрова колол.

– Ну-ка, покажи. Девчата сказали, что ты палец отрубил.

–Эй, болтушки они, я же говорю – ничего серьёзного.

Миша откопал в сундуке старую тряпку и попытался потуже перетянуть палец. Мать, как могла, помогала ему. Она уговорила его пойти к местной знахарке – бабушке Авдотье, которая испокон веку лечила всех – от стариков до младенцев.

Старая Авдотья, увидев рану, покачала головой, промыла её, сполоснула настоями каких-то трав, пошептала по-нагайбакски какой-то заговор и аккуратно перевязала.

– Заживет, ничего страшного. Будет сильно болеть ночью, так ты дай ему вот это, – протянула она матери тряпичный кулёк.

– Что это? – спросили они хором.

– Чтоб не болело, – кратко и строго ответила Авдотья, давая понять , что лечение завершено.

Выйдя на улицу из темной низенькой Авдотьиной избушки, Мишка зажмурился от яркого солнечного света. Придя домой, мать развернула данную знахаркой тряпицу. В ней лежали коричневато-серые комочки, напоминавшие засушенные грибы. Мишка, наклонившись над тряпицей, понюхал.

– Поганки, что ли, она нам дала? Еще отравлюсь…

К вечеру мать заварила, как советовала знахарка, отвар. Поскольку рука нестерпимо ныла, Мишка всё-таки согласился его выпить. Через некоторое время он провалился в тяжёлый сон.

… Он шел по мрачному и тёмному лесу, пробираясь через какие-то густые, корявые заросли. Через низко висящие тучи едва пробивалась слабым светом мутная луна. Мишка старался выбраться из этих зарослей, но они все цеплялись и цеплялись за одежду, больно царапая тело и лицо. Наконец он вышел на небольшую полянку. От усталости свалился в мягкую, мокрую от ночной росы траву.

– Встань, юноша, – раздался тихий, но властный голос.

Мишка поднял глаза. Перед ним стояла небольшого роста красивая женщина в лёгких восточных шароварах и блузке. Длинные черные волосы её тихо шевелились от ночного ветерка. Раскрыв рот от удивления, Мишка стоял перед ней и не мог вымолвить ни слова. Какая-то непреодолимая сила сковала его.

– Испугался, что ли? – улыбнулась красавица. – Хотя меня многие боятся. Ведь я могу дать человеку богатство, могущество и власть. А могу навсегда сделать его несчастным скитальцем.