скачать книгу бесплатно
– Да! – заорала ирландка и дама поморщилась.
– Тихо. Возвращайся в камеру и собирай вещи. В среду заседание комиссии.
– Так быстро? – испугалась девушка.
– Машина давно запущена. Я не сомневалась, что ты согласишься.
Париж, 12 округ, примерно два месяца спустя (ноябрь 2013)
И вот Бриджит О’Коннел, экс-боевик ИРА, оказалась на тихой улочке Шароле в Берси. Стены домов размалеваны граффити, в нише полуподвала спит клошар, прикрывшись «Пари суар». У него в ногах дремлет большой черный пес с белым ухом. Чутко уловив легкие шаги, он поднимает лобастую голову и придирчиво просвечивает рыжую девушку своим собачьим сканером – уж не претендует ли она на имущество хозяина?.. Убедившись, что опасности девушка не представляет, вновь опускает морду на лапы и закрывает глаза. Когда Бриджит покидала «Холуэй», у ворот ее встретил безликий человек, вручивший ей адрес, по которому надлежало прибыть в течение недели, и ключ. Узнав, что ей предстоит отправиться в Париж, Бриджит заволновалась – а как же еженедельные посещения инспектора по УДО? Человек пожал плечами, заявил, что это не ее забота и выдал ей новые документы. Теперь она – Бриджит О’Нил. Спасибо, хоть имя оставили.
И вот – шестой день на исходе и она стоит перед серым восьмиэтажным домом. «Ну и дыра», – Бриджит поднимается пешком на последний этаж – лифт в доме присутствует, но не работает. Сама она выросла в загородном доме в графстве Дерри, а когда ей исполнилось семнадцать – ушла за Гюставом Корбо, зачарованная его страстными идеями и огнем, горевшим в темных глазах. Ей приходилось жить в разных местах, скрываясь от полиции и MI5[57 - Military Intelligence, официально Служба безопасности (англ. Security Service) – государственное ведомство британской контрразведки, в обязанности которой входит борьба с терроризмом (англ).], но когда рядом был Гюстав, командир одной из бригад Real IRA[58 - Подлинная Ирландская Республиканская Армия – радикально настроенная террористическая организация, преемница ИРА, цель которой – объединение Республики Ирландия и Северной Ирландии (провинции Великобритании) (англ).], Бриджит казалось, она вынесет все – и голод, и нужду. Известие о его казни пришло, когда она уже отбывала срок в Холуэй. Сделать из простыни петлю и оставить мир, в котором она никогда с ним не встретится – первое, что пришло ей в голову, и она с облегчением последовала спасительной мысли. Из петли ее вынули и отправили в карцер. После ей стало все равно – дни шли. Шли месяцы и годы – ей было все равно. Пока не пришла эта, Изабель, которую она видела лишь однажды, мельком, посреди огромного двора на заброшенном заводе в лондонском Ист-Энде, где Бриджит, с прикрепленной к ее спине бомбой, ждала своей последней минуты. Та самая дама, девять лет спустя навестившая ее в Холуэй, подошла к одному из тех, кого называли «les chevaliers»[59 - Рыцари (фр).], что-то показала ему в папке, и тот, почтительно склонив голову, остановил казнь. Перед тем ирландка слышала истошный детский плач где-то вдалеке, но не могла знать, что это билась в истерике десятилетняя дочка женщины, погибшей от взрыва, умоляя не убивать приговоренную к смерти, и родственники остальных погибших, один за другим, с растерянностью отказались от приговора…
Бриджит повернула ключ в двери, замок щелкнул, и она вошла в квартиру. В одну из тех парижских квартир, которые больше напоминают шкаф, чем жилье. Из двухметровой прихожей она сделала шаг и оказалась в комнате – метров двенадцать – не более, перегороженной диваном, из-за спинки которого послышалось:
– ?a va?[60 - Как дела, привет (фр).]
Бриджит по-французски не говорила. И поэтому не ответила, а обошла диван, протиснувшись у стены. Мужчина, на вид – лет за тридцать, даже не приподнял головы при ее появлении, лишь закинул длинные ноги на обитую потертым плюшем спинку.
– Значит, это тебя прислали шпионить за мной, – криво усмехаясь, произнес он по-английски.
Бриджит исподволь рассматривала его – высокий лоб, прекрасно вылепленный нос – вероятно, мужчину можно было бы назвать интересным, если б не безобразный шрам, пропахавший правую сторону лица от виска к подбородку через угол рта с тонкими губами. Словно лиловый арахнид вцепился в его лицо хищными конечностями, стянув щеку так, что, казалось, угол рта немного вздернут в постоянной сардонической ухмылке.
– Кто это тебя так? – спросила она, даже не поздоровавшись.
– Худший из врагов – я сам, – серьезно ответил он.
– Как тебя зовут?
– Десмонд, – произнес мужчина. Он поднял один из журналов, валявшихся на полу, и лениво принялся его листать.
– Десмонд?.. А дальше?
– Гарретт, если это что-то меняет.
– Ты откуда?
– Слишком много вопросов, – пробормотал он. – Ты сама-то кто? Судя по рыжим волосам и непомерному любопытству – ирландка? – он ткнул в ее сторону журналом: – Дай-ка угадаю? О’Коннор? O’Брайен? О’Хара?
– О’Нил, – с вызовом ответила она и, подумав, добавила. – Солдат ИРА.
– Ничего себе, – присвистнул он. – Веселая у меня компания.
– Ты не англичанин, – заметила она.
Он презрительно фыркнул.
– Американец?
– Угадала, – отозвался он лениво.
– И что ты натворил?
– Как-нибудь расскажу, – процедил он. – Если захочешь.
– Я сейчас хочу, – смело заявила она.
– А мне плевать, чего ты хочешь, – отрезал он. Рыжая девка уже изрядно его достала. Но Бриджит его демонстративное равнодушие уязвило. Ей захотелось задеть его побольнее и понаблюдать за реакцией.
– Правда, что ты убийца?.. – начала она, но даже не успела заметить, как оказалась пригвожденной к стене – так, что не могла ни пошевелиться, ни вздохнуть. Его локоть уперся ей в горло, перекрыв воздух. Бриджит захрипела.
– Еще один вопрос и тебя уже ничего не будет интересовать в этом бренном мире, – тихо произнес он, и от звука его голоса она оцепенела, как от шипения кобры.
– Пусти, – еле слышно потребовала она, но он не торопился.
– Ты меня поняла? – спросил он.
Бриджит сама не понимала почему, ее, отважную и нахальную, охватила мелкая дрожь, хотя она смутно осознавала, что вряд ли он прикончит ее прямо сейчас.
– Между прочим, – сипела она полузадушено, – я убила больше тридцати человек.
– Впечатляет, – его ледяную гримасу с трудом можно было назвать улыбкой. – А вот я не считаю тех, кого убиваю, я… просто их убиваю – долго и со вкусом. Я тебя на ремешки порежу.
Он чуть напряг мышцы руки, которой прижимал ее к стене и у Бриджит потемнело в глазах. – Пусти… Прости…
– Я редко прощаю, – тем не менее, он отпустил ее, и она схватилась за горло. Легкие разрывались от хлынувшего в них воздуха: – Anchuinse[61 - Урод (гэльский).]…
– Хорошо, что я не знаю ирландского… или гэльского… и могу игнорировать твои ругательства.
– Scum[62 - Сволочь (гэльский).], – прохрипела она.
– Fuck ъyou[63 - Да пошла ты! (англ, вульг).], – он вновь плюхнулся на диван и уткнулся в журнал. Бриджит, тем временем, судорожно копалась в сумке, в поисках телефона. Наконец, нашла и набрала номер: – Это я, – задыхаясь, произнесла в трубку. – Он чуть не убил меня минуту назад.
Американец услышал звонкий голос. Но не разобрал слов. Судя по тону, ирландке не выразили никакого сочувствия.
– Я поняла, мэм, – девушка поджала пухлые губы. Нажав на кнопку, она с ненавистью посмотрела на мужчину. Выдохнула:
– Feicfidh me tu a mharu.[64 - Я тебя убью (гэльский).]
– Смотри, не лопни от злости, – отозвался он.
Некоторое время они молчали. Бриджит сверлила его злобным взглядом, а он делал вид, что читает журнал. Прошло минут пятнадцать, прежде чем Десмонд соизволил обратить на нее внимание:
– Уверен, тебе нужен секс. И сразу полегчает. После стольких лет-то в тюряге…
– Что? – она была так ошарашена, что сразу не поняла, о чем он говорит, а когда поняла, залилась краской. – Ты себя предлагаешь?
– Еще чего, – его слова звучали серьезно. – Но ты можешь пойти на улицу Сен-Дени.
– Зачем? – растерялась она. – Что это за улица?
– Там снимают шлюх, – пояснил он. – Заодно подзаработаешь. Выглядишь, как «white trash»[65 - «Белая рвань» – (амер. англ, презр).] – не мешало б привести себя в порядок. Наше начальство не очень щедро.
Она смотрела на него распахнутыми глазами, которые наливались обидой и непониманием, за что он так оскорбил ее. Он истолковал ее молчание превратно.
– Но если ты стала лесби в тюрьме, то тогда тебе к кортам Роллан Гарос, – продолжал он с издевкой. – Там платят лучше. Это в Булонском лесу. Спустишься в метро и на Насьон пересядешь на девятую ветку в сторону… Ты меня слушаешь?..
Бриджит словно вернулась в детство, когда учитель математики в католической школе, где она училась, перед всем классом обозвал ее шлюхой за то, что она чуть подкрасила тушью светлые ресницы. У нее, в прошлом безжалостного боевика ИРА, предательски задрожали губы.
– Эй! – он впервые внимательно ее оглядел – с головы до ног. – Ты что – плачешь?..
– Еще чего! – Бриджит сцепила зубы.
– Плачешь, – он потер лицо холеной ладонью. – Нервы у тебя – ни к черту. Что тебе делать с такими расшатанными нервами в этой помойной яме?
– Видала я места и похуже, – выдавила Бриджит. – Здесь просто тесно… и неубрано.
– Да я не про эту дыру, – он снова легко вскочил с дивана и оказался рядом с ней – лицом к лицу. – Я про свору убийц, которые называют себя Палладой.
– Сам-то ты кто, – проворчала она, отворачиваясь, чтобы все ж скрыть навернувшиеся слезы обиды.
– Я – убийца, ты же сама сказала. И ты, как я понял, тоже. Но те, которые нас свели вместе – хуже нас. Они прикрываются идеей.
– Что плохого в идее? – Бриджит попыталась отодвинуться. От мужчины пахло приятно, но он внушал ей страх – не потому, что несколько минут назад чуть не убил ее, а потому, что глаза его при этом не выражали ничего – даже злости. Такой взгляд она видела однажды – у Мэри Кармайкл, вернувшейся в камеру после очередного свидания. Только вместо любимого мужа в тюрьму явился адвокат с бумагами о разводе и лишении ее родительских прав.
– Ничего плохого нет в идее, пока ею не начинают прикрывать преступления. И убийства в том числе.
– Во имя идеи стоит умереть! – воскликнула Бриджит. – Мои соратники…
– К дьяволу твоих соратников и тебя туда же. Умри сама за идею, но не убивай других, – буркнул он. – Какого черта, в самом деле! Если надо убить – убей, но не прикрывайся красивыми словами. Это лицемерие. Впрочем, кому я это говорю…
Ничего себе! И вот с этим жутким типом, который заявляет: «Надо убить – убей!», ей предстоит жить! Он же прикончит ее без колебаний, если ему будет… «надо».
Американец с улыбкой наблюдал, как она меняется в лице. Ему удалось напугать рыжую нахалку – отлично! Пусть знает свое место.
– Держись от меня подальше, – посоветовал он резко. – А теперь закрой рот и не мешай мне.
И он вновь плюхнулся на диван и уткнулся в свое непритязательное чтение.
Конец марта 2014 года, Париж, Репетиционный зал Опера Бастий
– Et encore un coup d?s le dеbut, rеpеtez![66 - Еще раз с начала, повторите! (фр).] Анна, да соберитесь наконец, чем у вас голова забита?
Анна устало перевела дыхание. Вот уже второй день они бьются над этой поддержкой, а Этьен, балетмейстер, все недоволен. Борис Левицкий, ее партнер, делает страшные глаза, после того, как тот в очередной раз орет «Halte-l?!» и картинным жестом вцепляется себе в волосы.
Впрочем, Этьен прав – голова у нее, Анны, действительно забита не тем, чем нужно. Мелочь какая-то, но, как всякая мелочь, объяснения которой нет, она выводит Анну из состояния равновесия. Пару дней назад ее пригласил к себе директор Жоэль.
По обыкновению, он говорил уклончиво, в результате чего запутался сам и внушил Анне безотчетное чувство тревоги.
– Дорогая Анна, – начал он. – Как у вас дела? Вас все устраивает?
Получив от Анны традиционно положительный ответ – даже если б ее что-то не устраивало, она бы не стала жаловаться – директор все равно не угомонился. Видимо, он был обеспокоен до такой степени, что словно ее не слышал: – Вы ничего не хотите мне сказать?
Анна заверила его, что у нее все в порядке. Жоэль продолжал коситься на нее с недоверием. – Вы не собираетесь прервать контракт с Парижской Оперой? – наконец выпалил он.
– Ради бога, мсье директор! – взмолилась Анна. – Да с чего вы взяли?
– В связи с предложением, которое вы недавно получили, – промямлил он. – Или получите в ближайшее время. Логично предположить, что вы нас скоро покинете.
– Но я не получала никакого предложения! – возмущено воскликнула Анна. – И даже если б получила – я всегда выполняю взятые на себя обязательства и не подвожу людей, которые были ко мне добры.
– Отрадно слышать, – закивал директор. – Но, насколько я понимаю, от подобных предложений не отказываются.
– Не понимаю, о чем вы говорите, – Анна начала раздражаться.
– Да? – в голосе директора все еще слышалась подозрительность. – Анна, я умоляю вас! Если вы соберетесь расторгнуть контракт… сообщите мне максимально быстро!
– Вы первый узнаете, – пообещала Анна. – Но, клянусь, не понимаю, о чем вы!..
…Вымотанный танцовщик, в насквозь промокшим от пота трико тяжело дышал, упершись ладонями в колени. Анна, переступая passe-pied[67 - Перевод стопы из V в V позицию сзади вперёд (dessus) или спереди назад (dessous).], посматривала на стенные часы – время близилось к пяти, а у нее с утра маковой росинки во рту не было. Но положение примы не позволяло ей жаловаться – так, во всяком случае, она считала. Зато Борис решил, что вполне может пренебречь условностями. – C’est tout! – заявил он. – Je suis fatiguе et tiens! J’ai les crocs.[68 - Все! Я устал, и, кстати, хочу жрать. (фр).]
Этьен с досадой поморщился, но, не тратя время и нервы на споры, безнадежно махнул рукой: – Bien, на сегодня все. Завтра к десяти, – отдав короткое указание аккомпаниаторше, он скрылся за дверью танцкласса, бормоча вполголоса что-то нелицеприятное в адрес les cеlеbritеs russes ambitieaux[69 - Зарвавшиеся русские знаменитости (фр).].
– Как же он меня достал, мудак, – пробормотал Борис, срывая со станка полотенце.
– Ш-ш-ш, – Анна покосилась на аккомпаниаторшу, которая невозмутимо собирала с пюпитра ноты. Борис говорил по-русски, но Анна не сомневалась, что эпитет, которым Левицкий припечатал Этьена Горо, уже прочно входил в лексикон труппы и персонала Опера Гарнье, ввиду частоты употребления емкого слова российским танцовщиком.
– Да ладно, – отмахнулся Борис. В этот момент в класс заглянула одна из служительниц. – Мадам Королева! Вас спрашивают внизу.
– Кто? – удивилась Анна. За ней собиралась заехать Жики, чтобы вместе поужинать в Ledoyen[70 - Ресторан на Елисейских полях.]. Но для той еще рано.
– Какая-то женщина, и с ней девочка лет десяти.
– Я сейчас спущусь. Только переоденусь.
Спустя четверть часа Анна появилась у служебного входа. Около охранника, задумчиво ковырявшего одноразовой вилкой китайскую лапшу в коробке, стояла женщина лет тридцати пяти – высокая, спортивная, с гривой пепельных волос, небрежно скрученных в нечто наподобие «бабетты». Несколько тонких прядей упруго волнились у висков. Девочка рядом – по всей видимости – дочь, была причесана точно как мать – видимо, страстно желая подражать той, которой восхищалась. «Быстро у них это проходит», – мелькнуло у Анны в голове: «Через несколько лет, скорее всего, она побреется наголо и сделает татуировку с именем бойфренда». Но отметила про себя, что обе держались как парижанки, уверенно и расслабленно, правда, женщина грызла дужку солнечных очков, словно в нетерпении.
– Bonjour. C’est vous qui m’avez demandе?[71 - Это вы меня спрашивали?(фр).]
Однако женщина неожиданно заговорила по-русски: – Анна? Вы же Анна Королева?
Анна кивнула, озадаченная – женщина была ей незнакома. Та улыбнулась ей, но девочка оставалась серьезной, даже чуть надутой.
– Вы меня не знаете, – сказала женщина. – Не пытайтесь меня вспомнить.
– Так может, вы представитесь? – Анна чуть нахмурилась. Она устала, проголодалась, а тут, похоже, назревал долгий разговор. Что надо этой даме?
– Меня зовут Лиза, – спокойно произнесла женщина. – Лиза Гладкова. А это моя дочь Тони. Антуанетт.
