Всё начинается со лжи

Прикусив губу, я думаю о Ване. Нахожу его номер в списке вызовов и сохраняю контакт. Всё немного странно. Встреча наша внезапная, его помощь, телефон вот оставил. Неужели он действительно готов помочь, если потребуется, или сделал это из показной вежливости?

С другой стороны, зачем ему играть или притворяться? Не хотел бы, не повёз бы меня домой, не тащил бы вещи до квартиры, не оставлял бы телефон, да?

Копируя его сотовый, пробиваю его по интернету. Пусто. Никакой информации по номеру. Ни объявлений на сайтах, ни страничек в сети. Ваня – чистый лист. Да, мы однажды соприкоснулись, и лучше бы этого не происходило, но сделанного не воротишь. Было и было. Я стёрла это из памяти на несколько лет, а сейчас вот воспоминания начинают оживать. И мне это не очень нравится. Ведь они закономерно потянут за собой чувство вины, которое я с успехом приглушила. У человеческого мозга есть чудесное свойство: любому поступку или мысли найти оправдание и уверовать в его абсолютность. Главное убедить себя, что ты на что-то имеешь право. На мысль или поступок… Вот и я себя в этом когда-то успешно убедила.

На этой печальной ноте желудок мой болезненно поджимается. Осознаю, что поздний завтрак был последним приёмом пищи. В этой квартире мне даже чай не попить. Продуктов-то нет.

Зато в наш прекрасный век современных технологий есть доставка. К ней я и обращаюсь. Через полчаса в дверь квартиры звонит курьер, у которого я забираю продукты и несколько готовых блюд. Ужинаю, бегу до ванной, затем обратно, пихаю сумку с деньгами под подушку и ложусь спать. Мысленно делаю засечку: плюс один день после Армагеддона. Как дальше жить, я ещё не решила. Надо сначала обустроить быт, а потом уже думать о Сашах, Ванях или ещё о ком-то.

***

С утра в квартире тихо, я лежу и смотрю в высокий потолок. Силы разом покинули меня. Обычно после ночи я бодрая и полная энергии, а сегодня даже ноги с кровати спустить не могу. Беру телефон в руки и удивлённо вскидываю брови. Вчера поздно вечером Ваня, оказывается, прислал сообщение.

«Аля, насчёт помощи, я серьёзно. Если надо, звоните, завтра я абсолютно свободен».

Завтра – это уже сегодня?

Покусываю губу, хорошо, конечно, что он свободен, но попросить его перевести остатки вещей не могу. Быстро вскроется моя связь с Сашей, объясняться придётся, кем я прихожусь его коллеге.

Пихнув сотовый в карман и захватив сумочку с собой, иду в ванную. Умываюсь, чищу зубы, приглаживаю волосы. Надо бы душ принять, но я боюсь, что Сидорин каким-то образом снова вскроет дверь, как несколько лет назад, и мне уже не удастся отбиться. Надо подождать, когда он из дома уйдёт. Не сидит же он вечно в четырёх стенах?

Закончив, выхожу в тёмный коридор, и ахаю, когда цепкие руки заключают меня в жёсткие объятья.

– Аля, – дышит в ухо Сидорин. – А я уже заждался. Долго ты там.

До носа долетает чудесный букет перегара. Там и алкоголь и запах дешевых сигарет. Меня моментально охватывает тошнота и липкий страх.

– Отпусти! – сопротивляюсь, но вырваться не могу, лишь дёргаюсь, как мошка в лапах паука.

Сидорин крепче прижимает меня к себе и трётся о ягодицы тем, о чём я просто предпочитаю не думать.

Набираю в лёгкие воздуха, чтобы заорать, успеваю даже разок крикнуть со всей мочи: – А-а-а! – но влажная ладонь лихо запечатывает рот. Хочу укусить, но не удаётся. Губы расплющиваются от силы нажатия, я дышу часто и шумно.

– Что там? Что происходит? – доносится из-за двери приглушённый старческий голос.

– Всё нормально, Баб! – кричит Сидорин. – Соседка оступилась. Спи.

А сам, словно паук, утаскивает меня на кухню. Пытаюсь лягаться, но сосед сильнее. Неужели сейчас он сделает то, что не успел четыре года назад? Начинаю вырываться активнее, но, кажется, его это лишь раззадоривает.

– А ты огонь, девчонка, да? Ты мне сразу понравилась. Сейчас ещё красивее стала. И попа орех, – сипло смеётся, перемещая руку на ягодицы.

Сжимает их до боли. Слёзы паники брызжут из моих глаз.

Знала ведь, что Сидорин пороховая бочка, с которой лучше не сталкиваться, и всё равно подставила себя под удар! В этой квартире реально перемещаться лишь от комнаты до выхода и обратно, если зайти глубже, можно попасть в переплёт.

– Я ж по любви, Аля, по любви.

Меня передёргивает, когда жадные губы касаются моей шеи, и Сидорин втягивает носом воздух, обнюхивая меня, словно дворовый пёс отрытую из-под конуры кость.

Кажется, он серьёзно считает, что мне нравятся его поползновения.

Собрав силы для единственного удара, я засаживаю ему локтём под рёбра и, о чудо, вырываюсь.

– Я полицию сейчас позову, сволочь!

– Ну, Аля, – поднимает он руки вверх, отступая. Ты чего ругаешься? Ты ж баба, я мужик. Что мужик бабу за филейную часть прихватить не может? Только не надо ныть, что тебе не понравилось.

– Как такое может понравится? Ты больной! – трясу пальцем перед его носом. – Ещё раз тронешь, сюда наряд приедет. Я заявлю о домогательствах, это не шутка! Только попробуй.

– Ой, прям испугала, – кидает с вызовом, но отступает.

Мы смотрим друг на друга, прищурившись. Затем Сидорин отворачивается, отходит к окну, подоконник которого заполнен разросшейся в кадках геранью, достаёт сигареты и закуривает.

Кухня в квартире длинная, похожая на чулок, с большим окном, выходящим на проезжую часть. В приоткрытую форточку врывается свежий воздух, хоть как-то разбавляя густой аромат переваренных пельменей.

Здесь есть и мой стол, и шкафчик для посуды, но даже несколько лет назад я ими не пользовалась, старалась, как можно меньше времени проводить рядом с соседями. Ничего не изменилось и не изменится. Надо уносить ноги, пока цела.

После прикосновений соседа снова чувствую себя грязной, очень хочется помыться, но, минуя ванную, возвращаюсь к себе в комнату.

Сколько ещё я тут выдержу? День? Два? Неделю? Уйти! Без разницы куда, просто уйти и искать варианты съёмного жилья. На первое время на что-то скромное, но безопасное мне хватит. Сегодня надо дойти до банка и оформить карту для себя, а потом снять ещё денег и…

Холодок пробирается глубже под кожу…

Денег!

В панике оглядываюсь, развожу руками, бросаюсь к кровати, перетряхиваю одеяло, стучу по карманам, будто сумочка с наличностью могла в них поместиться.

– Твою мать… – шепчу нервно.

Паника новой волной накрывает меня. Ещё больше, ещё мощнее.

Распахиваю дверь широким жестом, быстро иду в ванную, но там нет моих вещей.

Чувствуя неимоверный холод, захожу на кухню и спотыкаюсь, едва не растянувшись на полу во весь рост. Под ногами она – моя вещь!

Дрожащими руками хватаю сумку, хочу уже убежать к себе, но притормаживаю. Внутри всё холодеет ещё сильнее. В ушах звучит ультразвук. Нет… Нет-нет-нет! Только не это!

Молния расстёгнута. Да и сама сумочка очень лёгкая.

Запускаю пальцы внутрь, шарю по пустому карману. Натыкаюсь на ручку, старые чеки, зеркальце, а вот самого главного – пачки купюр, которые вчера сняла, – нет.

Бам! Бам! Бам! Это сердце выскакивает из груди.

– Где?! – не своим голосом спрашиваю Сидорина.

Тот уже докурил и тушит сигарету в пепельнице. Остатки вонючего дыма тонкой струйкой вьются вокруг его пальцев.

– Что где? – вскидывает брови.

– Деньги где?

– Какие деньги?

– Не придуривайся! – практически визжу я, потрясывая сумкой. – Те, что лежали в моей сумке! Где мои деньги?!

– Без понятия.

– Ты вор! Ты украл их!

– Сама потеряла, меня обвиняешь.

– Ты… ты дуру-то из меня не делай!

– Так и делать не надо. Дура и есть! Вот ерунду какую несёшь. Приснились тебе твои деньги, да? – нагло мне подмигивает. – Позвони своему хахалю прилизанному. Пусть еще привезёт. У него много, по нему видно.

– Я… я полицию вызову!

– Да? И что ты им скажешь?

Действительно, что я им скажу?

Меня трясёт от бессилия, от невозможности что-либо сделать.

– Что ты украл мои деньги!

Сидорин приближается ко мне, заложив руки в карманы. Он может схватить меня, снова прижать к стене, стукнуть, даже убить. Что угодно! Я маленькая и слабая, а он – лоб в несколько раз меня мощнее и сильнее.

Но он ничего не делает, лишь смеётся в лицо.

– Ха!.. Попробуй докажи…

Затем, также не вынимая рук из карманов, уходит к себе.

А я смотрю в пол и дышу. Глубоко, резко. Лёгким больно. Меня трясёт от злости и бессилия.

Пустая сумка повисает в опущенной руке.

Я плетусь по коридору к себе, закрываю дверь в комнату и прислоняюсь к ней спиной. В голове кружатся шальные мысли.

С таким подходом Сидорину с рук сойдёт всё, что угодно. Он ведь реально может меня изнасиловать, а потом заявить, что я сама хотела. Полицейским, приехавшим на вызов, он скажет так доверительно: «Ну вы же знаете, как это бывает? Баба сама захотела, теперь обвиняет. Ну, мужики… Ну вы чего…»

И ведь поверят. Поверят, как пить дать! У нас ведь как? Жертва сама виновата.