Всё начинается со лжи

Верхнюю одежду вешаю на дверцу шкафа, затем застываю в нерешительности. Комната небольшая, метров четырнадцать. Здесь обои в полоску, как из прошлого века, зато потолок под четыре метра и с лепниной. На красивой люстре работают два рожка из пяти. Спасибо и на этом.

В комнате очень пыльно и грязно. Оно и ясно, сколько времени я здесь не была, а мои соседи, хоть и взломали дверь, приборкой себя не утруждали. Кое-как я навожу косметический порядок, то и дело чихая. Это отвлекает меня на какое-то время, в после я сажусь на кровать, не зная, куда себя деть и чем ещё заняться.

Прислушиваюсь, что происходит за дверью, но там тишина. Сидорин, видимо, у бабули, а больше, как он и сказал, дома никого.

Смотрю на сотовый, там пусто. Ни звонков, ни сообщений. Подруг у меня мало. Да и те в Выборге остались. В университете как-то крепкой дружбы не завязалось, были хорошие знакомые, но я так быстро выскочила замуж, а потом родила, что последние быстро отсеялись. Так всегда происходит. Теряется общность интересов и пути расходятся. Иногда на какое-то время, иногда навсегда.

Есть единственный человек, кому я сейчас могу позвонить, что и делаю.

– Привет, дорогая, – снимает трубку Элина, жена Сашиного брата.

– Привет, – говорю чуть заторможено.

Элинка тяжко вздыхает и торопливо шепчет:

– Я знаю, я уже всё знаю.

– Знаешь? – ахаю удивлённо.

Да, быстро в семье сплетни разносятся.

Хотя, чему я удивляюсь? Тамара Владимировна там, небось, уже шампанское открывает. Как удачно избавилась от нелюбимой невестки.

– Конечно, наш Геббельс не мог сдержать язык за зубами. Всё Костику растрепала, вперёд Сашки даже. Представляешь?

– Да уж… представляю.

– Что делать думаешь?

– На повторную экспертизу подавать, – делюсь планом, который крутится в моей голове. – Ты не знаешь, сколько это стоит?

– Не знаю, около двадцатки может? Точно не пятьсот рублей, – нервно хихикает. – Но почему ты об этом думаешь? Пусть Сашка платит.

Эх, Элинка, наивная душа. Не скажу, что её Костя чем-то лучше Сашки, но он любит жену, и я как-то слабо представляю ситуацию, когда он обвиняет её в неверности и выпирает из дома. Хотя… я и с Сашей бы такого никогда не представила.

– Он не станет. Он уже сделал один, – вздыхаю.

– Так убеди его, пусть второй сделает.

Впервые со школьных времён мне хочется грызть ногти от досады.

– Сомневаюсь, что он согласится. Кажется, Саша уже всё решил. Выгнал вот. Хорошо, что Ритка у моих родителей сейчас.

– Как? Прямо выгнал? На улицу?

– На улицу.

– А ты… ты где сейчас? Тебе хоть есть куда идти?

– Нет, идти некуда, только в Выборг к родителям ехать, – вздыхаю. – Но это на крайний вариант. Я пока не готова им рассказывать про то, что происходит.

Элина вздыхает с сочувствием.

– Ты бы лучше рассказала, а то Саша вперёд сообщит. Он ведь может.

– Может, – соглашаюсь.

Но не станет, – почему-то я в этом сейчас уверена. Не потому что его это смущает, скорее, он считает, данное телодвижение ненужным, лишним для себя.

– А ты сейчас где?

– Сняла номер в отеле, – сочиняю на ходу.

Про эту комнату Саша не знает. Я его к себе не приглашала, да и потом собственность оформлена на папу. Если б Саша знал, он бы уговорил моих продать комнату и вложиться в квартиру, которую купил перед рождением дочери. Тогда, кстати, я бы сочла этот вариант приемлемым, а сейчас у меня бы и этого угла не было, чтобы перекантоваться. Да и жилплощадь оказалась непродаваемой.

Мы ещё немного болтаем с Элиной. Но в какой-то момент становится в тягость её сочувствие. Не люблю выглядеть жалкой. Нет, я никогда не пускала пыль людям в глаза, не создавала картинку счастливой жизни. Жизнь у меня была как у всех: со своими взлётами и падениями. Но вот это… это удар под дых, и понадобится очень много времени, чтобы от него оправиться.

Переместившись на середину кровати, я смотрю на высокий потолок. Надо бы позвонить родителям и дочери, но ничего страшного не случится, если один вечер я пропущу. Отправляю им короткое сообщение, что у меня всё хорошо, шлю сердечки в конце и поцелуйчики. На часах около девяти.

Удивительным образом я отключаюсь. Нет, не сразу. Сначала долго лежу без сна, просто зажмурившись. Поплакать, конечно, поплакала, но в целом на меня напал ступор. Я не понимаю, как быть дальше. Слишком резко всё произошло.

Конечно, сейчас в голове всплывают великолепные мощные фразы. Я могла бы их накидать Саше, убить своими доводами, смягчить и призвать подумать хорошенько, прежде чем рушить наш брак и обзывать собственную дочь подкидышем.

Бедная Ритулечка, вот теперь мне хочется плакать, за что ей всё это? Собственный отец отказывается, обзывает нехорошими словами. Обиднее всего мне не за себя. За ребёнка.

Ну а тест… тест можно и подделать. Ох уж эта Тамара Владимировна. Она и сыновей особо не любит, пользуется ими. Нигде не работает, на полном их содержании. К внучке у неё никогда интереса не было. Она даже на руки её пару раз от силы брала. Ещё и в лицо мне заявила, чтобы я не думала на неё Ритку сбрасывать. Она бабушка приходящая, а не постоянная. Но даже эта приходящая бабушка приходила так редко, а после того инцидента с клиннигом, нас к себе не звала. Только сына была рада видеть. Так вот, не удивлюсь, если это её рук дело. Не знаю, в какую лабораторию Саша обращался. Возможно, что в ту, где у Тамары Владимировны своя большая мохнатая лапа, которая нарисовала тот результат, который ей заказали. Но как она так может с собственной внучкой-то?

Мысли эти крутятся по кругу, словно старый трескучий винил, и я засыпаю. Вернее, резко проваливаюсь в тёмную дыру беспокойного сна. Где приятный мужской баритон ласково спрашивает:

– Девушка, у вас всё хорошо? – и слегка трогает меня за запястье, отводя ладонь от лица. – Что-то случилось?

Мы будто в том самом загородном отеле, где был корпоратив Сашиной фирмы, но всё выглядит иначе, чем в жизни. На то сон и сон: никогда не передаёт всей правды.

– Я вас провожу? Проводить?

Сильные руки ложатся мне на талию. Я роюсь в сумке в поисках салфеток, когда внезапно эти руки толкают меня куда-то за живую изгородь.

Я смотрю в небо: там звёзды. А на моей шее – мужские губы. Не мужа губы. Чужие.

Бум! Бум! Бум!

Это раздаётся уже в реальности.

Я подскакиваю, моргаю, ничего не понимая.

Бум! Бум! В дверь.

Нос щекочет пыль, и я чихаю.

– Аля-я-я, – раздаётся голос из коридора. Голос, больше похожий на бормотание зомби. – Аля-я-я. Открой. Я слы-ы-шу. Ты н-не спиш-ш-ш-шь…

И снова: Бум! Бум! Бум!

Я медленно холодею.

Глава 3

– Аля… открой, – ноет Сидорин под дверью. – Ну чего ты закрылась? Давай поговорим… расскажешь мне, как там у тебя дела, а?

Ручка двери крутится, язычок щёлкает, ходит туда-сюда, но цепочка сидит плотно. Впрочем, дверь не особо крепкая. При желании её можно выбить плечом. Надеюсь, у Сидорина нет ни желания, ни сил на это.

Мне страшно… Давно мне так страшно не было. Мигом вспоминаю прошлое. Как он изводил меня своими приставаниями. Сначала на словах, потом начал руки распускать, потом открыл замок ванной, когда я была внутри. Хорошо, что не голая и не в душе. С большим трудом мне удалось от него отбиться. После я на неделю уехала к старосте группы, спасибо Ольге, приютила, а потом уже к Саше перебралась. Он меня провожал до дома, но внутрь я его никогда не звала. Говорила, что родители тут снимают мне угол, врала, что хотят вложиться в стройку где-нибудь на севере города, когда денег подкопят. Саша особо в гости и не рвался, так что моё объяснения его устраивали.

– Алевтина, – ноет Сидорин осипшим голосом, – я рад, что ты вернулась. Слышишь? Я очень рад.

А я вот совсем нет.

Решаю, не отвечать. Надеюсь, он пошумит, устанет, и уйдёт.

Но Сидорин не успокаивается, и в итоге садится под дверью, несёт какой-то пьяных бред под друга, который откинулся, и про бабулю, за которой нужен уход.

– А у меня своих дел по горло, понимаешь, Аль? Родители свалили развлекаться, а меня с ней оставили. Это несправедливо!

Когда он, наконец, затыкается, я прислушиваюсь, надеясь, что раздадутся шаги, как знак того, что Сидорин ушёл к себе. Но нет… этот опустившийся мужик вырубается прямо под моей дверью, и его громкий храп доносится до меня так отчётливо, будто сосед лежит рядом, а не в коридоре.

Смотрю на экран смартфона, там начало третьего. Вздыхаю, потому что сон, как рукой сняло.

Так что до утра я лежу, не сомкнув глаз, и варюсь в собственных мыслях. Не очень приятных, надо сказать.

Думаю, что скажут родители, как папа переживёт предательство Саши, как Рита отреагирует. Она совсем малышка, но отца любит. Детская любовь абсолютная, она не зависит ни от чего. Мне обидно до слёз: ни за себя, за неё. В груди давящая пустота. Это от неопределённости. Мне нужен план действий, но его нет. Как и выхода из ситуации.

Под утро Сидорин, очухавшись, уползает к себе, а я всё-таки засыпаю, и открываю глаза уже в начале одиннадцатого.

Сменив одежду, на цыпочках иду до туалета, думая, что сделаю свои дела, быстро умоюсь и пойду в кафе завтракать. Голода не чувствую, потому что нервничаю, хотя желудок определённо прилип к позвоночнику. Вчера-то я без ужина осталась.

Сосед мой спит, и по опыту прошлого – он будет «отдыхать» до следующего вечера.

В центре Питера в каждом доме по три пекарни, как минимум. Так что я выхожу на Суворовский и иду в первую приглянувшуюся, выбор, благо большой. Завтракаю, а, может, уже и обедаю достаточно плотно, думаю, чем бы заняться. Рабочий день в самом разгаре.

По привычке кручу телефон в руке, хочется позвонить Саше. Мы созванивались с ним каждый день где-то в районе двух. Но, конечно, если наберу, он не ответит. Меня слегка ломает, но это всё та же привычка. Сейчас сложно понять, что я чувствую к мужу, но точно не любовь. Он убил её своим поступком. Тёплые чувства к этому мужчине, как рукой сняло. Сложно говорить о любви и страсти даже после четырёх лет брака и ребёнка. Эмоции давно уже эволюционировали во что-то другое, что принято называть родным и близким, но внутри меня холод. Говорящий, что Саша больше мне не родной и уж точно не близкий.

Выйдя из пекарни, первым делом направляюсь в отделении банка. Мне нужно оформить карту, о которой Саша не будет знать, потому что действующий счёт у нас семейный, то есть совместный.

Отсидев небольшую очередь, оказываюсь перед операционистом, объясняю, что мне нужно. Девушка в белой блузке с короткими рукавами и тёмно-синем галстуке кивает. В зале кондиционеры шпарят на полную мощность, хотя на календаре начало марта, и мне самой холодно от одного взгляда на лёгкий наряд сотрудницы.

Она объясняет что-то по условиям, рассказывает про бонусы, и я киваю на автомате, позволяя ей отработать обязательную рутину.

– Можно ваше удостоверение личности? – наконец, переходит она к сути.

Лезу в сумку, шарю рукой по карману, но там пусто. Расстёгиваю молнию до конца и, словно белка, роюсь уже во всём внутреннем пространстве сумки. Документов нет.

– Твою мать… – запинаюсь и улыбаюсь, скрашивая неловкость. – Простите, паспорт забыла.

– Бывает, – улыбается в ответ девушка.

Да, я действительно, вчера совершенно не побеспокоилась о документах. Наличку и карту взяла, а вот документы все в квартире остались. Не собиралась я так быстро возвращаться туда, но, видимо, придётся.

– Ой, я тогда завтра приду. Захвачу паспорт и приду. Извините, что время отняла.

– Да вы что. Всё нормально. Обязательно приходите. Будем рады помочь, – успокаивает меня.

Подбирая вещи, перемещаюсь от стойки к диванчику и уже морально готовлюсь ехать домой.

И ведь ехать надо сейчас, пока Саша не вернулся с работы.

Да, время удачное!

Решившись, быстрым шагом бегу до метро, на каком-то нерве еду несколько станций, а потом на трамвае до нашего дома. Иду по двору, оглядываясь. Уехала отсюда только вчера, а ощущение, что всё тут чужое и мне не принадлежит. Как быстро меняется отношение к месту, где ещё недавно был счастлив!

Сжимая в кармане ключи от квартиры, дышу часто. Морозный воздух начала марта проникает в лёгкие. Приток кислорода делает голову ясной и освобождает от мыслей. Под ногами хрустит тонкий снег. Мамочки на площадке возятся с ребятишками. Киваю знакомым, с кем иногда пересекаемся, когда гуляем с Ритой.

– Ника соскучилась по Ритке, – сообщает моя соседка по дому. – Чего гулять не выходите?

– У бабушки с дедушкой гостит, – бросаю коротко с дрожащей улыбкой.

– А… понятно. Дело хорошее.

Дело-то может и хорошее, но, сомневаюсь, что Ника когда-либо ещё будет играть с Ритой. Сюда она не вернётся.

Даже когда суну Саше под нос новый тест ДНК, где будет чёрным по белому указано, что он отец Риты.

В голове моей начинают кружиться приятные картинки, как раскаявшийся муж ползает на коленях и умоляет вернуться, приговаривая, что дурак, что поверил матери, что ему никто не нужен, кроме нас с дочерью.

Не у меня проси прощения, – скажу я назидательно, – у Риты!

Вот с такими мыслями я, наконец, дохожу до парадной. Пока поднимаюсь на лифте на этаж, перебираю, что ещё надо обязательно взять с собой, кроме документов.

На нашем этаже много квартир, это частый минус высотных новостроек. Морщусь, слыша музыку, разлетающуюся по длинному коридору. Да и не сразу понимаю, что это доносится из-за нашей двери.

Саша дома?

Застываю с ключом наготове.

Что делать? Уйти? Нет… куда я без паспорта? И документы Риты нужно взять: свидетельство там, полис хотя бы.

А что, если начнёт выговаривать мне ещё круче, чем вчера? Если руку поднимет?

Да и пускай, если так.

Решаясь, отпираю дверь. Но медлю, едва переступив порог. Прислушиваюсь.

Весёленький шансон… Это что-то новенькое. Не помню, чтобы муж интересовался подобным репертуаром.

Не раздеваясь, прохожу глубже в квартиру и заглядываю на кухню.

И вздрагиваю от неожиданности.

На моей любимой кухне, обставленной со вкусом и трепетом, орудует какая-то брюнетка. Она невысокого роста, но на приличных каблуках, с длинными прямыми волосами и ровным игриво вздёрнутым носиком над пухлыми, явно подколотыми губами.

– Ах Люба, Любонька, целую тебя в губоньки, – чуть хрипловато напевает она, расставляя канапе на тарелке.

От шока пальцы мои ослабевают, и ключи, выпавшие из ладони, с громким бряньканьем бьются об пол именно в тот момент, когда в мелодии возникает короткая пауза.

Брюнетка вздрагивает, прищуривается и смотрит на меня не по-доброму. А потом изо рта её вылетает что-то наподобие:

– А… это ты…

Она переступает с ноги на ногу, и её туфли громко цокают по светлой плитке, будто она породистая лошадь с золотыми подковами. Она явно не моя ровесница, ей ближе к тридцати, наверное. Очень ухоженная, лощённая, знающая себе цену и за словом в карман не боящаяся полезть. Такую наглость в себе взрастить невозможно, с ней надо родиться.

– Ты? – не веря ушам, переспрашиваю. – Что значит «ты»? Мы, кажется, с вами не знакомы.

– А я и не собиралась знакомиться. Чего пришла? Саня сказал, с тобой всё.

Мне остаётся лишь молча хлопать ресницами. Настолько сложно поверить, что со слухом нет проблем. Даже оглянуться хочется, это она точно мне или тут кто-то ещё стоит?

– Саня сказал? А про вас он мне ничего не сказал.

– Катерина, – представляется, – его коллега и девушка. Забирай, чего хотела, и вали. Теперь я тут буду жить. Когда вас разведут, поженимся. И я ему ребёночка рожу. От него ребёночка, а не неизвестно от кого.

Внутри снова закручивается боль. Как? Почему? Зачем Саша всё ей рассказал? Это у них давно? Наверное, да… раз он разоткровенничался.

– И давно это у вас?

Прекрасно понимаю, что таких вопросов задавать не стоит, но они сами из меня вырываются.

Катерина улыбается. Видно, я польстила её самолюбию. Ещё бы… Почти бывшая жена униженно выспрашивает подробности у любовницы. Видимо, из-за чувства собственного превосходства любовница начинает отвечать.

– Нет, не очень. Я давно к Сане подступиться пыталась. Видела же, как он несчастлив с тобой. Уж я бы его утешила, я умею, поверь. Но он всё канючил, что женат, что изменять не станет, что у него дочь и ты… Я как фотку вашей дочери увидела, сразу сказала, что она на него не похожа. А он мне – ты говоришь так же, как моя мама. А мамы… у них, знаешь ли, чутьё на это. Так что он сделал тест и вот сюрприз. Дочь-то реально не его дочь. А? Что скажешь?

– Скажу, что всё это ложь! Рита его дочь! А вы подделали тест! – взрываюсь праведным гневом.

Брюнетка фыркает надменно.

– Вот уж делать мне больше нечего – тесты подделывать. Он сам сходил и сдал. Показало, что показало. Ты бы лучше мужу правду сказала: да мол, трахнулась с кем-то, родила от него и тебе на воспитание подсунула. Женила на себе, чтоб матерью-одиночкой не быть.

– Рита в браке родилась. Мы уже были женаты.

– Ещё лучше. В постель к другому залезла, будучи замужем. Но, в общем-то, без разницы. Дочь у тебя не от мужа и это факт, подтверждённый достоверным анализом. Кстати, там вещи твои в спальне, я вчера помогла Саньке шкафы освободить. Забери их, а… а то только место занимают. Бери и уходи побыстрее. Сане не понравится, что ты пришла. Сегодня он коллег пригласил посидеть, чтобы повышение отпраздновать. Не до тебя будет.

– Повышение? – переспрашиваю.

– Да-да… – смеётся брюнетка, подхватывает тарелку с канапе и переносит на стол, который только начала накрывать.

Там белые с красивым серебряным кантиком тарелки, которые нам подарили на годовщину мои родители, и хрупкие бокалы из богемского стекла.

– Видишь, как оно бывает, с тобой расстался, так сразу по всем фронтам попёрло. Новая женщина, новые возможности, – набравшись наглости, она мне подмигивает.

Хотя таким как Катя её и набираться не надо. Наглость там в крови.

Это что за намёки? Новая женщина, новые возможности? Кто она? Что сказать хочет? Что с карьерой Саше помогла? Да уж… тут, конечно, я ей не конкурент.

Чувствуя, что продолжать разговор бессмысленно, всё равно ничего, кроме оскорблений, не получу, иду в спальню. Там действительно шкаф пуст, но и вещей нигде нет. Догадываюсь, что они в детской. Я лезу в книжный шкаф, где лежат документы, нахожу паспорт и свидетельство дочери, складываю в папку с полисами и прочими бумажками, потом иду в другую комнату.

Да, мои вещи там. Расфасованы по чёрным мешкам для строительного мусора. Чувствую себя униженной сверх меры. Сажусь на кровать дочери, провожу рукой по стёганному покрывалу пудрового цвета. Ритке полтора годика, и мы только как пару месяцев отселили её в отдельную спальню. Дизайн под девочку я заказывала специально. А теперь… теперь я утащу дочь в квартиру с соседями алкашами и наркоманами, где каждый день похож на нахождение в зоне особого выживания. Может, попробовать достучаться до разума Саши или до его совести? Меня не хочет видеть, так пусть ребёнка пожалеет. Оставит у себя, пока я устроюсь. Пока… пока не принесу ему реальный тест, где будет указано, что он отец.

Хотя нет… Если оставлю Ритку с Сашей, рядом будет крутиться Екатерина. Она же собралась сюда въезжать, если уже не въехала. После такого я и сама с Сашей не останусь. Он подлый гадкий самодур и изменщик.

Подскакиваю, когда звук хлопнувшей входной двери вырывает меня из вереницы неприятных мыслей. Раздаются весёлые голоса: мужские и женские, и Сашин, побуждающий, не раздеваясь, проходить в кухню-гостиную.

У меня в голове не укладывается, как он может отмечать дома повышение в кругу близких коллег, когда вчера исходит ядовитой слюной, тыкая мне в лицо бумажками и обвинениями. Вот уж точно: от печали до радости рукою подать.

Через пару минут дверь спальни распахивается, недовольный Саша просовывает внутрь голову.

На лице мужа злость вперемешку с огромным самомнением. Конечно, себя он считает пострадавшей стороной.

– Катя сказала, что ты здесь. Я тебя не приглашал. Отдай ключи и уходи.

– Не приглашал? – переспрашиваю со смешком. – В мой дом?

– Это моя квартира, не твоя. Я купил её до брака. Здесь нет ни копейки твоих денег. Ты не работала ни дня, только училась. Я платил всё сам. Сидела на моей шее, как сыр в масле каталась. И теперь удумала претендовать тут на что-то?

Мой рот в шоке приоткрывается. Так вот как он на самом деле думал?

– Не переживай, спешу успокоить: я на твои драгоценные метры не претендую.

Да, он прав, платил Саша сам. А я вот наводила уют, но тоже на его деньги. Здесь, конечно, есть вещи, приобретённые на денежные подарки моих родителей. Вот их могу с чистой совестью забрать. Как раз куда-то из комнаты холодильник пропал, новый не помешает. Но сколько трудов и любви было вложено в эту квартиру! Если я сидела дома: сначала, потому что училась, потом в декрете, это не значит, что я повисла на его шее и ничего не делала!

– Квартира твоя и Риткина, – повторяю. – Можешь быть спокоен.

Саша хмыкает, а затем заходит, плотно прикрывая за собой дверь.

– С чего бы это ей быть Риткиной?

– Ты дочь без наследства оставишь?

– Она не моя дочь.

– Она твоя. И по документам тоже твоя.

– Документы, – тянет Саша раздражённо. – Мда… Я подумаю, как решить эту проблему.

Смотрю на его постное лицо и думаю, как я могла связаться с таким моральным уродом? Когда мы только начали встречаться, он ухаживал очень красиво. Приезжал весь такой распрекрасный и модный на своём белоснежном Форде Мондео с охапками цветов и рассыпался в комплиментах. Водил по интересным местам и в театр приглашал. Согревал мои руки своим горячим дыханием в мороз, и уже на пятом свидании признался в любви. Мне тогда показалось, что это у него вырвалось нечаянно. А теперь я скорее склонна думать, что Саша легко увлекается и легко остывает. Почему он со мной остался? Неужели был сражён моей девственностью? Он ведь так мне и сказал после первой ночи, что не думал, что бывают такие красивые девятнадцатилетние девственницы, целующиеся, как опытные соблазнительницы.

Эйфория постепенно прошла, а штамп в паспорте уже стоял. И теперь вот мы с Ритой превратились в проблему.

– А если не придумается, Катя подскажет? – с вызовом бросаю я.

– Она умная, может, и подскажет.

Подскакиваю к нему, трясусь от гнева и голос дрожит.

– Зато ты дурак. Поверил ей и матери. В какой клинике ты делал тест? Они его подменили!

– Я сам клинику выбрал. И никто ничего не подменял. Можем сделать повторный, он покажет то же самое.

– И сделаем, милый мой. Обязательно сделаем, – активно киваю. – Зато теперь я в курсе твоих любовниц на стороне. Давно это у вас?

– Мы не спали… – Саша запинается. – До вчерашнего вечера.

Прищуриваюсь, окидывая его презрительным взглядом. И в то же время почему-то мне кажется, что тут он не врёт. Если б врал, отрицал бы всё.

– А что вчера вечером случилось? Утешать приехала?

– Вчера я освободился от тебя.

– Освободишься, когда разведут. Пока ты женатый человек.

– Я ни тебе, ни твоему ребёнку ничего не должен. Я тут подумал, что даже помогу вам на первое время. Материально… Понимаю, что сложно. Катя сказала, что нехорошо вот так совсем без средств тебя оставлять и ребёнка.

– Ах… какое благородство! – восклицаю с нервным смешком. – А если б Катя не сказала, сам бы не догадался?

В какой-то мере понимаю, что эта цепкая брюнетка играет роль ласковой, разумной и доброй кошечки. Заливает Саше в уши, что он хочет слышать, и в то же время гнёт свою линию методично и целеустремлённо. Недаром примчалась утешать по первому зову.

– Ты о Кате плохо не говори, она хороший человек.

– Да в курсе… пообщались, – хмыкаю. – А чего ты Риту ребёнком называешь? Уже и имя произнести не можешь?

– Не привязывайся, – отмахивается Саша.

До нас долетает смех из кухни, а потом врубается музыка. Уже не шансон, а что-то модное. Наверное, Катерина прибавила звук, чтобы никто не расслышал нашей с Сашей ругани.

– Ладно. Пожалуйста. Уходи, – просит Саша. – Сейчас ещё коллеги приедут. Не хочу при них скандалить.

– Хорошеньким добряком хочешь быть? Сашок – душа компании?

– Аля… Бери вещи и… уходи. Ради бога.

– Вещи? – обвожу комнату рукой. – Которые ты так заботливо распихал по мусорным пакетам?

– Если хочешь устроить скандал, будет только хуже. Нормально договориться не получится. Хуже для ребёнка в первую очередь, а не для тебя.

От этой угрозы приходится прикусить язык. А ещё думаю, надо мне поискать адвоката. Хорошего и опытного в семейных делах.

Захватив один из пакетов, волочу его до двери в обход Саши. Распахиваю демонстративно и, воспроизводя как можно больше шума, выхожу в коридор.

Можно было бы заглянуть на кухню, устроить шоу, но это не про меня. Я не из тех, кто лезет на рожон. Не из тех, кто любит скандалы. Меня даже если в очереди обхают, я, скорее, извинюсь и отойду, чем буду бросаться резкими словами в ответ. Любая ссора действует на меня разрушающе. Не знаю, как ещё держусь.