Перышко из Занебесья

Тетушка расплылась в довольной улыбке.

– Все же иные девицы, – важно заметила она, – ведают лад и ряд. И благодарность да уважение к старшим.

И покосилась при том на Весняну, и мельком – на Настю – верно намекая, что и им бы неплохо проявить немного того уважения. А потом значительно поглядела на Прова, указывая выгнутой бровью на Смеяну. Но Пров только нахмурился, а тетушка вздохнула. Этот перегляд тоже был понятен. Тетушка была бы больше рада видеть невесткой вежливую да покорную Смеяну, а не строптивую Настю. Но у Прова был на то свой взгляд.

– А верно ли, дорогая тетушка, – продолжила между тем Смеяна, ободренная похвалой: – что у вас есть волшебная мельничка, скованная самим Сварогом? Будто она вашему мужу от прабабки досталась? И будто та мельничка умеет молоть муку из воздуха и древесных опилок, но так что получаются из нее самые вкусные караваи?

Тетушка нахмурилась.

– Мало ли глупостей болтают досужие сплетники, – сухо ответила она. И прикрыла рушником недоеденные ломти каравая.

– Старшие заповедовали нам чужим семейные секреты не раскрывать, – басом сказал Пров. При том смотрел он на Настю таким жадным взглядом, каким Смеяна только что глядела на каравай.

Тетушка покосилась на него с некоторой досадой, но потом слащаво улыбнулась и добавила:

– Верно говоришь, сыночка. Но, конечно, та девица, которая войдет в наш дом твоей женой, со временем и сама станет хранительницей наших секретов. И благословения, дарованного Сварогом, – чуть помявшись, добавила она, видно все-таки намекая на волшебную мельничку, упомянутую Смеяной. – И, ежели та девица пока по глупости не понимает своего счастья, – тетушка, уже не скрываясь, строго посмотрела на Настю, – ей следует, в первый ряд, подумать, что в таком уважаемом и богатом доме она и ее дети более не будут знать ни голода, ни нужды.

Тетушка поправила рушник на каравае – то ли просто так, то ли с намеком, что уж в таком богатом доме, как ее собственный, не придется менять на хлеб дорогие вещи.

– А ежели мы породнимся, Настенька… – продолжила она.

Настю замутило от сладкой улыбки тетушки Правуши и жадного взгляда Прова. А еще – от напоминаний про матушкины вышивки и голодные год.

А Весняна невежливо перебила, не дав тетушке договорить. Сказала с нарочитым удивлением:

– Куда уж нам родниться, тетушка! Мы ведь с вами и так родня!

– Волхв сказал, что то не препятствие союзу, – пробасил Пров, пристально глядя на Настю.

И тут Настя не выдержала.

– Нет! – воскликнула она. Вскочила с лавки и сказала твердо, глядя в круглое толстощекое лицо Прова: – Я не хочу… никакого союза!

Весняна тут же шагнула к ней, обняла за плечи. Сказала твердо:

– Не бойся, сестрица. Никто тебя тут ни к какому союзу не принуждает. Разве можно без батюшки такие важные дела решать?

Тетушка было нахмурилась возмущенно, но после сдалась под спокойным взглядом Весняны.

– И верно, – сухо подтвердила она, – молодым девицам разумения на такое не хватит. Незачем было и разговор затевать.

Она решительно поднялась с лавки и взяла в руки блюдо с караваем, которого оставалось еще больше половины. Племянницам, конечно же, она такое угощение оставлять не собиралась. Настя порадовалась, что припрятала за полотенцем большой кусок для Неждана. Братик тетушку не любил, и верно, прятался от нее в Настиной светелке, как обычно.

Тетушка решительно шагнула вперед, но вдруг запнулась – и едва не грохнулась навзничь вместе со своим караваем. Но Весняна в последний миг успела ее подхватить за локоть и удержать от падения. Только блюдо с караваем улетело в одну сторону, а рушник – в другую.

– Что ж это у вас, – гневно и испуганно сказала тетушка, вырвав локоть из рук Весняны, – половицы, что ли, гнилые? Так худо живете, что уж и дом разваливается?

Она поглядела себе под ноги и неуверенно притопнула нарядными сапожками. А потом с опаской посмотрела на стены и потолок, будто ожидая, что они сейчас повалятся ей на голову.

– Хорошие у нас половицы, – возразила Весняна, – у вас просто, тетушка, верно, голова закружилась.

– Так бывает, когда мало двигаешься, да много ешь, а потом вдруг резко встаешь. Батюшка обьяснял, – добавила Настя.

Весняна, нахмурившись, строго посмотрела на нее. Сердилась она, верно, не только за Настины дерзкие слова.

Сама Настя очень хорошо разглядела и серую нитку, которая петлей зацепила тетушкин сапожек, и мохнатую маленькую лапку, которая потом ловко эту нитку спрятала под лавку. Должно быть, и глазастая Весняна это углядела.

Настя подала тетушке блюдо, Весняна, чуть задержав, протянула рушник – будто надеялась, что тетушка вернет память о матушке ее дочерям. Но тетушка, конечно же, даже не подумала этого сделать. Каравай, который Смеяна подняла с пола и даже протерла рукавом, тетушка Правуша тоже сердито вырвала у племянницы. И так, прижимая к животу каравай, а второй рукой придерживая поднос с рушником, тетушка, мелко семеня – видно опасаясь споткнуться снова, убралась за дверь. Пров вздохнул, тоскливо поглядел на Настю, и ушел следом за матушкой.

Настя, разом обессилев, упала на лавку.

– Не может быть, – беспомощно пролепетала она.

Тут в горницу влетел Неждан, который, верно, дожидался, пока уйдет тетушка Правуша.

– Сестрица, сестрица, – затеребил он Настю, – ты что замуж выходишь? За этого… бочонка?

Весняна легонько хлопнула его ладонью по лбу.

– Не хули родственников, – строго сказала она.

– Да чего случилось то? – захлопала глазами Смеяна, которая, как обычно, ничего не поняла.

– Так, – сказала Весняна и крепко ухватила Настю за локоть, – пойдем-ка, сестрица, поговорим с глазу на глаз.

И потащила ее к двери. Обернувшись, добавила, глядя на Неждана:

– А кто подслушивать будет, уши оторву. А ты брата покорми, – велела она растерянной Смеяне.

– Нежданчик, там, в полотенце, тебе кусок каравая! – крикнула Настя уже из-за двери.

***

Весняна втолкнула младшую сестру в светелку, прикрыла дверь. Сказала строго:

– Ты почто подучиваешь домовика на родственников нападать? Я же велела больше так не делать!

– Не виновата я, сестрица! Ни о чем таком я его не просила! Он, верно, сам тетушку нашу не любит. Да и за что ее любить? Ты ведь и сама…

Весняна вздохнула, присела на кровать, рассеянно погладила ладонью сшитое из цветных лоскутков покрывало. Промолвила грустно:

– Ох, Настена… – и покачала огорченно головой.

– Да что такое! – обеспокоилась Настя. Села рядом, взяла сестру за руку, заглянула в огорченное лицо.

– Старший то Правушин сын на старостиной дочке женится, – сказала Весняна, опять вздохнув: – И так то у них много власти было. А теперь и вообще… Да и сама знаешь, чего Правуше в голову вступит – того она и добьется, не мытьем, так катаньем…

– Батюшка… – вскинулась Настя.

Весняна кивнула:

– Батюшка, конечно, вступится за тебя… поперву… но как там дальше пойдет, неведомо. Да и не было бы ему беды, если Правуша озлится. Всем бы нам не было беды от того… Подумай крепко, стоит ли оно того? Так ли уж сильно тебе Пров не по нраву?

– Весняна! – ахнула Настя, – ты хочешь, что ли, чтоб я согласилась? Чтобы я… за Прова… – ее голос дрогнул. И подкатила к горлу тошнота, как она представила масляные глаза Прова, утопающие среди пухлых щек, да липкие толстые пальцы, которые тянутся к ее, Настиному лицу.

– Ну, с лица воду не пить, – заметила Весняна, видно угадав ее мысли.

– Да причем тут лицо! Он же злой. Он маленьких дразнит, и котов мучает. Неждан его боится. И Черныш.

– Неждан всего боится, – поморщилась Весняна, – не коту и малому дитю твою судьбу решать и твою жизнь жить, сестрица.

– Я сама его боюсь, – тихо призналась Настя.

Весняна опять вздохнула. Помолчав, сказала неохотно:

– Всяко бывает в супружеской жизни. И так люди живут.

– Зачем? – спросила Настя, – зачем так жить, сестрица? В нелюбви, да страхе. Какая в том радость? Знаешь, сестрица, я ведь вовсе не хочу замуж. А уж за Прова – и подавно!

– Ох, Настена, – горько улыбнулась сестра, – какая же ты… маленькая еще. Будто мы для радости тут.

– А для чего ж?

– Долг, – сухо сказала Весняна. – Долг нам надлежит исполнить. Перед родителями и всем родом. Как заповедано издавна.

– Кем заповедано?

– Сама знаешь. Предками, да богами. В круг свадеб надлежит выбрать себе пару, да продолжить род. Чтобы наши дети родились и успели четыре круга прожить, до того, как настанет Лето, и придут огненные змии. Чтобы наши дети смогли уйти по дороге Макоши, да спастись. А после уже им надлежит продолжить род.

– А нам умереть? – тихо спросила Настя. – И Неждану?

– А нам умереть, – согласилась Весняна. Голос ее спокоен, но в глазах стыла тоска – и смиренное отчаяние. – И Неждану. Потому что он рожден был тогда, когда уже нельзя было рожать детей. Матушка… – Весняна запнулась, но потом выпрямилась, сжала тонкие пальцы, комкая покрывало, и будто через силу договорила: – Матушка наша нарушила заповедь…из-за любви… и сама умерла, и Неждану горькую судьбу, да короткую жизнь определила… Потому, Настена, нельзя заповеди, да обычаи нарушать. Родителям нашим длинный век достался, детям нашим – тоже. Нам же иной путь определен. Но такова наша судьба и долг перед родом.

Весняна поджала бледные губы и выпрямила спину. Неподвижный взгляд ее блестящих глаз был устремлен, казалось, не в стену светелки – но в то самое неотвратимое скорбное будущее, о котором она говорила.

– А если, – тихо сказала Настя и тронула Весняну за судорожно сжатые пальца, холодные, будто камень. Погладила нежно, обняла своими ладонями, согревая. Заглянула в застывшие глаза сестры: – …а если, сестрица, неверные те заповеди? Ежели ошибались те, кто их придумал? Ежели можно жить как-то по-иному? Со счастливой судьбой, долгим веком и радостью? Ведь раньше так и жили. Вон, в старых книгах про то писано. А может, и сейчас так живут. В иных землях, иные люди… Нам бы, может, узнать, да поучиться у них, а?

– Ох, Настена, – Весняна мягко высвободила руки из Настиных ладоней, моргнула, прогоняя набежавшие слезы, да быстро утерла глаза рукавом. – Задурили тебе голову батюшкины книги, зря он тебе позволил их читать. И мне теперь голову морочишь своими выдумками, да несбыточными сказками. Что нам до иных земель, да старых книг, наша судьба – здесь и сейчас, на этой земле, да в это время.

– Время, и верно, изменить сложно, – согласилась Настя, – хотя и про такое есть сказы. Но ежели земля не только неприветлива, но и убивает – может, стоило как раз искать иных земель для жизни? А на тех землях – и иных заповедей…

– Ох, Настена, пожгу я твои дурные книги в печке… – пригрозила Весняна, покачав сокрушенно головой.

– Ты как тетушка Правуша, – хмыкнула Настя, – та все тоже говорит, слишком много воли мне батюшка дает. И, мол, грамота девице ни к чему, и книги ей читать незачем, тем более – чудищ на картинках малевать, да ценную бумагу переводить…

– Ладно, что она покуда твою светелку не видела, да чудовищ на стенах, – Весняна, слабо улыбнувшись, оглядела стены, изукрашенные Настей. Там, среди цветов и узоров, были тщательно изображены заморские звери, перерисованные Настей из отцовых книжек. И огромный зверь элефантер, размером с две избы, да с длинным, змеиного виду, носом. И дивная птица павлиния, пышный хвост у которой раскрашен ярче, чем цветы на праздничном платке тетушки Правуши. И длинноногий двоегорбый кемел с изогнутой крючком шеей, который будто умеет сохранять в этих горбах воду, и потому не пить много дней.

– То не чудовища, а заморские звери, – обиделась Настя. – В книгах пишут, что они живут в иных землях, вместе с людьми. И будто очень в хозяйстве помогают. Вот как у нас лошади, да козы. Элефантер бревна носит своим хоботом и так помогает избы строить. Павлиния… про ее пользу я ничего не нашла, разве что кричит дюже противно, верно, можно ею дурных людей пугать. Но вообще вроде ее за красоту в избах держат. А кемел навроде лошади, только горбатый, зато в горбах своих умеет хранить воду, потому можно на нем самую длинную пустыню пересечь. А пустыня – такое место, где…

– Хватит уж, – махнула на нее рукой Весняна, – недосуг мне эти выдумки слушать. Звери, чудища – все едино. Но вот чего тебе скажу – ежели я от тебя услышу еще раз про иные земли, али про то, что наши заповеди неверны – велю всех этих чудовищ со стен смыть али закрасить. А книжки твои пожгу. И Неждану больше голову не морочь этими сказками да пустыми надеждами. Поняла ли?

Взгляд ее и голос был так строг, что Настя поняла – так и сделает. Уж если Весняна чего решила – ее не переупрямишь, как ни уговаривай.

– Поняла, сестрица, – тяжко вздохнула Настя.

– Я, Настена, ведь тебе добра желаю, – голос Весняны смягчился, – только ты сама мала еще, чтоб понять, в чем то добро. Потому я и не дала сегодня тетушке про сватовство сказать. А коли Пров тебе так уж немил, найди того, кто будет по сердцу. Да поторопись. В этом круге и твоя свадьба должна быть. И чем раньше, тем лучше. Покуда тетушка Правуша по-своему твоей судьбой не распорядилась. И главное помни. Лето уж близко, сестрица. Времени мало осталось.

***

Настя, поникнув, сидела на своей кровати, смотрела бездумно в стену. Туда, где раскрывала цветастый хвост чудная птица павлиния, и шел через далекую пустыню в заморских землях, двугорбый зверь кемел. Неужто и впрямь, права Весняна – да тетушка вместе с ней – и все выдумки в тех книгах? И нет никаких иных земель? И люди никогда не жили по иному… Так всегда и было, точь-в-точь, по старым зарубкам в общинной избе – сорок пять больших кругов от осени до весны, а после – короткое и смертоносное лето, когда с южных долин и из моря приходят змии, сжирающие все живое… И выживут в это лето только малые дети, которых уведет Макошь по волшебной дороге, чтобы они переждали два опасных круга в ирии, среди птиц и иных крылатых зверей…

Скрипнула дверь. В светелку проскользнул Неждан, а за ним – Черныш. Неждан уселся у Настиных ног, прижался головой к коленям, всунул ей в руку кусочек каравая – примерно половину от того, что оставила ему Настя.

– Держи сестрица, – тихо сказал он, – я уже сыт. А ты, верно, голодна. При тетушке разве наешься. Она так глядит, что у меня кусок в горле застревает. У тебя, верно, тоже?

– У меня тоже, – согласилась Настя. Усмехнулась и ласково взъерошила Неждану волосы на макушке. Волосы у него были мягкие, ровно козий пух, а ладошка, державшая хлеб – теплая и нежная – но уже с твердыми бляшками мозолей. Мозоли были не только от лопаты и серпа, но и от деревянного меча, с которым Неждан ходил упражняться вместе со взрослыми воинами. Те сперва его гоняли, но потом махнули рукой. Когда настанет лето, Неждану будет двенадцать кругов. Слишком много, чтобы уйти с другими детьми по дороге Макоши. И слишком мало, чтобы биться со змиями наравне со взрослыми воинами. Но Неждан не собирался даваться змиям просто так, он все равно решил сражаться.

– Мы все умрем, сестрица? – глухо спросил Неждан, не поднимая головы. – Когда лето придет. Да?

– Да кто тебе такое сказал? А ну-ка, не сиди на полу, замерзнешь.

Она притянула братика к себе, усадила рядом, обняла и погладила по узкой спине. Лицо он успел отвернуть в сторону, но Настя заметила заплаканные глаза.

– Подслушивал? – строго спросила она. – Гляди, в другой раз оборвет тебе Весняна уши, неслуху! Ничего не умрем. Весняна просто… глупых бабьих разговоров наслушалась, вот и поверила. А я не стала ей перечить, потому что…ну знаешь, она как что вобьет себе в голову, так потом ее не переупрямишь. Зачем, по-твоему, наши воины тренируются? И новое оружие на кузне зачем куют? Просто так, что ли? Все для того, чтобы, как змии придут, можно было их тут и остановить.

– А что, так можно? – засомневался Неждан.

– Конечно!

– А говорят, – тихо сказал Неждан, – в давние времена, когда огненные змии первый раз пришли, на нашей стороне сам Перун сражался. И небесными молниями по змиям бил. Но люди все равно не смогли их победить, сгинули все. Только малые дети спаслись, потому что их Макошь увела.

– А я слыхала другое, – возразила Настя, – что это было, потому что люди испугались. Перун один за них бился, а они побежали. И тогда Перун разозлился на их трусость, и потому оставил их одних. И другие боги с ним ушли. Но они все равно за нами приглядывают, как без этого. И когда увидят, что наши воины храбры и не собираются сдаваться – Перун опять вернется к людям и возглавит битву. Тогда и придет конец огненным змиям.

– А дядька Силыч говорит, что тогда Перун сам погиб. Зажрали его змеи.

– А ты не слушай, что он говорит. Да нешто может бог погибнуть?

– Ты так точно думаешь? – засомневался Неждан. Но его голос стал куда более живым и веселым.

– Точно, – подтвердила Настя.

– И если мы сами будем храбрыми, Перун вернется и поможет нам победить этих змиев? И он может даже в это Лето вернуться?

– Именно так.

Сама Настя не очень верила в скорое возвращение Перуна. Раз уж он до сих пор не вернулся – с чего бы ему это делать сейчас. Верно, люди, действительно, разочаровали его своей трусостью, и он решил оставить их одних, огненным змиям на погибель.

Знание о змиях передавалось от матерей к своим детям. Но девочкам говорили правду – про то, что летом сгинут все взрослые, ни один не доживет до осени. Это было нужно, чтобы соблюсти заповеданный предками порядок – про круг свадеб, про рождение детей в следующие за ним три года. Чтобы к Лету все дети выросли достаточно и сумели пройти по дороге Макоши – и так спастись.

А мальчикам обычно рассказывали про Перуна, который вернется и поможет победить змиев. Потому что как воинам сражаться без надежды? Со знанием, что все они погибнут, как ни старайся.

– Я буду храбрым, сестрица, – шмыгнув носом, пообещал Неждан.

– Вот и ладно, – серьезно сказала Настя, – очень на тебя надеюсь.

Вяла кусок каравая, которую принес Неждан, отломила большую часть, протянула ему.

– Да я же тебе принес…

– А мы давай на всех поделим, да?

Настя отломила от своей части еще малый кусочек, поманила Черныша. Тот перестал умываться, поглядел на нее круглыми желтыми глазами. Мяукнул, разбежался – да в один миг взлетел на кровать. Потянулся к руке, понюхал ее, щекоча усами – и взял угощение. Еще один кусочек Настя положила на блюдечко под кроватью. Неждан затаил дыхание и пригнулся, подглядывая. И тихо засмеялся, когда мохнатая длиннопалая лапка, только немного похожая на крохотную человеческую ручку, цапнула хлеб с блюдечка.

– Правильно ты тетушке Правуше подножку подставил, – сказал Неждан в темноту за покрывалом, – она противная.

Под кроватью зашуршало, и блеснул зеленым огнем маленький круглый глаз.

– Так вот кто домового учит над гостями шутить! – с притворной строгостью сказала Настя и легонько ухватила Неждана за ухо. – А Весняна-то меня ругает!

– Извини, сестрица, – повинился Неждан, явно сдерживая смех, – ай, ты мне правда сейчас ухи оборвешь!

– Давно пора, – проворчала Настя. Но все же ухо братика отпустила.

– А Весняна правда наши книги пожжет? – тут же спросил он.

– Не пожжет. Если ты не будешь с ней болтать про заморских зверей и иные земли. И я больше не стану, – вздохнув, пообещала Настя.

– А мне расскажешь? – тут же оживился братец и заблестел глазами.

– Да ты и сам лучше меня уж знаешь. Сколько я тебе читала.

– Ну пожа-алуйста, сестричка…

Но Настя и сама была рада отвлечь Неждана от мыслей об огненных змиях и неминуемой погибели, которая наступит для всех через шесть кругов. Потому она опять нагнулась под кровать и попросила:

– Дедушка домовой, будь ласков, дай ту книжку про дивных зверей. Я почитаю, и потом тебе обратно верну, на сохранение.

Настя уже давно приноровилась прятать так батюшкины книжки – на всякий случай, мало ли кому придет охота до них добраться. А с домовым она, и правда, умела договариваться, он был понятливый, разве что сам говорить не умел, только иногда ворчал тихонько, когда был недоволен, или, наоборот, вроде как мурлыкал, когда чему-то радовался. А еще он умел ловко прясть и даже вязать. И нить выходила у него ровная и гладкая, у Насти так не получалось. Только вышивание ему не давалось – то ли он плохо разбирал цвета, то ли иголка была неудобна для его маленьких пальчиков. А с пряжей и вязанием у них так и было заведено: Настя забирала шерсть в свою комнату и клала возле кровати на пол, а рядом – блюдечко с молоком и хлеб, чтоб домовому было чем подкрепить силы во время работы. А сама запирала дверь – чтобы сестры не подсмотрели, как домовой рукодельничает вместо нее – и потихоньку вслух читала батюшкины книжки. Неждан обычно пристраивался рядом – послушать, и Черныш тут же сворачивался в уютный клубок, укрывая нос пушистым хвостом. Да и самому домовому, кажется, тоже нравилось слушать Настино чтение – потому что, когда она замолкала, он недовольно ворчал, а иной раз даже высовывал из-под кровати лапку и подталкивал книгу поближе к чтице.

Вот и сейчас, услышав просьбу, он тут же вытолкнул из-под кровати книгу – и нетерпеливо заворчал. Неждан свернулся на кровати, поджав ноги, а с другой стороны, к Насте прижался пушистым боком Черныш, зевнул, зажмурился и уютно замурлыкал. Настя открыла книгу и начала читать:

– Кемел двухгорбый называется еще кораблем пустыни. Грубые подошвы его ног приспособлены для хождения по горячему песку, а в своих горбах он умеет запасать впрок воду. Потому на нем можно проехать там, где больше не пройдет никакое другое животное, и пересечь самую большую и жаркую пустыню…

– А что такое корабль, сестрица? – спросил Неждан.

Настя припомнила рассказы из другой книги и объяснила:

– Это такая очень большая телега для путешествий. Но может идти она сама по себе, без коней, плыть по морю или даже лететь по воздуху.

– Ежели по морю, – спросил Неждан, – значит, на этом корабле можно попасть в заморские страны?

– Думаю, как раз на ней и можно, – согласилась Настя.

– Вот бы поплыть на таком корабле в такие страны, где водятся эти заморские звери, но нету Лета и огненных змиев. Тогда мы могли бы там жить, в этих заморских странах, долго-долго, и не умирать. Верно, сестрица?

Нужно было, наверное, сказать, что заморских зверей и иных стран не бывает, и все это книжные выдумки. Так, как велела Весняна, велевшая более не морочить брату голову сказками и пустыми надеждами. Но Настя ответила:

– Верно, братец.

А потом еще и добавила:

– И мы когда-нибудь поплывем на таком корабле. В самые прекрасные заморские страны. И будем жить там долго-долго – и не умирать.

– Обещаешь, сестрица? – очень тихо спросил Неждан. Черныш перестал мурлыкать и приоткрыл один глаз, будто тоже ждал ответа. И под кроватью сперва зашуршало, а потом блеснули зеленые глаза. Будто и домовой прислушивался к тому, что скажет Настя.

– Обещаю, – твердо ответила Настя.

***

На купальские гуляния Настя идти не хотела. Никто из парней ей не нравился, а Пров – так и вовсе пугал. При одной мысли о замужестве становилось тошно и страшно. А более всего – таким глупым и неуместным казалось это все сейчас, когда всего шесть кругов оставалось до лета, до неминуемой, и, верно, мучительной, гибели в пастях у огненных змиев.

Обещание, сгоряча данное Неждану, жгло Насте сердце. Обещание, которое она хотела бы исполнить всей душой – и даже, если надо, ценой собственной жизни – но и представить не могла, как к нему подступиться.

Спалось в последние ночи Насте плохо. Не помогали даже книги, прежде так легко уносившие ее сперва в фантазии – а потом и в сны. О дивных заморских зверях, иных странах и совсем иных жизнях, наполненных счастьем и радостью.

Настя все вспоминала путаные речи Василисы, пытаясь поймать в них смысл или хоть какие подсказки, что ей делать дальше. Как спасти Неждана. И где отыскать крылья, о которых толковала Василиса.

Иногда, измучившись, Настя решала, что никакого смысла в речах безумицы нет. Нечего и стараться зря, снова и снова перебирая речи Василисы по словечку, словно раскатившиеся бусины – в надежде вновь собрать на нитку ожерелье. Так то ведь и выглядит безумие, потерянный ум – когда большая часть бусин сгинула, потерялась безвозвратно. Только иногда блеснет в речах сумасшедшего бусина-другая из того сломанного ожерелья, напоминая свет прежнего рассудка и маня ложной надеждой. Но и только. Потому что кроме той пары бусин ничего уж не осталось, и никогда уж не собрать из них прежнего ожерелья. И не найти смысла в речах сумасшедшего.

Но через некоторое время Настя опять принималась вспоминать слова Василисы. И думать, что не Василиса безумна – а напротив, сама Настя слишком глупа, чтобы разгадать ее речи. И иной раз Насте казалось, что вот сейчас она поймет смысл, догадается, о каких крыльях шла речь, нащупает дорогу к спасению.