Превратности судьбы

Однажды вышила целую картину. Я смотрю на нее и понимаю, что сюжет мне что-то смутно напоминает. Место знакомое, но как будто не совсем.

«Ты что же не узнаешь это место?», – удивляется Ира.

А на картине был изображен пейзаж с хутора в Суоярвском районе, на котором мы жили после эвакуации. Ира очень любила березы, поэтому вместо огромной кучи валежника, которая находилась на реальном месте, на картине изобразила березы.

В озеро Суоярви впадает речка, не помню ее название, а на берегу располагаются живописные скалы. Там – наши заповедные ягодные места, где и морошку, и бруснику, и чернику мы в детстве собирали. Ира запомнила этот пейзаж с детства, привнесла немного художественного вымысла и создала удивительно красивую картину.

Ира вышила еще много чудесных картин в жанре наивного искусства. В своих картинах она выражала свой внутренний мир, свое представление об обычных повседневных вещах. В ее картинах присутствуют цветы, животные, птицы, деревья, озера и реки, изображенные ею в глубоких насыщенных цветах. Самобытные картины Иры похожи на саму природу, которая её вдохновляла.

Гости

Я с благодарностью вспоминаю наших мужчин отца и мужа, они оба отбывали большие сроки по 58-й политической статье, прошли тюрьмы, лагеря, ссылку, видели множество самых разных людей, но не набрались ничего дурного. Оба не пили, не курили, не использовали ненормативную лексику, не научились врать, никогда ничего чужого не брали. Свои лучшие человеческие качества, чистоту душ и сердец пронесли через все превратности судьбы.

Казимир несколько лет работал в лесу трактористом, потом заболел, лежал в больнице, его перевели из леса работать в гараж на ремонт двигателей и машин, там он проработал до пенсии. Он выдвигался депутатом местного Сельского совета дважды, многие годы избирался заседателем Прионежского районного народного суда, на работе был незаменимым ответственным работником. Как глубоко порядочный человек, не бросался зря словами, обладал очень высоким авторитетом у местных жителей. К нему часто приходили советоваться, ремонтировать бытовую технику, он никогда никому не отказывал, и никогда не брал за работу денег, так уж было заведено в нашей семье.

К отцу тоже очень хорошо относились в Деревянном. Все знали, что он приехал из Сибири, из ссылки, десять лет провел в лагере. Когда он восстановился в партии, то оказалось, что у него самый большой партийный стаж в районе. Его много лет подряд выбирали народным заседателем Прионежского районного народного суда Карельской АССР. Его уважали за принципиальность в своих воззрениях, мнением его дорожили.

Отец написал автобиографическую книгу, первые главы которой «На лыжах через море» и «Побег от охранки» были опубликованы в журнале «Пуналиппу».

В переводе на русский язык «Пуналиппу» – «Красное знамя», литературно-художественный и общественно-политический журнал, издававшийся в Петрозаводске в 60-е годы на финском языке. Выходил он раз в два месяца, а распространялся не только в СССР, но и в Финляндии, Канаде, Венгрии, Англии, Польше, Румынии, США.

Третья глава отцовской книги «Венерическая больница» об учебе в Интернациональной военной школе, готовая к публикации, к сожалению была утрачена. Сохранились большие рукописные архивы отца на финском языке. Надеюсь, что когда-нибудь ими займутся внуки.

Когда отец начал публиковаться в периодической печати, в финских изданиях, к нему стали приезжать люди, знавшие его еще в довоенное время. Его публикации сработали, как реклама. В наш дом в Деревянном потянулись писатели, поэты, журналисты. Такие как поэт и переводчик Николай Лайне, поэт и прозаик Яакко Ругоев, карельский поэт и переводчик Рейе Таккала. Поэт Тайсто Сумманен был близким другом нашей семьи и очень частым гостем, а также многие другие известные люди из Советского Союза и Финляндии. Приезжали однокурсники по университету, коллеги по Паданской школе и просто знакомые.

Отец как магнит притягивал к себе интересных людей. Он любил угощать гостей крепким кофе, который сам жарил и молол по собственной технологии. Иногда доставал и бутылочку вина для мужчин, но всегда ставил на стол только один стакан, второй не ставился никогда, такой у него был порядок. Он никогда в рот не брал ни вина, ни водки. Еще в молодости дал зарок и всю жизнь его выполнял. Естественно гость так бутылку и оставит, ему одному пить неудобно, выпьют ароматного кофе, побеседуют и расстанутся.

Многие из его гостей прошли такой же суровый жизненный путь: Луодо Ильми, Линд Майя, Юкка Хирсивара и многие другие. Во время встреч в своих беседах они не жаловались на судьбу или трудности, а вспоминали много забавных, интересных фактов и историй из прошлой жизни. Луодо Ильми вспомнила такой забавный случай.

Однажды в Паданской школе, где она работала учителем, в одном из классов во время урока открывается дверь, и входит моя сестра Ира, тогда ей было года четыре всего и по-фински спрашивает: «А где мама и папа?».

Ученики в классе начинают дружно хохотать, потому, что все лицо Иры вымазано черникой. Бабушка Антоновна, наша соседка в этот день пекла черничный пирог и угостила Иру большим куском пирога. Ира его по дороге съела, и все лицо и руки вымазала черникой.

Убедившись, что мамы и папы здесь нет, Ира закрыла дверь и бойко зашагала по школьному коридору дальше и, открывая двери всех классов по очереди, по-фински спрашивала: «А где мама и папа?».

Везде, куда бы она ни заглядывала, раздавался взрыв хохота.

Ира самостоятельно нашла дорогу из дома в школу и стала разыскивать там маму и папу. Видимо наша няня Тоня не заметила, как Ира, соскучившись по родителям, отправилась на их поиски в школу.

Анна Аалто

Одной из первых в Деревянном отца навестила переводчица из Петрозаводска Анна Аалто. Она вместе с отцом и мамой училась в Коммунистическом университете в Ленинграде.

Надо заметить, что Анна Аалто в литературных кругах была человеком широко известным. Она занималась переводами с латышского и литовского языков. Как раз тогда переводила на русский язык очередной роман знаменитого в советское время латышского писателя Вилиса Лациса «К новому берегу». Она уже перевела его роман «Сын рыбака», который имел огромную популярность в Советском Союзе.

Анна приехала к нам в Деревянное, погуляла по селу, и в лесочке неподалеку от нашего дома присмотрела живописное место, которое ей очень понравилось. Она попросила нас похлопотать в сельской администрации, чтобы ей разрешили этот участок приобрести.

«Я бы домик себе здесь поставила», – мечтательно говорила Анна.

Тогда дачных кооперативов не было. Очень сложно было человеку с городской пропиской взять в собственность земельный участок за городом, почти невозможно.

Отец сказал: «Мы попробуем».

Он сходил в сельсовет, но ему отказали. Отец никогда не умел вести дипломатические переговоры. У него было всего два цвета черный и белый. Да или нет. Нюансов и компромиссов он не признавал.

Пришлось идти мне. Я привела в сельсовете веские аргументы: через участок проходит довольно глубокий овраг, а в овраге протекает небольшая речка, сам участок невелик, соток пять всего, с речкой да с заречьем немного больше выходит. Понятно, что сельский человек не возьмет такой надел, потому что земли там для огорода нет.

Я съездила к Анне домой в Петрозаводск. Жила она в неблагоустроенной однокомнатной квартирке в двухэтажном доме барачного типа. С большим трудом нам удалось Анне помочь.

Помню важный разговор, который состоялся между Анной и моим отцом.

Как-то отец спросил ее: «Что ты знаешь о судьбе своего первого мужа?».

«К сожалению, абсолютно ничего», – отвечает Анна.

«Я могу тебе с уверенностью сообщить, что его нет в живых», – сказал отец и добавил, – «Он расстрелян тогда-то, и назвал дату».

«Как ты узнал о расстреле моего мужа, и как ты смог столько лет хранить эту дату в памяти?», – удивилась Анна.

А отец ответил: «Я получил извещение ночью в тюремной камере по азбуке Морзе. Мы общались с заключенными из соседней камеры перестукиванием. Текст был такой: «Меня сегодня поведут на расстрел». Я запомнил число, это было сообщение от твоего мужа».

В 1958 году мужа Анны Аалто реабилитировали, его фамилию мы нашли в списке расстрелянных политических заключенных. Муж Анны был военным, занимал высокую должность в Красной армии, он учился с отцом в Интервоеншколе.

Анна начала строить в Деревянном дом. Своих детей у нее не было, помогали строить две сестры и племянники. Второй муж Анны Яков был инвалидом, у него не было руки, но, не смотря на это, Яша внес огромный вклад в строительство дома.

Надо было видеть, как этот инвалид, используя, придуманные им технические приспособления, помогавшие ему в работе, строил дом по соседству с нами. Яша был канадский финн, поэтому у него технологии строительства были совершенно другие. Он тщательно смазывал каким-то секретным составом каждое бревно. А как аккуратно Яша работал! Смотреть было приятно.

Тайсто Сумманен

Частым гостем в нашем доме был и Тайсто Сумманен. В детстве, когда я гостила у тети Кати в Подужемье, я еще не знала, что Тайсто с юности пишет замечательные стихи.

В 1953 году он окончил финно-угорское отделение филологического факультета Петрозаводского государственного университета. Его творческая судьба сложилась удачно, он стал широко известным в Карелии и Финляндии поэтом, переводчиком, литературоведом и критиком, писавшим на финском и русском языках.

Работал Тайсто литературным консультантом в Союзе писателей Карелии, затем заведовал отделом критики журнала «Punalippu». Многие стихи Тайсто Сумманена положены на музыку русскими и финскими композиторами и вышли в грамзаписи.

Однажды я позвонила по телефону Тайсто и попросила его написать стихи на юбилей одной нашей сотрудницы. Я знала, что у него есть стихотворения, посвященные тете Кате – его маме, моему отцу, его жене Валерии и многим другим людям.

Через пару дней он перезвонил мне и категорически отказался, объяснив, что не умеет писать на заказ. Сначала я обиделась, а потом поняла, что он не может подделываться под вкусы читателей. Стихи в его душе рождаются сами, он пишет их естественно, как дышит.

В то время советским писателям и поэтам часто давали задания в Союзе писателей ездить по стране в творческие командировки, на гигантские стройки века, крупные предприятия, проводить встречи с передовыми рабочими и прославлять в своих произведениях многочисленные индустриальные победы. Такие, например, как строительство Западно-Карельской железной дороги.

После творческой командировки в 1959 году в Литву Тайсто сразу, не заезжая домой, приехал к нам в Деревянное и привез моему мужу Казимиру книги на литовском языке: сборники стихов Мозурюнаса и Межелайтиса, «Мастер и сыновья» Петраса Цвирки и еще что-то, очень большой пакет, подаренный ему литовскими писателями, чтобы Казимир не забывал родной язык.

Тайсто часто беседовал с отцом о своих сомнениях, ему далеко не все нравилось из того, что он наблюдал в творческих командировках, не всегда возникало вдохновение после таких поездок. Он был в поиске истинных жизненных ценностей. Отец советовал ему встречаться с простыми людьми и писать о них.

Первый секретарь КПСС Никита Сергеевич Хрущев, выступая в 1961 году на XXII съезде партии с докладом, заявил: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». В документе, который был принят делегатами съезда, указывался и срок завершения «развернутого строительства коммунизма» – двадцать лет. Про построение коммунизма Тайсто с отцом, как и многие тогда, часто разговаривали. Отец считал, что, наверное, должна бы жизнь становиться лучше, но насчет построения коммунизма вообще, а не только за двадцать лет сильно сомневался.

Веривший долгие годы в идеалы социализма, которые отражены в его стихах о Ленине, о советской власти, о революции, о несгибаемых коммунистах, Тайсто Сумманен постепенно избавлялся от иллюзий. Тайсто всегда говорил и писал то, что думал даже, если это причиняло ему неприятности. Его поэма «Певец и властелин» насквозь пропитана антисталинским духом. Сталина ничто не оправдывает, считал он, победа в Великой Отечественной войне это победа народа, а палач остается палачом. Тайсто, как и мой отец был уверен, что настанет час, когда можно будет открыто писать о жертвах сталинизма.

К сожалению, здоровье его оставляло желать лучшего. Случилось так, что получив гонорар за свой первый сборник стихов, Тайсто решил поставить на могиле своего отца Карла Сумманена в Подужемье памятник. Устанавливать памятник он приезжал на майские праздники. Стояла жаркая погода и он, выкупавшись в холодных водах реки Кемь, отправился на вокзал, чтобы вернуться в Петрозаводск. В поезде у него поднялась температура до сорока градусов. Началась жесточайшая ангина. Машина «Скорой помощи» встречала его на вокзале в Петрозаводске.

Его повезли в больницу, но когда «Скорая» остановилась на перекрестке, Тайсто выпрыгнул из машины и убежал. Мы часто считаем такие болезни «ерундой», которая сама пройдет, но так бывает не всегда. После не долеченной ангины у Тайсто начались осложнения, и он всю дальнейшую жизнь мучился болезнью суставов. Тяжелый недуг на долгие годы приковала его к инвалидной коляске. Но он упорно продолжал работать. Отец часто говорил, что у Тайсто настоящий финский характер, несгибаемый и стойкий.

С горечью вспоминаю его последний приезд к нам в Деревянное. Было это в 1974 году летом. Мы подошли к крыльцу нашего дома, но Тайсто уже не смог поднять ногу на ступеньку, он попытался обратить это в шутку, сказав моему мужу, что он специально сделал такие крутые ступеньки, чтобы его в гости не приглашать. Посмеялись, вынесли во двор стол стали пить чай.

Перед отъездом он печально произнес: «Я завтра уезжаю, наверное, мне здесь больше не бывать».

Одно из стихотворений Тайсто Сумманена посвящено времени, проведенному в Подужемье:

Здесь даже летом ветер ледяной

Вдруг налетит с внезапностью свирепой,

И в реку Кемь глядятся баньки слепо,

Подернутые прелью вековой.

Тут радуга развесит кружева

Над бешеным порогом

В день погожий,

И тихий остров все никак не может

Реки запомнить быстрые слова.

Знаком и дорог этот берег мне,

Пусть много здесь тяжелого я вынес:

Тут голодал,

Тут повзрослел и вырос

На той большой безжалостной войне.

После войны деревенька Подужемье исчезла. Она была затоплена, но осталась жить в стихах Тайсто Сумманена. Там где стояла эта живописная деревня, теперь гудят турбины Путкинской ГЭС.

Элли Стенберг

Работала я тогда в Промкомбинате. Однажды утром прихожу на работу, а меня вызывает наш директор и очень взволнованно говорит: «Раиса Андреевна, иди и сообщи отцу, что к вам едет из Финляндии высокопоставленная гостья, представитель правительства. Если нужны продукты или еще что-нибудь сходи в райпо, там дадут все что нужно, я позвоню, распоряжусь. Иди домой, сегодня тебе работать не надо».

Я пришла домой расстроенная. Не были мы готовы встречать таких высоких гостей. Оба дома были еще не достроены. Рассказала обо всем отцу.

Он спрашивает: «А как фамилия гостьи?».

Я назвала: «Элли Стенберг, член парламента Финляндии, так мне сказали».

Он сел на стул и говорит: «Не надо, Рая, переживать. Она приедет не углы наши смотреть, и не то, как мы живем. Элли просто повидаться хочет. Лучшие годы жизни мы провели вместе».

Нам сообщили, что Элли Стенберг должна приехать к обеду. Папа сварил по нашей давней традиции кофе. Мы вышли на улицу ее встречать.

А у нас в поселке в это время начали ремонтировать дорогу. Укладывали рядом с нашим домом горячий асфальт, он еще до конца не остыл.

Подкатили к нашему дому две шикарные иномарки с дипломатическими номерами. Выходя из машины, Элли наступила на горячий асфальт, и каблук туфли провалился и застрял в вязкой массе. Беленькие туфельки, конечно, были испорчены.

Я хорошо запомнила, что Элли совсем не расстроилась, а вытащила ногу из застрявшей туфли, сняла и другую и сказала, улыбаясь: «Придется идти босиком, как в детстве».

Все дружно расхохотались. Мы принесли ей домашние тапки и все вместе отправились в дом.

«Давай сюда туфли, я отчищу каблук», – предложил отец.

Элли ответила: «Не переживай, у меня есть еще одна пара туфель с собой».

Посидели, душевно поговорили, кофе попили. Элли, наверное, всего пару часов с нами провела. Ее время было расписано по минутам. Одна машина все это время у нашего дома стояла, ждала ее.

В поездке Элли сопровождала переводчица Анна Федорова. Элли сказала ей: «Мы все хорошо говорим по фински, поэтому, ты Анна, пока свободна, отдохни, посиди в машине. Мы хотим побыть в своей компании».

А дело было вот в чем. Анин муж был арестован в 1937 году, как многие тогда. Анна приняла решение после ареста мужа вступить в партию. За себя испугалась и хотела подстраховаться или действительно искренне желала стать членом КПСС, не знаю, но ей поставили условие: в партию ты сможешь вступить, если публично откажешься от своего мужа – врага народа. На чаше моральных весов стояли членство в партии или муж. Чудовищный выбор. Анна отказалась от мужа. Федоров был хорошо знаком с мамой и отцом, они считали его глубоко порядочным человеком. Все, кто знал эту историю, Анну игнорировали.

Элли родилась в Тампере. В юности работала модисткой и специалистом по обработке меха, в 1918 году вступила в Коммунистическую партию Финляндии. В 1924-м уехала из Суоми в Ленинград и поступила в Коммунистический университет национальных меньшинств Запада, где познакомилась с отцом и мамой. После окончания университета в 1929-1930 годах работала учителем в Гатчине Ленинградской области. После возвращения в Финляндию, Элли была арестована, осуждена на шесть лет по политической статье и заключена в тюрьму. После освобождения из тюрьмы вернулась к прежней профессии. В 1939 году снова была арестована, в заключении провела еще пять лет.

Первый раз Элли Стенберг была избрана в парламент Финляндии в 1945 году. В Парламенте представляла Демократический Союз народов Финляндии с 1945 по 1965 годы. Выдвигалась кандидатом на пост президента Финляндии на выборах в 1950, 1956 и 1962 годах. Элли всю свою жизнь посвятила работе, семьей не обзавелась. Не было у нее ни мужа, ни детей.

Когда Элли впервые приехала из Суоми в Петрозаводск с официальным визитом, на встрече с первым секретарем райкома партии ее спросили: «Что бы вы хотели увидеть в Карелии?».

Элли ответила: «У меня есть сокровенная мечта – найти семью моего старого университетского друга Андрея Андреевича Пало».

А ей говорят: «Что может быть проще и искать не надо, они тут рядом в селе Деревянное в двадцати пяти километрах от Петрозаводска живут».

Я никогда не видела своих родителей такими счастливыми, как во время этой встречи. Они много смеялись, вспоминая студенческие годы, шутили, как будто скинули лет по тридцать каждый.

Было такое время в их не богатом студенчестве, когда им приходилось жить в одной маленькой комнате и втроем, и вчетвером. Там помещалась только огромная кровать, сконструированная и сделанная моим дедом. Складная кровать была шириной два метра и длиной два метра, днем она складывалась, превращаясь в тумбу.

Элли спросила маму и отца: «Где та замечательная кровать, на которой мы спали поперек, и помещалось там иногда по три-четыре человека?».

«Все наши вещи и мебель остались в Подужемье, пришлось все бросить, когда нас отправили в эвакуацию в Архангельскую область», – ответила мама.

Элли вспоминала: «Никакие похотливые мысли нас не посещали, мы были просто друзьями. Все были студентами, да еще подрабатывали, чтобы с голоду не умереть, уставали страшно, не до глупостей нам было, спали вповалку крепким праведным сном».

Когда пришло время расстаться, Элли с грустью произнесла: «Ну что эти два часа, я бы хотела у вас отдохнуть подольше в отпуске. Пригласите меня в гости хотя бы на месяц».

Договорились они с отцом, что Элли приедет к нам в отпуск с сестрой. Сестра у нее была инвалид, и Элли отпуск всегда проводила вместе с ней.

Отец начал хлопотать, чтобы получить разрешение на вызов. Приехал к нам Иван Михайлович Петров, он в те годы руководил Государственной публичной библиотекой КАССР. Как член коллегии Министерства культуры, Петров участвовал в работе заседаний районных Советов народных депутатов и пленумов районных комитетов партии, был членом Президиума Обкома профсоюзов работников культуры, членом правления Карельского республиканского общества «Знание» и членом методических советов Министерства внутренних дел республики и Дома политпросвещения Карельского Обкома КПСС.

Он сказал: «Конечно, мы ничего не имеем против, визита к вам Элли Стенберг, но вы же понимаете, какого высокого статуса этот человек в Финляндии. Она привыкла в других условиях жить, тем более, что она хочет приехать не меньше, чем недели на две».

Отец ответил: «Это ее просьба, ее желание. Если Элли устраивает такая скромная жизнь, как у нас, то я ничего против не имею. Если она хочет, то пусть приезжает, а уж как мы живем, так и живем».

«Ну, вы все же подготовьтесь, как следует», – сказал Иван Петров и уехал.

Отец сказал нам: «Придется какой-то комфорт создавать нашим гостям».

Мы с Казимиром уже жили в нашем новом доме. Но мы приняли общее решение наш дом уступить гостям, а самим временно пожить всем вместе в отцовском.

Мы в нашем доме все покрасили, привели в порядок, купили кое-что из мебели, обои поклеили.

Иван Михайлович приехал посмотреть, как мы подготовились и говорит: «В таком доме я и сам бы пожил».

Значит, ему понравилось. Конечно, это был совершенно новый дом, недавно построенный. Только обои, поклеенные нами для гостей, отвалились, потому, что лес, из которого мы дом построили, был сырой. Нам пришлось снова все ободрать и приклеить новые обои. Они правда тоже простояли недолго всего два или три месяца.

Я понимала, что отцу и маме очень хотелось, чтобы Элли к нам приехала. От первой встречи осталось такое яркое впечатление, необыкновенно теплое и искреннее, они общались как родные. Я никогда не видела, чтобы родители были так счастливы и довольны.

Элли нам всем подарки привезла, футболки, водолазки, еще что-то из модных тогда вещей. Сама Элли «вещизмом» не страдала, у нее другие жизненные ценности были в приоритете – духовные, идейные.

Она как-то открыла свой шкаф, а там всего три костюма висело на вешалках. На одно платье была накинута красивая безрукавка из ажурного вологодского кружева.

Элли сказала: «Это моя парадная одежда, я ездила в Вологду, была на экскурсии на фабрике, где плетут вологодские кружева и мне там подарили этот жилет».

Мы готовили простую пищу, никаких деликатесов и кулинарных изысков у нас не водилось. Тогда треска была в продаже, картошка своя, квашеная капуста, соленые грибы. Никогда на стол не ставились бутылки, веселье алкоголем не подогревали. Но застолья проходили всегда шумно и весело. Каждый день приносил радость, как будто только что встретились. Плохое не ворошили, вспоминали светлые радостные моменты жизни.

Отдых у нас в Деревянном Элли очень понравился. Она приезжала к нам еще несколько раз. К сожалению тогда так часто не фотографировались, как теперь, поэтому ее фотографий сохранилось не много.

Перед отъездом Элли поблагодарила Ивана Михайловича Петрова за свой отдых у нас: «Мы так хорошо не отдыхали еще никогда», – сказала она.

Элли заметила, как отец трепетно жарил зерна кофе, молол их на кофемолке, варил кофе. Восхитительный аромат шел по всему дому. Отец знал в этом деле толк. Он любил кофе варить, пить его и угощать им гостей. Если, конечно, это был настоящий кофе.

Путь к нему в жизни отца был длинным, слишком долго он был лишен этого удовольствия. В ссылке в Сибири не было кофе, отец пытался жарить хлеб, какие-то корешки, чтобы хоть как-то компенсировать его отсутствие, но это, конечно, было невозможно.

Мы заказывали зерновой кофе знакомым, иногда его привозили из Москвы, иногда из Ленинграда с оказией. По тридцать девять рублей кофе горохом отдавал, а по сорок пять – вот тот был настоящий кофе.

Какое бы ни было трудное время, мы всегда два раза в день пили кофе. Это был семейный ритуал. Отец сделал специальную жаровню с длинной ручкой, тогда в шестидесятые годы еще зеленый зерновой кофе продавался, его надо было жарить.

К нам домой даже приезжала съемочная группа с телевидения, из редакции финского национального вещания, и отец показывал, как надо правильно жарить и варить кофе. Целая передача об этом прошла по телевизору.