Сестры Кавалеровы

– Если сейчас выключится электричество – я свечи зажгу. У нас есть.

– Вот как? А давайте…! – загорелся Александр.

Ну, вот и началось…

– Саша, если вы так не любите городскую цивилизацию – изящно уклонилась я, – может быть, перебраться в деревню, на природу?

– Нет!!! – отреагировал Александр с пугающей страстностью. – Это будет бегство от жизни, от борьбы! Когда-то, в молодости, я хотел уйти от цивилизации – в тайгу, чем дальше, тем лучше. Пытался собрать команду единомышленников, искал людей, старался в них разобраться. К счастью, не удалось.

– Почему? И почему – к счастью?

– Почему не удалось? Вовремя разобрался. Слаб человек, Надя. Те, кто на каждом углу рассказывал о своей любви к природе и свободе, оказались обыкновенными болтунами, сиречь трепачами. Поговорить на эти темы, потусоваться, чаю или водки попить в хорошей компании… Поплакаться в жилетку… Настроить планов… А как до дела доходит, так в кусты. И бывшая моя – в первых рядах…

Ах, вот оно что. Ну, так я её понимаю. Выдерживать идеологически зацикленного мужа – это нелегко. Но когда он свою идеологию начинает в жизнь проводить…! Недаром я всегда преклонялась перед жизненным подвигом Надежды Константиновны Крупской.

– …Вы не представляете, Надя, что творится вокруг. Нас, свободных и самостоятельно мыслящих людей, просто уничтожают физически. И если сбежать куда-нибудь в дебри Хабаровского края, то рано или поздно придут и туда. У меня недавно заболела мама…

– В Хабаровском крае? – съязвила я (довольно бестактно, но Александр, к счастью, не понял).

– Нет, в Москве. Пошли мы с ней в больницу. Погоняли нас по анализам и прочим диагностикам, навыписывали таблеток – толку никакого. Спрашиваю, почему не помогает, мне в ответ: «Вашей маме сколько лет? Девятый десяток? Так чего же вы хотите?» Вот так относится к старикам советская медицина.

Я хотела было сказать, что советская медицина в муках испустила дух лет двадцать назад, но промолчала. Какая бы ни была у него идеология, но речь идет о маме. Это горе, и горе особое – ждать неизбежного, бодро уверяя старого человека, что он будет жить вечно.

– …Стариков просто истребляют, а дети? Посмотрите, кого рожают наши женщины. Половина – уроды, через одного – дебилы, пятьдесят процентов – больные и недоразвитые!

Половина? Через одного? Зарапортовался мужик…

– И ведь никто ничего не делает! Никто, похоже, не хочет иметь здоровых и умных детей. Наверное, боятся, что они вырастут и родителей своих того-с с парохода современности!

Эге, да дело зашло далеко. Хотя как посмотреть. Преувеличивает, конечно, может быть, просто у наших детей другие проблемы. От нас, помнится, родители тоже были не в восторге. От Вики, кстати, мой папочка до сих пор просто в депрессии. Так что если отбросить излишние эмоции…

– Ну хорошо, а есть какие-то способы? Что-то можно сделать?

– Конечно, можно! И способы есть, и узнать каждый желающий об этом может. Но – не хотят! Гораздо приятнее и легче стонать и жаловаться на весь мир. Конечно, система будет всячески мешать появлению мыслящих людей, и надо понимать, что впереди – борьба. Но жизнь вообще не для слабаков! Вы согласны со мной, Надя?

– М-м… в какой-то степени…

– Совершенно верно! Я прекрасно вас понимаю. Борьба – не женское дело, для этого в природе есть мужчины. И долг настоящего мужчины – оградить свою женщину от бед и проблем.

Александр встал, подошел к окну. Пробормотал: «Красиво тут у вас…», поправил штору движением резидента, провалившего явку, и повернулся ко мне.

– Надя, спасибо вам огромное за чудесный вечер. Нечасто выдается такое – тишина, покой, красота. Буду прощаться, время уже позднее.

– Приходите к нам ещё, Саша, – сказала я почти искренне.

В дверях Александр обернулся. Я протянула руку, он аккуратно поднес её к губам, не сводя с меня глаз.

– Спасибо вам, Надя…

Когда за ним закрылась дверь, я долго не могла понять, что я испытываю: сожаление или облегчение?

Пришёл отец. Одобрительно улыбнулся, бросив взгляд на натюрморт на столе, но ничего не сказал.

Накормила отца. Позвонила Антону, сквозь рёв музыки поняла, что он в клубе с друзьями, посуда подождет до завтра, спать, спать! Но что-то не засыпалось. Как-никак сегодня у меня в жизни впервые за последние лет десять было что-то новое…

Мужчина ухаживает за женщиной – на этом ведь и держится род людской, и только для меня это запредельное событие. Как будто я – исключение какое-то. Эта сторона жизни определённо прошла мимо меня. Ну почему??? Сколько себя помню, всегда делала то, что надо – начиная с первого класса училась, училась и училась. Серебряная медаль, красный диплом… Такой многообещающий старт – и такой невзрачный результат.

Да о чём это я? У меня всё классно! Всякие болезни моего Антошку обошли стороной, меня, слава богу, тоже. Квартира есть, зарабатываю неплохо – нам хватает. Плохие компании, наркотики – чур меня, чур! Антошка даже не курит! Учится хорошо! Ценить надо, у многих всё не так благополучно. А то ведь судьба и отнять может это благополучие. За неблагодарность.

Я осознала, до чего у меня всё замечательно, и почувствовала себя в полном шоколаде. Правда, шоколад оказался горьким. Я же не хочу ничего необыкновенного вроде замуж за олигарха, Нобелевской премии, славы кинозвезды. У меня нет обыкновенного женского счастья. А если внимательно и трезво посмотреть прямо перед собой, скоро не будет многого из того, что есть. Впереди ждут одни потери. Они уже здесь, столпились на лестничной площадке, докуривают последние сигареты и посматривают на часы. Вот-вот позвонят в дверь, и попробуй не открой…

Всё началось с того, что пресловутое счастье в личной жизни вскоре после свадьбы оказалось мало похожим на счастье, как я его себе представляла. А после рождения Антошки оно и вовсе полиняло и выцвело. И однажды я просто не обнаружила его дома. Оставалось только взять ребёнка и уйти – благо было куда. Отец был даже рад, а мама глубоко мне сочувствовала. Жизнь разведённой женщины представлялась ей безрадостной и бесперспективной. Как будто жизнь замужней лучше…

Я, конечно, переживала. Слёз пролила целое ведро. Однако со временем поняла, что не стоил мой бывший этого ведра – и чайной ложки не стоил. И вот когда я это поняла, жизнь моя пошла ровно и хорошо.

Антошка маленький был такой славный. Как он морской бой устраивал в ванной. Как мы смеялись, читая «Старика Хоттабыча». Как он клал возле своей постели игрушечное ружьё – «против привидений». В школе всё плохое к нему как-то не приставало. И наше будущее казалось светлым и спокойным несмотря на то, что в стране одно за другим пошли потрясения разной силы. Антон закончил школу уже не просто в другой стране, а даже в другом мире. Он – человек другой цивилизации, человек будущего, каким бы оно не оказалось. У него другие интересы. Хранятся они в основном в компьютере. Перед сном он проверяет почту. Проснувшись утром, он снова проверяет почту. Придя из института, он включает компьютер и залезает в «аську». С кем он там общается – тайна, покрытая мраком. А вечером наступает очередь последней версии «Квейка». На весь дом гремят взрывы, с жуткими воплями дохнут монстры. Вот и вся видимая часть его жизни…

А я – человек советского прошлого. Конечно, стараюсь не отстать «навсегда», но компьютер, Интернет – для меня всего-навсего инструмент. Необходим на работе и полезен в жизни. А для Антошки это среда обитания. Там проходит вся его жизнь, совершенно от меня скрытая. В общем, сын мой, наверное, хороший парень, но мне об этом ничего не известно. Ему просто не о чем со мной говорить. Вот закончит институт, пойдёт работать – и я буду совсем ему не нужна. Разве что для домашнего хозяйства. Ведь обед на столе не создашь щелчком мыши. И чистая рубашка в шкафу таким простым и приятным способом не появится…

Молчаливая прислуга – вот моё будущее во всей красе, пока возраст и здоровье позволят. А что потом – представлять себе не хочется. Маме здоровье отказало рано, как-то сразу и насовсем. Сколько мне осталось до этого возраста? Лет десять примерно. Так жалко стало маму и себя, и слезы сами собой полились, как в детстве. И Вику стало жалко, и Женьку, и Антошку, и Мишку, и Кирюшку… Один мальчик как-то сказал: «Мне жалко всех людей, потому что они умрут».

И тут ко мне на одеяло бесшумной, хотя довольно увесистой тенью запрыгнул Тимоша, потыкался в лицо носом, замурлыкал, стал слизывать слезы язычком… Милый котик, добрая душа, спасибо тебе. Что это я, в самом деле, какие мысли себе позволяю! Прям никто не узнает, где могилка моя. Впереди ещё лет десять вполне приличной жизни, за это время много чего может произойти, вплоть до чуда какого-нибудь. Любовь, конечно, уже не для меня, поздновато-с. Романчик какой-нибудь для разнообразия ещё можно.

А вот и замок щелкнул, тихонько скрипнула дверь. Слышно, как Антошка снимает кроссовки и в одних носках пробирается в свою комнату. Всё. Отпустило и отлегло. Счастье – это когда все дома и все спят.

Когда через несколько дней позвонил Саша и предложил съездить на Кавказ «в одно чудесное место», я согласилась. Это, конечно, не значит, что я готова дать первому встречному, потому что второго встречного может и не случиться. А Саша – мужик ничего, из себя видный (даже более чем), образованный и не алкаш. Уже немало. Кроме того, мне, самостоятельной взрослой женщине, никто не указ, да и, глядишь, понравится…

Саша обещал показать всякие горные чудеса и тайны. Я так любила всё это в те времена, когда ждала от жизни многого, в основном хорошего и даже прекрасного, да и в походы ходила затем, чтобы это хорошее и прекрасное однажды встретить.

Отец поддержал идею с несколько подозрительным энтузиазмом. Антошка как-то неопределенно повёл глазами и произнёс нечто нечленораздельное. Видно, прикидывал: с одной стороны, они с дедом остаются на хозяйстве и заботиться о себе придется самим, а с другой стороны открываются широкие просторы для личной жизни. Правда, личной его жизни я никогда не препятствовала – хотя бы потому, что ничего о ней не знала. Какие-то девицы мелькали в отдалении, но до знакомства с родителями ни разу не дошло.

От сестёр я секретов не держу, но что-то не хотелось мне говорить о предстоящей поездке. Однако пришлось.

Позвонила Виктория.

– Привет, сестрица!

– Привет, сестрица…

– Как жисть молодая?

– Молодая… – хихикнула я. – Молодая, наверное, хорошо, только я уж подзабывать стала…

Посмеялись.

– Слушай, – внезапно посерьёзнела Вика, – я тут тебя подписала на одно крутое приключение. Экскурсия, называется «Москва мистическая». Представляешь, начинается у Брюсова дома ровно в полночь – и по всей Москве до утра. Пока петух не пропоёт…

Я представила себе петушиный крик над шоссе Энтузиастов – и расхохоталась. Кто там его услышит…

– Здорово. Наверное, интересно. И когда это?

– Тринадцатого. В смысле, с двенадцатого на тринадцатое. Я тебя уже вписала. Три штуки для тебя не проблема?

Однако…

– Да не проблема, только… – я замялась.

– Что – только? – казалось, Вика прочитала мои мысли. – Никак собралась куда? В сторону южную, к морю жемчужному?

– Да… то есть нет… в смысле, я пока точно не знаю…

– Никуда не уходи, – приказала сестра. – Через час буду, поговорим.

Попала я, однако…!

Виктория влетела в дверь раскрасневшаяся от жары. Тушь потекла и смазалась, косичка «под левым ухом», и вообще похожа на встрёпанного воробья.

– Ой, ужас какой! У тебя горячая вода есть? Взмокла вся, пока добралась! Ну, рассказывай!

– Что именно?

Вика с грохотом уронила в ванну эмалированный таз.

– Мужиков в доме нет гвоздь как следует забить! Я дверь не буду закрывать, а ты рассказывай!

– Нет уж, – мстительно заявила я. – Помучайся неведением, а я пока чайник поставлю.

Да подумаю, стоит ли тебе рассказывать – и сколько.

Потом мы сидели на кухне, пили чай, и Вика слово за словом клещами вытягивала из меня все подробности об Александре, его предложении, его машине и его горах.

– Ну что ж, дело хорошее, – задумчиво проговорила она под конец, – давно пора…

– Что – пора? В каком смысле – давно?

– Эх, Надька, Надька. Хоть ты и старшая, а глу-у-упая-я-я… У тебя сколько уже мужика нету? Это, знаешь ли, для здоровья вредно! Для психического в первую очередь. Так что – вперёд. Всячески приветствую и одобряю.

А пуркуа бы и не па? Что мне мешает? В конце концов, никаких обязательств это на меня не накладывает… Раз в жизни за последние лет пятнадцать я могу себе позволить… А там видно будет.

– Ой, дивитеся все на неё! Краснеет! Ура! Моя сестрёнка краснеет! – Вику почему-то это ужасно обрадовало. – Молодец! Вернешься – расскажешь, как всё там у вас было…

Моя меньшая весьма неравнодушна к интимной стороне жизни, будь то чужая или своя. Два раза была замужем, оба раза осталась ужасно недовольна, но хочется ещё. Так что за это бурное любопытство я на неё не обиделась. Мы ещё немного посплетничали, посмеялись, и она убежала.

Александр назначил отъезд на шестое и поклялся, что седьмого утром мы уже будем на месте. Пятого ко мне пришла Виктория и принесла небольшой несессер-сундучок с косметикой. Примерно с час она инструктировала меня, чем, когда и как следует пользоваться. Я поняла, что вооружена на все случаи жизни, и отныне путь мой будет усеян телами мужиков, поражённых в самое сердце…

Шестого утром прибежал Миша.

– Тёть Надя, здравствуй. Я тут тебе полезный девайс принес, – и вручил мне небольшой, но очень какой-то «навороченный» рюкзачок со множеством ремешков, застёжек и карманов с карманчиками. На всех свободных от карманов и карманчиков местах рюкзачок был прошит цветными нитками, проколот огромными булавками и увешан железными цепочками. На мой недоуменный вопрос он пояснил, ухмыляясь, что это «от горных злых духов».

– Тут в карманах кое-что полезное, спички, фонарик, компас там…

– Мишка, родной, – засмеялась я, – я же не в поход пятой категории иду! Так, по тропинкам прогуляться в лучшем случае.

– Ничего, ничего, – покровительственно сказал Мишка, – всякое бывает…

И уже в дверях, обернувшись, добавил:

– Ты, тёть Надя, не дрейфь. А в случае чего я этого козла горного… как Тузик тряпку. Так ему и скажи.

Когда он ушел, я аж всплакнула. Нет, неправа я. Кроме Тимоши, ещё по крайней мере один мужчина любит меня бескорыстно…

Виктория

Встал я нынче утром рано —

Нет Луиса Корвалана…

Вот она, вот она,

Хунта поработала!

Народное

Точно, как раз восьмого это и случилось. Вскакиваю я поутру, пока то-сё, включила телик, он там что-то бухтит про каких-то террористов, я кофеёк попиваю, и тут до меня доходит. Сначала: это уже не террористы через границу пук-пук, это настоящая война! Особенно когда на экране появились танки. А потом: там же Надька! Они там что, с ума посходили? Ей же в такие вещи попадать нельзя! Она же там пропадёт!

Хватаю я мобильник и начинаю вызывать сестрицу. «…или вне зоны обслуживания…» Звоню сменщице, падаю в ножки, ссылаюсь на ситуацию и вырываю день. Опять звоню Надежде. Тот же результат.

– Доброе утро, мам. Что-то случилось? Опа-а-а… – это сын проснулся и, выйдя на кухню, глянул в телик. – А ведь тётя Надя где-то там…

– Сообразила уже… – огрызаюсь я, судорожно тыкая в кнопочки мобильника. «…Вне зоны обслуживания…»

– Спокойно, мам. – Сна у парня уже ни в одном глазу. – Что там у них, в полный рост война? Да, похоже. Ты тёте Наде звонишь?

Отбирает у меня телефон и слушает этот дурацкий «ответ системы».

– Как думаешь, – стараясь быть спокойной, спрашиваю его, – звонить, наверное, бесполезно?

Мишка задумывается.

– Ну почему… Позванивай, конечно. Мало ли что. Я сейчас разберусь в ситуации.

Уходит к себе в комнату. Слышен звук включаемого компьютера. Я тем временем размышляю, звонить ли отцу.

Пока я размышляю, он звонит сам.

– Виктория, здравствуй. Тебе не звонила Надежда?

– Нет. Я сейчас пытаюсь до неё дозвониться…

– Ну, понятно. Толку от тебя, как… Если что-нибудь узнаешь – немедленно сообщи. До свиданья.

– Я тебя тоже очень люблю, папочка! – злобно отвечаю я умолкнувшей трубке.

Однако на душе кошки скребут.

Мишка выходит на кухню, зажигает газ и ставит сковороду.

– Война войной, – серьёзно говорит он, – а обед по расписанию. Давай-ка, мам, порубаем.

– Да не хочу я! – пытаюсь я отбиться, но сын непреклонен.

– Двух яичек тебе хватит? …теперь слушай. Там в натуре война. Эти из-за границы пригнали свою авиацию, оба самолета – и бомбят приграничные сёла. Наши уже грозятся ответить, так что всё это ненадолго, но в этом бардаке всякое может случиться. Скорее всего, пронесёт. Телефон у неё мог разрядиться, могли сеть отключить, а могли и просто вышки повалить…

– Какие ещё вышки?

Сын долго и обстоятельно объясняет мне принципы сотовой связи, я ничего не понимаю, но успокаиваюсь. Мне вообще иногда кажется, что он старше меня. Во всяком случае спокойнее и рассудительнее. Сейчас он точно лучше меня собой владеет.

– В общем, не паникуй, телефон, конечно, проверяй, но особенно не надейся. Я через своих ребят попробую что-нибудь узнать. А ты иди спокойно на работу.

Какая там работа! Конечно, никуда я не пошла. Сидела и тряслась. Потом меня осенило: позвоню-ка я Женьке. Позвонила. Конечно, та ничего не знает, кроме того, что по «Маяку» передают. Счастливые люди – сидят себе в деревне и плюют на политику…

Через полчаса Мишка выяснил, что сотовая связь накрылась на всем Кавказе. Ещё через час позвонил Женькин мужик и сказал, что через радиолюбителей (во, и от этих польза бывает!) выяснил, что там вовсю идёт война (а то я не знала), что есть погибшие, что ополчение держит оборону, а российские десантники уже вступили в бой… Интересно и важно, конечно, но где моя сестра???

Мишка тем временем звонит деду и пытается у него выяснить, в какой именно город направилась Надежда. Дед отвечает на таких повышенных тонах, что я слышу на приличном расстоянии от телефона. Но и он ничего точно не знает.

В общем, суток трое бились мы в истерике, каждый по-своему. Я – так очень даже натурально, и дома, и на работе, сын – молча дёргая сигарету за сигаретой и терзая Интернет. Он даже спутниковые снимки района боёв откуда-то скачал. Жаль, Надьки на них не разглядеть…

Утром двенадцатого позвонила Евгения.

– Меньшая, всё, успокойся. Надежда дома.

Я так и села мимо табуретки.

– Кто… откуда… почему…

– Сейчас отец звонил. Иди к ней, ей там плохо, я выезжаю и буду к ночи.

Выглядит Надежда – краше в гроб кладут. В триллере играть с таким лицом. Я её заставила выпить полстакана водки и уложила в постель, но она вылежала минут десять, встала и пошла на кухню.

– Дай сигарету.

– Ты же не куришь!

– Дай.

Она затянулась, закашлялась, бросила сигарету в раковину.

– Викуша, они же их убивали… Просто так… Я сама видела…

– Ладно, ладно. Всё уже прошло. Всё хорошо. Ты дома…

– Да не в этом дело! Ты понимаешь… Всё так начиналось хорошо. Погода замечательная. Водит Саша виртуозно. Доехали быстро, устроились у прекрасных людей… К вечеру решили на горку залезть, закат посмотреть…

Сестру помаленьку отпускало. И голос уже другой, без этой безнадёги. Мы с ней выпили ещё по рюмочке, и начала она рассказывать.

– …Примерно с час мы лезли в гору – всё выше и выше, сначала по тропинке среди садов и рощ каких-то красивых деревьев, я из всех только дуб и узнала. Потом был луг с травой по грудь, потом скалы, но несложные – даже руками помогать себе не приходилось. Пришли на маленькую полянку, окружённую скалами, вид оттуда был великолепный. И городок виден. Сначала просто так смотрели, потом Саша бинокль достал, стали улицы разглядывать. Здорово, нашла даже дом, где мы остановились. Александр утверждал, что и машину свою во дворе видит. Потом он вытащил примус, маленький такой, как банка тушёнки, сварил кофе, и мы этот кофе стали с ним попивать под ликёрчик. Хорошо было, тепло, уютно… И тут на шоссе, что к городу идёт, какие-то вспышки засверкали. А потом и в городке начало мелькать. А ещё через минуту – бабах, бабах! Раскаты такие. Я сначала ничего не поняла, а потом смотрю – Седов наше барахло быстро-быстро в рюкзак суёт. Дождались, говорит, от этих чурок. Я спрашиваю: «Чего дождались?» А он как заорёт: «Ничего не понимаешь? Война! Собирайся, уходим! Чтоб они сдохли все со своими проблемами…»

Как мы на этой тропинке шеи не переломали – до сих пор удивляюсь. Бегом до дома добежали, навстречу люди, кто в чём, с какими-то сумками, узлами, дети орут, бабы воют – ад кромешный. Какие-то мужики с автоматами, с белыми повязками на руках по улице бегут. Броневик промчался, из пулемета – тррр, и женщина упала… Вот тут мне страшно стало.

Забегаем в дом – всё настежь. Хозяин со старшим сыном – с автоматами, какие-то узлы собирают, в подвал бегом носят. В нашей комнате на косяке записка: С а ш а у х а д и т е г о р ы н а с е в и р г а р а н и ц р а с и я… Спрашиваем, что случилось – они только отмахиваются: э т и… Они их даже не называют, вот какая дружба народов… Похватали мы документы, да Седов ещё на кухню забежал и что-то из продуктов прихватил. Завёл он машину, и погнали мы. Задело меня малость, что он никого не подобрал, но это уж я потом подумала. А тогда просто страшно было. Ничего не соображала. Радовалась только – хорошо, что машина есть, часа два, и граница.

На выезде из города напоролись мы на «этих»… Два броневика, солдаты. Показывают, чтоб остановились. Седов только матюгнулся и – газу. Почти проскочили, дальше поворот был, но тут они по нам из пулемёта стрелять стали. Колёса в клочья, машина с откоса так и ухнула, до низу докатилась, только мы выскочили – как бабахнет! Пламя, дым. Я ещё, помню, подумала – как в кино. Солдаты наверху, на дороге галдят, вниз постреляли, но лезть не стали. Там какие-то трубы железные лежали, мы с ним в трубу заползли и сидели, тряслись. Потом потихоньку вылезли и вдоль дороги пошли. Смотрю, а у него чемодан. Когда успел? Идти неудобно, но он его всё равно тащит.

Нагнали на дороге старуху с мальчуганом лет шести. Бабка из местных, на вид лет сто, тащит какой-то узел. Пошли вместе. Бабка по-русски неплохо говорит, всё вспоминала, как в сорок втором году от немцев по горам уходили. Потом – как от грузин в девяностом. Потом – как в двадцатом ещё от каких-то абреков. Насыщенная, в общем, жизнь. Мальчишка – её правнук. Идёт молча, на спине пальтишко в скаточке, а на поясе кинжал, самый настоящий.

Сначала шли по дороге, но потом нас чуть не пристрелили с броневика. Нагнали и давай из автоматов палить. Пьяные, орут что-то… Еле спрятались в камнях. Потом бабуля нас по каким-то тропкам повела, шли, пока хоть что-то видно было. Ночевали на куче веток, которые мальчик с Александром нарезали. Кстати, Мишкины заначки в рюкзаке очень пригодились. Нож отличный, спички эти, которые даже мокрыми горят. Укрылись всем, что нашлось, до утра продрожали, поели, что было, да и дальше пошли.

Второй день был – кошмар в натуре. Помню какими-то клочками. Седов прётся со своим чемоданом, отстаёт, ноет, что ноги стёрты. В общем, потерял лицо. На привале прицепился ко мне – будто я виновата, что мы сюда поехали, а не на Валдай, скажем. Слово за слово, в крик, слюнями брызжет, рожа как помидор… Я тоже в истерике… И тут этот малыш встаёт между нами, вытаскивает свой мясорез и серьёзно так говорит: «Нэ смэй абижать ету женчину!!!»

В общем, исчерпали инцидент. А ещё через час вышли на другую дорогу, и не успели и километра пройти, как навстречу колонна бронетранспортеров. И флажки на броне наши, российские. УАЗик возле нас тормознул, офицеры вылезли – что, как, откуда, потом по радио с кем-то связались, и через пару часов нас попутный армейский грузовик подобрал и довёз до границы. Бабка с правнуком подались к какой-то родне, нас ещё немного подвезли солдаты, а потом на рейсовом автобусе до Ставрополя. Ну, а в Ставрополе я его на автовокзале с удовольствием потеряла.

– …М-да, – только и нашла я что сказать. – Ничего себе, отдохнула… Ну, теперь всё позади. Сейчас поспать – и к утру будешь в порядке…

– Да не могу я спать… Глаза закрою – то горы эти вижу, то женщину убитую, то Седова с его дурацким чемоданом…

И тут меня как будто шилом в задницу. Седов… Папочкина находка… Весь в талантах с ног до головы… Спрашиваю эдак небрежно:

– Седов – это его так звать? А как он выглядит-то?

– Ну, как… Ничего из себя мужик. В кудрях весь, а спереди так, пореже…

– Плешь, что ли? – уточняю я.

– Плешь не плешь, а вроде залысины.

Узнаю сестрицу. Боится обидеть даже явного гада. Знаю я этого Седова. Ещё бы не знать. Опять он здесь… Но Надьку лишний раз огорчать не будем.