скачать книгу бесплатно
Машка кивнула.
– Так, может, и мне с вами…
– Не надо. Обойдёмся, – махнула рукой Ирина. – А вот рюмашку бы… а то сил нет.
– Какую рюмашку? В милицию идём! С тобой рядом и так… хоть закусывай! – не выдержала Машка. – Паспорт твой где?
В милиции без особых проволочек проверили паспорт Ирины и на клочке бумажки написали адрес детской больницы и как туда доехать.
В больничной палате детские кроватки стояли одна к одной.
– Тесно. Но куда их деть? Вот ваш, – нянечка указала на кроватку, в которой лежал махонький свёрточек. Плотно спелёнатый, он молча смотрел голубыми глазами на худеньком старческом личике.
– Как его звать? – глотая подкативший ком, спросила Маша.
– Так… никак. Отказную мать не написала. Милиция бумагу оставила, мол, в больнице мамаша, на операции. Так что как хотите, так и называйте, – посмотрела на Ирину, поджала губы, – называйте… да пишите отказную, куда он вам? – смерила Ирину взглядом с ног до головы, – может, кто смилостивится – заберёт.
– Я…
Но нянечка не дала договорить.
– Не отдадут.
– Она мать… по документам. Ей отдадут.
С этого дня Машка всё свободное время проводила в этой палате. Научилась делать всю работу нянечки. Брата назвала Георгий – лучшего представителя мужской части населения она не знала. В комнате, где жила Машкина мать, установили детскую кроватку – тётя Люда обменяла у соседей на привезённую из интерната, списанную односпальную кровать. У них ребёнок подрос, так что к обоюдному удовольствию получилось.
– Чтоб пьяная не появлялась! – сказала, как отрезала, Машка. Пришлось и Машке перебираться к матери.
Пока Машка была в школе, за Гошей младшеньким присматривали поочерёдно тётя Люда и баба Шура. Мать пить не перестала. Но облюбовала себе стайку на задворках. Такие стайки числились за каждой квартирой ещё с тех пор, когда топили печки. Потом провели центральное отопление, и стайки теперь каждый использовал по своему усмотрению. Георгий Фёдорович обустроил себе целую мастерскую, рядом, в соседней кудахтали куры, чуть дальше хрюкали свиньи. А в одной даже мотоцикл стоял. А ту, что была закреплена за Машкиной комнатой – постепенно «добрые люди», как выразился Георгий Федорович, частично завалили всяким мусором. Вот там и веселилась в любое время суток «честная компания» Машкиной мамы. Но всё равно ночевать домой мать заявлялась регулярно. «Хорошо, хоть одна», – думала Машка.
Георгий Фёдорович ходил темнее тучи.
– Это, выходит, мы свои жилищные условия за твой счёт улучшили?
– Да что вы такое говорите? – не желала ничего менять Машка.
– Ладно, вот учебный год кончится… там видно будет, – что будет видно, он, похоже, и сам не знал. А тут Машка впервые (и это перед самым окончанием учебного года!) нахватала троек.
Как-то так незаметно сложилось, что из школы, сначала чуть позади, а потом и рядом, до самого дома шагал Протапов. Шли молча, у Машки портфель, у Протапова – рваная с одного угла папка, которой он почему-то очень гордился. И тайну эту – почему? – никому не открывал.
Вот и в тот день уже дошли до полдороги, когда он вдруг взял Машку за руку. Машка легонько дёрнула свою ладонь, но как-то не очень решительно. Так и шли почти до дома.
А дома Машку ожидал «троечный разбор», как выразился Георгий Федорович. В результате на прогулку в коляске, взятой на прокат, Гошу- младшего Машке строго -настрого возить запретили, передав эту функцию старшему из мальчишек – Серёжке. Машка в это время должна была учить уроки. Чему Серёжка не очень-то обрадовался. Ведь, считай, пропала прогулка!
– Троечница, – высунул язык, и убежал, пока не попало.
– Мне тут учительница позвонила, говорит, надо парты подремонтировать. Ну, я пришел с доброй душой, а там наша Машуня… отличилась! Эх! А потом иду домой, а самого совесть ест…
– Георгий Фёдорович, не надо… пожалуйста, не надо. Я исправлю на этой неделе, до конца четверти успею.
– Чего не надо-то?
– Про совесть…, – не в силах вытерпеть самосуд этого ставшего ей почти отцом человека. Ведь и в школе, когда надо было что-нибудь отремонтировать, учительница так и говорила:
– Артемьева, передай отцу… пусть, когда там время выкроит… – ну и дальше, что надо сделать. Машка в ответ кивала: «Передам». И отказа ни разу не было.
Машка делала уроки, когда под окно с диким криком, безжалостно громыхая коляской, подскочил Серёжка.
– Машка! Пожар! Пожар! – истошно кричал Серёжка, в коляске заливался Гоша-младший.
– Что случилось? – опередив Машу, спросила сидевшая на лавочке соседка.
– Стайки горят, – выдохнул Серёжка.
Машку, как иглой, прошило:
– Ма-ма!!! – выскочила из подъезда. – Серёжка, сиди тут, – ткнула пальцем на лавочку, – чтоб ни шагу!
Возле стаек толпились люди. Визжали свиньи, кудахтали куры. Похоже, их хозяева были на работе.
Владелец мотоцикла откатил свою технику в сторону.
– Не волнуйтесь. Я пожарных вызвал, – и вытер закопчённой тряпкой лоб
– Ага, не волнуйтесь! Свою железяку спас, а живность заживо горит! Мужики, ломайте двери! – кричал кто-то из окна.
Из-под двери Машкиной стайки полыхнул язык пламени!
– Мама! – Машка схватилась за ручку двери, рванула на себя и закричала от дикой боли, железная ручка раскалилась. Заскочила внутрь, темень, дышать нечем, огонь стену и дверь лижет. Как вытащила мать – потом сама не понимала. Кожа на обожжённой руке мгновенно надулась огромным желтым пузырём, часть которого прилипла к воротнику маминого платья. Но это всё она поняла и рассмотрела потом. А пока, как в замедленном кино, видела выползающего из их стайки мужика, весь левый бок которого полыхал ярким пламенем. Его тушили, забрасывая какими-то тряпками. И тут приехала пожарная машина. За ней скорая.
Из их стайки пожарные вытащили ещё одного человека, который выползти не успел. Обгорел сильно, так и лежал, скрючив руки, будто драться собрался.
– Боксёр, твою мать! – не высказал особого сожаления сосед, которому пришлось зарезать двух обгоревших свиней. Кивнул милиционерам:
– Местный житель, Василий…
Всем было понятно, что именно эта пьяная троица устроила пожар. Пили, курили – и вот результат.
– Нормальный мужик, шофёр, недавно мне мебель перевезти помогал. А туда же… Точно – Василий, – подтвердил Георгий Фёдорович. – Жена на работе. Уведомите?
– Уведомим, – кивнул участковый, – если раньше сама не узнает.
В скорой выяснилось: огонь с одной стороны лизнул и Машкино плечо, ухо и шею. Сгоряча не сразу почувствовала. Машке обработали руку, все остальные ожоги и велели завтра явиться на приём к участковому врачу.
– Мы явимся, обязательно явимся, – гладила её по голове тётя Люда. Плакала баба Шура, качая Гошу- младшего, жались к отцовским ногам трое мальчишек: старший – Серёжка и два близнеца, Андрюшка и Ванька.
Спать в эту ночь Машку уложили на кровать тёти Люды. Но ожоги горели и болели так, будто оставались в пламени до сих пор. Только под утро ей удалось задремать.
А на следующий день появилась девушка с фотоаппаратом. Напористая, улыбающаяся. Усадила всё семейство на лавочку возле дома, поставила впереди коляску Гоши- младшего и давай щёлкать со всех сторон. Поскольку Георгий Федорович забежал домой только перекусить и узнать, как семейство себя чувствует, все торопились. Мало ли, может в аптеку надо, да и Машуню в больницу одну не отпустишь. А куда теперь четверых пацанов?
Потом девушка-фотограф стала расспрашивать, как да что. Кивала, что-то записывала. И вдруг села на ту же лавочку:
– Машенька, так это чья семья?
– Моя, – покачивала горящую огнем руку Машка.
– А спасла кого?
– Маму, она спасла свою маму! Всё, нам в поликлинику надо, – и тётя Люда, не дожидаясь ответа, увела Машку.
Через неделю газету с фотографией принесла на урок классная руководительница. Хвалила Машку, ставила в пример, пояснив, что из огня она спасла свою маму. Не преминув упомянуть, что на фото – большая и дружная семья Маши.
Классный час был последним уроком. И когда прозвенел звонок, и все собрались расходиться по домам, к Машке подошла самая красивая девочка в классе Аллочка Цвигунова.
– А это кто? – ткнула пальцем на фото в газете туда, где рядом с Машкой сидела тётя Люда: – Бывает же такое, везёт! У тебя что, две мамы? Вторая у твоего папы про запас? Вот и пригодилась, – и как-то неприятно засмеялась.
Машка задохнулась от такого намека и обиды за себя, за тётю Люду и с размаху влепила Аллочке пощёчину.
– Ах, так! – кинулась Аллочка. Но вмешался Протапов.
– Тихо! Меж рогов хочешь? – и поднёс кулак к красивому носу Аллочки, – Не посмотрю, что девка… Усекла?
– Я буду жаловаться! Что я такого сказала? – задыхалась от невиданного унижения Аллочка.
– Не поняла, что ли? У некоторых людей, кроме мамы, близкие родственники есть, – забрал Машкин портфель, сунул под мышку свою папку: – Пошли.
Ирину Артемьеву положили в ожоговое отделение. А Маша ходила на перевязки в поликлинику. Опасались, что могут быть стянуты пальцы. А это – правая рука. В школу Маша ходила, но писать не могла. И теперь Протапов на вполне легальных основаниях носил Машкин портфель. Заходил за ней домой, вежливо со всеми здоровался, брал портфель и шёл следом. После уроков провожал назад. Но как учился раньше на двойки, иногда на тройки, так и учился.
Как-то столкнулся с Георгием Федоровичем.
– Как тебя звать – то? А то Протапов да Протапов. Имя есть?
– Есть. Димка я.
Георгий Фёдорович протянул руку:
– Дмитрий, значит… Так вот, Дмитрий, пусть на тройки, но на твёрдые. Не из милости учительской или чтобы от тебя отвязаться. Окончишь восемь классов – возьму помощником, подучу. Дело верное! Как думаешь? Потянешь? Машины всё умнее и умнее становятся. Тупому и безграмотному не справиться. Ну, если тебе интересно.
– Ну… я, конечно, не против. Но прям сразу заучусь – в классе засмеют. Да и ещё впереди седьмой и восьмой класс, – почесал макушку Димка.
– Это хорошо. Есть время наверстать. Что, боязно?
– Да ну… Пошли, что ли? – кивнул Машке.
Оказалось, что Димка просто патологически не мог заставить себя выполнять уроки. И если за письменные задания так и продолжали лететь двойки, то с устными дела обстояли куда лучше. Учителя отнесли эту перемену на благотворное влияние Маши Артемьевой. И были не далеки от истины. Выход нашли такой: по дороге в школу Машка втолковывала урок Димке, и просила повторить, как понял. Не очень действенно, но на тройки тянуло.
Тем временем окончился учебный год. И Димку Протапова отправили к бабушке в деревню. А Машуня осталась в городе. Ехать некуда, Гошу и мальчишек деть некуда, да и руку надо разрабатывать.
В этот вечер все были дома. И за тем самым деревянным столом из Машкиной комнаты, да и в той же комнате, окружив его со всех сторон, лепили пельмени.
– Вот стол-то удивляется, – смеялась тётя Люда, – такого он ещё не видел.
Гоша сидел на кровати тёти Люды, обложенный подушками, поскольку сам устойчиво держаться в сидячем положении ещё не научился. И с азартом мусолил маленькую сушку.
Когда в дверь, постучав, вошел милиционер:
– Здравствуйте, я ваш участковый – Петр Павлович Фролов, – представился вошедший милиционер.
Все так и замерли: кто с сочнем в руках, кто с мясом, тётя Люда – вежливо помахивая скалкой:
– Это самое… про… проходите.
– Ирина Андреевна Артемьева тут проживает?
– Что? Что с ней? – кинулась Машка.
– Да в том-то и дело, что ничего. Лежит себе в ожоговом отделении. А у нас уголовное дело…
– Так не она подожгла. Она не курит… а там…
– Я по другому… делу, – удивлённо осмотрелся по сторонам, – не узнать… М… да. Так вот, комната, что напротив вас, опечатана, потому как жилец арестован.
– Мы в курсе, что это он… нанёс ранение… Ирине Андреевне, – наконец положила на стол скалку тётя Люда.
– Говорит… из чувства ревности, – участковый вздохнул, поёрзал на стуле. – Тяжкие телесные повреждения… – это же, как пить дать, лет на восемь потянет. А комната, опечатанная… а вы тут… как селёдки в бочке.
– Так… мы люди небогатые, но хорошее отношение понимаем… Может, чаю? – засуетилась тётя Люда, вытирая белые от муки руки о фартук.
– Хорошо бы. Пить хочется, – выпил огромный бокал крепкого чая, кивнул Георгию Фёдоровичу, – помощь ваша нужна. Вы как?
– Если в моих силах… Маша, забери мальчишек, идите, погуляйте.
– Маша, возле подъезда, слышь, темень, далеко не уходите, – заволновалась тётя Люда.
Проводив взглядом ребятню, заговорил.
– В аварию попал на своём «Жигулёнке», в деревню к тёще ездил…
– Ну это беда не беда, – улыбнулся Георгий Фёдорович. – Руки при мне… но, вот запчасти… надо посмотреть… если покупать…
– Вы посмотрите, что надо, потом придёте в магазин запчастей… э… на Щорса который, там всё… оплачено, – покашлял в кулак.
– Уф! – выдохнул Георгий Федорович. – А машина-то где?
Не прошло и месяца, как зелёный «Жигулёнок» девятьсот лохматого года блистал на солнышке гладкими боками, как новенький эмалированный чайник. А тётя Люда мыла окно в комнате, напротив. И всё бы хорошо, но шансы Машкиной мамы таяли… Врачи и так удивлялись, что её сердце ещё билось. А оно билось. И Машка по вечерам украдкой просила бога, глядя на луку (икон-то в доме не было, так куда ещё?), чтобы мама жива осталась.
Глава 3.
