скачать книгу бесплатно
Да только не у всех такой выбор оказывался удачным. Бывало, пригретые женщинами мужики воровали, и никаким коромыслом стремление к пьянству и лени переломить не удавалось. Бегали за самогонкой в соседнюю деревню, семь верст до небес, и всё лесом. В прямом смысле – лесом, поскольку ближе намного, просёлок-то петлял битых три десятка километров до той деревни. Выгоняли одного гуляку, меняли на новенького забулдыгу. В общем, происходил естественный отбор. Жизнь в деревне кипела. Однако виновником самого крутого скандала оказался Александр Дмитриевич Протапов.
Димка с небольшим чемоданчиком месил дорожную грязь, добираясь до родительского дома. И уже протянул руку к калитке, когда та сама открылась.
– Ждут, – радостно ёкнуло Димкино сердце. Прямо перед ним стоял отец с перекинутыми через плечо связанными рыбацкими сапогами – броднями.
– На… на рыбалку, что ли? – растерялся Димка. Но увидел в руках отца их старый дорожный чемодан: – С чемоданом?
Отец бросил чемодан, сапоги, схватил Димку за рукав и быстренько втащил в ограду.
– Мать твоя чудит! Понимаешь! Приревновала, понимаешь? Иди, говорит, туда, где ночевал. А я ночевал в коровнике, понимаешь!?
– С ума сойти! Вам сколько лет? Какая ревность? В деревне одни… бабушки: баба Наташа, баба Аня, баба… тьфу!
– Э… Вот, смотри сынок, до чего твой отец докатился!
– Мама, это вместо «Здравствуй, сынок!»?
Баба Агафья сидела на завалинке с полотенцем на голове.
– С пяти утра как взялись, так и вот… смотри, внучок на родителей!
– Бабуси! Эти бабуси по три мужика за неделю меняют! Работника выбирают! Видела я эти их «выборы»!
– Мать! Прикуси язык, понимаешь? Ты чего это при ребёнке несёшь!?
– И где это ты ребёнка видишь? Димка уже на полголовы выше тебя!
Надо было перво-наперво родителей в дом вернуть, чтобы любопытные соседки уши не грели, да потом не судачили про них.
Оказалось, корова, действительно, должна была отелиться. И молоденькая ветеринарка, приехавшая по вызову, хоть в теории и знала, что надо делать, а на практике к корове подойти опасалась. Вот за батей Оксана и отправила посыльного. Вернулся батя под утро. И всё бы ничего, но, когда брюки снимал, из кармана тюбик губной помады выпал. Вот из-за него и разгорелся сыр- бор.
– Так, может, эта Оксана специально бате эту помаду подложила, чтобы вас рассорить? – предположил Димка.
– А мне всё едино, кто у него… по брюкам шарился, Оксана или ветеринарша! Не сама же помада в карман запрыгнула?! – всё больше распалялась Алёна Фроловна.
– Постыдилась бы, понимаешь? – и Димка уловил в голосе отца нотки, не предвещавшие ничего хорошего. А мать будто и не слышала ничего.
– Это мне постыдиться? Мне? – и встала напротив мужа.
– Батя! – только и успел крикнуть Димка. Оплеуха Алёне Фроловне прилетела крепкая, так что она в сторону отлетела.
– Ну теперь, выходит, мне! – и, подхватив сапоги и чемодан, хлопнул дверью.
– Эх, дура ты, дура! Огород не вскопали, картошку не посадили, порожек в доме не подновили… Это у вас в городе мужики строем на завод идут, а тут… только те, что на дороге валяются, ползут! – чуть не плакала бабушка Агафья.
Однако Димке деваться было некуда. У него направление в хозяйство «Солдаткина». В общем-то Димка считал, что мать перегнула палку. И особенно на помаде не зацикливался, а уж тем более подумать, что батя поселится в доме Оксаны Агаповны, – такое даже в голову не приходило.
Но батя поселился. На немой вопрос Димки пояснил:
– Ничего такого. Комнату снял.
Днём на тракторе, вечером – дома, без отца оказалось тяжеловато. Жизнь в деревне, действительно, сильно отличалась от городской.
Не прошло и месяца Александр Дмитриевич купил за символическую плату у сельсовета небольшой домишко с ещё крепкими бревенчатыми стенами, но без оконных рам и дверей. И всё свободное время стучал там топором. Димка тоже не отлынивал. И только Алёна Фроловна обиженно поджимала губы.
– Свой дом хоть по брёвнышку раскатись, а он взялся чужую развалюху обустраивать!
Когда у Димки закончилась практика, и он собрался возвращаться в училище, родители так и жили – каждый сам по себе.
Следующий год пролетел и для Димки, и для Машки, как один день. В один из таких дней в дверь как-то неуверенно постучала и, смущенно улыбаясь, вошла баба Шура.
– А ко мне сын приехал… Говорит, собирайся, со мной поедешь.
– Хороший он у тебя, – вздохнула тётя Люда. – Скучать по тебе будем.
– Так что, советуешь ехать? – а в голосе и надежда, и радость, – Еду! Еду! – это, мол, так, похвастаться. Тётя Люда только руками развела.
– Ты, если что… возвращайся… Ну, и за Тузика не переживай. Не обидим.
– Так ить комната у меня тут… На-ка вот, – протянула тёте Люде ключ на верёвочке, – запасной, от комнаты. Присматривай тут…
В этот же день, после обеда, возле подъезда остановилось такси. И баба Шура, прихрамывая, вышла вслед за сыном. Остановилась у крыльца, оглянулась. Мальчишки ещё из школы не вернулись, Машуню тётя Люда в булочную отправила (хлеба такой семье в день три булки надо), Георгий Фёдорович- на работе, и тётя Люда одна, прикрыв ладошкой рот и часто-часто моргая, стояла чуть в стороне. А закрытый в комнате тёти Люды Тузик скулил и скрёб закрытую дверь. Его взял под свою опеку Гоша- младший.
Писем от бабы Шуры не приходило. Да оно и понятно. Неграмотная она.
– Но сын-то писать умеет! – возмутился Серёжка.
– Мы же им не родня. Вот и не считает нужным, – попыталась объяснить тётя Люда.
– Баба Шура могла бы попросить его…
– И напишет… «живу хорошо, чего и вам желаю…» – фыркнул Андрюшка.
Зима сменилась весенней оттепелью, распустились молодые листики на деревьях. Подошёл срок призыва в армию. И вот уже на призывном пункте гремит марш «Прощание славянки». Димка со своим другим- фокусником Сашкой Орефьевым были вполне довольны судьбой. Их желание в военкомате учли и направили в одну танковую часть.
Оля-Мышка поступила в медицинское училище. Говорила, что институт ей не осилить, а училище – в самый раз. Сашка мечтал стать профессиональным военным, и Мышка резонно считала, что, где бы Сашка ни служил, медицинская сестра в любой воинской части себе работу найдёт.
Машка перевелась в другую школу, та, в которой она училась, была восьмилеткой. И теперь Машке предстоял девятый, десятый класс и потом – поступление в институт.
И вроде бы такие радужные планы, а сердце у Машки сжималось от почти физической боли. И слёзы не унять.
– Маш, ну, Маш? От людей неудобно, – стеснялся столь очевидного проявления чувств Димка.
– Да ладно уж, поцелуйтесь! – смахнула слезу тётя Люда.
Димка неуклюже ткнулся в Машкино лицо губами и подошёл к своим родителям, которые даже на проводы сына умудрись приехать поврозь.
Поезд тронулся, Машка судорожно всматривалась в окна вагона, в который вошёл Димка. Но слёзы застилали глаза, и лица расплывались. Разглядеть Димку среди множества прилипших к окнам лиц она не смогла.
Глава 5.
Боль щенячья
Письма от Димки приходили, как по графику: в неделю одно письмо. И мало чем отличались одно от другого. Что жив, здоров, привет Георгию Фёдоровичу и тёте Люде. Ещё Димка очень гордился, что его и Сашку Фокусника отобрали в танковое училище. И Димка считал, это – благодаря их профессии трактористов. В одном из писем была вложена фотография, где Димка и Сашка с двух сторон обнимали берёзку и были лысые, как новобранцы. На вопрос, с чего бы, Димка честно написал, что было дело, старослужащие велели сотворить Сашке фокус, метнуться туда, не знаю куда, и принести пару «пузырей» водки. Ну, они «метнулись» вместе. После чего попали на «губу», где их и побрили. А трое старослужащих попали в сан часть, где их покрасили… зелёнкой.
Машка и тётя Люда ужаснулись: так и до тюрьмы недалеко!
Но Георгий Фёдорович, пролив свет на некоторые особенности армейского быта, попросил у Машки разрешение дописать строчку в письме. И дописал: «Одобряю!».
А однажды Димка написал, что очень скучает… по Машкиной ухе.
– Так, Маша, намёк понимаешь? – засуетилась тётя Люда. – Собираем посылку.
В ответ Димка, конечно, написал «спасибо», но просил больше посылок не отправлять. Писал, что скучает именно по Машиной ухе! А так каждый месяц получает посылку от родителей и понимает, что собирают её бабушка Агафья и мама, а вот отправляет, наверняка, отец. Ведь почты в Солдаткиной нет, а добраться до соседнего села бате способнее. И поэтому Димка надеется, что родители наконец-то помирятся. А в этот месяц он получил сразу две посылки: от родителей и от Маши, другие ребята и по одной не получают, отчего он себя куркулём чувствует. Машка только посмеялась: «Димка – куркуль?» Однако одностороннее решение Димки стать военным, как Сашка, Машку совсем не обрадовало. И не потому, что Машка не хотела жить в военном городке, она просто пока ещё не знала, что это такое.
– Тётя Люда, ну как так? Я что, собачка? Куда хозяин – туда и я без вопросов? Он же ничего не спросил, ничего мне не сказал…
– Маша, это же его специальность… Город, оно, конечно… но какие танки… в городе? – как-то неуверенно вздохнула тётя Люда.
– А мединститут? Там шесть лет учиться. Я? Как же я?
У Сашки с Мышкой давно всё было на пять раз оговорено. Он всегда мечтал стать военным. И они прикидывали: в медучилище Мышке учиться три года, а Сашке в танковом – четыре, значит, Мышка как-нибудь на каникулах приедет к Сашке, и они отпразднуют свадьбу. Вопрос был только в выборе каникул. И тогда уж точно по окончании ей дадут направление по месту службы мужа.
– Будто я чемодан какой! – кольнуло Машку воспоминание из детства, – куда хочет, туда тащит. Это же только у чемодана спрашивать не надо! А я? Как же я! – давняя детская боль и теперешняя обида за такое отношение жгли её душу. И этот проклятый чемодан без ручки крутился и крутился в её сознании.
Машка к этому времени уже сходила на день открытых дверей в мединститут и определённые опасения после экскурсии в морг имела.
– Может, в какой другой, на заочное? Например, в педагогический. Вон у тебя какой опыт – кивала на четвёрку мальчишек тётя Люда. – На заочном-то и Димкины танки не помеха.
Весь этот год не прошёл, пролетел для Машки, как один день. Поступать в мединститут она всё-таки решилась. А как узнала, какой конкурс, то даже на каток теперь ходила только по выходным. Остальные вечера сидела над учебниками. Но Ваньке и Андрюшке повезло. Тётя Люда доверила Серёжке сопровождать младших братьев на каток. Несчастный Гошка каждый раз провожал их со слезами. Но что поделаешь, когда такого маленького размера ботинок с коньками напрокат не выдают? И Гоша с нетерпением ждал, когда «лапа подрастёт».
А весной Димка написал, что летом в отпуск приехать не получится, потому что училище передислоцируется в летние лагеря. И вернутся солдатики только к сентябрю.
Тётя Люда штопала пятки толстых, вязанных бабой Шурой для мальчишек носков. Она послюнила палец, поправила кончик толстой шерстяной нитки, наконец, попала во внушительное игольное ушко:
– Куда иголка, туда и нитка, – разгладила заштопанный носок, вздохнула: – Вот так. Летние лагеря – это же поля да перелески. А, значит, деревеньки и деревенские девушки. А они, – взялась за очередной носок тётя Люда, – кровь с молоком! Ты, Машуня, гляди, кабы там какая местная красавица твоего Димку… к рукам ни прибрала.
– Ну что вы, тётя Люда? Он же не носок, чтобы к рукам его прибирать! – не очень уверенно отмахнулась Машка.
Однако Ольга с Сашкой планировали в это лето пожениться, а Машка с Димкой должны свидетелями быть. Но при таком раскладе – какая свадьба, куда поедешь? И чтоб лето зря не пропадало, обе девушки устроились, хоть и временно, в стационар санитарками.
– Ничегошеньки тут не изменилось, – вздохнула вслух Машуня, осматриваясь в том самом приёмном покое, куда она с тётей Людой приносила передачи маме. – Только тогда мама была жива. Тут… почти рядом в палате лежала.
– Вы о чём? – из окошка выглянула дежурная медсестра.
– Да так я… сама с собой… – и часто-часто заморгала, чтобы скрыть навернувшиеся слёзы. Медсестра захлопнула створку окошка для передач больным. А Машка всё стояла, не в силах шевельнуться, будто во временную дыру провалилась, и мама, вот она, рядом, Машка даже рукой потянулась. И пахло мамой, так, как в том далёком детстве, когда она жила у бабушки в деревне, а мама приезжала иногда… ненадолго и спала с Машкой на одной кровати.
– Пусть бы мама жила, как хотела, как могла… лишь бы жила, – шептала и плакала Машка, кое-как открывая тугую больничную дверь.
И начались рабочие будни. Ольга пошла в хирургию.
– Вряд ли в воинских частях грипп и понос лечить придётся. Так что хирургия в самый раз, – пояснила своё решение Ольга.
Машка устроилась санитаркой в реанимационное отделение, потому что считала, что этот участок медицины самый сложный и, как думала Машка, самый интересный. Ведь не так-то просто удержать человека на самом краю или, вообще, вытащить с… того света. И вспоминала дежурного врача, который спас в ту страшную ночь её маму. Но будни, они и есть будни. И для Машки они начались с мытья полов. А уже на следующий день пришлось организовывать «утку» для крупной женщины. Подниматься ей категорически не разрешалось, а законы природы даже главврач отменить не мог.
– Ну, ты молодец! – похвалила работающая в этом отделении не первый год медсестра Анна Ивановна, в просторечии Анванна. – Тут до тебя одна красотуля прискакала в коротеньком халатике, осмотрелась и устроилась в ординаторской у телефона: «Ах, я в реанимации пашу… ах, я в реанимации!». Тьфу, дура. Дошло дело до гигиенических процедур – до желудочных колик рвотой исходила.
– А почему Вас так странно называют – Анванна?
– Так скорее получается, – пожала та плечами. – Ты -то как себя… чувствуешь?
– Да вроде ничего особенного…, – нет, Машка не рисовалась, она, действительно, ничего особенного в подобных процедурах не видела. Первыми её уроками гигиены человеческого тела были Гошины «детские неожиданности». Боясь, что слабенький Гошка подхватит какую-нибудь инфекцию, или там какая-нибудь опрелость возникнет, она его пелёнки не просто стирала, она их каждый раз, как говорила баба Шура, «прожаривала утюгом».
Но пиковая для Машки ситуация всё-таки возникла буквально через пару дней после начала её трудовой деятельности.
– Пошли катетер Фолея покажу, как ставить. А то, пока тебя всему в нашей профессии не обучу, отпуска мне не видать, – и показала Машуне несложное устройство. – Значит, так, вот эту мягонькую резиновую трубочку будем вводить в мочевой канал больного.
– Я… я не умею. Этому в училище учат, а я… нет, нет!
– А я в отпуск хочу. Но и пока никто тебя и не заставляет. В первый раз просто смотри и учись. Всё равно придётся, раз решила в мединститут поступать.
– Ну, если пока только смотреть… – вздохнула с облегчением Машка и направилась следом за медсестрой. А та подошла к молодому парню.
– Это Василий. Летел на мотоцикле, а столб дорогу перебегал, – и откинула одеяло. – Давай, помоги-ка…
Машка чувствовала, как щеки её начинают гореть. Но деваться-то куда?
– Он лекарством загружен, так что… не страдай, не видит и не слышит тебя. Ну а вообще – ты в медицинском заведении, а не на танцах. Ясно? Приступаем.
Шла вторая неделя Машкиной работы санитаркой. Уставала, конечно, но в этот день пришла домой сама не своя.
– Маша, что случилось? Ну посмотрела, попробовала… так, может, в пединститут? – тётя Люда подняла край полотенца над блюдом: – А я ватрушек напекла с творогом, как ты любишь.
– Нет, нет! Я не о том! Вы не подумайте, я не собираюсь бросать… медицину, – чуть качнула головой Машка. – Когда моя мама умирала… рядом с ней никого, никого не было… – голос Маши дрогнул и перешёл на шёпот.
– С чего это ты так решила? – тётя Люда усадила Машку на стул, налила горячего чая. – Пей. Она же не на улице умерла – в больнице, по- человечески.
– Там… – Машка мотнула головой куда-то в сторону, – в реанимации в смену только один врач дежурит и медсестра одна, и санитарка одна.
Машка взяла кружку, сделала глоток, другой. Помолчала немного и опять заговорила.
– А больных у нас в отделении только на аппаратуре девять человек. Никто работать к нам не идёт. Платят мало. А работа… улицы подметать куда легче за те же деньги, – сглотнула то ли чай, то ли тугой комок.
– Так по телевизору показывают, если… что, то аппаратура умная такая… пикать начнёт.
– Сегодня женщина умерла, по возрасту, как моя мама… была. Сердце… Так дежурная медсестра, как только пискнул кардиомонитор, кинулась за врачом. Прибежали обе – не спасли…
– Маша, ты же медик… – Машка только головой мотнула.
