скачать книгу бесплатно
Возле них уже собрались одноклассники.
– Это поклёп! Это всё поклёп! Твой папа врёт!
– И про цветок врёт? Это ты вруша! Воровка, проститутка и вруша! – и было видно, что Рита не сомневается в своих словах, хоть и выговорила второе слово, запинаясь и краснея. Ответить Машка не успела, прозвенел звонок. Что было на уроке, она потом даже вспомнить не могла. А на перемене, кое-как запихав в портфель учебники, кинулась вон из класса. «Всё, с меня хватит, – думала Машка, – домой, к маме!» Учебный год подходил к концу. Маша – одна из лучших учениц. И она очень гордилась своими успехами. Но теперь ей было не до этого. Ещё в самом начале пребывания в интернате, она выяснила, как добраться до мамы. Но учиться Машке нравилось, и побег откладывался на неопределённое время. И вот теперь, как думала Машка, время настало.
Но денег на автобус не было. И Машка направилась пешком. Идти надо было далеко, а живот уже урчал от голода. «Раньше целыми сутками могла не есть, а теперь вот…» – увидела автобусную остановку, а рядом ларёк с пирожками, и почувствовала, как по обеим щекам покатились слёзы. Денег нет ни на билет, ни на пирожок. Возле остановки стоял автобус с открытыми дверками и табличкой – названием улицы, где жила Маша. «Ну, хоть в этом повезло, – размазала по щекам слёзы, которые то ли от голода, то ли от обиды катились сами собой- не унять. – Пусть одну остановку, а проеду. Высадят зайца-безбилетника только на следующей». Подождала, и как только услышала шипение закрывающихся дверок, юркнула внутрь, чтобы прямо тут не выгнали.
Пожилая женщина кивнула Машке:
– Двойку что ли получила?
– Нет. Я хорошо учусь.
– А чего тогда слёзы льёшь?
– Мама дала денег на билет. А я их потеряла, – самозабвенно врала Машка и вполне искренне плакала.
– Тебе куда? – поинтересовалась женщина. Машка назвала улицу.
– Ого! Это почти до конечной. На вот, рассчитайся, – протянула Машке мелочь. Машка только кивнула в ответ. И устроилась возле окна. Автобус покачивался на кочках, и Машка задремала. Иногда она открывала глаза и смотрела в окно на проплывающие мимо улицы, пока, наконец, не замелькали знакомые дома.
А вот и остановка. Но куда идти? Домой – опасно. Хватятся, первым делом приедут к матери и вернут назад в интернат. На трассу – рано. «Может, кто из девчонок уже на трассе», – подумала Машка. Да и куда ещё ей было деться? Скитаясь по придорожным кустам, дожидалась темноты. До тёплых летних дней было ещё как до луны пешком…
Наконец вдоль трассы стали появляться девушки. Машка всматривалась, выискивая знакомые лица. И вдруг:
– Машка? Ты опять тут? Ну от судьбы не уйдешь! – всё в той же косухе и тех же ботинках перед ней красовалась Юлька.
– Купи пирожок, – с места в карьер взяла Машка.
– Ну как всегда.
Вдоль дороги развивалась «инфраструктура». С одной её обочины заросло сиренью и тополями старое кладбище, а с другой развивался гаражный автосервис.
Было удивительно видеть, как в вечернем полумраке с кладбища то тут, то там тёмными призраками выскакивали мужики, а следом выходили девушки. И тут к Юльке подошел мужик в промасленной фуфайке.
– Раньше на машинах подъезжали, – кивнула Машка на трассу.
– Бывает подороже, бывает подешевле… бизнес. Ничего личного, – криво усмехнулась Юлька – Погодь. Работа… долго стоять не может, – кивнула мужику: – Пошли, – и оба скрылись за кустами кладбищенской сирени.
Ждать пришлось недолго.
– Пошли, – кивнула Машке так же, как тому мужику. И выпустила из ярко накрашенных губ клуб сизого дыма. – Тут теперь пивточка. Пирожков нет, но всякие другие блюда…
Вид Юлька имела странный настолько, что Машка испугалась. А та с маха открыла стеклянную дверь павильона, пропустила вперёд Машку:
– За мой счёт. Накорми. Я… потом рассчитаюсь.
Уговаривать Машку не пришлось.
На сытый желудок Машка почувствовала себя увереннее, да и думать теперь могла не только о еде. Ну и поздно уже, и холодно, так что мать теперь наверняка дома. Главное, чтобы на крючок не закрылась. Возле подъезда Машка осмотрелась, вроде, никого. Дверь в комнату матери притворена неплотно. «Ну вот, всё не так уж плохо. И доехала, а не пешком дошла, и сытая, и в комнате… – немного приоткрыв, заглянула в щелку, – никого из посторонних».
Уткнувшись носом в подушку, недвижимо лежала мать.
«Обычная картина. Набралась к вечеру», – вздохнула Машка. В углу комнаты на полу докрасна раскалилась старая электроплитка. А рядом куча какого-то тряпья. «Вот не приехала бы я – до пожара недалеко было бы», – рассудила про себя. И услышала вроде слабое мяуканье из этой кучи.
– Похоже, котёнок пригрелся, зарылся в тряпьё…, – улыбнулась Машка такой находке. – Мог бы сгореть… – отбросила в сторону грязную тряпицу и обомлела. Синюшный маленький куклёнок моргал глазами и пытался заплакать, но, похоже, сил на это у него не было.
– Мамочки! – шептала Машка, поднимая ребёнка. Был он совсем крошечный, почти невесомый. Положила его на старый продавленный диван.
– Мама! Мамочка! – затормошила её. Но наткнулась на мокрую от крови подушку. Кинулась из комнаты, колотила в двери соседям и кричала, что есть мочи: «Вызовите скорую! Скорую!». Но дверь так никто и не открыл. Наученные горьким опытом жильцы их подъезда знали, что так вот откроешь дверь, и скорая самому потребуется. Тот ещё контингент проживает. Кто мог, давно переехал отсюда. Вспомнила, что рядом – конечная остановка автобусов, там в диспетчерской точно есть телефон.
Пока бежала, увидела проблесковые маячки милицейской машины. Машина остановилась возле подъезда. Машка согнулась пополам, хватая воздух ртом, бежала -то что есть мочи. Поняла, что кто-то из соседей хоть и не открыл дверь, но позвонил, правда, не в скорую, а в милицию. Но это уже было не важно.
Потом наблюдала из-за угла, как завёрнутого в милицейский китель ребёнка вынесли, и машина, мигая проблесковыми маячками и завыв сиреной, рванула с места. В подъезд вошли два милиционера, в машине оставался водитель. С ребёнком вышел один, значит, второй остался в комнате. «Он не врач, чем сможет помочь матери?» – рассуждала про себя Машка. А скорой так и не было.
«Померла, – оборвалось Машкино сердце. – Мамочка, милая, живи, пожалуйста, живи!» И, как умела, просила Бога (есть такой, он всё может, от бабушки слышала), чтобы он спас мать. Наконец, из-за поворота показался свет фар, и к подъезду подъехала машина скорой помощи. Машку трясло мелкой дрожью, и было не понять, то ли от промозглого ночного ветра, то ли от всего, свалившегося на её плечи.
И когда уже никаких сил ждать не оставалось, из подъезда вынесли носилки. Лицо матери было открыто. «Жива!», – выдохнула Машка и громко, в голос, заревела. Но тут же, испугавшись, что её поймают, бросилась в ночную темноту неосвещённой улицы. Бродила между старыми развалюхами, пару раз возвращалась к своему дому. Но у подъезда стояла и мигала красно-синими огнями милицейская машина. «Отвезли и вернулись, – и впервые задумалась, кого отвезли: – Это мой… братик? Мой маленький братик?» – шептала Машка, и сама не верила себе.
Тогда она ещё не знала, что вот так закончилось её пусть и нелёгкое, но детство, которое у каждого человека только одно.
Глава 2.
Перепрятушки
Машка брела в темноте. То ещё место для ночных прогулок на этой забытой богом окраине! Кто мог, давно разменял квартиры, или даже купил новые, и вот теперь оставшийся рабочий и нерабочий, просто пьяный, люд спал. Облезлые стены давно не видавших ремонта домов темнели провалами окон. А фонари… ну да, когда-то они тут были. Вон и столбы остались. Со временем лампочки перегорели, а потом и провода украли. Холодный ночной воздух пах мазутом и печным дымом.
– Понятное дело, забрела в «пятаки», раз дровами пахнет, – определилась Машка. Какой-то шутник прозвал так старые деревянные домишки, гнездившиеся сразу за кирпичными трёхэтажками.
– Ладно. Чего теперь? – резонно задала себе вопрос. – Милиция, наверное, уехала, соседи уснули, – и направилась назад.
Возле дома всё было тихо и спокойно, будто ничего и случилось. В окне их комнаты – темно. Машка шагнула в подъезд и почувствовала, что ноги будто ватные, не желают двигаться. Но не стоять же среди коридора, ещё выйдет кто… Так, передвигая ноги, будто два мешка, набитые тряпками, дотащилась до своей комнаты. На дверях увидела бумажку с печатью. Осторожно потрогала, один край бумажки держался прочно, а другой отпал вместе со слоем старой краски.
– Это даже хорошо. Из интерната приедут – а тут вот… опечатано. Нет меня тут, – чуть приоткрыв дверь, осторожно скользнула внутрь комнаты, так, чтобы бумажка вроде как оставалась на месте. Уткнув нос в ворот пальто, пробралась к форточке. Открыла, подышала немножко и почувствовала, что от усталости просто валится с ног. Свет включать нельзя, заметят. Да и так знаком каждый уголок. Не раздеваясь, устроилась на полу возле окна. Пальто тёплое, батарея рядом, и дышать легче.
Проснулась от того, что кто-то то ли ругался, то ли плакал. В окно вовсю светило солнце. А плакала и ругалась одновременно соседка за стеной. Комната у неё – девять квадратов, детей трое, муж вечно в промасленной робе. Совсем пьяным, правда, Машка его не видела, но навеселе, было дело, возвращался с работы. А как-то раз… Машка даже хихикнула про себя, вспомнив, что однажды видела его, прошмыгнувшего в кусты кладбищенской сирени в сопровождении девушки с бетонки. Сама же тётя Люда – в три обхвата. И Машка никак не могла понять, как она в своей каморке спать помещается.
Однако следовало подумать, где раздобыть еды. Тут не интернат: ни завтрака, ни тебе обеда по расписанию. Машка встала, сняла пальто. Осмотрелась и решила: пока думает, наведёт, по возможности, порядок. Для начала собрала в узел окровавленное белье с кровати матери. Прикинула, что, когда стемнеет, отнесёт его на мусорку, а с чердака притащит свой матрас, он всяко-разно чище. Вскипятила чайник. Если горячей воды попить, и в животе, и на душе теплеет.
– Да ладно тебе! Пока суд да дело – целая комната пустует! – раздалось за дверью.
«Тётя Люда убеждает своего мужа занять эту комнату», – поняла Машка. Метнулась спрятаться, да куда?
– Ой! Печать, печать! Не было тут никакой бумажки! Какой хулиган оторвал, а я-то тут причём?
И с маха распахнула дверь!
– Сюр-прайз! – протянула тётя Люда, глядя на Машку. – Это что, они прямо с тобой опечатали?
Осмотрелась по сторонам. И не дожидаясь Машкиного ответа, продолжила: – В кои-то веки не по собачьи, на коврике, на полу, а на кровати спать буду.
– Тётя Люда, тут я живу, – попыталась отбиться Машка.
– Ну и на здоровьечко! Вот же как хорошо всё складывается!
– Что ж тут хорошего? – возмутилась Машка.
– Ты же ещё несовершеннолетняя. Так? Так! – сама себя подтвердила тётя Люда. – Значит, опекун нужен. Нужен? Так что всё по закону сделаем, – и приступила ближе к Машке. – Или назад в детский дом хочешь?
– Это интернат, не детский дом, – пыталась возразить Машка.
– Хрен редьки не слаще, – констатировала тётя Люда. – Оформлю опекунство. Будешь жить с нами. Или назад, туда, откуда, похоже, тягу дала, сдать тебя? Да не волнуйся ты! Сколь лет рядом живёшь, из одной чашки с моими пацанами не раз кашу ела. Или забыла?
Нет, Машка ничего не забыла. А громогласная тётя Люда злобной тёткой никогда не была. Да и назад возвращаться никак не хотелось. Это же попробуй объяснить в классе и в группе интерната, что ночью на трассе, где проститутки стоят, пирожки добывала. И цветок тот, получается, краденый.
– А если приедут из интерната, заберут назад? – пояснила Машка свою тревогу.
– Хм… В окно видно, какая машина подъезжает. Если за тобой – шурсь к нам и сиди тихонько. Сейчас немного разгребёмся тут, ну, и с обеда пойду выяснять, как на тебя опекунство оформлять. А ты пока с моими пацанами посидишь.
– Нет! Вначале надо узнать, как там мама! Может, ей надо что? Да и где будет жить, когда выйдет из больницы?
– Где? Где? В нашей комнате обустроим. Ваша-то, считай, в два раза больше. Куда ей столько места? Ну и… пусть ещё выйдет…
– Я в больницу, – давилась слезами Машка.
– Так… Ладно. Попрошу бабу Шуру за пацанами присмотреть. Со скорой сказали, что в седьмой стационар отвезут. Это тут, рядом, но одну тебя отпускать нельзя. Вмиг загребут. Плакало тогда моё опекунство, здравствуй, коврик подпорожный!
Тётя Люда аккуратно прилепила на место бумажку с печатями. И кивнула Машке: «Пошли, покормлю».
Машка намазывала на хлеб содержимое красивой круглой баночки с надписью: «Масло Rama», запивала чаем из эмалированной кружки, а тётя Люда за её спиной, сопя и чертыхаясь, втискивалась в какую-то, на её взгляд, приличную одёжку.
С врачом столкнулись на входе в приёмный покой. Тот кричал уже вдогонку дородному мужику:
– Ладно, до обеда за тебя побуду. Но только до обеда…
– Нам бы врача, который тут ночью дежурил, – ухватила его полу халата тётя Люда.
– Вы к кому?
– А вы кто?
– Тот самый врач.
Сам он больше походил на больного. Уставший, с темными кругами под глазами, перехватил сочувственный взгляд тёти Люды: «Нормально. Просто после дежурных суток».
– Тут это… ночью женщину привезли… Артемьева фамилия.
– Ух! – и сел, где стоял, на лавочку в приёмном отделении. – Ножевое ранение перикарда, – посмотрел на тётю Люду, – околосердечной сумки. Большая потеря крови, – развел руки в стороны, подскочил и забегал от лавки к окну и обратно.
– По… померла? – прошептала тётя Люда. А Машка вдруг почувствовала, будто поднялась на воздух и видит всех со стороны: и тётю Люду, и доктора, и себя. И даже ничуть не удивилась этому.
– Я! Я чуть не помер! Скорая сгрузила и уехала. А мне одному на открытом сердце… до утра оставить нельзя, да и что толку? Ох! Думал, лягу возле операционного стола.
– Живая? – потрясла его за рукав Машка. Он взял её за руку:
– Рука ледяная. Мать твоя, что ли? – и заглянув в какую-то каморку: – Нина Ивановна, накапай… нет! Нет! Ребёнку. Дочка тут Артемьевой. И чаю с сахаром кружку.
– Живая твоя мать, живая. Очнулась от наркоза и… похмелиться попросила. Похоже, не поняла, что с ней произошло. В реанимации она. Всё. Вас туда не пустят. Звоните, номера телефонов на стене, – передал Машке кружку горячего чая, – пей. – И ухватился за ручку двери. Но тётя Люда успела придержать:
– Там ещё младенец был.
– Нет, не знаю. У нас нет детского отделения, – и скрылся за белой пластиковой дверью.
– Однако, повезло нам. На врача наткнулись. Так-то не дозовёшься…, – и стала рассказывать Машке какую-то историю про то, как к кому-то в больницу ходила. Но Машка почти не слушала, тащилась следом за тётей Людой и хотела только одного – уснуть, а когда проснётся, пусть бабушка будет жива, и огород полоть пора… и комары вечером…
– Машка? Ты меня не слушаешь что ли?
– Да слушаю я, слушаю. Но… куда моего братика отвезли?
– Ой, Машуня, с тобой куда ни кинь – всюду клин.
Какое-то время шли молча. По дороге завернули в булочную, купили три булки ещё тёплого хлеба.
– Только привезли, – похвасталась продавщица.
Потом поочерёдно отламывали от булки вкусные хрустящие кусочки и ели.
– Нет. Пока мы твоему братцу не помощники, – тётя Люда проглотила очередной кусочек. – Ему врачи нужнее, чем мы с тобой. Да и как соваться? Я никто, ты малолетка, да ещё и в бегах.
– Ну, хоть узнать, жив ли нет?
– Оформляем сначала опекунство над тобой. А там, по ходу дела, будет видно. Мне-то тоже… что муженёк скажет. Ещё одного мальца в семью принять не котёнка завести.
И впервые после смерти бабушки, как думала Машка, покатилась её жизнь, как по маслу. В тот же день, только вернувшись из больницы, тётя Люда взялась за дело.
– Машуня? Ну чего стоишь, как не родная? На-ка вот. Переоденься. Эта кофта моя с холостых времён… так что из ворота не выпадешь. Ну и за платье сойдёт, – Машка сбежала в школьной форме, коричневом шерстяном платье и черном фартуке. – Устряпаешь, в чём в школу пойдёшь? Я тебе не дочь миллионера.
Говоря всё это, тётя Люда налила в кастрюлю молока, насыпала крупы, подумала, сыпанула туда пару столовых ложек сахара.
– Машуня? Шевелись. Того и гляди, баба Шура пацанов приведёт. Не век же им гулять! А… понятно. Пока форму на спинку кровати повесь. Вечером отец вешалку смастерит.
Пока Машка жила с мамой, никаких вешалок у неё не было, как и школьной формы не было. А у бабушки Машка форму на стуле возле своей кровати аккуратно складывала. В интернате полочка была с деревянными штырьками, на неё за воротник вешала платье и фартук. А остальные принадлежности девичьего туалета – в тумбочку, рядом с кроватью. А тут – вешалка…
– Машуня? Ну чего ты? Уснула, стоя? М… – оглядела её со всех сторон. – Погоди-ка. – И подпоясала Машку тоненьким чёрным пояском. – Теперь точно – не свалится. Так… вот тебе ложка. Карауль кашу, чтоб не пригорела и не убежала. Ну, стой рядом и помешивай. А я… – подхватила ведро, тряпку, – пойду уборкой займусь, – кивнула в сторону Машкиной комнаты. – Как каша загустеет, стукни по стене. Я приду. – Посмотрела на Машку, по-птичьи наклонив голову набок. – Поняла?
Машка молча кивнула. «Чего не понять? – подумала Машка, – мешай ложкой в кастрюле, и всё».
Оказалось, всё не так просто. Кухонный стол приткнулся в углу у порога. Сесть рядом негде. Только отойдешь чуть в сторону, каша норовит из кастрюли вылезти.
