Матильда. Любовь и танец

«Высочайшим позволением Императора разрешено пройти испытание по поступлению на балетное отделение в Императорское театральное училище Матильде Кшесинской, девочке восьми лет. Преподавателям поручено: строжайше проверить её способности и готовность к занятиям. Сие исключение по возрасту дается мадемуазель Кшесинской, благодаря ходатайству наставницы женского отделения балетного класса Императорского театрального училища Лихошерстовой Варвары Ивановны».

Маля была счастлива. Она верила, что поступит. Кто, если не она?! И с этим ощущением она вместе с семьей переехала на всё лето в Красницы.

Но вот теперь лето заканчивалось, и Матильда начинала беспокоиться. «А вдруг меня не примут?» – с ужасом думала она, но тут же гнала эти мысли.

– Главное, не стесняйся! Будь в себе уверена, – напутствовал отец.

– Ты когда-нибудь видел, чтобы Маля кого-то стеснялась? Наша Маля сумеет показать себя! – уверенно говорила мать.

Через три дня после феерического празднования дня рождения Кшесинские покинули имение и переехали в город. Двадцать пятого августа у Матильды должен был быть экзамен, у Юляши и Юзефа с первого сентября начинались занятия в училище, у Феликса Ивановича с октября открывался сезон в театре, а его ученики возобновляли свои уроки танцев, готовясь к зимним балам.

Беззаботное лето тысяча восемьсот восьмидесятого закончилось.

* * *

В день экзамена, проснувшись рано утром, Матильда ощутила сильное волнение.

Стоял теплый день уходящего лета. На девочку надели новое голубое платье, голубые туфельки с перепонками, застегивающимися на золотые пуговицы, а её темно-каштановые волосы, проведшие всю ночь в папильотках, причесали на прямой пробор и подвязали голубым бантом, распределив по спине локонами.

– Ну, ты у меня просто как голубая незабудка! – восхищенно глядя на дочку, произнес Феликс Иванович.

Императорское театральное училище располагалось в двухэтажном доме на маленькой и тихой Театральной улице. Кроме училища и дирекции Императорских театров на ней ничего не было. Находилась она с тыла Александринского драматического театра, фасад которого со своими знаменитыми конями на крыше был обращен в сторону Невского проспекта.

Большое впечатление на Малю произвел швейцар в ливрее с императорскими орлами, стоящий при входе и открывший им тяжелую, массивную дверь в просторный вестибюль. Волнение усилилось. Поднялись в большой зал на втором этаже. Там уже томилось много девочек, пришедших, как и полагалось, со своими мамами. Это делалось для того, чтобы, видя фигуру матери, можно было представить, какова со временем может стать её дочь. Маля была и тут исключением. Она была единственная, кого привел отец. Девочки разглядывали друг друга с нескрываемым чувством ревности. Ведь принять должны были только десять из них. Кроме того, первый год занятий был посвящён тому, чтобы выявить способности учеников, и в конце года некоторых опять-таки ждало отчисление. И только уже после этого пробного года оставшиеся поступали на полное обеспечение государя императора в продолжение последующих восьми лет вплоть до выпуска. Маля была самой маленькой не только по возрасту, но и по росту. На вид ей можно было дать не больше шести. Некоторые матери недоуменно глядели на эту хорошенькую девочку, думая: «Что здесь делает эта крошка?»

Но вот в зал вошла сурового вида дама в юбке из плотного черного муслина и черной кофте с воланами из кружев, спускающимися от горловины до линии талии. Украшали этот наряд только золотые часы на цепочке. Сопровождали даму шесть женщин, одетых в абсолютно одинаковые голубые кашемировые платья. В черном одеянии – была инспектриса Лихошерстова, а в голубом – воспитательницы. Разглядывая девочек и их мам, Варвара Ивановна не торопясь шла по залу, иногда делая в своем блокнотике какие-то пометки. Поравнявшись с Феликсом, инспектриса внимательно посмотрела на Матильду.

– Ну-ну, – как-то неопределенно произнесла она и двинулась дальше.

Потом воспитательницы, построив девочек парами, провели их в репетиционное помещение, где вдоль одной из стен были установлены стулья для экзаменаторов. Двери за детьми захлопнулись. Мамы в волнительном ожидании остались по другую сторону. Экзамен начался.

Сначала по пять девочек вызывали на середину, а преподаватели, расхаживая вокруг них, внимательно осматривали их фигурки, строение ног, подъем в ступне. Потом девочек просили ходить друг за другом, потом бежать. Это делалось, чтобы оценить их грациозность или же, наоборот, разглядеть неуклюжесть. Проверяли их и на гибкость, предлагая нагнуться вперёд, не сгибая колени, и коснуться ладошками пола, а также, придерживая за спину, просили прогнуться назад и опять же коснуться ладошками пола.

– Не надо меня держать, – обратилась к преподавателю Маля. – Я сама могу.

И она свободно сделала мостик, поставив локти на пол, а ладошками ухватившись за свои щиколотки.

– Это называется «колёсико», – бойко прокричала Маля снизу.

– Очень хорошо, – улыбнулся преподаватель. – Гибкость у вас, мадемуазель, идеальная.

– А я ещё так могу, – расхрабрилась Маля, вскочив на ноги и встав в арабеск. – А ещё так, – продолжала она, сев на шпагат и нагнувшись к правой ноге, коснулась лбом коленки, а руками ухватилась за носок.

– Очень хорошо, – повторил преподаватель, ласково глядя на девочку. – У мадемуазель высокий подъем, – обратился он к другим преподавателям, указывая на ступню Мали, и те утвердительно закивали ему в ответ.

Эта бойкая малышка понравилась всем экзаменаторам своей гибкостью, грацией и внешностью.

– Обаятельная, способная девочка, – внимательно наблюдая за Матильдой, как и было предписано министром Императорского Двора, единодушно решили они между собой. – Она вполне может быть зачислена в училище, не взирая на свой возраст.

Это первое испытание заняло довольно много времени. Многих кандидаток сочли не подходящими для занятия балетом и, громко рыдающих, возвратили расстроенным мамам. Оставшихся снова построили парами, повели через анфилады комнат в лазарет на медицинский осмотр, велели раздеться и, выдав полотняные халатики, приказали ждать, пока их позовут в кабинет. И здесь осмотр был очень тщательный.

Матильда терпеливо ждала своей очереди, сидя на стуле рядом с девочкой, с которой шла в паре.

– Тебя зовут Оля? – спросила она.

– Да, – откликнулась девочка. – А ты откуда знаешь?

– А я запомнила, когда тебя вызывали на середину зала.

– Почему запомнила?

– Наверно потому, что тебя вызвали сразу после меня.

– А тебя как зовут?

– Матильда. Дома меня зовут Маля.

– Я тоже запомню, – сказала Оля. – Ты мне понравилась, когда делала своё «колёсико». Если поступим, будем с тобой дружить?

– Обязательно, – ответила счастливая Матильда. Вот она уже и подружку себе нашла. Осталось самое главное: поступить!

Врачи осматривали позвоночник, слушали сердце, проверяли зрение и тщательно изучали строение фигуры у тех девочек, против фамилии которых Лихошерстова проставила галочки, когда разглядывала их мам.

Опять произошел отсев, но Маля и Оля прошли на следующий круг и, встав в пару, вместе с другими счастливицами переместились в столовую, где им выдали чай и бутерброды. Когда девочки подкрепились, их повели дальше.

Преподавательница музыки проверяла у них слух и чувство ритма, давая задание отстучать ладошками несложную мелодию, которую перед этим проигрывала на рояле. Это было обязательным условием для приема. Ведь каждое движение танцовщицы должно точно попадать в такт музыки! По этому поводу Матильда вообще не волновалась. И слух, и чувство ритма у неё были абсолютными.

Для небольшой уже части оставшихся претенденток последовали экзамены по чтению, письму и арифметике. Маля и здесь осталась на высоте, удивив учителей своими познаниями. Восьмилетняя Кшесинская понравилась всем преподавателям и вошла в десятку принятых на испытательный год в училище воспитанниц вместе со своей новой подругой Ольгой. Девочки обнялись и с сожалением расстались до первого сентября.

Глава 5

В начальном классе Мале всё давалось легко. Бывший танцовщик, а теперь балетмейстер и преподаватель Иванов Лев Иванович вёл занятие уныло, монотонным голосом повторяя: «Плие», «Попрошу вывернуть колени». Он вёл курс балетной азбуки, которая никак не могла заинтересовать Матильду. Девочка давно уже выучила её дома. При этом Лев Иванович сам аккомпанировал на скрипке и больше уделял внимание своей игре, а не ученицам. Казалось, он машинально исполнял свою обязанность, и ему было так же скучно обучать азам балета, как Матильде их исполнять.

– Он похож на заводную куклу с усами, – прошептала Оля, стоящая около станка сразу за Малей.

– Нет, на кота с усами, – тут же откликнулась Матильда. – Я думаю, он влюбился, потому такой задумчивый.

– Интересно, это какая же кошечка удостоилась его внимания? – фыркнула от смеха Оля.

– Это его скрипка! Как ты до сих пор не поняла? Он влюблён в свою скрипку!

– И правда. Прямо глаз с неё не сводит!

– Только любовь у него какая-то сонная, – прошептала Маля, тоже давясь от смеха. – Смотри, он сейчас уже и глазки закроет, уткнувшись носом в деку.

– А я слышала, что он воодушевляется, только когда видит еду.

– Тогда получается, что больше всего он любит свой желудок!

– Ты хочешь сказать: он влюблён в свой желудок? – уже не сдерживаясь, захохотала Оля, а вслед за ней раздался заливистый смех Матильды.

– Мадемуазель Кшесинская, – направился к ним преподаватель. – Я вижу, что вы хорошо подготовлены, но вам придётся вместе с нами повторять все эти упражнения, какими бы смешными они вам ни казались. И прошу вас не отвлекать других учениц, которые познают…

Тут дверь в балетный класс открылась, и на пороге возникла старшая воспитательница Ирина Леонидовна.

– Прошу прощения, Лев Иванович, мадемуазель Кшесинскую вызывают на репетицию в театр.

Это было так неожиданно, что даже Иванов растерялся.

– И что же, ученица подготовительного класса может репетировать в театре? – изумился он.

– Куклу марионетку в «Дон Кихоте», – поведала мадам.

– Но ведь эта партия танцуется на пуантах! – ещё больше изумился преподаватель.

– Её отец уверил господина Петипа, что она стоит на пуантах, – ответила Ирина Леонидовна и, уже обращаясь к Мале, спросила: – Мадемуазель, это так?

– Да, – радостно сообщила Маля, вся в предвкушении встречи с самим Петипа.

Она была безмерно счастлива. В восемь лет с ней случилось то, о чем ещё недавно лишь мечталось! Она вышла на сцену театра!

Подготовительный год учебы проходил для Матильды весело и легко. Незаметно пролетела осень и наступила зима с радостными праздниками Рождества, Крещения и Масленицы. С нетерпением все вокруг ждали прихода весны, но в первый же свой календарный день она началась со страшной новости. Около двух часов дня, во время занятий по французскому языку, в класс, еле сдерживая слезы, вошла одна из воспитательниц.

– Только что на его величество Александра II было совершено покушение. В тяжелом состоянии государь доставлен во дворец. Все занятия отменяются до особого распоряжения.

А уже в три часа тридцать пять минут стало известно, что император скончался. В траурные дни были отменены все спектакли в театрах, уроки в университетах, гимназиях и училищах на всей территории Российской империи.

* * *

На девятый день после покушения с утра над городом сплошной стеной кружил снег, подгоняемый сильным ветром. Снег настолько завалил дороги, что они абсолютно сравнялись с тротуаром, и дворники не успевали расчищать его. Многие извозчики застревали в заносах. Кшесинские накрыли стол, чтобы помянуть государя, ожидая в гости крестного Леонида Генриховича и друга отца Пирогова. Певец хоть и жил в двух кварталах от них, всё равно опоздал к назначенному часу.

– Извините, – пробасил он, входя в квартиру весь покрытый снегом. – Пришлось идти пешком. Ни одного извозчика!

– Ничего страшного, – успокоила его Юлия. – Крёстный тоже запаздывает.

– У него своя карета, так что как-нибудь доедет. Хотя, правду сказать, видимости никакой. Кругом белым-бело, – снимая свою шубу, сказал Пирогов. – И я как Дед Мороз. Тоже весь белый.

– Давайте шубу сюда, Иван Семенович – протянула руку горничная. – Снег надо стряхнуть хорошенько, а то растает в тепле и станет ваша шуба мокрой.

– Спасибо, милая.

Маша понесла шубу на черную лестницу отряхивать, а Феликс повел заледеневшего друга в гостиную – выпить аперитивчик, как он выразился, для «сугрева».

Вскоре появился и еле доехавший по снежным заносам до дома Кшесинских крёстный.

– Кучера с лошадьми я домой отправил, – сообщил Леонид Генрихович. – Пусть в конюшне отдохнут, а то на улице ужас, что творится. Мартовские метели такие злые! Просил подъехать за мной только к девяти вечера.

– И правильно сделал! – одобрил его Феликс. – Мы с Иваном в гостиной пьем аперитив. Присоединишься?

– Всё. Больше никаких аперитивов. Прошу к столу, – сказала Юля, распахнув двери в столовую.

Гости, да и сами хозяева, успели к этому времени изрядно проголодаться, а потому, подняв первую рюмку за упокой души государя, сразу приступили к еде. Степанида постаралась и наготовила много разных вкусных блюд, среди которых были и положенные в этом случае блины, кутья и кисель. Уже начался Великий пост, но в такой день он был послаблен, и кроме постных блюд, на стол подали рыбу и вино. В окна били хлопья снега, завывал ветер в печных трубах, а в столовой было светло, тепло, и только тот повод, по которому собрались друзья, был грустным.

– Какое страшное злодейство, – негодовал Феликс. – До сих пор не могу прийти в себя!

– Да, – отозвался Леонид Генрихович. – Скорбь великая.

– Наш новый государь, говорят, никак не может оправиться после смерти отца, – подала голос Юля.

– Не смерти, Юленька, а УБИЙСТВА! – поправил Феликс.

– Да, дорогой. Совсем недавно умерла императрица, и все жалели наследника, что он потерял мать. И вот, с тех пор прошло всего-то семь месяцев, а он уже потерял и отца, в одночасье став полным сиротой! Это ужасно!

– Всё-таки её величество долго болела и умерла, так сказать, своей смертью, – заметил Иван Пирогов. – А вот его величество!.. Эти террористы совсем обнаглели. Просто страшно ходить по улицам!

– Да. Не знаешь, что тебя может ожидать, – грустно согласился Строкач.

Он полил лимонным соком осетрину, завернул её в тонкий блин, затем отрезал небольшой кусочек от полученного рулета и отправил в рот. Наслаждаясь, Леонид Генрихович прожевал его, проглотил и запил глотком красного вина. Крёстный очень любил вкусно поесть и получал от этого истинное удовольствие.

– А может, наш новый император не так уж и убивается, оттого что потерял отца, – загадочно произнес он, и все за столом посмотрели на него вопросительно и с недоумением.

– Как это? – произнес Феликс.

– А так. Покойный государь успел доставить своему сыну Александру большие страдания после того, как похоронил его мать, – ответил Строкач и обвел всех интригующим взглядом.

– Какие страдания? – удивилась Юлия. – О чем ты говоришь?

– О том, милая Юленька, что наш покойный император выдержал всего сорок дней после смерти жены и тайно обвенчался со своей любовницей в домовой церкви Царскосельского дворца, – неожиданно поведал Леонид Генрихович сенсационную новость.

Его слова повергли всех в шок.

– Какой любовницей? – недоуменно спросила Юлия.

– Княжной Екатериной Долгорукой.

– Но по закону он не имел права это делать. Жениться монарх имеет право только на принцессе, – удивился Феликс не столь скороспелой женитьбе, сколь несоответствием статуса невесты.

– Совершенно верно! В любом другом случае брак считается морганатическим, и женившийся таким образом государь должен отречься от престола в пользу наследника, – поддержала мужа Юлия.

– Но дело-то как раз в том, что государь не собирался отрекаться, а потому и женился тайно, – продолжал удивлять присутствующих Леонид Генрихович. – При этом он предоставил Екатерине Долгорукой титул и изменил её фамилию. Теперь она зовется – Её светлость княгиня Юрьевская. Те же титулы и фамилию получили и их дети.

– И сколько же у них детей? – изумился Пирогов.

– За четырнадцать лет этой связи у них родилось трое: сын и две дочери.

– Четырнадцать лет терпеть измену мужа! – воскликнула Юлия, всплеснув руками. – Бедная императрица! Может, от этих страданий она и ушла из жизни раньше времени? – и слезы сочувствия выступили на её глазах.

– Всё возможно, – согласился с ней Строкач. – Ведь эта Долгорукая вместе со своими незаконнорожденными детьми все годы жила в Зимнем дворце прямо над покоями государыни Марии Александровны, и та ежедневно слышала топот их ног. Вы представляете, какие муки она выносила?

– Это ужасно! Теперь я абсолютно уверена, что именно это ускорило её кончину! – троекратно перекрестилась Юлия.

– Да уж, не без этого! – опять согласился Леонид Генрихович. – А после смерти императрицы любовнице сразу захотелось поскорее упрочить своё положение во дворце, и она не только настояла на скорой женитьбе, но ещё и потребовала, чтобы государь сажал её с детьми обедать за один стол с собой, как членов императорской семьи. А ведь за этим обеденным столом сидел и его законный сын-наследник со своей женой и сыновьями! – крёстный взволнованно перевел дух. – Представляете их чувства?! Каково было наследнику Александру терпеть такое неуважение к покойной матери! Каково было ему с женой терпеть это унижение и не знать, как объяснить своим сыновьям, кто сидит вместе с ними и их дедушкой-государем каждый день за столом!

– Но это же, действительно, безнравственно! – ужаснулась Юля.

– Совершенно верно, – поддержал её Феликс. – Безнравственно и жестоко!

– Как же наследник мирился с этим? – возбужденно спросил Пирогов.

– Ему оставалось только терпеть! Но однажды Александр вызвал страшный гнев отца, которому показалось, что сын относится к Юрьевской без должного уважения. Император заявил, что если Александр не изменит своего отношения к её светлости, он отправит его в ссылку вместе со всей семьей. А?! Каково?!

– Наследника вместе с цесаревной и своими законными внуками в ссылку? – возмутился Феликс. – По-моему, это уже слишком!

– Как прискорбно всё это слышать! – воскликнула Юлия. От сострадания у неё даже дух захватило. – Как же всё это несправедливо!

– Мало того! Новая жена постоянно внушала мужу идеи о легализации своего царского положения, – продолжал Строкач, и напряжение за столом всё возрастало. – И он уже собирался всенародно объявить о своей новой женитьбе и короновать Екатерину Юрьевскую, используя как прецедент историю коронации второй жены Петра Великого Екатерины I, которая, как известно, тоже не была принцессой. Оставалось всего три месяца до снятия годового траура по покойной императрице, чтобы мечта Долгорукой осуществилась.

– О господи! Неужели такое было бы возможно?! – ужаснулась Юлия.

– То есть ты, Леонид, хочешь сказать, что если бы не это чудовищное покушение, то через три месяца мы бы имели новую императрицу Екатерину III? – удивленно смотрел на крестного своей дочери Феликс.

– Слава богу, что покойный не успел этого сделать! Был бы большой мировой скандал! – перекрестился Пирогов. – Надо отдать должное террористам. Они вовремя вмешались.

– Как нелепо то, что ты говоришь, Иван Семёнович! – возмутилась Юля.

– В словах Ивана есть смысл, – оборвал её Феликс. – Действительно, неизвестно, сколько бы неприятностей этот поступок Александра II мог принести Российской империи. Надеюсь, что теперь присутствие её светлости во дворце без надобности.

– Так и при Дворе считают, а потому все очень довольны решением нового императора отправить её вместе с детьми во Францию, – просветил Строкач.

– И правильно, – обрадовался Пирогов. – Вы представляете, что будет, если она, оставшись в России, начнет интриговать и объявит себя законной вдовой Екатериной III? Тогда на Руси может начаться смута, как в старые жуткие времена.

– Что ты?! Упаси Бог, – осенил себя крестом Феликс.

– А я всё думала, почему это наш новый государь перебирается в Аничков дворец, – произнесла Юля. – А теперь понимаю. В Зимнем обосновалась эта Юрьевская со своими детьми.

– Нет, это здесь ни при чём, – тут же отозвался Строкач. – Просто наш новый император считает Аничков дворец более удобным для жилья, а Зимний дворец – для приёмов и балов. А от навязанной ему мачехи и её детей Александр III избавляется, купив ей виллу в Ницце и назначив приличную пожизненную пенсию.

– Он поступает очень благородно, хотя мог бы обойтись с ней более сурово за свои унижения, а главное, за унижение своей матери, – высказалась Юля.

– Да. Наш новый государь не кровожаден, слава богу, – поддержал её Пирогов.

– Это так. Александр III не кровожаден, но суров. Юрьевская это отлично знает. А потому молчит и послушно собирает свои вещи, – завершил своё сенсационное повествование крёстный.

– Слушай, Леня! А откуда у тебя такая осведомленность в семейных дворцовых тайнах? – удивился Феликс, до которого только сейчас дошло, что знание этих подробностей из жизни царской семьи несколько странны для такого далекого от Двора человека, как Строкач.

И все за столом тоже с интересом уставились на Леонида Генриховича, ожидая ответа и, вероятно, подумав так же, как и Кшесинский.

– Так, может, это всё только сплетни? – с надеждой в голосе спросила Юля. – Люди любят распространять всяческие небылицы о своих правителях.

– Нет. Это достоверные сведения, – гордо заявил крёстный.

– Откуда? – нетерпеливо и почти одновременно выкрикнули присутствующие.

– От одной фрейлины при Дворе, покупающей у меня бельё, – загадочно улыбнулся Строкач.

– Леонид! – вскинул брови Пирогов. – Ты, я вижу, не теряешься! И какова эта фрейлина? Хороша собой?

– Прекратите, – возмутилась Юлия. – Ведь мы собрались помянуть усопшего монарха, а не перебирать косточки его фрейлинам.

– Ты права, дорогая, – тут же согласился с ней Феликс и поднял свою рюмку. – Помянем! Хоть он и поступил вопреки всем нормам морали, оскорбив покойную императрицу и своего сына наследника, но теперь судить его может только Бог! Пусть земля его телу будет пухом, а душа найдет успокоение!

Все выпили и закусили. За столом воцарилась небольшая пауза.

– Господа! – прервал тишину Иван Пирогов, вновь наливая в свою рюмку водку. – А теперь я предлагаю выпить за здоровье нашего нового императора Александра III и его старшего сына Николая – нашего нового наследника цесаревича! Виват!

– Виват! Виват! Виват! – с энтузиазмом троекратно отозвались присутствующие.

Матильда слушала разговоры взрослых, доносившиеся из столовой, забравшись с ногами в кресло, стоящее в гостиной около двери. Она мало что понимала, но, услышав тост во здравие нового наследника цесаревича, сразу вспомнила тех двух мальчиков, которых видела два года назад на спектакле «Конек-Горбунок» в царской ложе. Разница в годах у братьев была небольшой, поэтому она тогда не могла определить, кто из них старше, но теперь один из них действительно стал настоящим принцем, наследником престола. Интересно, какой из тех двоих был Николаем?

Глава 6

После подготовительного года в Императорское театральное училище на балетное отделение было зачислено только шесть учениц из десяти. Матильда и её подруга Ольга были среди этих счастливиц. Впереди их ждали восемь лет учебы, но годы летели быстро. Всех воспитанниц и воспитанников часто занимали в театре на ролях пажей, маленьких эльфов и гномиков, приучая к сцене, и они с радостью танцевали рядом с балеринами, а то и просто носили за ними длинные шлейфы по сцене. Когда Маля училась в пятом классе, в театре появилась итальянская прима Вирджиния Дзукки. Она была уже не молода, но её выдающийся талант находился в самом расцвете. Весь Петербург немедленно сошел с ума. Она была сенсацией, её техника отличалась новшеством и совершенством. Матильда наконец-то нашла ту, которой хотела подражать. Девочка старалась не пропускать ни одного спектакля с её участием.

– Одной техники мало, – горячо говорила тринадцатилетняя Матильда подруге. – Только благодаря Дзукки я поняла, чтобы быть настоящей балериной, надо стать ещё и очень хорошей актрисой!

– Но ведь нас учат актёрскому мастерству, – попыталась возразить Ольга. – Учат выражать свои чувства через мимику.

– Нас всех учат просто одинаковым жестам, которые выработаны годами. А ведь надо наполнять их чувствами! Посмотри, что делает Дзукки. У неё руки, плечи, даже каждый пируэт и взмах ноги – всё осмысленно. Кажется, что она разговаривает телом.

– Да, у итальянок хорошая школа!

– Всё дело в их учительнице танцев Каролине Беретта. Мне отец сказал, что Дзукки оканчивала именно её школу, – поведала Матильда. – Беретта преподает в Милане. После окончания училища я хочу съездить к ней и взять несколько уроков. Дзукки – мой идеал!