Матильда. Любовь и танец

– Ведь наверняка дорогущие. А хозяева и не заметят.

– Ты с ума сошла, – возмутилась Мария.

– Да мне на кухне ступить некуда! Вон и хозяин ругается, что по квартире пройти не может. Надо от них как-то избавляться!

– Госпожа и так избавляется. Чуть у какого цветка головка поникнет, она сразу говорит: «Убрать!» Я во двор их целыми охапками через день выношу, а они, между прочим, сразу с помойки исчезают.

– Вот я и говорю. Хоть кто-то умный! Подбирает, да на базар несёт.

– Не нашего ума это дело, – прервала ненужный спор Мария.

А в гостиной в это время хозяева вели свой разговор.

– Ты должна поговорить с Малей, – возмущался Феликс, лавируя между вазами. – Этот Джон просто взбесился!

– Мне кажется, что это тебе надо поговорить с Джоном, – мягко предложила мужу Юлия. – Ты должен ему объяснить, что девочке всего четырнадцать лет. О чем он вообще думает?

– Я уже говорил, – обреченно отозвался Феликс. – Но он готов ждать столько лет, сколько понадобится, лишь бы она стала его женой. Остановить это сумасшествие сможет только сама Маля.

– Может, поговорить с крёстным? – с надеждой спросила Юля.

– И с крёстным говорил. Родители Джона в ужасе, так как он разорвал отношения с невестой, за которой приданого давали несколько миллионов! Он никого не слушает. Он обезумел от любви.

– Вот и надо написать его родителям, чтобы они забрали своего обезумевшего сына из России, – нашла выход мать.

– Это хорошая идея, но оставим её на крайний случай. Попробуй всё же поговорить с принцессой. Нельзя же так кружить голову этому несчастному юноше! Или она влюблена в него?

– Нет! Нисколько!

– Ну и слава Богу! – перекрестился Феликс.

– Маля говорит, что пококетничала с ним так, забавы ради! Она не предполагала, что вызовет в нем такую страсть.

– Моя принцесса всегда добивается, чего хочет! – гордо сказал он и, хмыкнув, добавил: – Но в этом случае явно переборщила.

* * *

В тот же день, когда Матильда приехала после занятий домой, мать посадила её рядом с собой на диван в гостиной и начала этот нелегкий для них обеих разговор.

– Я чувствую себя очень виноватой, что расстроила свадьбу Джона, – скромно опустив глаза, сказала дочь, но потом её глаза загорелись, и она восторженно произнесла: – Но ты знаешь, мама, в глубине души мне приятно, что я могу внушать такую любовь. Мне нравится получать цветы. Мне хочется всю жизнь получать много цветов от своих поклонников, хочется слышать – «Браво!», хочется, чтобы публика закидывала сцену розами и носила меня на руках!

– Какой же ты ещё ребенок, – Юлия притянула к себе Малю и, обняв, поцеловала в щечку. – Это не сцена, глупенькая. Это жизнь, и всё может плохо кончиться. Тебе надо объясниться с Джоном и прекратить все отношения. Не надо давать ему надежду. Объясни, что ты хочешь делать карьеру и о замужестве вообще не думаешь.

– Да, мамочка. Я только о сцене и думаю, а влюблённости эти… Обещаю, что завтра же поговорю с ним, – прижавшись к маме, сказала Матильда, но потом, вдруг вспомнив что-то важное, отстранилась и осторожно спросила: – А подарки надо будет вернуть?

– Ты что имеешь в виду?

– Сумочку из белой кости, украшенную незабудками из сапфиров.

– Конечно, нет. Ведь он подарил тебе её на день рождения в тот злосчастный день, когда ты свела его с ума.

– Брошь с бриллиантами?

– И это можешь оставить себе. Это подарок к началу учебного года. А вот цветов больше не принимай! Отсылай обратно вместе с посыльным, который их приносит. Я и Маше скажу, чтобы так делала, – закончила разговор мама.

После объяснения с Малей уязвленный в своих чувствах Джон Макферсон покинул Россию, а Маля постаралась стереть из памяти этот свой некрасивый эгоистичный поступок. Постепенно она даже забыла, как этот англичанин выглядел, да и было ли это всё наяву? Но сумочка из белой кости и брошка напоминали ей: «Нет. Это всё было в действительности!» И тогда Маля убрала их в коробку, и задвинула её в глубину своего платяного шкафа, чтобы не видеть. Вскоре она благополучно забыла об их существовании, а вместе с ними и об англичанине.

Через некоторое время крёстный сообщил Феликсу, что бедный Макферсон покончил с собой в Лондоне.

– Только Матильде говорить об этом не надо, – испугался Кшесинский.

– Конечно, – тут же поддержал его Строкач. – Об этом вообще лучше никому не говорить.

– Ты прав, – сказал Феликс и перекрестился. – Слава Богу, мы оградили от него принцессу, а то всё кончилось бы тем, что он убил бы её, а не себя!

– Это потому, что девочка очень кокетлива, – посетовал крёстный.

– Бороться с этим бесполезно, – тяжело вздохнул отец. – Это у неё в крови.

* * *

Пришла зима, и морозный ветер совсем выветрил в семье Кшесинских воспоминание об англичанине. Жизнь вошла в свое спокойное русло.

В один из таких холодных зимних вечеров, когда термометр за окном показывал минус двадцать четыре, Маля сидела вместе с мамой и с братом в гостиной. В камине потрескивали дрова, яркие языки пламени создавали ощущение тепла и уюта, каждый к комнате был занят своим делом. Юзеф разучивал на рояле один из этюдов Шопена, мама, сидя в кресле, вышивала, а Матильда удобно устроилась рядом с ней на диване с повестью Карамзина. Это была трогательная история бедной Лизы, и девушка частенько шмыгала носом от набегавших на её глаза слез. Юляши не было. Она в этот вечер танцевала в частном спектакле на балу у княгини Юсуповой. Зима была хороша тем, что давали много балов, и артистам как балета, так и водевилей можно было неплохо подработать во время театральных представлений, которые устраивала знать в своих домах, ублажая гостей. Отец тоже отсутствовал. Ещё утром он уехал на урок танцев к детям князя Щербатова, но наступил уже глубокий вечер, а его всё не было. Ужин задерживали в ожидании его прихода.

Маля дочитала книгу и в сентиментально грустном настроении, которое на неё навеяла повесть, подошла к окну. На улице шел снег. Было темно, но газовый фонарь, стоящий у подъезда, освещал кружащиеся от ветра белые снежинки, и они мерцали на свету, переливаясь серебром. Мале показалось, что она в каком-то сказочном белоснежном мире.

– Тебя там не продует? – спросила Юлия.

– Нет, мама.

– А что там, за окном?

– Зима. Снег, – не вдаваясь в подробности, ответила дочка.

В каждом времени года была своя прелесть, но Маля больше всего любила лето. Она любила белые ночи, любила купаться в прохладной реке в жаркие знойные летние дни, собирать грибы в лесу, выскакивать из дома босиком и играть с деревенскими ребятами в мяч или бегать под дождем по лужам, а потом, переодевшись, выпить вкусного парного молока. Зимой же всё было не так радостно. Когда она утром выезжала в училище, было ещё темно. Когда возвращалась домой, было уже темно. В общем, получалось так, что зимой Матильда практически не видела дневного света, а жила только при газовых фонарях. А уж сколько надо было на себя надевать, чтобы выйти на улицу! Нет! Маля не любила зиму. Но глядеть на эти кружащиеся снежинки ей нравилось. Было в этом что-то романтическое.

– Ну, всё! – решительно сказала мама, отложив вышивку. – Больше ждать невозможно.

Уже давно пора было ужинать, а Феликс всё не возвращался.

Юлия Яновна позвонила в колокольчик, и на пороге гостиной возникла горничная Маша.

– Накрывай на стол.

– А Феликс Иванович? – удивилась девушка.

– Вероятно, его задерживают какие-то дела, – сдерживая досаду, ответила Юля. – Итак уже больше часа ждем.

Юля ревновала мужа, и, когда он приходил поздно, воображение рисовало ей страшные картины его измен.

– А у меня уже всё накрыто, – доложила горничная. – Степаниде надо только котлеты в печи разогреть. Наверняка остыли.

В это время раздался дверной колокольчик, и Маша с радостным криком:

– А вот и барин прибыли! – побежала открывать засовы.

Феликс, как всегда шумный, в очень хорошем расположении духа, появился в гостиной и прежде всего направился к Юле. Та стояла, поджав губки, неприступная как крепость.

– На улице такой снегопад, и ужасно холодно! Давайте ужинать! Я голодный, как волк! – обняв жену, Феликс притянул её к себе, поцеловал в щёку, а потом, сделав страшное лицо, прорычал: – Нет, я голоден, как сто волков! – и прикусил ей ухо.

Он был настолько обаятелен и от него исходило столько ласки и любви к ней, что Юля рассмеялась и тут же сменила гнев на милость.

– Закуски давно поданы.

– Отлично! – воспрял Феликс. – Распорядись, дорогая, чтобы поставили на стол графинчик с водочкой.

– Это по какому же случаю? – удивилась жена.

– Во-первых, мне не только голодно, но и холодно, а во-вторых, я встретил сегодня в театре нашего балетмейстера Иванова.

– Так ты был сегодня ещё и в театре?

– Да. Заехал туда после занятий. Надо было кое с кем встретиться по делам.

– Так вот почему ты так задержался, – облегчённо вздохнула Юлия.

– Ну, конечно! – воскликнул муж. – Ну, так вот, встретил я там Иванова, и он мне по секрету сообщил, что Юзеф получит хорошую роль в новой постановке, которую Лев будет ставить вместе с Петипа.

– А я уже знаю об этом, папа, – вступил в разговор Юзеф. – Мне сказали вчера в репертуарной конторе.

– Никогда ни в чем не будь уверен, пока не увидишь распределение на доске дирекции, мой мальчик, – строго осадил сына Феликс Иванович. – Театр – вещь непредсказуемая. Сегодня тебе говорят одно, а завтра делают совершенно другое!

– Но ты сам только что сказал, что мне дадут роль, – недоуменно возразил Юзеф.

– Раз это сказал я, значит, так и будет! – произнес отец. – А на будущее запомни: в театре выжить непросто. Надо толкаться локтями и никому не верить. Каждый будет стараться тебя подсидеть.

– А мне рассказывали, что Дзукки как-то подсунули иголки в балетную пачку, – возбужденно вставила своё слово Маля в подтверждение слов отца.

– И иголки, и булавки, и не только в платье, – повернулся к дочери Феликс. – Готовься ко всему! Могут подсунуть тебе что-нибудь в пуанты. Могут разлить масло перед твоей гримерной, чтобы ты поскользнулась и грохнулась им на радость, ушибив себе что-нибудь, а ещё лучше сломав. Много что могут сделать, моя принцесса, твои собратья по цеху, лишь бы навредить из зависти.

– Ну, ты прямо запугал детей театральными ужасами, – остановила мужа Юлия. – Пойдемте лучше ужинать, – и, ласково глядя на него, добавила: – О графинчике не беспокойся. Я распоряжусь.

– Ты самая лучшая и самая добрая на свете! – обнимая жену, ласково произнёс Феликс Иванович.

Мале оставалось учиться всего полтора года. И пролетели они очень быстро.

Глава 8

В день выпускного экзамена по танцу Матильда проснулась рано. Она волновалась. Но не из-за того, что боялась за своё выступление, а потому, что на экзамен должны были прибыть все члены императорской семьи, включая царя с царицей и, конечно, наследника. Матильда входила в число лучших учениц вместе с воспитанницами-пансионерками Рыхлаковой и Скорсюк, и, по традиции, им троим было предложено самим выбрать танец для экзамена. Маля остановилась на па-де-де из балета «Тщетная предосторожность». Этот танец был полон утонченного кокетства, и Дзукки, исполнявшая эту роль в спектакле, совершенно покорила в своё время Матильду.

«Я смогу станцевать не хуже! – сразу решила она. – У меня получится!». Партнером был определен лучший выпускник этого года Рахманов, с которым она однажды так сладко целовалась, и Матильда радовалась, что ей в пару дали именно его. Он был влюблён в неё до сих пор, но она уже совершенно остыла к юноше. Связывать свою судьбу с танцовщиком она не желала, но то, что танец у них получится великолепно, Маля не сомневалась.

В театральной костюмерной ей подобрали голубое платье, украсили его букетиком ландышей, на волосы прикрепили короткую мантилью из нежных тонких кружев, и, оглядев себя с ног до головы перед большим зеркалом, Маля осталась очень довольна тем, что там увидела. Из некогда хорошенькой маленькой девочки она со временем превратилась в очаровательную девушку. Матильда не относилась к разряду красавиц, но была стройной, изящной, женственной, и её маленький рост, метр пятьдесят два сантиметра, не был ей помехой в завоевании сердец. Он был идеален для партнера по сцене и трогателен в жизни.

Подготовка к выпускным экзаменам по танцу началась почти с самого начала последнего года обучения. И вот, наконец, всё было готово, и этот торжественный день, которого все учащиеся так ждали и так боялись, наступил.

Сначала выпускники драматического курса должны были играть свой спектакль, а уже после них выходили на сцену выпускники балетного отделения.

Закулисных гримерных в этом маленьком учебном театре не было. Ученики готовились к выходу в примыкающих к сцене классах. Вдруг разнеслось, что император с семьей уже в зале. Всем захотелось немедленно его увидеть, и около маленькой дырочки в занавесе началось настоящее столпотворение.

– Ну, что там? Дай посмотреть! – пытаясь пробиться к единственному глазку в зал, шептал один выпускник другому.

– Император и императрица садятся в самом центре на первом ряду, – отвечал счастливец, занявший выгодную позицию.

– Дайте же и мне посмотреть, – толкалась выпускница драмы Маруся Пуаре. – А наследник приехал?

– Быстро покиньте сцену, – раздался строгий приглушенный голос старшей воспитательницы Ирины Леонидовны, и все сразу бросились врассыпную.

Зрительный зал учебного театра вмещал в себя только три ряда кресел. Но зато сцена была самая настоящая: с рампой газового освещения, декорациями и занавесом.

Пока выпускники волновались за кулисами, в зале уже расположился император Александр III с императрицей Марией Федоровной. Рядом с отцом устроился в креслах первого ряда наследник Николай. Были здесь и родные братья государя Владимир, Сергей, Алексей и Павел Александровичи. Все они были со своими женами, среди которых особо выделялись супруга великого князя Сергея Александровича своей красотой и жена великого князя Павла Александровича своим большим животом, так как была на восьмом месяце беременности. Кроме них приехал посмотреть на выпускников училища и великий князь Михаил Николаевич Романов со своими сыновьями. Их у него было четверо. Все они по родству приходились дядями наследнику, но по возрасту почти не отличались от него. Мало того, великий князь Сергей был даже младше Николая, поэтому отношения между наследником и братьями Михайловичами были скорее дружеские, чем напоминали бы отношения между дядями и племянником.

Места в зале заняли также Директор Императорских театров Всеволожский, главный балетмейстер Мариус Иванович Петипа и несколько ведущих актёров Императорских театров Петербурга, получивших на это специальное разрешение от дирекции. Среди них был и Кшесинский. Он посещал выпускные экзамены каждого из своих детей и, конечно, не мог пропустить выпуск из училища своей принцессы. Удобно устроившись в положенном для артистов последнем ряду, Феликс Иванович с удовольствием любовался мощным затылком императора, пока не подняли занавес и выпускники драмы не начали водевиль.

За сценой было слышно, как весело зрители принимали спектакль и как громко хлопали в конце. Выпускники балетного класса терпеливо ждали своего часа.

Антракт оказался не долгим.

Чем ближе был выход на сцену, тем становилось всё волнительнее. У Мали даже слегка пересохло в горле, и она попросила обслуживающую их горничную принести воды. Сделав несколько глотков, девушка отставила стакан и, встав на пуанты, проделала несколько батманов сначала правой, а затем и левой ногой. Перова, глядя на Матильду, тоже стала разогреваться, приседая в плие.

– Я так волнуюсь! – дрожащим голосом проговорила она. – Даже ноги дрожат.

– Я тоже волнуюсь, – призналась Маля. – Только у меня ноги не дрожат. Я, наоборот, полна сил! Это волнение – как вдохновение!

– Чудная ты, Маля, – проговорила Перова.

Соня Перова была девушкой очень спокойной и уравновешенной, прекрасно пела красивым контральто, и многие считали, что ей надо было заканчивать не балетное, а актёрское отделение, где она быстрее бы сделала карьеру, выступая в водевилях. В своё время так поступили с Марией Савиной. После второго года занятий балетом, обнаружив у неё на уроках вокала необыкновенный по тембру голос, девочку перевели на актёрское отделение, и теперь она уже много лет была одной из самых знаменитых актрис Александринского театра. Но родители Перовой не слушали этих доводов. Они считали, что танцевать в балете благороднее, чем исполнять всякие там водевили, а потому и воспротивились переводу дочери. Матильда слегка завидовала голосу Сони, а та, в свою очередь, завидовала успехам Матильды в танце. Вот и сейчас Перова восхищённо смотрела, как, крепко стоя на пуантах, Матильда легко кидала батманы на девяносто градусов.

В класс заглянула старшая воспитательница.

– Кшесинская! Вы готовы?

– Да, Ирина Леонидовна! – ответила Матильда и вышла в коридор, ведущий к сцене.

Вот оно! Сейчас будет её звездный час.

Занавес подняли, и при первых же музыкальных аккордах, ощутив необыкновенный прилив сил, с очаровательной улыбкой, осветившей всё её лицо, с блестящими от восторга глазами, она сделала своё первое «па». Танец был выстроен на кокетстве с влюблённым в неё юношей. Сыграть это состояние для Матильды было легко, тем более с таким партнёром, как Рахманов! А о технике она вообще не думала. Все движения давались ей без труда.

Когда всё было позади и девушка, кланяясь, присела в реверансе, она посмотрела на первый ряд, прямо в лицо императрице, потом императору и затем уже перевела взгляд на наследника. Она впервые увидела его близко. «Какое приятное лицо», – подумала она. Матильда ощущала расположение к себе всей царской семьи и хорошо видела, что они ей хлопали не так, как она это наблюдала раньше, то есть слегка прикасаясь пальцами одной руки до пальцев другой, а по-настоящему! В третьем ряду она заметила сияющие глаза слегка привставшего с места отца. Феликс восторженно отбивал свои ладони и, если бы было можно, наверняка закричал бы ей: «Браво, принцесса!» Маля и сама чувствовала, что танцевала на таком эмоциональном подъёме, что это не могло не передаться залу.

– Какая прелестная девушка, – сказал император, когда занавес закрыли. – У неё такая радостная детская улыбка и столько грации!

– Да, у этой девушки большой актёрский талант, – согласилась императрица.

– Напомните нам её фамилию, – обратился император к дирекции.

– Кшесинская, ваше величество, – тут же отозвалась наставница женского отделения балетных классов мадам Лихошерстова. – Матильда Кшесинская.

Феликс Иванович гордо выпрямил спину и огляделся. Мол, все слышали, что о моей принцессе сказали Их Величества! Вот так-то!

* * *

После экзамена всех собрали в зале большого репетиционного помещения для представления каждого из выпускников лично царским особам. Они стояли в костюмах, в которых выступали на сцене. Вероятно, так императору было легче вспомнить, в какой роли он их только что видел. Согласно традиции, сначала должны были представить воспитанниц-пансионерок драматического и балетного отделений, которые проучились все восемь лет на средства императора, потом приходящих учениц, коей была Матильда, а потом в той же последовательности выводили на поклоны мальчиков. Зная, что она будет представлена самой последней среди девушек как приходящая ученица, Маля не удивилась, что мадам Лихошерстова поставила её во второй ряд, где она со своим маленьким ростом совсем скрылась за спинами выпускниц. Все стояли, замерев в ожидании царской семьи. Стояли на изготовке и преподаватели во главе с директором.

Войдя в зал, император огляделся и вдруг звучным голосом, нарушая все традиции, недоуменно спросил:

– А где же Кшесинская?

Это было полной неожиданностью. Девушки, недовольно оглядываясь на Матильду, расступились. Мадам Лихошерстова, быстро соображая, каким образом теперь поменять всё построение представления, взяла её за руку и подвела к императору:

– Матильда Кшесинская, ваше величество.

Государь протянул руку для поцелуя. Маля с дрожащими от страха коленками, присев в глубоком реверансе, коснулась губами его крепких и толстых пальцев, на одном из которых красовался массивный перстень с крупным топазом, окруженным сверкающими бриллиантами.

– Мадемуазель, вы будете красой и гордостью нашего балета, – произнес император, приветливо улыбаясь.

Маля была настолько счастлива и ошеломлена этими словами, что с трудом понимала, что происходит вокруг. Как представляли других учеников, что говорили им император с императрицей – всё для неё прошло как в тумане.

Затем всех повели в столовую. Там для торжественного ужина вместе с царской семьей уже были накрыты три длинных стола. За столами тоже все места для выпускников были расписаны. С одной стороны государя должна была сесть лучшая выпускница драматического класса, чтобы красивым и громким голосом прочитать молитву перед ужином, а с другой стороны руководство училища решило посадить отличницу пансионерку балетного отделения Скорсюк, и та уже несколько дней хвасталась перед всеми этой привилегией. Но император, войдя в столовую, опять нарушил распорядок.

– Где мадемуазель Кшесинская? – громогласно спросил он, усаживаясь во главе центрального стола. – Я хочу, чтобы она сидела рядом со мной.

Скорсюк передвинули. Но рядом с Матильдой император велел посадить цесаревича Николая, и Скорсюк ещё раз передвинули.

«Как в сказке!» – подумала Маля, сидя между государем и наследником престола.

– Только не очень-то флиртуйте, – обращаясь к сыну и выпускнице, сказал император.

Маля боялась поднять на наследника глаза. Она впервые чувствовала себя скованной рядом с молодым человеком. Перед всеми сидящими за столами стояли приборы для ужина и белые кружки из дешевого белого фарфора для чая.

– Наверно, дома вы не пьете из таких кружек? – вдруг спросил её цесаревич.

– Нет. Не пьем, – ответила Маля и посмотрела ему в глаза. Глаза у него были голубые-голубые, а взгляд проникал прямо в душу. Наследник улыбался, и эта улыбка была настолько обворожительна, что Маля просто утонула в её лучах. Она сразу же забыла о субординации. Скованность как рукой сняло. – Я сегодня тоже буду впервые пить из этих кружек, как и вы, ваше высочество, – кокетливо поведя глазами, добавила она.

– Как?! – воскликнул наследник. – Так эта «шикарная» посуда предназначена только для ужина с императорской семьей?

– Что вы! – залилась своим заразительным смехом Матильда. – Просто я не живу в училище. Я приходящая ученица. Я живу дома, а потому этой столовой не пользуюсь.

– Теперь я знаю, почему вы лучше всех танцуете.

– Почему? – заинтригованно спросила Маля.

– Потому что вы не пьете из этих чудовищных кружек, – выпалил наследник уже не в силах сдерживать смех.

Они оба расхохотались до слез над этой шуткой. Им теперь было всё смешно и стало так хорошо вдвоём, что они никого не замечали.

Члены царской семьи переходили от стола к столу, меняясь местами, чтобы никого ни за одним столом не обделить своей благосклонностью, и только цесаревич просидел весь вечер рядом с Матильдой.

– В первый раз я увидела вас, когда вы были ещё совсем мальчиком, вы с братом смотрели в театре балет «Конек-Горбунок», – сообщила она ему. – Я сидела тогда под колосниками в актёрской ложе. Оттуда зала не видно, так я чуть не вывалилась из неё, чтобы вас разглядеть!

– Сколько же лет вам тогда было? – улыбнулся наследник.

– Шесть. А вот уже потом, во время учёбы в училище, я видела вас на всех премьерах. Ведь нас часто занимали в ролях маленьких фей и пажей. К этому времени вы уже повзрослели, стали наследником престола и превратились в настоящего принца, о котором может мечтать любая «спящая красавица».

– Кстати, я был на премьере «Спящей красавицы», – воскликнул наследник, польщённый словами девушки. – Если не ошибаюсь, это произошло в январе этого года?

– Совершенно точно, ваше высочество.

– А кого вы изображали на сцене в тот раз?

– Красную Шапочку.

– Так это были вы?! – удивился и обрадовался наследник. – Мне этот танец очень понравился! Вы танцевали с Серым Волком и были просто очаровательны. Я хорошо помню ваши испуганные глазки и вашу изящную маленькую фигурку, – Николай снова с интересом взглянул на Матильду. – Да, теперь я вижу, что это были действительно вы!

Когда подали чай, цесаревич отпил из своей чашки и внезапно протянул её Матильде.

– А чай в этих кружках очень даже вкусный. Я попробовал. Теперь вы.

И хотя Матильде налили точно такой же, она, как завороженная, взяла из рук наследника престола чашку и сделала несколько глотков с той стороны, где только что отпил он.

– Очень вкусный, – тихо произнесла она. Сердце её билось так сильно, как будто хотело выпрыгнуть из груди. Было полное ощущение, что губы их соприкоснулись.