Две Ольги Чеховы. Две судьбы. Книга 2. Ольга Константиновна

– Не годен.

Не годен? Миша не ослышался? Не годен? У Миши закружилась голова от счастья. Он даже не стал выяснять, почему не годен. Главное, не годен! Спасибо тебе, Господи! Не годен! Какое счастье. Не годен!

Было уже совсем темно, когда он вышел на улицу. Дождь лил по-прежнему. Юноша подставил свое лицо этим потокам и, улыбаясь, жадно вдыхал свежий воздух.

– Миша, – вдруг услышал он тихий голос.

Актер остолбенел. Рядом с ним стоял совершенно мокрый Сулержицкий. Значит, он весь день находился под проливным дождем у призывного пункта и ждал его в толпе родных, оплакивающих своих единственных?.. Кто же был для него Миша? Брат? Сын? Нет. Он был всего лишь одним из его учеников, которому он обещал, что будет его ждать.

Да! Воистину Сулержицкий никогда не нарушал своего слова!!!

Глава восьмая

Ближе к Рождеству Ольга вдруг поняла, что беременна. Рожать? Но это же сейчас совершенно невозможно! Во-первых, уже второй год шла война с Германией, и с каждым месяцем она становится всё ощутимей; во-вторых, она сама еще совсем ничего не успела добиться в жизни; в-третьих, ей всего лишь восемнадцать, и она мечтает после окончания училища поступить в студию Станиславского и стать актрисой; в-четвертых, Миша еще так мало зарабатывает, что она не уверена, сможет ли он содержать ее и ребенка; в-пятых… А, бог с ним, что там уже в-пятых! Она не была уверена в будущем, и всё! Рано ей еще рожать.

Ольга решила прервать беременность. По совету подруг она стала принимать горячие ванны, экспериментировать с какими-то сомнительными травами, прыгать со стола и стульев. Всё тщетно! Поняв, что ей ничего не помогает и ребенок продолжает в ней расти и развиваться, она решилась сказать об этом Мише лишь на третьем месяце беременности.

– Беременная? – слегка удивленно спросил он и как-то неопределенно пожал плечами. – Ну-ну. Мне надо в студию. Вернусь поздно.

Миша вышел в прихожую, надел шубу и ушел, не сказав более ни слова. Оля осталась стоять как в столбняке. Почему у него такая странная реакция? Не выразил ни радости, ни огорчения. Простое безразличие. Он иногда поступал так непонятно, что она не могла объяснить его поведение. Да и могла ли она его вообще понять? Артур Шопенгауэр, которым он так увлекался, ей категорически не нравился. Она по жизни была оптимисткой, и все взгляды этого философа были от нее далеки. Он утверждал, что «существующий мир – это самый худший из миров», а это было для нее бредом. Другого мира она не знала и была уверена, что его нет. Но как только она попыталась поговорить об этом с мужем, тот отмахнулся от нее, как от мухи.

– Не понимаешь ты ничего, и лучше молчи, а то поругаемся.

В последнее время ей было более комфортно общаться с кузеном Володей Чеховым. Несмотря на то что он тяжело пережил ее замужество, он остался настоящим другом, и Ольга даже предпочитала чаще поверять свои думы ему, чем мужу, которому почти всегда было не до нее. Даже на философские темы Володя разговаривал с ней не свысока, как Миша, а как с равной.

– Ты не права по поводу Шопенгауэра, – говорил он. – У него очень правильные выводы о жизни человека в обществе. Вот, например: «Если хочется во что-то верить, то найдешь тому доказательства». Разве это не так?

– Но разве может быть оправдание в убийстве, например? – недоумевала Ольга.

– Конечно, может. Оттого и существует зло на земле. Вот сейчас идет война. И каждая сторона считает себя правой! Люди убивают друг друга и не мучаются совестью.

– Ты прав, – задумалась Ольга. – Но ведь это ужасно!

– А вот еще его вывод, с которым не поспоришь: «Скот не виноват в том, что он скот, а вот человек – виноват».

– И здесь Шопенгауэр прав, – рассмеялась Ольга.

– А это как тебе: «История – опасная наука. Нельзя копать слишком глубоко, и тем более говорить о том, что выкопал».

– А вот с этим я не соглашусь. Копать надо обязательно, и говорить обо всем тоже надо. А то как же мы узнаем историю в достоверном виде? – горячо запротестовала Ольга. – Но меня, Володя, больше волнует его позиция о человеческой деятельности. Вот он говорит, что «у каждого человека только три главных мотива в жизни: злоба, эгоизм и сострадание». Как же так? Не понимаю. А где же любовь?

– Шопенгауэр говорит, что любовь и счастье – это вообще химера.

– Да как же это может быть? Ведь только любовь делает мир лучше и благороднее!

Разговоры с Володей были для Ольги отдушиной. Он никогда не раздражался, не кричал на нее, как Миша. А ведь ей так хотелось говорить и со своим мужем на равных! Но… Почему он никогда не говорил с ней ни о чем серьезном? Неужели действительно считал ее глупой и ничего не понимающей?

Вот и сейчас она решила, что только с Володей она сможет поговорить о страхах насчет своей беременности. Только он сможет понять, поддержать ее…

– Ты не обращай внимания на то, как Миша отреагировал, – сразу же начал успокаивать ее кузен. – Он просто испугался, потому и сбежал. Я, наверное, тоже бы вначале испугался. Ведь это такая ответственность!

– Да я и сама испугалась, когда узнала, – тут же как-то сразу успокоилась Ольга.

«Мише, оказывается, не все равно, он просто испугался!» – продолжала успокаивать она сама себя.

А вскоре выяснилось, что эта новость испугала не только Мишу. Она напугала всех. И его мамашу, и ее родителей. Ведь все они надеялись, что вскоре парочка расстанется, а теперь… Единственным человеком, кто хоть немного порадовался появлению ребеночка, была нянька.

– Маленький будет? – просияв, воскликнула Маня.

Но Наталья Александровна так на нее взглянула, что она тут же замолчала и убежала в кухню.

Очень расстроился и кузен Володя. Ведь теперь Ольга уже никогда не уйдет к нему. А он еще так надеялся на это!

⁂

В апреле 1916 года театр на гастроли в Петроград не поехал. Положение в стране было тяжелое. Война затянулась не на шутку. Между тем руководство театра смущало то, что зал стал заполняться совершенно новыми людьми, какими-то «не своими», не тонкими, не чуткими. В театре их прозвали «беженцами».

– В этом сезоне мы выпустили только одну премьеру, – начал свою речь на заседании правления Немирович-Данченко. – И, к сожалению, эта пьеса Мережковского не пользуется успехом. Сборы невелики.

– Да уж, его пьеса «Будет радость» никакой радости нам не принесла, – поиграл словами Качалов.

Все слабо улыбнулись. Было не до веселья. Предъявить петербургскому зрителю и вправду было нечего. Причем также было известно, что в Петрограде стихийно вспыхивали народные бунты из-за нехватки хлеба и другого продовольствия. В Москве же было пока относительно спокойно.

– Будем играть здесь, – подвел итог председатель собрания Немирович-Данченко. – Ну и кроме того, мы с Константином Сергеевичем сможем тогда спокойно продолжить репетиции «Села Степанчикова». Очень надеюсь, что следующий сезон театра все-таки откроется этой премьерой.

Репетиции «Села Степанчикова» шли уже с января, но сильно затягивались. Все понимали, почему это происходило. Станиславский, взявший на себя главную роль, был недоволен. Кем? Собой. Почему? Вот на этот вопрос никто не мог дать однозначного ответа. Мало того, художник Добужинский уверял его даже, что он справляется с ролью прекрасно, да и многие другие тоже были в этом уверены, но Станиславский упрямился. Он всё что-то искал и искал. Ему хотелось выразить со сцены такой силы добро, чтобы на земле создалась гармония и люди бы поняли, что войну надо немедленно прекратить. Но разве его персонаж давал возможность такое сыграть? Конечно, нет.

– Он перегрузил свою роль совершенно ненужными планами. Запутал всех и сам запутался, – делился своими ощущениями Немирович с Ольгой Леонардовной. – Вот увидишь, скоро он не выдержит и сам снимет себя с роли.

Как частенько бывало и раньше, Немирович оказался прав. Вместо Станиславского роль полковника Ростанева стал репетировать Массалитинов. Центр спектакля сразу сместился в сторону Фомы Опискина, которого грандиозно репетировал Москвин. Всё стало в спектакле складываться, и Немирович наконец-то стал верить, что следующий сезон они всё же откроют премьерой.

⁂

В отпуск все разъехались кто куда. Ольга Леонардовна отправилась, как обычно, в Крым, следом за ней туда же уехал и Володя Чехов с родителями, а Ольга с Мишей и его мамашей остались в городе.

– Может, мы все-таки снимем дачу? – просила Оля мужа, придерживая свой огромный живот. – Я бы делала наброски на природе… Да и тяжело мне в такую жару в городе.

– Посмотрим, – как-то неопределенно ответил Миша. – У меня есть еще кое-какие дела в Москве.

– Какие?

– Это мои дела, тебя не касаются, – отрезал Миша.

– Почему ты грубишь? – расплакалась Оля. – Ты обращаешься со мной так, как будто это я одна виновата в том, что беременна…

Ее живот уже шел впереди нее, на лице появились какие-то пятна, и вообще она старалась как можно быстрее проходить мимо зеркала. Очень уж неприглядная девица смотрела на нее оттуда. Вот и Миша стал странно вести себя в последнее время. Он пил, гулял и не только не обращал на нее внимания, а даже как-то привел домой девицу и заперся с ней в комнате матери. Правда, он не думал, что Оля так рано вернется домой, но когда они вышли из комнаты и Миша наткнулся на Ольгу, он даже не смутился. А девица все время хохотала, да так громко, что Ольге захотелось ее ударить, но она сдержалась. Воспитание! Почему она постоянно всё мужу прощает? Так же нельзя! А мамаша? Ведь это она уступила им свою спальню. Да еще с такой усмешкой встретила ее, когда Ольга вернулась раньше домой. Даже как будто обрадовалась, что Ольга сейчас всё узнает и будет переживать, а может, и поругается с ее драгоценным сыночком. Миша же был пьян. Сильно пьян. Оля даже говорить с ним не стала, не стала ничего выяснять. Разве он в состоянии был что-либо сейчас понять? Скандала не получилось, и мамаша, расстроенная, ушла спать.

– Что случилось, Миша? – спросила Оля, когда утром муж наконец-то открыл глаза. – Почему ты так сильно запил? Как объяснить твою вчерашнюю выходку с этой девицей? Ты разлюбил меня?

– Что ты! – протянул к ней руки Миша. – Я тебя очень люблю. Обними меня.

– Сначала объяснись.

– Меня очень обидели, – сделал несчастное лицо Михаил. – Очень. Я не знаю, как жить дальше.

– Кто тебя обидел? – испугалась Оля.

– В театре обидели. Помнишь, мне Станиславский позвонил, когда Москвин заболел, чтобы я приготовился вечером играть царя Федора?

– Конечно, помню. Я даже помню, как ты готовился к роли, как поехал в театр и как туда примчался с высочайшей температурой Москвин, узнав, что спектакль не отменили. Я всё помню.

– Вот-вот, – со слезами на глазах проговорил Миша. – Не дал мне сыграть! И ничего не даст! Никогда и ничего. Ведь и на роль Опискина в «Селе Степанчикове» Станиславский с Немировичем распределили сначала меня. Помнишь, как я радовался? Помнишь, как я готовился к этой роли? Я уже видел этого Фому Фомича в своем воображении! Ясно видел. Я был готов! И что же? Москвин идет к Станиславскому и настаивает, чтобы мою роль передали ему. Нагло так настаивает! И всё! Нет у меня Опискина! Ни единой репетиции мне не дали провести…

– Успокойся, – сказала Оля, присев на кровать и гладя руку мужа. – Я очень хорошо помню, как ты тогда переживал. Но ведь, милый мой, это же было еще в начале января! Зимой! А сейчас-то уже лето!

– А думаешь, это легко забыть? Думаешь, у меня на душе не скребут кошки оттого, что Москвин откроет этой осенью новый сезон, а мне шиш? Я раньше всегда уважал Москвина, но этот случай с Опискиным я ему простить не смогу никогда. Просто изо рта кусок вырвал. Я так разочарован в человеке, которого боготворил. Ты не представляешь, Оленька, как я страдаю.

Из глаз Миши текли слезы, и Ольге стало его безумно жалко. Она стала его успокаивать, целовать…

И когда они вместе, обнявшись и с довольными лицами вышли к завтраку, Наталья чуть не лишилась дара речи. Как это? Она-то думала, что уж утром-то они точно поругаются и разбегутся. Как же! Она забыла, что ее сын, обаятельный и великолепный актер, способен выкрутиться из любой невыгодной для себя ситуации и обернуть ее в свою пользу. И вот теперь Ольга, совсем забыв о вчерашнем, лишь жалела его, любила и страдала. Как же несправедливо поступают с ее гениальным мужем в театре!

⁂

В конце июля по настоянию Ольги муж вместе с матерью все-таки сняли небольшую дачу в Химках. Наконец-то Оля могла дышать чистым воздухом, а не жарой в каменных московских джунглях, гулять по полю, рисовать и даже купаться в небольшой мелкой речушке. В поселке был теннисный корт, и Миша, когда был относительно трезв, ходил туда играть. Оля же только сопровождала его. Сама играть она уже не могла. Доктор запретил ей какие-либо резкие движения.

– Смотрите, а то родите недоношенного ребенка, – говорил он. – Будет тогда у вас слабенький и больной сынишка.

– Вы уверены, что это будет сынишка? – удивилась Оля.

– Нет, – улыбнулся врач. – Это я так, к слову. А вы кого хотите?

– Девочку. И моя тетя Оля сказала, что будет девочка.

– Это почему же?

– Потому что она мою красоту забирает. Видите, какие у меня появились пятна?

– Вполне возможно, что ваша тетя права, – согласился доктор.

Однажды на корте появилась симпатичная голубоглазая блондинка. Она была небольшого роста, и уж по каким причинам – неизвестно, но сразу привлекла внимание Михаила. Он совершенно беззастенчиво начал тут же за ней ухаживать. Слегка приобняв девушку за талию, артист показывал, как лучше делать удар ракеткой, подбирал и подавал ей укатившиеся за поле мячи, да и после игры они так откровенно продолжали флиртовать друг с другом, что нервы Ольги не выдержали.

– Может, ты прекратишь обнимать ее у меня на глазах? – выкрикнула она. – А вы, мадемуазель, тоже хороши! Это, в конце концов, неприлично!

Девушка смутилась, сделала несколько шагов, чтобы покинуть корт, но Михаил удержал ее.

– Иди, Оля, домой и успокойся, – в раздражении сказал он. – Мне стыдно за твою выходку.

– Ничего, – пробормотала девушка, которую, как потом оказалось, звали Ксенией. – Я понимаю. Ваша жена сейчас воспринимает всё болезненно. Я понимаю.

– Вот и хорошо, – сразу успокоился Михаил. – Раз понимаете, то давайте сыграем еще партию.

И они начали играть!

От охватившего ее гнева Ольга еле сдержалась. Какая наглость! Ей тут же захотелось вцепиться этой наглой девице в волосы! Но нет, нет. Надо взять себя в руки. Ольга заставила себя развернуться и покинуть корт. Не видеть их. Главное сейчас – не видеть их вместе! Плача от обиды, Ольга бездумно шла по дороге в сторону леса. Лес был большой, нехоженый. Куда она шла, Ольга не знала. Шла себе и шла, отодвигая ветки кустов и деревьев, через бурелом и вдруг вышла к малиннику. Крупные сочные ягоды так и манили ее к себе. И было их видимо-невидимо. Боже, какая сладость! Было так вкусно, что у Ольги даже высохли слезы, и вдруг она услышала хруст веток. Значит, здесь еще кто-то собирает ягоды? Что за человек? Ольга напряглась, отошла на всякий случай от малинника на небольшое расстояние, и тут из-за кустов прямо на нее совершенно неожиданно вышел… медведь! Большой, огромный, настоящий! Встал как вкопанный и смотрит на нее своими маленькими черненькими глазками… Сначала от страха у Оли ноги как парализовало, но вскоре, опомнившись, она во всю прыть бросилась бежать, совсем позабыв о своем животе и не разбирая дороги. Ветки деревьев больно хлестали по лицу. Куда она бежала? К выходу из леса или наоборот? Но вот впереди просвет. Туда, туда! «Помогите! – кричит она что есть силы. – Помогите!» Наконец, не переставая кричать, она выскочила на просеку. Там, в недоумении соскочив с телеги, доверху груженной сеном, вскинул уже свое ружье крестьянин.

– Ты чего? – спрашивает он.

– Медведь, – кричит она, показывая на лес. – Там! Там!

Выстрел нарушает тишину. Лошади слегка шарахаются в сторону, но крестьянин крепко держит их за поводья.

– Всё, успокойтесь, барыня, медведь теперь уже точно ушел, – говорит крестьянин. – Что же вы одна-то в лес ходите? Разве можно в вашем положении? Матерь Божия, спаси и сохрани! – крестит он Ольгу. – Садитесь, я вас домой отвезу. Где дача-то ваша, барыня?

Пока крестьянин доезжает до Ольгиного дома, солнце уже заходит за горизонт.

– Где ты пропадала? – недовольно ворчит Наталья. – Время ужинать, а ты еще и не обедала. О себе не думаешь, так хоть о ребенке подумай.

– А Миша дома?

– Нет. Тоже не приходил. А где ты его бросила? Вы же вместе ушли.

Ольга уходит в комнату. Слезы снова начинают душить ее. Не приходил? Значит, он до сих пор с ней? С этой Ксенией? Сколько же она будет терпеть такое к себе отношение?

Миша появился только поздно ночью. Пьяный. Ни слова не говоря, он улегся на постель и захрапел. Вероятно, от всего пережитого, да еще и из-за быстрого бега по лесу Ольга проснулась ранним утром, почувствовав, что лежит в какой-то прозрачной луже. Она тихонько встала и прошла в комнату Натальи.

– Наталья Александровна, из меня вода какая-то идет, – испуганно сказала она.

– О господи! Это воды отходят. Надо срочно в клинику. Одевайся!

– Мы с Олей уезжаем, – растолкала Наталья сына, когда они обе были готовы. – Рожать, видно, пора.

– Езжайте, – бормочет Михаил. – Я приеду следом. К вечеру приеду.

В этот день в мир приходит его дочь. Но он не приезжает к вечеру. Не приезжает он и на следующий день. Миша пьет.

Глава девятая

В Российской империи почти с самого начала войны водка была запрещена указом государя. И не только водка. Запрещены были и вино, и пиво. Многие были уверены в том, что хлебные бунты в это время были порождены отчасти и тем, что крестьяне пускали свои хлебные запасы на куда более прибыльный продукт – самогон. Эта контрабандная водка называлась «лунная», потому что доставлялась в город под покровом ночи. Каким образом Михаил доставал выпивку, Ольга могла только догадываться. После рождения дочери он не только не протрезвел, но еще чаще стал уходить в запои, смешивая при этом водку с пивом.

– Только так можно добиться самого глубокого эффекта, – говорил он. – Я истинно русский человек. А истинно русский человек пьет только так! До глубокого эффекта!

И он пил до одурения. По ночам он внезапно просыпался и кричал: «Бумагу! Перо! Пиши, Оленька, пиши! Ко мне пришли великие мысли!» И тогда Ольге казалось, что она живет не с мужчиной, которого когда-то боготворила, а с настоящим городским сумасшедшим. Всё чаще и чаще ее посещали мысли об уходе. Брак трещал по швам. С появлением дочери она по-другому стала воспринимать всё, что ее окружало. Миша, его мать, эта душная атмосфера в квартире – всё стало раздражать. Одна Маня как-то еще заботилась о ней и о малышке, которую Миша записал при крещении Ольгой. Сама же Ольга упорно называла дочь Адой. Ведь именно так она хотела ее назвать и, вопреки записи в церковной книге, так ее и называла. Постепенно вслед за ней и другие стали звать ее Адой, и только один Михаил называл дочку Олей наперекор всем.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.