Две Ольги Чеховы. Две судьбы. Книга 2. Ольга Константиновна

– Удивляюсь, почему это вы, деточка, до сих пор не в нашей студии?

Ольга перекрестилась и тихо прошептала молитву. Она постарается! Она обязательно должна понравиться.

За кулисами Миша собрал всех актеров, посоветовал держать ритм, четко доносить текст и не бояться именитых гостей в зале.

– А ты не волнуешься? – спросила его Ольга.

– Конечно, волнуюсь. Я всегда волнуюсь перед Станиславским. Тем более в этой роли.

Миша сделал себе удивительный грим. Он выпрямил нос, подчеркнул брови. Лицо его приобрело мужественность и казалось сейчас прекрасным настолько, что Ольга невольно быстро поцеловала его в щеку.

– С богом! – шепнула она.

– Всем приготовиться, – раздался в это самое время голос Запруднова. – Даю сигнал на поднятие занавеса. Начинаем!

Для Ольги все прошло как во сне. Нельзя сказать, что все играли хорошо и спектакль шел ровно, но то, как зал замирал, когда на сцене был Миша и особенно когда он произносил свои монологи, говорило о том, что в целом все шло прекрасно. Публика после каждого акта награждала актеров долгими овациями, а в конце все в едином порыве кричали «браво». Во время поклонов Оля видела радостное лицо своей тети, видела, как искренне аплодируют им Станиславский с Качаловым, и сердце ее переполнялось ощущением счастья, какого она еще никогда не испытывала. Как же это удивительно – быть актрисой и ловить на себе восхищенные глаза зрителей. Но, к сожалению, почти все глаза были обращены лишь на Мишу. Раздавались даже крики: «Браво, Чехов!» Уже откланявшись, все участники ушли со сцены, а публика всё требовала и требовала выхода Михаила. И он выходил. Он был счастлив. Он доказал себе и зрителям, что может играть эту роль, а значит, когда-нибудь осуществит свою мечту и в настоящем театре. Наконец крики кончились, занавес закрылся окончательно, и уходя Миша неожиданно наткнулся на кузину. Она стояла, притаившись в кулисе. Столкнувшись с девушкой нос к носу, он вдруг схватил ее в объятия и поцеловал прямо в приоткрытые губы. Их языки соприкоснулись, и они слились в таком страстном поцелуе, что у Ольги пол поплыл под ногами. «Всё, – промелькнуло в голове девушки. – Теперь у меня будет ребенок!»

– Ты должен на мне жениться, – испуганно проговорила она, когда он отпустил ее.

– Я готов, – тут же согласился Михаил, совсем не подозревая о причине этих ее слов. – Хоть завтра.

На следующий день он уехал в Москву, а Ольгу все преследовала мысль о женитьбе. Забудет Миша о том, что обещал, или нет? Перед отъездом он ни словом об этом не обмолвился. Расстраивало и то, что Станиславский не позвал ее в студию. После спектакля, придя за кулисы, он сказал много добрых слов Мише, похвалил всех участников, в том числе и ее, но… ни Станиславский, ни тетя Оля, ни Качалов, никто из них не сказал ей, что она может быть актрисой. Это было обидно. Разве она плохо играла? Но более всего сейчас ее мучили мысли о том, что произошло в кулисе между нею и Михаилом. Ведь ее слюна слилась с его слюной, и теперь у нее может быть ребенок. Может или не может? Это особенно мучило и страшило ее. Надо было немедленно у кого-нибудь спросить. Узнать. Но у кого? С кем поговорить на эту тему? Кому довериться?

– Марта, ты целовалась когда-нибудь с юношей? – спросила она подругу, когда они в ночь после оглушительного успеха своей премьеры уже ложились спать.

Марта была старше Оли на два года. Она поступила в Художественное училище после окончания гимназии, и Ольга была уверена, что подруга знает об отношениях с мужчинами намного больше, чем она сама.

– Целовалась, – просто ответила Марта, нисколько не смутившись. – С Володей Чадовым. Прошлым летом у нас был небольшой роман, но потом я в нем разочаровалась. Он оказался трусом. Не прыгнул в воду с кручи на пляже. Другие парни прыгнули, а он нет.

– А как вы целовались? – не унималась Ольга, пытаясь получить ответ на свой вопрос. – В губы?

– В губы, конечно.

– А его язык касался твоего?

– Нет. А при чем тут язык? Он поцеловал меня в губы, и всё.

– Понятно, – ответила Ольга, все больше уверяясь в том, что ее мысль о беременности реальна.

– А почему это тебя так интересует? – встрепенулась Марта. – Тебя кто-то во время поцелуя облизывал?

– Нет. Мне просто интересно, как это бывает, когда целуются в губы.

– Ты что, влюблена?

– Вроде. Только не выпытывай меня, в кого. Я тебе как-нибудь после расскажу.

Вопрос о возможной беременности оставался открытым. Через несколько дней Оля вернулась в Москву. Пора было готовиться к новому учебному году. Первого сентября она должна была сдать комиссии свои эскизы и картины, сделанные за летний период. У Ольги их было много, и надо было отобрать десять лучших. Тетя Оля приняла активное участие в этом.

– Вот этот этюд обязательно, – откладывала она отдельно листы из общей пачки. – И этот хорош, а вот этот…

– Тетя Оля, можно задать тебе один серьезный вопрос?

– Задавай, – ответила та, продолжая рассматривать рисунки.

– Только ты отвлекись. Это очень серьезный вопрос.

– Хорошо, – улыбнулась актриса, села на диван и сложила руки на коленях. – Я тебя внимательно слушаю.

– Одна моя подруга поцеловалась с юношей, – начала Ольга. – Ну, в общем, понимаешь… Она говорит, что этот юноша поцеловал ее так, что их языки соприкасались…

– И что? Ей это не понравилось? – спросила тетя, внимательно глядя на племянницу.

– Этого я у нее не спрашивала, – смутилась Оля. – Ее волнует другое… Бывают ли от этого дети?

– Дети? – изумилась актриса. – От поцелуя? Конечно, нет!

Олечка облегченно вздохнула, а Ольга Леонардовна расхохоталась.

– Неужели ты до сих пор не знаешь, откуда берутся дети? – сквозь смех проговорила она.

– Нет. Мы с мамой никогда не говорили об этом.

– О! Целомудренная юность! Неужели это я должна посвятить тебя в эти дела? Вот уж никогда об этом не думала! Луиза получит от меня нагоняй.

Глава четвертая

Получив от тети все разъяснения на тему отношений между мужчиной и женщиной, Олечка успокоилась, и, конечно, вопрос о неминуемой и срочной женитьбе отпал для нее сам собой. Но однажды вечером, когда у тети Оли был спектакль и Олечка была в квартире одна, раздался звонок в дверь. На пороге стоял Миша. Вид у него был решительный.

– Я договорился, – важно сообщил он. – Завтра нас обвенчают.

– А я думала, ты забыл, – растерялась Ольга.

– Нет, дорогая, я не забыл. А ты?

– Нет, конечно, нет, – пролепетала Ольга, хотя хорошо понимала, что лучше было бы ей сейчас дать по поводу женитьбы отрицательный ответ.

Сердце ее бешено билось от близости какой-то надвигающейся опасности. Любила ли она его? Да. Хотела ли она за него замуж? Конечно, да. Но таким ли образом? Однозначного ответа на этот вопрос не было. Но тут Миша обнял ее, поцеловал, как и тогда в кулисе, и опять пол поплыл у нее под ногами. Да-да! Она хочет быть его женой!

– Может, все-таки сначала поговорить с родителями? – робко спросила она, когда пол встал на место.

– Зачем? Они никогда не дадут на это согласие. Моя мать тоже будет против.

– Почему ты так уверен? Ну, хотя бы познакомь меня с ней…

– Ни к чему. Это делу не поможет. Она все равно будет против. Итак, завтра!

– Завтра?

– Завтра.

Все было так необычно и так походило на какой-то увлекательный спектакль или французский роман, что Ольга даже не вполне отдавала себе отчет в том, что собирается сделать. Был в этом поступке и туманный романтизм, и легкий авантюризм. И то, и другое всегда привлекало ее натуру.

⁂

На следующий день, а именно 3 сентября 1914 года, она проснулась рано, надела выходную бархатную юбку, белую блузку, лаковые туфельки, положила в небольшой саквояж паспорт, принадлежности для умывания, духи, немного белья и одно платье, чтобы было хотя бы во что потом переодеться, тихо выскользнула из квартиры, поймала на бульваре пролетку и поехала, как и договаривалась с Мишей, к Патриаршим прудам в Ермолаевский переулок. Было всего семь утра, и на улице, кроме Миши, никого не было.

– Гони, – крикнул он кучеру, заскочив в пролетку, и уверенно, как истинный ее владелец, поцеловал свою очаровательную семнадцатилетнюю невесту.

Церковь была крошечной, в десяти километрах от Москвы. Перед церковью стояло несколько крестьян со свечками в руках. «Как на похоронах», – мелькнуло в голове Ольги. Батюшка и два шафера ждали их внутри. Михаил протянул священнослужителю паспорта.

– А письменное разрешение от родителей? – потребовал тот.

– Я ведь предупреждал, что этого не будет, – удивился Михаил. – Мы же с вами договаривались!

Батюшка повертел в руках Ольгин паспорт и произнес:

– Девушка несовершеннолетняя. В соответствии с церковными предписаниями я все же настаиваю…

– Ладно. Есть у меня разрешение, – сказал Миша и протянул конверт.

Заглянув в него, батюшка удовлетворенно улыбнулся.

– Вот так-то лучше. Теперь, когда все документы в порядке, можем начинать.

– Откуда у тебя разрешение? Ты его подделал? – испуганно прошептала Оля, наклонившись к жениху.

– Там двадцать пять рублей, – усмехнулся Миша.

То, что священнослужитель, наместник Божий на земле, оказался обыкновенным взяточником, как-то сразу отрезвило девушку, и приключение с венчанием сразу перестало ей нравиться. И эта церковь, и этот нечистоплотный поп, и эти незнакомые шафера, да и крестьяне со свечками перед входом в церковь разом превратились в плохой сон. Его надо прервать! Прервать немедленно! Господи, сделай что-нибудь, чтобы это венчание не состоялось!

– Начинайте, – между тем нетерпеливо сказал Михаил. – И так много времени потеряли.

– В таком важном деле нельзя торопиться, но коли вы так настаиваете… – произнес священник и взял руку Миши в свою. – Теперь вы, невеста, дайте мне вашу руку.

Поп, положив руку Михаила сверху руки Оли, накрыл их епитрахилью, благословил зажженными свечами, которые ему подал служка, и произнес молитву.

Начался обряд. «Еще можно все остановить», – мелькнуло в голове Оли, но почему-то она этого не делала, а как завороженная выполняла всё, что говорил священник.

Когда уже перед аналоем священнослужитель произнес: «Имеешь ли ты, Ольга, искреннее и непринужденное желание быть женой этого Михаила, которого видишь сейчас перед собой?» – Ольга поняла, что это был ее последний шанс, но и его она упустила, ответив: «Да».

Потом они троекратно обменялись кольцами и поцеловались. Всё! Назад путь был отрезан.

Хора не было. Всё было поспешно и нерадостно. Колокола не звонили.

– Ну наконец-то всё кончено. Едем домой, – произнес Миша.

– К тебе?

– А куда же еще?

– А твоя мама в курсе?

– Да. Я ей наказал сделать праздничный обед в связи с моей женитьбой, когда уходил утром.

– И как она отнеслась к этому? – с опаской спросила Ольга.

– Не знаю. Я сказал и вышел. Она ничего не успела ответить.

Глава пятая

Ольга впервые переступила порог квартиры, в которой проживал Михаил с матерью и своей нянькой Маней. Встречала их только нянька.

– Уж больно красива, – неодобрительно произнесла она, оглядев Ольгу с головы до пят.

– А мать где? – спросил Михаил.

– Лежит. Как ты, негодник, огорошил ее своей женитьбой, так она и слегла.

Миша тут же направился к матери, а Маня, обратившись к Ольге, сурово произнесла:

– Ну, чего стоите-то? Проходите.

Квартира показалась Ольге мрачной и очень душной. Был яркий солнечный день, но здесь это не чувствовалось. Шторы какого-то грязного серого цвета наполовину прикрывали плотно закрытые окна в гостиной. Даже форточки были закрыты. Дверь в комнату Михаила была расположена между большим хмурым диваном с высокой спинкой и черным пианино, крышка которого была почему-то открыта, и белые клавиши смотрелись в этой полутьме, как зубы во рту какого-то чудовищного зверя.

– Проходите. Как я понимаю, вы теперь здесь жить будете, – произнесла Маня, проводив ее в Мишину комнату и поставив ее маленький баул на пол. – Располагайтесь. А я пойду стол накрывать. Обедать будем.

Маня ушла, и Оля осталась одна. До чего же маленькая эта комнатка! А кровать! Как же они с Мишей поместятся на ней вдвоем? Шторы в комнате были того же серого цвета. Ольга подошла и раздвинула их. Она хотела распахнуть и оконные рамы, но они оказались заклеенными еще с зимы. Ольга подвинула к окну стул, забралась на него и открыла форточку. В комнату ворвался ветерок, а вместе с ним и легкий поток свежего воздуха. Настроение у Ольги было и так нерадостное, а теперь испортилось еще больше. Как она сможет жить в затхлой атмосфере этого дома? Глупость ее поступка становилась всё более очевидной. Вошел Миша. На его лице читалось явное беспокойство.

– Пойдем, я тебя с матерью познакомлю.

– А как она?

– Ничего. Привыкнет, – буркнул он.

Оля сразу поняла, что встреча со свекровью не предвещает ничего хорошего. И действительно, от Натальи веяло не просто холодом, от нее исходили лучи ненависти. Как же! Ее любимого Антона свела в могилу и погубила столь ненавистная ей Ольга Леонардовна Книппер, а теперь еще и ее племянница явилась погубить ее сына. И что эти Книпперши так вцепились в род Чеховых? Не нужна эта красавица ее Мишеньке. Не для нее она его рожала, растила и лелеяла. Не желает она делить ни с кем свое любимое чадо. У Миши было много разных женщин до этого. Некоторых он даже и в дом приводил на ночь, но Наталья знала, что все это несерьезно. Она даже гордилась победами своего сыночка. Но теперь… Теперь он привел не очередную девицу. Он привел жену. О, как люто Наталья ненавидела ее!

– Хорошо, – процедила она сквозь зубы, когда Миша представил ее. – Познакомились. Теперь идите к себе. Дайте мне одеться. Скоро обедать будем.

Но обедать не получилось. Только молодожены вошли в свою комнату, как раздался непрерывно дребезжащий дверной звонок, и с криками в квартиру ворвалась Ольга Леонардовна.

– Где они? – кричала она, оттолкнув Маню, открывшую ей двери. – Где? Выходи, подлец! Немедленно выходи!

Миша сразу же бросился в прихожую, дабы предотвратить проникновение тетушки в глубь жилища, но тут же получил такую пощечину, что звон от нее раздался по всей квартире. Олечка затряслась от страха, Маня истово перекрестилась, а Наталья злорадно ухмыльнулась. Один лишь Миша держался мужественно и независимо, хотя щека его и горела ярко-красным цветом.

– Немедленно приведи сюда Ольгу! – истерично кричала актриса.

– Вы не смеете. Она теперь моя жена перед Богом. Вы ей теперь не указ!

– Смею, подлая твоя душа! Девочке всего семнадцать! Да как ты только додумался исковеркать ей жизнь?! Убить тебя мало! Где Ольга? Где она? Оля! Оля! Немедленно ступай домой! – пыталась прорваться дальше передней Ольга Леонардовна, но Михаил стоял насмерть, перегородив ей проход в квартиру.

А Ольга сидела в это время в комнате Миши и все еще тряслась то ли от страха, то ли от понимания глупости своего поступка, за который теперь придется отвечать перед родными.

– Никуда она с вами не пойдет, – кричал Миша. – Она моя жена и останется со мной!

– Не бывать этому! – хрипло выкрикнула Ольга Леонардовна и вдруг, внезапно побелев, упала в обморок.

– Маня, – перепугался Михаил, – нашатыря, быстро.

Маня помчалась в комнату к Наталье, где находилась аптечка, схватила ватку, баночку с аммиаком и опрометью бросилась спасать актрису. Наталья, уже одевшись, сидела в кресле у окна, пила успокоительные капли и радовалась. Вот увезет сейчас эта истеричка свою племянницу к себе, и заживут они с сыном вдвоем по-прежнему. А развод можно будет получить легко. Девчонка и впрямь еще несовершеннолетняя. Не имел никакого права священник без разрешения ее родителей совершать обряд венчания.

А в прихожей между тем продолжала разыгрываться драма. Но сколько бы актриса ни кричала, ни падала в обмороки и как бы она Мишу ни обзывала, он ее дальше порога в квартиру не пускал. Наконец, устав от всего этого, Ольга Леонардовна крикнула: «Оля! Ты меня слышишь? Я не отступлюсь!» – и ушла, громко хлопнув дверью.

Миша зашел к себе в комнату, подошел к плачущей жене, свернувшейся калачиком на узкой постели.

– Не бойся, – сказал он. – Ничего они нам не сделают. Я тебя не отдам.

– Ты меня любишь? – всхлипнула Оля.

– Конечно, люблю, – ответил муж и прилег рядом. – Я тебя очень люблю.

Немного помолчали, потом Михаил вдруг резко поднялся.

– Пойдем, выпьем вина. Нервы успокоить надо, – проговорил он и вышел.

Ольга осталась одна. Ей было ужасно одиноко и неуютно в этой чужой квартире. Так и лежала она, плача и свернувшись калачиком, пока вновь не раздался дверной звонок. Ольга встала и слегка приоткрыла дверь в гостиную. Неужели тетя Оля с подкреплением? Но, прислушавшись, поняла, что тети Оли нет. В прихожей был лишь один Сулержицкий.

Леопольд Антонович Сулержицкий – режиссер МХТ и преподаватель студии, в которой в основном и раскрывался талант Михаила Чехова, был непререкаемым авторитетом. Его нравственная чистота и убеждения, его вера в добро и труд привлекали как его учеников, так и мастеров сцены, включая Станиславского с Немировичем. Между собой все в театре звали его просто Сулер. Он это знал и не обижался.

– Вас Ольга Леонардовна прислала? – удивился, увидев его, Миша.

– И она, и Константин Сергеевич звонил, – произнес Леопольд Антонович. – Нехорошо. Нечестно. Получается, что вы, Миша, вор. Вы украли девушку.

Услышав это от человека, которого он так сильно уважал, Миша смутился. Ему стало совестно.

– Мы любим друг друга, – сказал он как бы в оправдание.

– Понимаю. Но Оля еще совсем юна, и вы не должны препятствовать ее разговору с Ольгой Леонардовной. Они должны встретиться.

– Встретиться можно, – тут же согласился Михаил. – Но только она моя жена, и жить теперь она будет со мной.

– Это не мне решать, – сказал Сулержицкий. – Я только хотел бы отвезти вашу жену к Ольге Леонардовне поговорить.

– А затем привезете ее обратно?

– Привезу.

– Обещаете?

– Обещаю.

Михаил знал, что Сулер всегда держит слово, а потому не противился.

– Оля! – позвал он жену.

Ольга послушно вышла, дала Мише поцеловать себя и безропотно поехала с Леопольдом Антоновичем. Ехала она в тревоге от предстоящего разговора. Она боялась своей тети. Но, в конце концов, что тетя может ей такого страшного сделать? Покричит-покричит, да и всё. Не съест же?

Но тетя Оля не кричала. А даже наоборот, говорила сдержанно и, как показалось Ольге, даже спокойно.

– Между вами уже была близость? – спросила она.

– То, о чем ты мне рассказывала?

– Да! Именно это.

– Нет. Мы только целовались.

– Ну слава богу. Сейчас ты останешься со мной. Завтра приедет в Москву твоя мать. Я уже дала ей телеграмму. Развод можно будет получить тихо, так как венчание было незаконным, и вскоре все забудут об этом твоем глупом и своенравном поступке.

– Но я не хочу развода, – заявила Ольга. Ее стало раздражать то, с какой легкостью тетя распоряжалась ее жизнью. В ней взыграло упрямство. – Я люблю Мишу. Я теперь его жена перед Богом, и я сейчас же вернусь к нему. Я тут не останусь.

– Ты понимаешь, что ты говоришь? Ты останешься! Я тебя никуда не отпущу.

– Леопольд Антонович! – крикнула Оля, выходя из комнаты, где вела разговор с тетей. – Вы обещали Мише, что я вернусь к нему?

– Да. Обещал.

– Ну, так я готова. Мы с тетей закончили свой разговор.

Ольга Леонардовна промолчала. Она хорошо знала Сулера. Коли он обещал, значит, так и сделает. Когда Ольга уехала, актриса бросилась звонить брату Володе.

– Срочно приезжай ко мне! – почти прокричала она ему в трубку.

– Да в чем дело? – разволновался брат.

– Это не телефонный разговор.

И действительно, зачем об этом говорить в трубку, когда тебя может слушать телефонистка. Уж слишком знаменитые имена прозвучат в этом разговоре, а значит, в скором времени все это может стать достоянием обывателей, а то еще и в прессу попадет! Ольга нервничала. Луиза с Костей доверили ей свою дочь, а она ее не уберегла! О венчании она узнала случайно во время репетиции от одного из молодых актеров.

– Поздравляю вас с замужеством вашей племянницы, – игриво произнес он, вероятно, узнав об этом накануне от самого Миши.

– Каким замужеством? Кого? С кем? – удивилась Ольга Леонардовна.

– Вашей Оли с Мишей Чеховым, – недоуменно ответил актер.

Сначала Ольга Леонардовна не поверила и срочно поехала домой. Не найдя там племянницу и обнаружив, что вместе с ней пропали и ее зубная щетка с другими умывальными принадлежностями, а также часть белья, актриса взволновалась не на шутку. А вдруг правда? И тут же помчалась на Патриаршие пруды в Ермолаевский переулок.

И вот теперь, когда актриса безрезультатно попробовала вернуть Ольгу сама, а затем и при помощи Сулержицкого, у нее осталась одна надежда на брата. Ведь завтра приедет Луиза. Ее дочь обязательно в это время должна быть дома, иначе… Ольга даже не знала, какими словами она сможет оправдаться перед своей золовкой. Она послала ей телеграмму сразу, как только обо всем узнала. «Срочно приезжай по поводу Оли», – написала она в послании и получила в ответ: «Выезжаю Буду завтра утром».

Между тем Сулержицкий вернул Олю на Патриаршие.

– Вы, Миша, должны знать, что в данном вопросе я не на вашей стороне, – тихо сказал он, когда Ольга исчезла в глубине квартиры. – Вы поступили дурно. Очень дурно.

– Но Олины родители никогда не дали бы согласие на этот брак.

– Так ведь вы даже не пытались! А за свое счастье надо бороться честно. А вы всё сделали исподтишка. Вот что нехорошо, Миша.

Сулержицкий перевел дух и добавил:

– Вы все-таки должны отпустить жену к Ольге Леонардовне, пока не приедет из Петербурга ее мать. Так будет правильно. Справедливо!

– Нет, я не поеду, – услышали они голос Оли, неожиданно появившейся в прихожей. – Я вышла замуж. Я дала клятву перед алтарем, что всегда буду с мужем в болезни, в горе и в радости, и я тоже умею держать свои обещания, как и вы.

Услышав это, Сулер тяжело вздохнул, еще раз посмотрел укоризненно в глаза Михаила, развернулся и покинул квартиру.

Внезапно юноша почувствовал себя и впрямь виноватым. Зачем он так торопливо женился? Что хотел доказать себе? А может, кузену Вовке? Вот, мол, тебе. Я сказал, что женюсь, и женился, а тебе кукиш! Как-то глупо всё. По-детски. Вот и мать ревет целый день, и Ольга Леонардовна бесится. А ведь эта новость очень скоро долетит до Ялты, и неизвестно, как к этому еще отнесется его родная и любимая тетя Маша. О господи! Заварил он кашу. От всех наслушался оскорблений, нравоучений, а сколько их еще впереди будет! В общем, после венчания вместо радостного день получился какой-то страшный, нервный и почти траурный.

– А кушать-то сегодня будет хоть кто-нибудь? – спросила Маня. – Мать с утра готовила вам праздничный стол. Пироги пекла, рыбу фаршировала…

– Рыбу? – воскликнул Михаил.

Значит, мать все-таки приготовила в этот важный для него день столь любимое им блюдо, несмотря на свою обиду. Ах, мама-мама! Значит, хотела все-таки сделать ему приятное!

– Оля! Ты ела когда-нибудь фаршированную рыбу? – спросил Миша.

– Нет, – ответила молодая жена, почувствовав во рту слюноотделение. Ведь она сегодня вообще еще ничего не ела!

– Маня, подавай! А я маму позову, – сказал Михаил.

Войдя в комнату к Наталье, он нежно обнял ее.

– Я ведь понимаю. Всё понимаю. Тебе сейчас тяжело. Но все пройдет. Ты к ней привыкнешь. Она хорошая. Вот увидишь. Я тебя очень люблю!

Пока сели за стол, пробило уже восемь вечера. Оля ела с большим удовольствием, хотя и ловила на себе недовольный и тяжелый взгляд Натальи Александровны. Никто не кричал молодым «Горько!», никто не произносил речей. Миша пил водку, Наталья – коньяк, Маня прикладывалась к бутылке самогона, Оле налили вина. Около девяти Миша поднялся. Сделал несколько шагов в сторону своей двери и обернулся.

– Хочу отдохнуть. День выдался уж очень тяжелый, – сказал он. – Только разве что сам Станиславский не приезжал мне выговор делать.

Его слегка покачивало. Было заметно, что он пьян.

– Ты, Оля, как? Не пора ли нам с тобой, так сказать, закрепить наш брачный союз?

Оля сконфузилась. Разве о таком говорят вслух? Она выросла совсем в другой атмосфере отношений. Но тем не менее, отставив тарелку, она покорно поднялась и пошла вслед за мужем. То, что произошло потом, никакого томления и блаженства у нее не вызвало. Даже наоборот. Михаил был пьян и, возможно, оттого груб, настойчив и неприятен. Никакого поцелуя, от которого бы пол уплывал под ногами, ни единой ласки. Все произошло больно и быстро. Муж захрапел, завалившись на бок, а она, прижавшись к стене на его узкой кровати, тихо заплакала. Многое ей сейчас вспомнилось. И те неприятные поцелуи садовника, когда она была совсем маленькая, и сладостные поцелуи Миши, которые так ее волновали… Нет, видно, что-то все-таки должно быть по-другому. Вот завтра он будет трезвым, и тогда… Тогда он вновь будет нежным и ласковым. Тогда… Усталость этого нервного дня и выпитое вино взяли свое, и Оля даже не заметила, как провалилась в сон. Разбудил ее резкий и непрерывный звонок в дверь, затем она услышала шаркающие шаги, и в комнату просунулась голова няньки.