Сюжет для жизни

– Встань с кровати немедленно! – закричала мама.– Никого я убивать не собираюсь! Это уже в прошлом!

Маня стояла между ними и не знала, как эту ситуацию разрулить, чтоб ей самой не попало под горячую руку.

– Ребята, – сказала она самым мирным своим голосом, – чего вы, как с цепи сорвались? Что за детективная история с коричневым пакетом? Мне тоже интересно!

– А это как раз тебя и касается, – загадочно сказала мама.

– Господи! Какой же я дурак, – папа обхватил голову руками. – Какой идиот! Пошел у тебя на поводу тогда. А теперь, когда можно спустить всю эту историю на тормозах, ты мне опять диктуешь, что делать.

Мама шагнула к папе:

– Если ты не встанешь с кровати, я тебя сама оттуда стащу.

– Ну, так, – Маня потеряла терпение, – колитесь, что происходит, иначе я обижусь и уйду.

– Ты уйдешь и так, если этот пакет найдется. Только боюсь, что потом уже вряд ли вернешься, – сказал папа.

– Боря, – мама начала тянуть папу за руку, – встань по-хорошему, пока я тебя не стащила. Мне будет очень трудно и тяжело, но я это сделаю. А потом ты будешь себя корить, если мне станет плохо.

– Не станет… И не стащишь. – папа уперся ногами в пол.

– Я точно знаю, что он под тобой, под матрасом. Ты бы не успел его спрятать в другое место, времени было мало. Единственная возможность – матрас. Я права?

Маня окончательно обалдела от этой перепалки и не знала, что делать, но и уходить было нельзя, а то они тут друг друга поубивают из-за этого дурацкого пакета.

В какой-то момент папина нога поехала по полу, он не удержался, а тут мама его легонько подтолкнула и он как-то неловко упал на колено, одновременно освободив от своего присутствия кровать. Мама с ловкостью кошки метнулась к матрасу, запустила под него руку и, пошарив там, выудила этот чертов пакет. Папа с помощью Мани был уже поднят и установлен в вертикальное положение.

– Ну, вы даёте, – только и смогла сказать Маня, – какая драма, Господи! Ну, вот он, ваш пакет. А теперь, будьте добры, посвятите меня в его тайну. Я так вся испереживалась. Неужели мне не дано узнать, что там скрывается?

– Вот, возьми, – абсолютно спокойно сказала мама, – и протянула Мане толстенную коричневую пачку.

Папа стоял не шевелясь, Маня посмотрела на него, пожала плечами и хмыкнула.

– Прости, доча, – тихо сказал папа. Мама ничего не сказала.

Пакет был довольно увесистый, перевязанный бечевкой. Маня развязала её и развернула коричневую упаковочную бумагу. И оттуда посыпались какие-то длинные узкие конверты. Еще не успев понять, она уже знала – это были письма Макса. Их было очень много, и они всё сыпались и сыпались на пол, а Маня стояла, как пригвождённая, и смотрела, как они падают на ковёр.

– Сколько здесь? – Маня не узнала свой голос.

– Сто пятнадцать, – сказала мама. – И еще четыре вызова в Америку на твое имя. Теперь, когда, слава Богу, твоя жизнь устроена, ты имеешь право знать. Уже столько времени прошло. Да и история эта – прошлое. Да, Макс тебя любил, но мы, оказывается, были правы, когда не отпустили тебя.

– Замолчи! – задушенно крикнул папа.

– Почему я должна молчать? Что плохого мы сделали? Мы желали добра своему ребенку, мы уберегли ее от главной ошибки!

– Что ты несешь, Майя? Замолчи!

Маня опустилась на колени и медленно, по одному, стала поднимать письма и складывать их на прикроватный столик. Она собрала все, запаковала обратно, перевязала пакет бечевкой и снова положила на столик.

– Ты разве не хочешь их прочесть? – удивилась мама.– Тебе не интересно, что он пишет?

Маня вышла из родительской спальни и, уже открыв входную дверь, повернулась к ним лицом. Они оба стояли перед ней, как солдаты, вытянувшись в струнку.

– Я вас ненавижу, – просто сказала Маня и вышла, тихо прикрыв дверь.

Глава 11

…«Господи, подскажи, как с этим жить, – Маня лежала на широкой кровати, ровно посредине, раскинув руки. Так ей было легче, потому что меньше болело и тянуло с левой стороны, – почему сейчас, Боже, почему не тогда»?

Что он мог ей ответить? Что тоже ошибается? Так это давно известно. И вот в этом случае он тоже спасовал, не довел дело до конца. Иногда родители очень мешают Божьему промыслу, а эти – так просто не давали ему слова вставить. И ангелы-хранители тех двоих, молодых, любящих, стояли за их спинами с запечатанными ртами. Это что, так подействовала на них на всех родительская любовь? Да ну, чушь, не от любви это всё было, а от гордыни и сознания собственной правоты. Вот с такими он иногда не хотел вступать в противоборство, побаивался…

Их в последнее время столько развелось, этих родителей-ревнителей семейных устоев. А у него уже порой не хватает сил их переучивать, вот и выходят иной раз такие промашки. Жаль, конечно, у этих двоих могло бы сложиться…

Маня не плакала. Написать Максу, рассказать, почему они не вместе? Какой смысл теперь? Она вошла в другую воду; та, первая, уже утекла в море, а потом – в океан. Письма читать ей даже в голову не пришло. Пережить сейчас то, что она могла бы пережить два года назад, уже не получится. Тогда зачем? Мужа Маня любила, за что же его обманывать. А чтение писем – это была бы первая и, наверное, не последняя ложь. Вот уж с этого она, точно, семейную жизнь начинать не станет.

Незаметно для себя она уснула, ну, пусть поспит. День был не из легких. За окном от ветра качался фонарь и по потолку и противоположной стене бегали тени, а Маня спала и ей снился сон. Там, во сне, она сидела на холодной сырой скамейке в облетевшем осеннем парке. На ней ее любимое коричневое кожаное пальто, руки в перчатках держат термос, вот она отвинчивает крышку и из широкого термосного горла в ноздри вплывает запах крепчайшего черного кофе. К ней подходит Макс, садится рядом, с левой стороны. Она наливает кофе в крышку-стаканчик, протягивает Максу, а рядом – никого. И вокруг тоже.

Проснулась Маня в слезах, с затекшими руками и такой загрудинной болью слева, что не было сил вздохнуть. И вдруг боль исчезла, как будто выдернули острую иглу.

«Он сидел слева от меня. Потом исчез. А вместе с ним ушла боль. Что это было?»

Потом, через двадцать пять лет, когда она найдет Макса по Интернету, это будет абсолютно другой Макс и абсолютно другая она. У него к тому времени будет вторая жена, три дочери. Старшая – Маня. И он будет продолжать любить ту свою Маню, и даже когда она появится в его жизни через это количество лет телефонными звонками, письмами, перепиской в Интернете – он будет любить Маню, которой было чуть больше двадцати. И вся их переписка и разговоры по телефону будут из той, молодой жизни, в которой они остались и продолжали любить друг друга и ждать. Но только никакого отношения это не имело к ним теперешним, вот в чем штука. И тогда Маня первой поймет, что прошлое не остается нигде, кроме нашей памяти и никто никого не ждет на том берегу, потому что и берега этого тоже нет. И она, после целого года этих виртуально-телефонных, совершенно сумасшедших отношений, вдруг очнувшись, почувствует, как устала и скажет себе: «Все, нас, тех – уже нет. А новые мы – это не Маня и Макс, это совершенно другие люди с нашими именами. Значит – всё». И она прекратит и писать, и звонить, удалит свой электронный адрес и поменяет номер телефона. Нельзя, поверьте, войти дважды в ту же реку – вода утекает. Так что – не стоит и пытаться.

Глава 12

Сева вернулся из рейса, и Маня, как щенок, вертелась около него и не могла поверить, что он здесь. Она его все время трогала, заглядывала в глаза, а он хватал её на руки и носился по всей квартире, как дурак, и Маня боялась, что он её уронит. Ну и уронил, конечно, вместе с собой. Они лежали в гостиной на ковре и хохотали. Им хотелось все время прикасаться друг к другу, как будто убеждаясь, что все это им не снится, что они вместе после полугода разлуки.

Почти двое суток они не выходили из дома. Холодильник был забит продуктами под самую крышу. Маня взяла неделю отгулов на работе. Они перенесли телефон поближе к кровати и почти не вылезали из спальни, отвечая на поздравления и вопросы о встрече с друзьями по случаю приезда Севы. Все ждали, когда их пригласят на «причальную». Была еще и «отвальная», но до неё целых два месяца.

Маня превзошла себя. Она такой стол «с прогибом» накрыла, что все ахнули. Чего там только не было! Ели и пили три дня. Гости сменяли друг друга в их доме, как почётный караул, а скатерть-самобранка не иссякала. Маня порхала по дому и, наконец, чувствовала себя хозяйкой. Гулянье кончилось на четвертые сутки. Они малость подустали. И тут вспомнил Сева, что Манины родители ни разу так и не пришли, хоть он их звал. Он заметил, что Мане неприятно об этом говорить, и спросил, почему она им не звонит.

– Мы уже несколько месяцев не общаемся.

– А что случилось, Рыжик, тебя обидели? Или ты?

– Мы друг друга очень обидели. Это из тех обид, которые, если сами не рассосутся, так до конца жизни и не простятся.

– Расскажешь?

– Нет! Извини… – Маня сказала это так, что он больше не спрашивал.

Они весело проводили время, не забывая ни о друзьях, ни о театрах, ни о долгих и любимых прогулках по городу.

Два раза за это время Сева ездил на кладбище – навещал отца и маму. Маня с ним не поехала, потому что свалилась с воспалением легких – очень всё вовремя, как всегда! Но она и так ездила туда раз в две недели, проверяла, все ли в порядке. Убирала сухие листья осенью, меняла цветы.

Идиллия кончилась внезапно – Севу отозвали на лодку.

– Как, уже? – Маня чуть не плакала.

– Но это ж ненадолго, всего три месяца, а потом две недели дома.

– Всего две недели?

– Девушка, вам напомнить, за кого вы выходили замуж? – Сева сделал постное лицо и произнес: «Офицер военно-морского флота обязан являться по месту службы в оговоренные и установленные приказом сроки. При форс-мажорных обстоятельствах приказы о немедленном отзыве на военное судно обсуждению и неисполнению не подлежат. Нарушение приказа является причиной для рассмотрения дела в военном суде».

– Ладно, под трибунал я тебя подводить не хочу, так и быть, – сказала грустная Маня.

Самое трудное было – привыкать к тишине пустой квартиры. С Маниным характером это было невероятно тяжело принять – пустота и тишина давили и гнали к людям, к шуму улиц, на площади, в кинотеатры – туда, где можно было на время забыть, что целых три месяца она обречена на эту немоту своего дома.

Однажды на улице Маня случайно столкнулась с папой. Он поздоровался и замедлил шаг, Маня же, кинув «здрасьте», пошла дальше. У нее, конечно, ёкнуло внутри, но показывать это было нельзя.

– Подожди, дочь, – услышала она. Остановилась, не поворачиваясь. Отец подошел и спросил:

– Не хочешь поговорить?

– О чём, папа?

– Ну, спроси хотя бы, как мы с мамой живём.

– И как вы живёте? Теперь за Верку взялись? Вам же без руководящей роли никак.

– Не язви.

– Пап, послушай, чего ты хочешь? Чтобы я упала тебе на грудь и разрыдалась от раскаяния? А мне не в чем каяться.

– Какое покаяние, Маня? О чём ты?

Маня упрямо молчала.

– Что же, тебе совсем никто не нужен? Ни мать с отцом, ни сестра? А Вера, между прочим, о тебе спрашивает.

– — А чего спрашивать, просто перейти через площадь, подняться на третий этаж, позвонить в дверь. Я открою, и можно задавать мне любые вопросы. Ей-богу, странно, живем рядом. Если вам есть что сказать – милости просим в гости.

– Мать болеет, переживает.

– А вот этого не надо, – Маня сходу завелась. – Вот этих вот ваших спекуляций. Это у нее совесть болеет. Пройдёт! Мама же у нас советский человек. А у советских нервы крепкие…

Она даже не поняла, что произошло в следующую секунду, только увидела удаляющуюся спину отца, и вдруг отчетливо поняла, что вот только что получила по морде.

– Та-а-ак, – сказала она себе, – поздравляю. На улице, белым днём, вам, девушка, родной отец отвесил затрещину. Вон как горит, зараза. И вы, малоуважаемая, сами на это напросились. Ты, Маня, просто хамка трамвайная. А разве я так хотела? Зачем он начал про маму? Я и теперь не верю, что ей плохо. С чего бы, интересно? И почему вдруг сейчас она заболела от переживаний чуть ли не полугодичной давности? Ладно, проехали. Ну, и что теперь делать? Позвонить? Прийти к ним? Ну и что я скажу? Простите, дорогие родители, и спасибо за все? Тьфу, чушь какая. Ну не знаю я, что делать…

Она пошла дальше, на неё оглядывались, вернее – на красную пятерню, отпечатавшуюся чётко, она это знала, на левой щеке. Рука у папы была тяжёлая.

Вот и права Маня: вроде, есть за что обижаться. Но что-то неправильное во всем этом. Надо, надо быстро что-то делать. Времени мало, потому что на старую обиду уже наложилась новая. Так это и происходит, потом концов не найти. Ну и пойди, что тебя, убудет? Нет, у Мани гордость. И вообще, как он посмел ей, замужней женщине, при людях, на улице, съездить по физии? Это потому что мужа рядом не оказалось, и некому защитить? Мане так себя стало жалко и так захотелось уткнуться в Севину черную шинель, пахнущую хорошим табаком и одеколоном, и сладко-сладко пореветь у него на груди, и пожаловаться на родителей, и вообще…

Она и не заметила, что стоит перед дверью родительской квартиры и жмет на звонок.

– Да иду я, иду, – услышала Маня Верочкин голос. Дверь открылась. Сестра удивленно уставилась на Маню.

– Привет, – сказала.

– Привет, – кивнула Маня.

– Что-то случилось?

– Нет, просто пришла.

– А на щеке что? – спросила Вера.

– Аллергия, – усмехнулась Маня.

– Интересной формы аллергия, на пятерню похожа

– Ладно… А где все?

– Мама спит.

– А папа?

– Папы нет.

– Так… Ясно.

Маня осторожно открыла дверь в родительскую спальню. Мама лежала на правом боку, рука под щекой, как у ребенка, и спала. Верочка сказала:

– Пойдем на кухню, что ли, чай пить.

– А что-нибудь посерьезнней найдется? – Маня вдруг поняла, что, если не считать утреннего стакана кефира и яблока, то она ничего до сих пор не ела. И всё этот свободный график, который она просто кровью заслужила. Ей было позволено многое – за многие же умения и способности. Не будем о таланте… Она просто забегАла в редакцию и часто получала материалы, с которыми надо было скрупулезно работать, исследовать, делать выводы, искать людей. Мало кто любил такую работу, а Маня любила. Она потом из этого сумбура и мусора такую конфетку делала – народ от зависти лопался. Ну, приятно, конечно… Зато никакого режима; сухомятка и голодные глаза – вот составляющие успеха Маниной профессии.

– Есть суп-лапша куриный, запеченная курица и винегрет, – голосом официантки из затрапезной столовки сказала Верочка и усмехнулась. – Что будешь есть?

Маня прекрасно поняла эту ухмылку, мол, полгода не являлась. И вот, здрасьте, подхарчиться пришла. Но Мане было не до политесу – голод штука беспринципная.

– Всё буду.

Верочка поставила разогревать суп, из духовки достала, завернутую в фольгу курицу, поставила на стол салатницу с винегретом. Маня ела быстро, но старалась сохранить при этом достоинство. Верочка сидела напротив и молча смотрела, как старшая сестра молотит все подряд. Потом они пили чай с печеньем. Вера сказала:

– Мне, конечно, всё равно, это ваши с предками дела, но ты даже со мной перестала общаться.

«А мы общались?» – с удивлением подумала Маня. Вслух спросила:

– А почему тебе всё равно, что у нас произошло? Тебя вообще не посвятили, или ты знаешь и не хочешь об этом говорить?

– Знаю и не хочу, – сказала Верочка, – неинтересно мне.

«Вот это да, – подумала Маня, – Тут хоть мир рухни, ей будет неинтересно. Что ж это за продукт такой – моя сестричка»?

– Расскажи, как ты живешь хоть, раз уж выпал случай увидеться.

– Нормально, – Верочка была лаконична.

– Есть кто-нибудь?

– В смысле? – Вера смотрела в упор и никакого дружеского огонька в ее глазах Маня не заметила.

– В смысле – парень, – Маня пыталась завязать диалог, а он – ну никак не вытанцовывался.

– А тебе зачем?

– Ну-у, мне-то, как раз интересно, как и чем ты живешь.

– Не парься, Это никого не касается. Я ж вот не лезу в твою жизнь.

«Да, ты в мою жизнь настолько не лезешь, что я сама для тебя уже какой-то фантом». Маня не знала, как вести себя дальше. Говорить стало не о чем.

«Интересно, в кого она? Всегда так было – сама не подойдет, ни о чем не попросит, а когда я пыталась приблизиться – взглядом отталкивала, как сейчас. Я себя чувствую так, будто напросилась в гости, а меня не хотят и ждут-не-дождутся, когда я свалю».

Маня поднялась, перемыла посуду. Верочка уже ушла к себе, и было понятно, что Мане не стоит заходить – дверь в комнату сестры была плотно закрыта. Маня ощущала себя в собственном доме инородным телом. В ее бывшей комнате устроили гостиную, даже кровать убрали.

«И здесь мне места нет, – подумала она. – Надо же! И как они втроём тут живут? Верка же и с ними так себя ведёт, и не надо было папе выдумывать, что она мной интересуется. Только тот, кто не знаком с нашей семьей, может в это поверить. Но ты-то поверила, потому, собственно, сюда и приперлась».

Она уже собралась уходить, когда услышала, как открылась входная дверь. Папа вошел в кухню. Маня стояла спиной к окну и смотрела на него.

– Здравствуй, дочь, – не удивился папа.

– Здравствуй, па. «Нет, надо уходить. Что я ему скажу, если даже сама не знаю, зачем пришла?»

– Хорошо, что зашла, давно тебя не было, – папа, вроде, говорил какой-то заученный текст, и Мане стало не по себе. Он что, не помнит, что произошло пару часов назад?

– Мы виделись сегодня, папа, – осторожно сказала Маня.

– Я помню…

– А мама спит, – почему-то шепотом сказала она.

– Это хорошо. По ночам она просто лежит с закрытыми глазами, но не спит, таблетки, что ей врач выписал, уже не помогают. Нужны более сильные, но побаиваюсь я. Кто знает, как себя поведет новое лекарство.

– А почему у нее бессонница? – спросила Маня.

– Возраст, переживания. Ты ж знаешь – у нее нервы никуда не годятся.

Этот диалог начинал сильно смахивать на недавний разговор, в результате которого у Мани до сих пор остались отдельные красноватые пятна на левой щеке. Так, надо быстренько его переключать на что-нибудь нейтральное.

– Запасы ходил пополнять? – ничего умнее она придумать не успела. Но это даже сыграло на ситуацию – папа сначала как будто споткнулся с разбегу и замолчал, а потом сказал:

– Да вот, соседка пришла и говорит, в мясном наборы суповые дают. А там оказываются и лёгкие, и вымя. Так что я в трёх очередях отстоял, и вот результат. Кроме меня ведь никто не умеет так крутиться. Сейчас передохну и пойду в «Сыры и колбасы». Обещали «выбросить» печеночную колбасу и прессованную. ветчину. А в сырном отделе будут «костромской» и «российский». Представляешь? Давно уже так не везло, как сегодня. Надо успеть. Может, тебе тоже купить?

Вот он уже и забыл всё, что произошло между ними. Теперь у него одно желание – сделать и для неё что-нибудь.

– А чего ты один ходишь?

– А с кем, доча?

– Ну, не знаю… С Верой… всё равно дома сидит.

– У неё сегодня выходной, пусть отдохнет.

Мане захотелось спросить, от чего отдыхает ее младшая сестра. Она что, вкалывает на заводе?

«Да ну их всех, – удивилась своему внезапному безразличию Маня. – Всю жизнь он в семье рабочий вол. Тянет на себе весь дом, а его даже не замечают. Ну, значит ему так удобно, раз не бунтует. Самые крепкие цепи для рабов куют сами рабы, – она посмотрела на папу, он сидел на стуле посреди кухни, не разобранная сумка с продуктами стояла рядом, а у него было такое усталое и покорное лицо, что Маня, сама себе поражаясь, подошла к нему и обняла.

– Па, – шепнула она, – хочешь, вместе пойдем? Больше дадут, а по дороге, может, еще чего нанюхаем.

– А пошли, – встрепенулся папа. – Ты не думай, Манечка, мне не в тягость всё это, мне нравится быть снабженцем. Твоя мама называет меня Тыбик.

– Это что ещё? – спросила Маня.

– А это вот от «ты бы». Например, «ты бы пошел», «ты бы принёс», «ты бы сделал». Но это совсем не обидно.

«Да уж, – у Мани и слов не нашлось никаких. – И что ему сказать? А ничего… Пусть идёт, как идёт. У каждого из них своя задача в этой упряжке. Папа, понятно, коренник, а эти две пристяжные – каждая в свою сторону тянет. Как же ему трудно при такой команде даже просто идти прямо по дороге, не увязая в кюветах?»…

Они и вправду пошли вместе отовариваться. Маня не могла понять – куда ей столько продуктов? Вот он – стадный рефлекс…

Ни слова не было сказано о сегодняшней истории. Маня знала, что не так всё пасторально и безмятежно. Ничего никуда не делось, просто упало глубоко в омут, что на самом дне души, и там булькнуло, но если вдруг всплывет, то ой как ещё всех удивит.

«Вся семья такая. И ты не лучше. Ты просто вовремя выпряглась-таки из этой повозки. Теперь папе-коренному без третьей пристяжной немного легче, конечно, уж больно норовистая была. Ему бы с этими справиться, да видно, это они его, а не он их»…

Глава 13

«Да что это, Господи, за жара! Семь утра, а дышать уже нечем. Нет, никогда я не привыкну к этому». Маня вышла из автобуса и мелкими перебежками пыталась по тени от деревьев добраться до работы. Район старой автобусной станции в Тель-Авиве – то ещё райское местечко. Только ленивый о нем не писал. Маня работала здесь на книжном складе. Аккурат после памятного изгнания мужа (до сих пор дверная ручка лежит в ящике кухонного стола), Маня поклялась себе найти стабильную работу, но сказать – не сделать. «Я обязана найти, обязана!». Эту мантру она долго ещё безуспешно повторяла. И, раз возвращаясь с очередной уборки, вышла на две остановки раньше. Хотелось пройтись по Тель-Авиву, не бежать. Деньги были, руки не обрывались от неподъёмных сумок, еще не жаркая весна дышала ароматами каких-то буйных цветов, что гроздьями свешивались со стволов деревьев. Маня давно не гуляла просто так. Ей сразу захотелось купить себе, любимой, что-нибудь. «А что? – растерялась она, – шмотку? И куда в ней? Лучше Кирюше футболки и носки». Она зашла в один из маленьких магазинчиков на Алленби и купила сыну не только белье, но и кроссовки

И деньги еще остались, и явно провоцировали на новые траты.

«Да ладно, не жмись, купи что-нибудь для души», – сказала она себе. Гуляя, она забрела в магазин русской книги. «Как давно я не была в книжном. Боже мой, как пахнет!» Маня ходила от стеллажа к стеллажу, рассматривала корешки книг и думала: «Я почти два года не брала в руки книги. Только газеты. Как же я обходилась? И кто я после этого? Тупая рабочая скотина – вот кто. А дальше, если не очнусь, будет еще хуже». И вдруг, неожиданно для себя, она спросила у хозяйки магазина:

– Вам продавцы нужны?

Та вскинула на Маню чуть раскосые глаза, подумала секунду и сказала:

– Пожалуй, – будто ей самой это только что пришло в голову.

Хозяйку звали Ната. Она задала Мане несколько анкетных вопросов, Маня ответила. А на следующий день обзвонила всех своих клиенток, со всеми распрощалась, обещала звонить. Забегая вперед, скажем, всё это осталось благими намерениями. Еще некоторое время она изредка звонила, спрашивала о здоровье, о жизни вообще, а потом все само кончилось…

Она начала работать в книжном магазине и постепенно входила в контакт с книжной и околокнижной тусовкой. Ей было легко в этой среде, это было похоже на её газетный мир, с той только разницей, что здесь чаще и настойчивее говорилось о прибыли, вообще о деньгах. А так – остроумие, легкость, интересные разговоры, знание литературы – всё к месту и к слову. Да и народ всё был не барыжный – инженеры, учителя, музыканты, врачи, библиотекари. Опять же, свой брат журналист. В общем, Маня, что называется, вписалась. Вольдемар Шварцман, бывший инженер- электронщик, эрудит, книголюб, книгознавец и держатель сети книжных магазинов и складов по всему Израилю, как-то сказал Мане:

– Слушай, а чего тебе у Натки торчать? Такие мне на складе нужны. Там, конечно, и физкультурой придется заниматься, но, в основном, работа консультанта, спрос – предложение. Да и знания у тебя систематические, нюх и вкус на книги. Подумай, а через три дня скажи «да».

Маня сказала «да» тут же, потому что и сама уже понимала – продавец, это всё-таки не то, чем она хотела бы оставаться до конца жизни. А на складе она бывала уже не раз, когда получала товар для магазина.

У неё глаза горели и дыхание перехватывало от одних только названий и фамилий авторов. Она пришла на новую работу уже на следующий день. Ни с чем нельзя было сравнить азарт и предвкушение первой увидеть книгу из, тобой же открытой пачки. Это был такой адреналин, такой восторг – видеть и нюхать эти новенькие, пахнущие типографской краской и клеем книги, держать их в руках, находить потом для них места на необъятных, уходящих к горизонту складских стеллажах, считать, составлять и сверять списки, а потом работать с покупателями-оптовиками. Здесь были и обмены с другими книжными складами, и закупки крупных магазинов русской книги. Мане удавалась и нравилась ее работа – направлять и влиять на вкусы и потребности покупателей. Она прямо ощущала, как меняется отношение ее клиентов к книгам, как их интерес расширяется и требования повышаются. Этого она и добивалась. Она умела заразить своим азартом и не фальшивым интересом к литературе.