Сердце из света и тьмы. Огненное дитя

– Смотри. – И Мари подвела Элис ближе к подъему, на который вышел мужчина средних лет в простом светлом одеянии, в его волосах и бороде поблескивала седина, а глаза излучали добро и любовь ко всему сущему. Он улыбнулся и слегка поклонился хору.

– Сегодня голоса наших детей звучат по-особенному красиво, благодарю. – Отец Филипп прикрыл глаза на мгновение и приложил ладонь к своей груди. – Пусть в этот светлый час вы освободитесь от тревог и послушаете мой сказ о любви…

В райском яблоневом саду жила птица с прекрасной головой девы по имени Лира. Каждое утро она спускалась на землю, пролетала над ней, а ближе к ночи возвращалась в сад и пела чудесные песни о том, как живут люди. Ее песни слушали все птицы в саду, и они не сдерживали восхищения и похвалы, но уповали на то, что людям никогда не услышать, как она поет. Лира не печалилась, ведь знала, что стоит ей запеть свои песни на земле, то она погубит людей райским голосом, а ей так нравилось за ними наблюдать.

И вот в одно осеннее утро, когда только-только показалось зарево, Лира, почистив золотистые перышки, взмахнула крыльями и понеслась над землей. На ее беду, встретился ей пастушок, и она спряталась на дереве за пожелтевшей листвой, наблюдая за тем, как заботлив он к животным, как он беспечен своей молодостью и красив. По возвращению в райский сад все песни Лиры были об одном – о пастушке, в которого она влюбилась.

На следующее утро Лира вновь полетела над землей, а пастушок был на том же лугу. Она не могла взлететь до самого заката, не сводя с него любящего взгляда, и вдруг паренек ее заметил, оставил овец и погнался за райской птицей. Он желал посмотреть на Лиру поближе, поэтому стал бросать в нее острые камни. Ей хотелось запеть о своей боли, но она сдерживала свой голос, не желая причинить вреда своему возлюбленному, ведь тогда он бы погиб. Лира летела, и где падало окровавленное перо райской птицы, там вырастала скала, где она роняла слезу, образовывались реки, озера и моря. Лира выжила, но осталась навсегда в райском саду, где пела печальные песни о любви…

Священник внимательно заглянул в лицо каждому и только потом продолжил:

– В нашем мире, где царит страсть и эгоизм, мы часто забываем о том, что истинную радость и умиротворение можно найти только в любви к Высшему. Он – источник всего живого, он – наше спасение и надежда. Как и тот невежественный пастушок из сказания человек жаждет познать физическое присутствие Высшего. Но разве вера требует доказательств? Разве она не идет прямиком из сердца? Любовь! – прокричал он. – Вот, что истинно важно! Пусть ваша вера будет суровой как камень, а любовь к нему – всепоглощающей как огонь. Только в единении с Высшим вы найдете истинный путь к счастью. Пусть благословение Высшего будет с вами всегда!

Голоса хора вновь поднялись к сводам, чистые и звонкие, как весенние ручьи. В едином порыве все присутствующие склонились вслед за отцом Филиппом – ровные спины, скрещенные на груди руки, шепот молитв.

Элис замерла, словно дикий зверек, случайно забредший в храм.

«Что делать? Куда смотреть? Как дышать?»

Родители никогда не учили ее и брата молитвам. Все, что она умела, благодарить умерших предков семьи, которые, как оказалось, были ей чужими.

Отец Филипп приблизился к чаше с огнем. Горсть сухих трав в его руках вспыхнула с шипением, наполнив зал терпким дымом – горьким, как покаяние, сладким, как надежда.

Послушник в потертой рясе опустился на колено, поднося настоятелю массивный кубок. Вино в нем темнело, как кровь, а может, и было ею – Элис не знала.

Один за другим люди подходили, припадали к краю кубка, делали глоток из рук самого отца Филиппа.

Элис пятилась назад, пока спина не уперлась в холодную стену.

«Я не имею права».

«Я не их».

«Я…»

Взгляд настоятеля скользнул по ней – быстрый, как удар кинжала. Но он не позвал, не пристыдил, дал последний шанс остаться невидимой.

Затем – тихий звон.

Все приложились к нательным крестам, закрыли глаза, утонули в моменте.

А Элис просто стояла, голая без своего кусочка металла, чужая в этом танце веры.

Ее губы не знали молитв. Ее пальцы не искали распятия. Ее сердце отзывалось молчанием.

– Пусть ваши сердца наполнятся любовью и благодатью, – громко и торжественно сказал отец Филипп. – Ступайте с миром.

Все начали расходиться, а Элис направилась к настоятелю, совсем не понимая, смеет ли она вообще к нему приближаться и говорить с ним. Она лишь знала, что ей нужно высказаться.

– Господин, – проговорила она и сделала неуклюжий реверанс, на что Филипп рассмеялся.

– Дитя, зови меня – святой отец или же отец Филипп, – с доброй улыбкой ответил он.

– Простите, святой отец, я сегодня в первый раз пришла на службу.

– Ничего, дитя, в монастыре найдется место для каждого.

– Именно за это я и хочу поблагодарить вас. Если бы не вы и ваши монахини, я не знаю, что со мной случилось бы.

– А ты… Элис? Так?

– Да, та самая Элис, которой вы не позволили умереть.

– Все, что с нами случается, происходит по воле Высшего. – Отец Филипп накрыл своей ладонью ее руку и улыбнулся ей. – Помощь тебе являлась нашим общим долгом, никто из нас не смог бы поступить иначе.

– Знаете, не так давно один хороший человек сказал мне, что добрых людей точно больше, чем злых. И теперь благодаря вам я убедилась, что это так.

Раскатистый смех настоятеля в тот же миг расположил Элис к Филиппу.

Когда она слушала рассказы Мари об этом человеке, то представляла его не меньше, чем божеством, а он оказался самым обычным человеком, который уже не был молод, но и старым назвать его нельзя.

– У вас чудесный хор, – сказала Элис.

– Спасибо, – ответил настоятель. – У нас занятия по средам и субботам, не хотела бы прийти? Если умеешь петь и будешь стараться, то ты сможешь выступить вместе с хором на одной из служб.

– Да? Это было бы замечательно!

– Тогда буду рад встрече в среду. – Мужчина наклонил голову в знак прощания и скрылся в коридоре монастыря, уводя за собой девочку и мальчика из хора, которые молчаливо дожидались его.

***

Пока Маркус познавал все радости военной службы в северной части королевства, Денаш вместе с новым королем Денизом пытались разобраться, почему магия пробудилась. Тот порошок не на шутку встревожил королевскую семью, а гости так и не осознали, что с ними произошло. Последнее было Мехранам на руку, чтобы не посеять панику среди подданных.

Найти в подземной темнице того торговца по имени Хонк не составило труда, но сладить с ним оказалось намного сложнее. Преступник быстро смекнул, что королевское семейство пришло к нему с делом особой важности, поэтому всячески набивал себе цену просьбами принести поесть, дать ему отдохнуть, предоставить корыто с теплой водой, чтобы помыться. Проведя с ним несколько часов, Денаш изрядно утомился.

– Может, скажешь, наконец, почему порошок сработал? – требовал он ответа, глядя в лицо ублюдку.

– А мне почем знать?

– Ты ведь продавал запретные вещи, за что здесь и оказался. А теперь говоришь, что не знаешь, почему магия подействовала?

– Но я ими не пользовался, начнем с этого. – Торговец стал ковыряться отросшими ногтями в зубах, в которых застряли остатки пищи.

– Что еще вы продаете? – спросил Дениз, стараясь не выказывать брезгливость.

– Помимо порошков, еще есть зелья, обереги, оружие… – сказал он. Хонк прикусил губу и замялся. – Но я вам доложу, где они находятся лишь в случае, если мне даруют свободу.

– А повешенным быть не желаешь? – со злостью ответил Денаш, и его верхняя губа дернулась, выразив презрение.

– Отец.

Дениз дотронулся до локтя бывшего правителя и покачал головой, и пусть Денаш замолк, но взгляда на сына не опустил.

– Уж лучше казнь, чем высиживать здесь еще десятки лет, – произнес торговец. – Вам не понять, каково жить по соседству с крысами и знать, что каждый следующий день пройдет как предыдущий.

– Есть закон, и за его нарушение ты и сидишь в темнице, – пояснил Денаш. – Даже половина срока не прошла, а ты требуешь освободить тебя.

– Раз волшебные штучки работают, то цена их резко поднялась, и теперь она стоит как моя свобода. А вам уж решать, готовы ли вы платить эту цену.

– Мы постараемся облегчить вашу участь, но вы приведете нас к товару, чтобы мы все проверили на безопасность.

Эти слова из уст Дениза прозвучали настолько спокойно, но все же это был приказ, который нельзя было не выполнить. Денаш в очередной раз задумался о том, что нисколько не жалеет, что власть передал своему родному сыну. Он убеждался, насколько мудры и рассудительны речи Дениза, как он добивается того, чтобы его слушали все – от знатного человека до отребья вроде торговца-мошенника.

– Ох, сын мой, надеюсь, это стоит того… – прошептал Денаш.

Темным зимним вечером верными слугами была запряжена повозка с лошадьми, на которой Денаш вместе с сыном и торговцем направились в то место, где Хонк хранил волшебный товар, который ему удалось сбывать даже за решеткой. Возница слушал указания пройдохи, пока они двигались к западу Орландо, и вскоре лошади направились по лесной тропе.

– Здесь повозка не пройдет, – сказал торговец, указывая в сторону дикого леса, куда не ходили обычные жители королевства. – Нужно вылезти и немного пройти.

– Дениз, останься в повозке, – обратился к сыну Денаш.

– Нет, отец, я оседлаю лошадь и пойду с вами.

– На своих деревянных колесиках калека мигом застрянет в сугробе, – отшутился Хонк, выбираясь вслед за всеми из повозки и поймал на себе гневный взгляд старшего Мехрана.

– Если ты что-то задумал, то лучше бы тебе передумать прямо сейчас, – ответил ему Денаш, не убирая руку с королевского клинка.

– Да, что вы, мой господин! На мне кандалы, с ними далеко не убежишь.

И так они шли еще час. Тропа оставалась где-то далеко позади. Лошадь под Денизом проминала копытами плотный скрипучий снег, торговец ежился от холода, а Денаш поругивался на него за то, что вынуждает старика идти так далеко.

Вскоре они подошли к холму, который на деле оказался глубокой пещерой, заросшей мхом и укрытой снегом. Хонк шумно расчистил вход, сбрасывая комья снега в сторону, и все трое шагнули внутрь. Темнота сомкнулась за ними, словно живая, и Дениз поспешно высек огниво, разжигая факел. Пламя заколебалось, отбрасывая неровные тени на стены, покрытые инеем. В глубине пещеры темнели несколько дощатых ящиков, похожих на гробы, забытые здесь веками.

– Снимете кандалы? – спросил торговец с притворной вежливостью, протягивая вперед скованные руки.

Денаш передал факел сыну и достал из сумы связку ключей. Замок щелкнул – и железные браслеты с короткой цепью с глухим звоном упали на камень.

– Открывайте, – приказал Дениз и поднес факел ближе к ящикам.

Торговец с насмешливым поклоном подобрал лом, валявшийся среди камней, с силой поддел крышку. Доски вздрогнули и со скрипом отлетели в сторону, но ящик оказался пуст – вернее, почти пуст. Среди потрепанных мешочков и запотевших склянок зловеще зияли проплешины.

– Похоже, ваш сынок прихватил не только сонный порошок, – хмуро буркнул торговец, сплюнув. – Только вот толку с того! Он же даже не знает, как обращаться с этими вещами. Без знающего человека или нужных инструкций – просто безделушки. Повезет, если не навредит себе.

– А чем Маркус расплатился? – спросил Дениз.

– Девкой. Когда сидишь в темнице, многого не надо – жратва да бабы… – Хонк усмехнулся, почесал щетину. – Знал бы я тогда, что все это и правда работает – одной шлюхой он бы не отделался.

Денаш медленно обошел ящики, вглядываясь в их содержимое, затем резко повернулся к Хонку:

– Как тебе все это досталось?

– Что-то сам нашел, что-то купил. В заброшенных селениях много интересного. Сначала продавал это как сувениры… но потом стали приходить те, кто знал, что ищет. Их не волновало, что амулеты и зелья не работают – им хватало веры.

– А потом ты не побоялся явиться на королевский рынок и дурить людей там, – сказал Денаш. – За это тебя и упекли в тюрьму.

– Я никому не лгал! – зло воскликнул Хонк. – Кто мог знать, что магия снова действует? Мир сам изменился, не я.

– С этим мы еще разберемся. Утром Дениз пришлет слуг – заберем все, – сказал Денаш.

– С чего вдруг? Это мое! – выкрикнул Хонк и рванулся к одному из ящиков. – Ты не смеешь, Денаш! Я рисковал своей головой!

– Это не твое, – отрезал Денаш.

Торговец выхватил из ящика странной формы кинжал с темным лезвием, что-то прошептал и бросился на него. Дениз вскрикнул, рванул поводья, пытаясь прикрыть отца конем, но было поздно – клинок глухо вошел в живот Денаша. Король с криком метнул в Хонка факел. Одежда торговца вспыхнула, он завопил, но вскоре лишь обугленный силуэт остался лежать возле ящиков.

– Отец! – закричал Дениз, беспомощно ерзая в седле. Он не мог даже сойти с лошади.

– Все в порядке, – прохрипел Денаш, прижимая рукав к ране. – Неглубоко… но слишком опасным был этот нож.

– Потерпи, мы скоро доберемся до замка.

– Нет. Сначала – это. Нужно все спрятать. Об этом никто не должен узнать. Беда будет, если найдут.

Они накрыли ящики брезентом, замаскировали вход. Магию, которая вернулась в их мир, нельзя было выпускать на волю.

Заполночь они покинули пещеру. Денаш омыл рану снегом – кровь почти остановилась. А Дениз, сжимая поводья, лишь надеялся, что успеют добраться до замка прежде, чем станет слишком поздно.

***

Элис так и не смогла постичь внутренний покой, который чувствовали все, приходя на мессы. Единственной ее радостью было ожидание следующей встречи с настоятелем.

Казалось, дни тянутся бесконечно, и вот наступила заветная среда. Элис ощущала внутренний трепет перед первой для нее репетицией хора. После обеда она в спешке надела черное платье, которое ей выдали еще утром, но Грэмс отправили мыть котлы на кухне, и она оставила чистую одежду, чтобы показаться отцу Филиппу в надлежащем виде.

Еще не войдя под арочный свод, Элис услышала ангельские голоса, и ей не верилось, что люди могут так петь. Настоятель широко улыбнулся при виде девушки, нелепо поклонившейся, и подозвал ее к себе.

– Я не слишком поздно? – спросила она и взглянула на девочек и мальчиков, которые были ненамного младше нее.

– Нет, мы только распевались, – ответил Филипп. – Ты готова?

– Вроде бы да.

Она растерянно теребила длинные рукава своего платья, пока настоятель не сделал пригласительный жест на высокий подъем, где только что стояли поющие дети.

– Тогда милости прошу. Можешь начинать петь, а мы послушаем.

– Любую песню?

– Да можешь петь все, что пожелаешь.

Элис начала вспоминать весь репертуар, что когда-либо слышала, но, как назло, ничего не приходило на ум.

«Любая песня. Хорошо». Она закрыла глаза и позволила своему голосу звучать:

Море нас тихо в объятьях качало,

Шепчут о странствиях ветры в ночи.

Сколько врагов на пути мы встречали,

Сколько нам встретится их впереди?

Будет ли ром литься рекой?

Будут ли бабы страстно ласкать?

Будет ли денег полный карман?

Или достанется нам умирать?

Снова чудовище нам повстречалось,

Но мы сумели его победить.

Только пробоины в судне остались,

Море желало всех нас потопить.

Будет ли ром литься рекой?

Будут ли бабы страстно ласкать?

Будет ли денег полный карман?

Или достанется нам умирать?

Ветер взревел, и взметнулись вверх волны,

Судно бросает как щепку вперед.

Смерть улыбнулась, костлявой ладонью

Нас этой ночью в пучину зовет.

Будет ли ром литься рекой?

Будут ли бабы страстно ласкать?

Будет ли денег полный карман?

Нет, только песней о нас вспоминать.

Когда она открыла глаза, то вмиг смутилась из-за смущенных перешептывающихся детей и строгого взгляда отца Филиппа. Вряд ли кому-то из них доводилось слышать пиратские баллады, которые полюбились Элис за то недолгое время, что она провела на «Морской Дьяволице».

– Мне жаль… – попыталась извиниться она, но с трудом представляла, как это сделать правильнее. – Наверное, такие песни не слишком годятся, чтобы петь их в подобном месте, но в голову не пришло ничего более приличного.

– Нет, Элис, все не так плохо. – Настоятелю тоже было нелегко подобрать нужные слова, чтобы приободрить юную особу. – Ну же, похлопаем Элис.

Хор его послушался, и раздались неловкие аплодисменты.

– Конечно, мы исполняем песни из другого репертуара, о Высшем и о его добрых делах, но если тебе они понравятся как пиратские баллады, то ты могла бы попробовать репетировать с ребятами.

– Правда? – удивленно спросила Элис и заправила за уши пряди, упавшие на лоб. – Я буду очень этому рада.

– Твой голос звучит неплохо, но над ним придется много работать, – сказал Филипп. – Если ты готова, то стоит приступить как можно скорее. А пока присядь на лавку и послушай наши песнопения.

Элис наслаждалась звонкими высокими голосами детей, которые унесли ее в далекие воспоминания. Где отец был еще живым и теплым, где мать нарочито серьезно качала головой, когда они с Джозефом старались тайком отломать по кусочку горячего хлеба, но потом сама отрезала им по целому ломтю…

Было так больно от одной мысли, что никого из них она больше не увидит, что слезы брызнули из глаз, возвращая ее на лавку в монастыре в Соколиных скалах. Она быстро стерла капельки с щек и вновь посмотрела на певцов хора. Они делали что-то из разряда волшебства, раз смогли тронуть ее неверующее сердце.

Сначала из монастыря вышли мальчики, а потом и девочки. Элис встала, чтобы присоединиться к ним, но отец Филипп остановил ее, взяв за руку.

– Останься ненадолго, – попросил он. – Я тебя поучу.

После этих слов настоятель отправился в небольшую комнатку и позже вернулся оттуда с бумагами.

– Элис, скажи, а тебя обучали чтению?

– Да, отец со мной много занимался, и я полюбила читать.

– Это замечательно, потому что тебе будет легче учиться, если знаешь грамоту. Держи, здесь ноты и текст.

– Но я совсем не разбираюсь в нотах.

– Это не беда, у меня есть лютня, и я могу после ужина позаниматься с тобой, если захочешь, – предложил отец Филипп и добродушно улыбнулся. – Ты быстро все поймешь, уверяю тебя.

Глаза Элис загорелись только от одной мысли, что ей доведется подержать в руках этот изумительный инструмент. Она лишь несколько раз слышала те мелодии, что дарили слушателям менестрели на ярмарках, но уже тогда ее заворожила лютня.

– Конечно, хочу, – кивнула она несколько раз для пущего убеждения.

– Что ж, тогда познакомься с декабрьским песнопением.

Настоятель протянул ей свиток, который она бережно развернула и принялась читать. Элис не пришлось слишком долго учить текст, сложнее было заставить себя с помощью разных звуков извлекать высокий голос. Она часто сбивалась и тревожилась, что у нее плохо выходит, но Филипп поддерживал, и вскоре ей даже начало казаться, что у нее получается.

После репетиции Элис отправилась на кухню, помогать другим послушницам готовить на обед щи с коврижками, потом всех собрали на молитву, и хоть она и молилась вместе со всеми, но в ее душе религия не находила должного отклика в отличие от той же Мари, которая с восхищенным трепетом отзывалась о Высшем. Вечером Элис была счастлива отвлечься от монастырской обыденной жизни и поучиться играть на лютне с отцом Филиппом, и тот уже ожидал ее в небольшой зале.

– Надеюсь, не заставила вас ждать.

– Совсем нет, Элис, присаживайся рядом, покажу тебе кое-что. – В руках настоятеля словно ожила лютня, и из нее вырвались совершенно прелестные звуки. Отец Филипп чувствовал инструмент, и тот слушался его. – Я уже давно не играл на лютне, потому что ни один музыкант не смог настроить ее так, чтобы она звучала как в моей молодости. Старушка стала совсем дребезжать.

– Нет, что вы, она звучит прекрасно! – ответила Элис.

– Ха, видать, дитя мое, ты слышала только расстроенные лютневые мелодии, раз так считаешь, – рассмеялся мужчина и протянул Элис небольшие таблички. – Это табулатуры, они подскажут, как играть.

И отец Филипп принялся расшифровывать для Элис таинственные цифры с буквами, после чего она дотронулась до струн, пытаясь защипывать их так, как велел настоятель, и даже что-то получалось.

– Уже месяц послушники на всех постах не видели ни одного юноши, – заговорил он. – Но это еще не причина отчаиваться.

– Спасибо, что следите за этим, – поблагодарила Элис, не отвлекаясь от инструмента. – Я ценю то, что вы для меня делаете.

– Я понимаю, как тяжело сидеть и ждать новостей. Но знай, можешь оставаться у нас столько, сколько посчитаешь нужным.

– Я… я не знаю, сколько дней или недель потребуется брату, чтобы он понял, где я. Но если в ближайшее время он так и не вернется за мной, то я все равно уйду.