Бывшие. Без тебя нельзя

Было три часа ночи. Что он сделает? Разбудит ее? Заставит в панике вскочить, вызывать такси и ехать в ночную тьму? Чтобы она увидела лишь темный силуэт уходящего судна? Нет. Это было бы эгоистично. Его радость встречи не должна была стоить ей тревожного пробуждения и чувства горькой неудовлетворенности. Он просто смотрел, впитывая в себя этот образ спящего города, в котором жила его любовь. И в этом молчаливом, одиноком наблюдении было что-то более зрелое и настоящее, чем во всех романтических фантазиях. Он не просто любил, он учился беречь.

И вот в Рыбинске начался сложный участок с крутым поворотом фарватера. Течение поджимало к берегу, ветер сбивал с курса. Капитан Степаныч, не отрываясь смотревший вперед, вдруг обернулся и резко крикнул:

– Лазарев! К штурвалу!

Влас, стоявший на подхвате, вздрогнул от неожиданности, но шагнул вперед. Его ладони легли на прохладные рукоятки штурвала.

– Право на десять! – скомандовал капитан. – Держи по створу огней! Видишь, красный уходит за белый? Так и веди. Не давай течению схватить нос.

Влас поворачивал штурвал, чувствуя, как тяжелая посудина медленно, нехотя отзывается на его команды. Он весь был сосредоточен, лоб покрылся испариной. Это было не то, что держать курс по прямой. Это была борьба. Борьба с рекой, с ветром, с инерцией тысяч тонн стали и груза.

– Спокойнее, – раздался рядом спокойный голос Степаныча. – Река силу любит. Ты ее рвешь – она тебя ломает. Ты ее понимаешь – она тебе поддается. Чувствуй судно.

И Влас попытался почувствовать. Сквозь штурвал, сквозь палубу под ногами. Он вел «Волгодон», как огромного, неповоротливого зверя. Когда поворот остался позади и судно вышло на прямой участок, капитан хмыкнул:

– Нормально. Если здесь научишься, остальные повороты для тебя семечки будут. От штурвала свободен.

В этой короткой фразе была первая, заработанная потом, а не деньгами отца, крупица уважения. Влас почувствовал прилив гордости, затмевающий всю усталость.

Но река и судьба готовили ему новые, менее героические испытания. После Череповца, где взяли пресную воду, на судне началось тихое бедствие. Вода в городе была, мягко говоря, «специфической». Местные к ней привыкли, а вот организмы новичков реагировали бурно.

Первые признаки Влас почувствовал к вечеру. Сначала просто неприятное урчание в животе, потом резь, а потом начался настоящий штурм. Он проводил следующие три дня в основном в тесном, душном гальюне, который он мыл теперь с особым рвением. Его, крепкого и здорового парня, скрутило так, что он готов был лезть на стену. Тело слабело, из него уходили все силы, оставляя только изматывающую слабость и постоянные позывы.

Команда, естественно, не осталась в стороне.

– Что, Лазарев, боевое крещение принимаешь? – подтрунивал стармех, встречая его бледного и осунувшегося на палубе. – Череповецкая вода еще ни одного новичка не миновала. Очищается организм от столичной шелухи.

– Держись, салага, – хлопал его по плечу кто-то из команды. – Зато потом будешь пить что угодно, как козел!

Эти подначки уже не были злыми. В них было какое-то почти братское сочувствие. Через это проходили многие. Это была часть общего опыта, такая же неизбежная, как ржавчина в трюме или капризы дизеля. И то, что Влас не ныл, не звонил папе с просьбой выдернуть его, а просто молча страдал и выполнял, что мог, по мере сил, вызывало у бывалых речников уважение.

На четвертый день кошмар отступил. Влас, похудевший и еще более загорелый, стоял на палубе и пил простую воду, смотря на проплывающие берега. Он прошел через грязь, усталость, болезнь и первую настоящую штурманскую задачу. Он не увидел Женю, но принял решение мужчины. Он не сломался.

И каждый прожитый на этой ржавой посудине день делал его слова «Я вернусь» не юношеской клятвой, а твердым, выстраданным убеждением. Он возвращался бы не таким, каким уехал. Он возвращался бы настоящим.

Глава 8

Через несколько дней, казавшихся вечностью, «Волгодон» шел обратно. Г