скачать книгу бесплатно
В нас кровь течёт – лихая речка,
А мост над нею – в дивный рай.
Пусть бьётся с трепетом сердечко,
Нас посылая в первомай.
И пусть не думают большие
С усами дядьки на коне,
Что мы – фигуры шутовские,
Чудные, на своей волне.
С иллюзией нас породнила
Одна-единственная мысль,
Что смертны мы, и в этом сила,
И в этом скрыта наша жизнь.
Коллекционер
Иной раз наше сознание отвергает текущую реальность,
Поражаясь её уродством и не находя в ней своего места.
У кого-то получается отыскать альтернативную действительность,
Но многие этого сделать не в силах.
Они до конца жизни так и остаются заложниками перевёрнутого мира.
Николай Иванович Панкратов был заядлым коллекционером. Но, в отличие от таких же увлечённых натур, собирающих марки, значки, модельки автомашин или, в крайнем случае, музыкальные шкатулки Коломенского патефонного завода, он коллекционировал реальности.
Да-да, это не опечатка, именно реальности – розовые, фиолетовые, персидско-синие, с рюшечками и без, мимимишные, весёлые и грустные, и даже реальности, выкрашенные в цвет чёрного янтаря. За сорок с небольшим хвостиком лет, с тех пор как Николай приобщился к огромной когорте немного сумасшедших людей, он сумел собрать значительное количество уникальных образцов человеческого Бытия и фантастических конструкций мироустройства.
Ещё будучи пятнадцатилетним пацаном, Колька открыл в себе непреодолимое желание разобраться, почему окружающая его действительность, с виду кажущаяся такой логичной и абсолютной, имеет множество изъянов. В ней просто тяжело жить мыслящим существам, к которым он, понятное дело, причислял людей. Да и сам человек с двумя руками и ногами, туловищем и головой, если посмотреть со стороны не глазами землян, представлялся ему сущим уродцем.
Наверняка Бог, лепивший венец природы, постоянно ошибался, бесконечно переделывая своё творение, а потом, в конце концов, плюнул и оставил всё как есть. Иначе Всевышний не приправил бы этот кусок теста столькими щепотками злобы, зависти и жестокости – сгустком того холодного мрака, который в любой удобный момент может вылезти на поверхность и заслонить своими грязными ручищами чистую и хрупкую душу. Невидимый кусочек подлинного «Я» человека под воздействием этой огненной сатанинской лавы пискнет и скукожится, превращаясь в морщинистый сухофрукт. Иди потом, вари из него компот, добавляй уйму сахара в кастрюлю, чтобы снова возродить полезные свойства души.
А реальности?.. А реальности позволяли отбросить прочь все текущие закостенелые координаты времени и пространства, разграничения на что положено, a что запрещено. В них можно было телепортировать души людей, окуная тонкую материю в совершенно иной мир, кардинально отличный от нашего.
Каждый раз, когда Николай находил новый экземпляр, он шёл на рынок к Варваре Ильиничне – знакомой продавщице, предлагающей всякую хозяйственную утварь, и покупал у неё стеклянные банки. Знаете, такие небольшие, пол-литровые, в которых закручивают варенье. Но взамен сладкого продукта Панкратов помещал туда очередную реальность и плотно закрывал пластмассовой крышкой, чтобы она не выдохлась и не потеряла загадочный аромат неизведанного.
– Что, милок, опять новую нашёл? – прищурившись и приветливо улыбаясь, спрашивала у Николая женщина с большим торговым стажем, нисколечко не удивляясь причудам покупателя. За столько лет работы она и не такое видела.
– Да, вы угадали, – радостно отвечал ей счастливый коллекционер, нетерпеливо подпрыгивая на одном месте, – сегодня мне попался образец со звёздно-полосатым рисунком.
– О-о-о! Поди, в ней жизнь получше нашенской будет, – выносила обнадёживающий вердикт Варвара Ильинична.
– Не знаю, не знаю, – с нотками сомнения отвечал ей Николай, аккуратно помещая в стеклянную тару очередной экземпляр.
«Лишь бы не обжечься», – думал мужчина, вспоминая, как неделю назад он схватил голыми руками реальность ярко-красного цвета. Она показалась ему на первый взгляд такой милашкой… Напрасно, ой, как напрасно! Внешний вид так обманчив. Потом товарищ Панкратов долго накладывал мазь от ожогов на волдыри.
Но, не зацикливаясь на издержках, закономерно возникающих в процессе собирательства, он прощался с продавщицей и поскорее устремлялся в свою однокомнатную холостяцкую берлогу.
Коллекция у Николая Ивановича была разносторонней и объёмной. Поэтому для её хранения он приобрёл по бросовой цене у старушки из соседнего подъезда старинный коричневый шкаф. Такой древний, что, казалось, пыль в нём, забившаяся намертво в щели, ещё помнит дореволюционных барышень, достающих из деревянного «прадедушки» чайный сервиз с изображением последнего русского царя. Видимо, поэтому, когда Панкратов подходил к шкафу, чтобы расставить реальности по некоему им придуманному порядку, он неистово, в голос начинал чихать, тревожа покой безмолвного свидетеля неуёмной земной истории.
Хвастаться своей коллекцией Николай не привык, он был замкнутым человеком. Но иногда к нему заходил его друг Борис. В очередной раз поругавшись с женой, гость жаждал за рюмкой чая излить свою душу. В конце беседы, когда глаза у собеседников покрывались микроскопическими слезинками и излучали полнейшее взаимопонимание, коллекционер доставал из шкафа специально приготовленную банку с реальностью жёлтого цвета. Именно она распространяла по комнате флюиды счастья, радости и энергии. Борис успокаивался. Друг Николая погружался в волшебный мир иллюзий, в котором царило полнейшее благодушие, и где он жил с женой в семейной гармонии.
Получив порцию воодушевления, гость поздно вечером отправлялся домой, а на Николая от одиночества накатывала тоска. Панкратов понимал, что при всей противоречивости отношений с супругой Борька находится в той бурлящей атмосфере, в которой её обитателям, по крайней мере, не грозит кислородное голодание.
Чтобы немного развеять свою хандру, коллекционер надевал плащ, натягивал на голову кепку, в надежде, что не будет видно его грустных карих глаз, брал в руки зонт и растворялся в улочках дождливого города. Он неторопливо гулял, вспоминая под барабанную дробь падающих капель эпизоды из своей долгой жизни.
Однажды, несколько лет назад, во время такой же вечерней вылазки, он нашёл реальность цвета хаки. Она скромно лежала под тенистыми платанами, пленяя своими насыщенными оттенками – от пыльно-землистых до зеленовато-коричневых. Николаю даже показалось на миг, что он услышал отдалённое рукоплескание огромного стадиона и странные, перебивающие друг друга удары грома.
«Видимо, кто-то потерял», – подумал мужчина, оглядываясь по сторонам. Но на улице, по странному стечению обстоятельств, никого не было. Коллекционер ещё раз взглянул на находку, на этот раз почему-то с опаской.
– Чур меня, чур, – произнес шёпотом Николай Иванович, одновременно несколько раз перекрестившись. Он быстро развернулся и без оглядки стал удаляться от мутного места. Ему даже в голову не пришло взять экземпляр в свою коллекцию.
«А ведь чёрт знает, кто подберёт…» – рассуждал Панкратов, стараясь побыстрее забыть реальность цвета хаки, ожидающую своего очередного владельца…
Мой ангел в белом пальто
Болтаясь между небом и землёй,
Меняя мысленно свою прозрачность,
Мой ангел, вдруг, вступив в конфликт со мной
Решил принять слепую однозначность.
Одев на тело белое пальто,
И нацепив галоши цвета хаки,
Он ускользнул в цветное шапито,
Чтоб там искать двусмысленные знаки.
Непогрешимость в степень возведя,
Полутона отвергнув изначально,
Не признавая нигилизм дождя,
Мой ангел к делу подошёл детально.
Он начал свет делить на свой-чужой,
Неверие грехом считая жутким,
И поливая всех святой водой,
Он бесов изгонял под взглядом чутким.
Конфликт меж нами тихо назревал.
Мой ангел перестал быть адекватным,
И я его с прискорбием прогнал,
Однажды, поздним вечером закатным.
Мне стало сразу легче одному
В сомнениях копаться без истерик.
Наведываясь к Богу своему,
В тот, за углом, чудаковатый скверик.
Разум и эмоции. Часть 1. Эмоциональная
Через эмоции мы оцениваем окружающий мир,
Постигая его красоту и его уродство.
Просто так нам удобно –
Прятать своё истинное «Я» за широкими спинами эмоций,
Уменьшая разумное начало до крошечного зёрнышка.
В полутёмном бункере, в который свет с трудом проникал через маленькое окно, расположенное практически под самым потолком, горстка эмоций склонилась над картой Мира.
Страх, крепко сжимая потными руками деревянную указку, водил ею по бумаге, производя неприятный скрипучий звук. Каждый раз, когда другие кривились от волн, щекочущих их оголённые нервы, он натягивал на себя испуганное личико, будто оправдываясь: «Простите, я не нарочно…»
Гнев, схватив красный карандаш, словно мушкетёр шпагу, вс? норовил проткнуть им острова, которые были беспорядочно разбросаны на голубых участках листа. Ему почему-то не нравились эти оторванные от материков уютные уголки суши. Видимо, на что-то нужно было выплёскивать свой изрядно скопившийся негатив.
Низкорослая Зависть, теребя косички и закусывая губы, периодически подскакивала с логарифмической линейкой то к одной стороне стола, то к другой. Бормоча что-то себе под нос, она пыталась вымерять какие-то там расстояния и сравнить площади только ей одной известных территорий.
Несколько других эмоций, усердно наглаживая подбородки, с прищуром всматривались в нарисованную картину Мира в поисках мест приложения своих скромных усилий. Иногда кто-то из чувственных бонапартов, перевозбудившись, выходил из себя, начиная при этом либо громко и напоказ хохотать, либо, тихо шмыгая носом, всхлипывать. Соседи по штабу на миг оборачивались на словившего бесноватость товарища, но тут же теряли к нему всякий интерес, продолжая рассматривать загогулины на карте и бурно обсуждать ошибки при её составлении.
Кое-где на разложенном широком листе, издалека похожем на настольную игру типа бродилок, между серыми потёртостями и жирными пятнами стояли разноцветные игрушечные фигурки. Все они были похожи на зазипованные кегли для игры в боулинг – с большими головами и пузатыми телами. По окружностям их пластмассовых монументальных талий виднелись наклейки с надписями. Жёлтая фигурка гордо выпячивала «Счастье». Красная, пыжась, раздувала слово «Успех». Зелёная, издавая звук шелестящих листьев, показывала всем «Деньги». Иные игровые пешки были не менее изобретательны в демонстрации окружающим всего спектра основополагающих ценностей.
Периодически кто-то из самостоятельно вызвавшихся полководцев-эмоций, аккуратно беря двумя пальцами лилипутный игровой аксессуар, передвигал его на новое место. Должно быть, там, по мнению активиста, фишка должна была заиграть, превратившись из пластмассовой безжизненной мечты в фигуру, равную ферзю или даже королю. Но усилия неизменно пропадали даром, как будто корабль с недоучкой-лоцманом снова и снова выбрасывало на риф непредсказуемости жизни. Карта, лежащая на столе и с первого взгляда кажущаяся ленивым плоским животным, вдруг переворачивалась на другой бок, совершенно перекраивая ландшафт местности и кардинально меняя правила игры. Склонившимся над планом темпераментным шахматистам приходилось заново просчитывать комбинации, по ходу внося корректировки в направление движения нейронов головного мозга.
Но не все эмоции в бункере ощущали на себе магнетическую силу притяжения отутюженной проекции земного шара, которая сквозь решётку параллелей и меридианов вызывающе брызгала прямо в лица игроманов яркими красками.
Например, Радость и Любовь, облачённые в балахоны пастельных тонов, улыбаясь, смотрели в единственное окно с чувством порхающих бабочек, ловя летящих внутрь помещения посланцев Солнца. Две неразлучные подружки видели, как под струёй света микроскопические частички пыли, хороводя, старались что-то сказать обитателям бункера. Но, к сожалению, большинство эмоций пылинок просто не замечали, а прибывающем в нирване – Радости и Любви язык микрокосмоса был неизвестен. Они довольствовались лишь наблюдением за красотой благодатного золотого потока.
Стены бункера заботливо укрывали разношёрстных участников процесса, пытаясь объединить их взгляды в единый янтарный многогранник. Через его прозрачное тело можно было бы рассматривать, пусть и со значительными искажениями, окружающее пространство. А когда стрелки часов сливались в волшебном танце в самой верхней точке циферблата, внимательные наблюдатели даже замечали себя внутри этой лучезарной феерии.
– Смотри, смотри! Вот, видишь малюсенькую точку в том самом месте, где должен находиться комарик, заточённый сюда много миллионов лет тому назад? Эта точка – Я.
Собеседник удивлённо брал лупу и лицезрел фантасмагорическую миниатюру обнажённой личности.
– Т-р-р-р! – в один прекрасный день дверь в бункер неожиданно с шумом открылась, безжалостно разрывая диффузионную связь металлов в старых, уже поржавевших петлях. В полукруглом проёме, одетый в строгий чёрный костюм, появился Разум. Взгляд у него был пронзающий и, однозначно, всепонимающий. Казалось, что мышцы на его лице навечно зацементировались бетоном самой высокой прочности. В руках Разум, точь-в-точь похожий на Штирлица, держал коробок спичек.
– Не ждали? – с хозяйскими нотками спросил убежденный фанат Логики у суетливых и нервозных эмоций…
Любая мысль нуждается в дороге…
Любая мысль нуждается в дороге,
Любой рассказ желает тишины.
Прозрение, гния в сыром остроге,
Своей постичь не сможет вышины.
И существуя в теле лилипута,
Сорвавшись со скалы, стремится вниз.
Туда, в пучину сладкого уюта,
Перерождаясь вдруг в простой каприз.
Себе похлопав радостно в ладоши,
Прозрение уходит на покой.
И умирают рыжие Гавроши –
Мои идеи – рядышком с мечтой.
И холмики похожи на сугробы,
По ним плывёт в печали дивный стих.
В потёртой с виду арестантской робе,
Из ниток рыжих сшитой колдовских.
Но, может быть, однажды бросив кости,
Фортуна мне подкинет шесть гоша.
Я напрошусь к тому, кто сверху, в гости
И поднимусь с надеждой, не спеша.
Разум и эмоции. Часть 2. Разумная
Только внутри Разума могут жить истинные эмоции,
Делающие человека человеком.
Эмоции без Разума превращаются в инстинкты,
Методично расчеловечивая людей.
– Не ждали? – с хозяйскими нотками спросил Разум у столпившихся возле карты Мира переминающихся с ноги на ногу озабоченных эмоций. Не дожидаясь ответа, убеждённый фанат Логики сощурил глаза в тонкие щёлочки. Цель была одна: отсеивать всю ненужную информацию, превращая поступающие данные исключительно в нули и единицы. При этом Логика, как в доску преданная мадам, стояла за широкой спиной своего почитателя. Только по одному её виду было понятно, что она, не размусоливая, уже начала плетение сети, создавая узелки связей и примеряя шаблонные ромбики для опутывания постояльцев бункера.
– Ну что, приступим? – переходя на деловой тон, произнёс Разум, сделав несколько шагов вперёд. Отчётливо цокая по каменному полу начищенными до блеска кирзовыми сапогами с металлическими набойками, он приблизился к развёрнутой карте.
– Цок-цок-цок! – набежавшая волна уверенности заставила звонкое Эхо, несколько раз стукнувшись о кирпичные стены, покорно сесть на приставной стульчик и, выражая безропотное послушание, опустить руки на коленки ладонями вниз.
Твёрдым жестом патрон отодвинул Гнев в сторону и занял почётное место во главе стола. За Разумом, засеменив, нашла тёплое местечко и неразлучная с ним Логика. Она достала из бокового кармашка кофты коричневый блокнот с ручкой и начала что-то усердно записывать в него неразборчивым мелким почерком.
Тем временем Свет, до этого дозирующий своё проникновение в узкое окно, приободрился. Расправив плечи, пыжась от любопытства, он практически всем телом умудрился влезть внутрь помещения, осветив самые укромные уголки карты.
Ниспосланное свыше прозрение по-разному повлияло на поведение эмоций. Страх захлопал в ладоши от радости. Видимо, понял, что напрасно он боялся тёмных участков листа. В них вовсе не обитали мохнатые монстры и кровожадные вурдалаки, а обильно цвели ромашки и весело щебетали воробушки. Зависть тоже сообразила – то, чему она раньше завидовала, не стоило и ломаного гроша. Потому что в недалёком будущем весь мир будет у её ног – весь без остатка. А границы безжалостно сотрутся, будто их раньше и не существовало. Любовь и Радость, которые до перемен вели себя несколько отстранённо, заинтересовались происходящим, пытаясь вписаться в общую картину метаморфозы.
Даже пузатые фишки-ценности после появления Разума стали не такими уж упитанными и неповоротливыми. Они, в такт нежданно-негаданно зазвучавшей сюите номер семь Шостаковича, запрыгали на месте в надежде, что их пластмассовые тела через ход-другой обязательно окажутся в дамках.
Стены бункера крякнули, заскрипели и незаметно для глаза, медленно, пришли в движение. Кирпичные надзиратели принялись пятиться назад, разъезжаясь в разные стороны, тем самым расширяя пространство помещения. Затхлый воздух, потеряв безраздельную власть, постепенно освобождал место свежему дуновению свободы. Оковы, которые до этого были надеты на мысли, стали терять былую прочность, превращаясь в хлебный мякиш.
– Будем действовать так! – твёрдо произнёс новый главнокомандующий, высыпав спички из коробка в центр листа – туда, где находились самые высокие горы на планете – Гималаи. Показалось, что сакральный Тибет даже немного уменьшился в росте под напором новоявленного Штирлица.
Тонюсенькая и вытянутая продукция «Плитспичпрома» начала сама собой выстраиваться в забавного ёжика, бегущего по зелёной травке. Спичечный ребус, пробиваясь сквозь туман неопределённости, одновременно вонзал свои иголки в точки, отвечающие за стрессоустойчивость. Непреодолимые обстоятельства в виде коричневых кучек, бомбочками лежащих на карте, захохотав при виде смешного зверька, перестали быть непреодолимыми. Они превратились в обычный и очень даже полезный навоз.
Перемены начались! Перемены не могли не начаться! Эмоции, впитывая бешеную энергетику Разума, слились с ним в единое целое. Янтарный многогранник прекратил так бесшабашно искажать реальность, увеличив по максимуму свою желтоватую прозрачность.
Календарь жизни, искоса поглядывающий на Время и не смеющий сказать даже слово поперёк всеми признанному авторитету, перестал обращать на него внимание. Висевший где-то в углу на стене, между иконой Божьей Матери и советским плакатом из тридцатых годов «Ты записался ли в Осоавиахим?», календарь каким-то странным образом начал пухнуть на глазах. В нём возникали дополнительные листы с месяцами и годами, а циферки в квадратиках жирнели и наливались сочными, яркими красками.
В воздухе явно запахло субъективностью. Тем ароматом, который невозможно было сравнить ни с каким другим запахом подлинного разумного Я.
– Мы должны вновь стать теми, кем никогда не были! – с философским подтекстом произнёс «Штирлиц», поправляя последнюю спичку в изображении ёжика.
В этот момент раздался хлопок, очень похожий на пистолетный выстрел. Судя по всему, от сквозняка в бункере, сорвав старую поржавевшую защёлку, открылось окно. В полукруглом просвете возник силуэт, напоминающий голубя.
– Не ждали? – заворковал новый гость…
Другой
Не вижу смысла дальше говорить,
