скачать книгу бесплатно
Енька сел на постели, обхватив колени руками. Никто никогда не слышал, чтобы ассаец кого-то о чём-то просил.
– Замарался, – глухо пояснил горец, – мой хозяин убит. А я жив…
– Чушь! – не поверил бывший мальчишка. – Был без памяти, валялся трупом, умирал…
– Но не умер же? – флегматично возразил тот и пожал плечами. – Закон один для всех.
Чему учит жизнь? Каким рассветом встретит завтрашний день? Крисом чести в горло?
Кому нужна эта честь?
В памяти всплыл Грохам де Зитт, начальник артвутской стражи. Ему приказали казнить жен мятежников Белой лилии. Восстание полыхало лет тридцать назад и прокатилось от Шиира до самих айхонских земель. Тут и задавили. Жестоко. Очевидцы рассказывали: неделю качались трупы на виселицах, вдоль всего северного тракта. Ходили слухи: бунтовали столичные господа, с новыми взглядами на мироустройство. Хотели, чтобы в Семимирье не было рабов…
В тюрьму городской управы пригнали их семьи. Пятьдесят женщин и детей. Избитых, измотанных, в разодранных платьях, с распущенными волосами. Но мятежники все равно не сдались…
Он выполнил приказ, старый капитан. А затем поднялся к себе в кабинет. Там и обнаружили утром, когда выломали дверь, – в луже крови, с крисом чести в руке.
Какой мерой измерить честь? Для многих это пустое слово…
– Возьми меня к себе, – просто сказал Уалл.
Енька не сразу понял. А когда дошло – оторопел.
– Только у тебя это право, – пояснил горец, кивнув на клинок на кровати, – ты его преемник, понимаешь?
– Преемник?! – вновь ударило в голову. – Серьезно? Раздеться, показать?!
Уалл устало откинулся затылком на стену:
– Бабы… – обреченно пожаловался потолку. – Когда у них закончатся эти хлюпы и слезы?
Енька тяжело дышал, в комнате зависла пауза. За дверью прогромыхали чьи-то шаги, донеслись голоса.
– Ты не понимаешь, – все-таки взял себя в руки и попробовал объяснить, – я что, господин?! Я понятия не имею, что я такое… теперь. Ни имени, ни дома, ни денег! Как жить? Куда податься?
– Да плевать, – невозмутимо отбрил аргументы горец, – в Аллай, Городею, к черту на кулички… Не слышал про слуг?
– У меня нет денег! – прорычал Енька. – Ни медяка! Думаешь, я в состоянии…
– Какие деньги? – начал раздражаться ассаец. – Оплатили сполна, еще пятнадцать лет назад!
Енька смотрел и дышал. И никак не мог понять.
Серьезно? Уалл хочет с ним?! Уалл?!
Он все еще был уличным мальчишкой. Голодранцем. Слугой. Выдернули за шиворот из привычного мира…
Аллан де Броз был дорном. От рождения. Мерим тоже. А он?
Жизнь всегда проходила так далеко от этой черты…
Вспомнился Бугхтуз. В Городее сквайр иногда принимал прошения. Раз в месяц. В городскую ратушу прибывал дворецкий из имения и начинал прием – а на площади собирался народ со всего уезда. Длинная очередь, аккуратные листочки в пальцах, с усердно выведенными буквами, узелки с подношениями…
– Я всю жизнь их боялся, понимаешь? – почти всхлипнул мальчишка, чуть слышно. – Всех. Сквайров, дорнов… Они живут где-то там, далеко. А великий князь… – тяжело вздохнул, – это бог…
В Берлице возвышался замок. Большой, высокий, красивый, с длинным мостом через речку. Туда съезжались господа со всех окружных земель. Он никогда не видел князя – великому не до судеб жалких мелких людей…
Горец молчал.
– И что дальше? – спросил Енька. – Заявиться в Дарт-холл и сказать: 'Здрасьте?' Всем-всем? Да еще… – хмуро оглядел себя, – бабой? Что дальше?
Уалл не ответил.
– Слышал, что в Аллае сейчас не сладко? – продолжал развивать перспективу бывший мальчишка. – Говорят, княжне не было дела до земель и при жизни. А как почила – вообще не управлялись… – грустно усмехнулся в пол. – Видел раньше аллайских крестьян, на рынке, – чуть помолчал и не выдержал. – Что ты молчишь?
Ассаец вздохнул и нехотя поднялся, нащупывая свои костыли. Выпрямился и флегматично смерил Еньку с головы до ног:
– Получают те, кто делают шаги. А не сидят и ноют о своей нелегкой бабьей доле… – укоризненно покачал головой. – В Дарт-холле наверняка уже знают, что королева назначила наследницей никому не известную деву. Думаешь, ждут от тебя многого?
– Так ты Аллай предлагаешь? – не выдержал Енька.
Уалл покачал головой:
– Восстанови мою честь, ладно? А куда ехать… – пожал плечами, – не мне решать.
Через две недели Енька решился. Не выдержал. Еще чуть, и начал бы биться головой, в четырех стенах. Все организовал, естественно, Уалл – бывшего мальчишку не заставил бы высунуть нос и всемирный потоп. Кроме как чтобы со скоростью быстроногого жеребца покинуть крепость. Договорился с комендантом – начальник Уммского Глаза с удовольствием выделил двух превосходных верховых лошадей и все необходимое для дороги.
Наотрез отказался от довольно привлекательного дорожного платья, чем расстроил женскую половину Ясиндола, и неожиданно запросил доспехи.
– Что-о? – подумал, что ослышался, ассаец. – В железе? Шестьдесят фунтов? Копчик не осыплется?
Интендантская служба сбилась с ног, перерывая запасники, у Енькиной комнаты не переставали громыхать сапоги. Нашли самый малоразмерный кожаный поддоспешник. Добавили боевые наплечники, наручи и краги арбалетчика, широкий многослойный ремень и верховые сапоги – получился неказистый боец непонятного назначения. Похоже облачался разбойничий сброд в ельских лесах. Широкий плащ с капюшоном довершил нелепый наряд – Уалл вздохнул: 'Кого он хочет обмануть?' – и махнул рукой.
Волосы Енька все-таки, поддавшись уговорам, не обрезал, спрятал под кожаный салад. В Семимирье брили головы изменившим женам…
– Пушаль не повяжешь?
Скрипнул зубами. Пушаль – что-то вроде специального широкого платка, которым женщины обвязывались вокруг бедер, если судьба заставляла одеть доспехи, охотничий костюм или еще какую одежду, напоминающую мужскую. Дабы подчеркнуть фигуру и выделить пол. Воины из женщин такие себе, но защиту никто не отменял – в столице у именитых оружейников можно даже приобрести изящные женские латы. А у королевы, говорят, в охране дворца служили тренированные лучницы…
К ужасу мальчишки, провожала вся крепость. Офицеры и женщины столпились у ворот, солдаты высыпали на стены – цокот копыт гулко отражался от гордых стен. Уалл от природы невозмутим как олень, а Енька малодушно скрылся под капюшоном.
Когда над головой проплыла арка въездных ворот – сзади догнал нарастающий дружный лязг клинков. Ясиндол прощался, как с воином.
Ты навсегда останешься в памяти, оплот мужества и… вывернутого мозга.
За ущельем задержались на взгорке – за горизонт петляли дороги. К горлу подступила горечь – мать, сестра… Может, не заметят? Не догадаются? Если на час-два, и не раздеваться? Оглянулся на ассайца – тот отрицательно покачал головой. Вобла.
Ветер гнал волны по луговой траве, лошади трясли гривами и беспокойно переступали ногами…
От Уммского ущелья – через Берлицкие земли и Вааль. И привет, самый север. Черт бы побрал этот треклятый выбор…
Поздно вечером остановились у придорожной таверны. Енька спрыгнул с лошади, разглядывая старые потрескавшиеся ступеньки, черные от времени балясы и потускневшую вывеску с нарисованной кружкой пива.
– Сколько до Утрицы? – спросил Уалл выскочившего встретить лохматого пацаненка.
– Еще миль тридцать, господин, – стрельнул глазами тот, с любопытством задержавшись на Еньке, – но в Утрице сейчас дружина, – предупредил на всякий случай, – ловят…
– Кого? – заинтересовался ассаец.
– А пес их знает! – пожал плечами взъерошенный малец и кивнул на ломанную линию отрогов Идир-Яш. – С той стороны ходят, – ухватил обеих лошадей под уздцы и увел в конюшню.
Контрабанда? Енька оглянулся на темнеющий лес, пустую дорогу, вечерний стрекот сверчков в густой траве… Тихо. Безлюдно. Да какая разница?
– Будь осторожней, – предупредил Уалл, поднимаясь по ступенькам.
– Кому мы нужны? – удивился бывший парень.
Просторный пустой зал с длинным рядом столов – пара посетителей удивленно обернулись. Громадный, во всю стену, очаг, с головой какого-то рогатого зверя над ним, деревянная стойка с пузатой бочкой с краником. Потемневшие потолочные балки и сто лет не штукатуренные стены. На стене висит ветвистый герб Берлицы – медведь на фоне скрещенных алебард. Обычная таверна. Возникла полная радушная хозяйка, вытирая руки о передник:
– Тушаи с жаренным аисом, рылец, гузок… – перескочила с одного лица на другое, чуть задержавшись на Еньке. – Могу запечь цыпленка.
– Тушайку, – выбрал Уалл, усаживаясь за стол.
– Гузок, – кивнул Енька. Что они все смотрят?
– И комнату до утра, – добавил горец, снимая плащ и отстегивая нагрудник.
Трактирщица упорхнула, Енька тоже стянул свой плащ, аккуратно свернул на лавке и неторопливо обвел глазами зал…
– Даже салад не снимешь? – усмехнулся напарник.
Зло зыркнул, не удостоив ответом. Пара постояльцев вроде тоже воины, в кожаных поддоспешниках без лат, рядом аккуратно сгружены перевязи с мечами, боевыми баселардами-квилонами…
– Наемники, – сказал Уалл, не оборачиваясь.
Проснулся интерес. Свободные работники меча. Редко встретишь в княжьих землях: северяне не верят чужим бойцам. Но ребята умелые. В бытность уличным голопузом старался держаться подальше: пинка отхватишь, а не урок фехтования.
Через пару минут нарисовался давешний парнишка, смахнул невидимые крошки и бухнул солидный кувшин с пеной – в Айхоне эль к блюдам подавали бесплатно. Наемники вернулись к своему ужину.
Еще минут через пятнадцать показали комнату – ничего необычного. Окно, широкая постель, изрезанный ножами стол, большущий сундук для вещей. На подоконнике – какая-то зелень в горшке… Звучно лязгнули о пол железные наплечники, потом наручи с крагами, следом приземлились пояс с оружием и салад – Енька рухнул на постель и с наслаждением закрыл глаза. Задница ныла. Плечи стонали. В руках будто булыжники. Лоб красно-натертый, и волосы мокрые от пота. Тело стало каким-то чутким…
– Баре… – неодобрительно проворчал Уалл и принялся поднимать его снаряжение. – Месячные?
– Мало, – оповестил о состоянии желудка Енька.
– И денег тоже, – напомнил ассаец.
Жили за счет горца – у самого Еньки не было ни медяка. Бурдюк. Никогда не упустит шанс освежить память его теперешним полом.
– Ты бы не брюзжал, – мрачно посоветовал товарищу, – а взял бы и сбегал за цыпленком.
– Бубен не треснет? – ехидно поинтересовались в ответ.
Денег было немного. Хватило бы на дорогу. Никто не думал о завтрашнем дне, когда дрались…
– Истина в молчании! – поучительно напомнил Енька, и кивнул в сторону двери.
Зашуршало. Потом скрипнуло, звякнуло и вдруг потопало к выходу…
– Эй? – не понял и поднял голову. – Куда?
Уалл удивленно обернулся у двери, Енька резво сел на постели:
– Ты чего, Уалл?
– Ты же… – ушел в прострацию сын гор, – приказал…
– Ты чего, Уалл? – испугался Енька. – Совсем? Шутка!
– Поймешь вас… – проворчал воин, возвращаясь.
А Енька сидел, смотрел и ничего не понимал. Аваатра, мать богов… Уалл же не шутил. Он действительно готов выполнить любой его приказ? Все это брюзжание… пыль?
– Уалл?
Ассаец что-то искал в поклаже, перебирая дорожные мешки. Наконец нашел нужный и взвесил на руке.
– Ты куда?
– Кажется, внизу видел утюг, – задумчиво просветил сын гор и оглянулся на Еньку. – Никуда не выходи.
– Что видел?
– Такая железная штука с ручкой, нагреваешь на огне… Распрямляет одежду лучше любых пральников.
– Зачем?
– Язык тебе выгладить, – открыл дверь и назидательно поднял палец, – колючий слишком!
Ассайца что-нибудь сможет изменить?
Енька не выходил. Послушно-добросовестно. Минут десять. Полежал на постели, разглядывая потемневший потолок. Походил из угла в угол, поглядел в окно, понюхал цветок. Потом зло нахлобучил салад, перекинул через шею перевязь и выбрался следом – на четыре стены вдоволь нагляделся в Ясиндоле.
У лестницы отдыхали оба наемника, подпирая стены друг против друга, – с любопытством обернулись. Проснулось раздражение – у меня рога? Изобразил булыжник, невозмутимо протопал по коридору и боком протиснулся между верзилами…
– Куда? – крепкая рука вдруг придержала за талию. – Далеко, красна девица?
Рванулся, пальцами нащупывая эфес – другая лапа прижала ладонь, не позволяя высунуть из ножен:
