скачать книгу бесплатно
– Завтра, обещаю, исправлюсь, – зарываясь в мои волосы, зевнул Даня и через пару минут до меня донеслось его мерное сопение.
***
И вновь всё та же старая часовня, окружённая могилками и зарослями высоченной, уже пожухлой, травы. Звенящая тишина вокруг и прозрачная дымка, словно мираж над землёй. Рваные лучи тусклого, серого солнца, проникающие сквозь осенние деревья. Меня сотрясал жуткий озноб. Было страшно, тоскливо и хотелось, чтобы это быстрее закончилось.
«Ну, где же ты!?» – раздражённо подумала я, смахивая опавшие листья со скамьи возле часовенки.
Как же поразительно отличались мои эмоции сейчас от общения с Рудаками. Там была радость общения, нежность и всеобъемлющая жалость, а здесь раздражение, страх и досадливая жалость к несчастному Гавриилу, который сделал такой страшный выбор. Интересно, почему так?
– Привет! – услышала я и, повернув голову, увидела его.
Он подошёл к скамье и присел с другого края.
– Привет! – ответила я, пытаясь распознать свои теперешние эмоции к нему. Раздражение исчезло, осталась жалость, и благодарность за своевременное предупреждение, которое уберегло меня от страшной аварии.
– Нет. Не надо меня благодарить! – воскликнул он и, подняв руку в протесте, добавил. – Это небольшая услуга за твою помощь.
– Я не совсем понимаю, в чем заключается моя помощь, – поморщилась я, – в принципе, как и в прошлый раз.
– Правда? – искренне удивился он. – Ты являешься проводником и помогаешь умершим. Также ты можешь помогать и живым. Это твой дар! И тебе правильно сестра сказала, отказаться ты от него не сможешь.
– И почему меня не удивляет, что ты знаешь, о чем говорит моя сестра!? – буркнула я.
– Знаю, – улыбнулся он, – я же неотрывно рядом с тобой. Пока, во всяком случае. И, кстати, первая просьба пришедшей к тебе души – это своеобразное подключение к твоей энергетике. Если ты просьбу исполняешь, то тогда устанавливается контакт и только поэтому я не мог тебе рассказать сразу кто я.
– А если не выполняю? Что тогда? – поинтересовалась я.
– Ничего хорошего! Для тебя, в первую очередь! Ольга тебе уже вполне доступно объяснила…
– Ладно, – перебила его я, – ты зачем сегодня Татьяну напугал? Или это так надо?
– Я не думал, что она меня увидит, у меня была другая цель. Ты сегодня сделала так много для меня, я и не рассчитывал! – ответил Гавриил, улыбаясь. – И, признаюсь, для меня было неожиданностью, что Танюшка так думала обо мне. Мне казалось, что она всегда поддерживала мать!
– Как видишь, нет, – улыбнулась я. – Она просто не понимала всего, что тебе довелось пережить, потому что к ней было совсем другое отношение со стороны матери. А твоего детства она видеть не могла, поэтому не с чем было сравнивать. Так что ты зря на неё злишься!»
– Что ты?! – запротестовал он. – Ты меня неправильно поняла. Я здесь, наоборот, чтобы им помочь! И уж, тем более, я не злюсь на сестру!
– Помочь?! Чем?! – ужаснулась я. – Татьяне что-то угрожает?
– Нет, нет! – быстро сказал он, вставая. – Пойдём, прогуляемся, я тебе покажу кое-что.
Я встала и пошла по уже знакомой мне тропинке, мимо семейного склепа и белого ангела. Солнце садилось, окрашивая небо в лиловый цвет. Впереди показались три серые могилки, и все они, на этот раз, были с надписями. На крайней слева стояла надпись Елова Домна и дата 23 сентября 2016г.
– Это же сегодня! – воскликнула я.– Или уже вчера? Кто эта Домна?
– Посмотри сюда, – указал на правую с краю могилу Гавриил. На ней гласила надпись Павлюк Матрена, и дата 1 ноября 2023г.
– А это кто? – спросила я, не понимая, что он пытается мне показать. Вдруг год на могилке неизвестной Матрёны сменился на 2017, я удивлённо вытаращила глаза и увидела, как число мигает, поочерёдно меняясь с 2023 на 2017. – Что это?!
– Так кто это!? – усмехнулся Гавриил. – Или что это!?
– И то другое! – поморщилась я и возмутилась. – Можно прямо сказать? Или необходимо обязательно загадками говорить?!
– Можно, можно, – примиряюще улыбнулся он и объяснил, – Домна – эта жена моя Марина, а Матрена – моя мать. Имена душ отличаются от мирских, это ты знаешь. Так вот Татьяна вчера скончалась и через пару дней мы с ней встретимся. Не надо думать, что это месть! Нет! Просто пришло её время. Мы с ней на самом деле предназначены друг другу и должны были быть вместе. Если тебе интересно, то я тебе потом обязательно расскажу, почему так получилось».
– Интересно, – ответила я, наблюдая за мигающим числом, – расскажи сейчас.
– Сейчас не могу, нет времени, – возразил он. – На самом деле, никто не знает, что Марина умерла, она одна в квартире. Костик, кстати, он мой сын, живёт отдельно и раньше выходных к матери не поедет. Поэтому тебе нужно сообщить о её смерти».
– Прекрасно! – со злостью усмехнулась я. – Я для твоей сестры вестник «добрых» новостей. Хорошо хоть не в Древней Греции живём!
– А что поделать!? – усмехнулся в ответ Гавриил. – Судьба у тебя такая.
– Ладно. Можно идти, исполнять? – недовольно буркнула я.
– Нет, ещё не всё, – ответил он и с удивлением спросил. – И куда делось твоё любопытство?! Неужели неинтересно, почему мигает год на могилке матери?
– Неа, неинтересно, – как можно равнодушней сказала я и усмехнулась. – Но, впрочем, можешь опять сказать, что ещё не время это знать!»
– А! Понял! – глухо рассмеялся Гавриил. – Типа, тем же концом по тому же месту?
– Типа того!» – улыбнулась я.
– На самом деле, я здесь именно из-за этого числа. Понимаешь… – серьёзно произнёс он и махнул рукой в сторону часовни, на стене которой стало появляться нечёткое изображение. – А, впрочем, смотри сама. Не умею я рассказывать!
Я посмотрела на стену часовни и увидела комнату Татьяниной дачи с её раритетным кожаным диваном. На нем возлежала стройная женщина, лет шестидесяти, с высокой причёской на каштановых вьющихся волосах. Одета она была в черные брюки с выглаженными стрелками и бордовый кардиган, расшитый круглыми бусинами, поверх шёлковой блузки. Она именно возлежала, красиво сложив стройные ноги в плавном изгибе, положив согнутую в локте руку на резной деревянный подлокотник дивана и манерно постукивая наманикюренными ноготками.
На другом конце дивана сидел мужчина, с уже приличным пузиком, в тельняшке и растянутых трениках, с газетой в руках, примерно такого же возраста.
Я усмехнулась: контраст противоположностей на одном диване! Женщине мундштук в наманикюренные пальчики, а мужчине большую кружку пива и воблу в руки. Интересная картина бы получилась, под названием «Мезальянс в российской глубинке». В это время в комнату вошёл, пошатываясь, растрёпанный Гавриил в неизменной джинсе и клетчатой рубашке.
«Явился! – громко прозвучал ехидный голос женщины. – И долго ты ещё так шататься планируешь? А?»
«Прекрати, мать! – гаркнул басом мужчина, откладывая газету в сторону и вставая с дивана, умоляюще произнёс. – Сашка, а давай баню истопим? Пропарю тебя, как следует! Весь хмель выветрится сразу, а завтра проснёшься и в больницу. Подлечишься и заживём, сынок! Ещё лучше прежнего заживём! Давай?»
Сашка поднял на него воспалённые пьяные глаза, пытаясь сфокусировать зрение, и отрицательно мотнул головой.
«Да кого ты там лечить собрался?! – опять ехидно произнесла женщина, сверля несчастного презрительным взглядом. – Вот это чудо? Я тебя умоляю! Он как родился неудачником, так ему им и быть. Я знала, что с него ничего и никогда хорошего не будет!»
«Заткнись, сказал! – гаркнул мужчина, глядя на пытающего встать Гавриила. – Не слушай её, сынок. Дура-баба!»
«С чего бы это я дура!? – усмехалась женщина. – С того, что дурака на свет родила? А ты, слышь-ка, дурень, освободил бы нас уже от себя! Знаешь, как это сделать? Вот и сделай! А мы поплачем и забудем! И тебе легче, и нам нервы никто трепать не будет!»
Мужчина, открывая и закрывая в шоке рот, подлетел к женщине, хватая её за грудки. Гавриил уверено, как будто резко отрезвев поднялся и, вскинув на неё тоскливый взгляд, спросил, как мне показалось с надеждой:
«Поплачешь? Ты? Ну что же…»
«Не слушай её, Сашка! Не слушай! – подлетел к нему мужчина, хватая его за плечо. – Сама не знает, что мелет…»
«Всё нормально, отец! – одёргивая его руку и идя по направлению к лестнице, на удивление твёрдой походкой. – Я наверху».
На изображении появилась чердачная комната, со сводами крыши вместо стен, посередине которой стояла кровать с разбросанными постельными принадлежностями, рядом с ней колченогая табуретка, на которой сиротливо примостилась литровая банка с водой.
Гавриил упал на кровать лицом вниз и застыл, снизу доносился визгливый голос женщины вперемешку с басом мужчины. Отдельными словами долетала брань и ехидный смех. Разобрать, что говорили, я не смогла, но предполагала, что речь идёт о Гаврииле. А тот, полежав несколько минут, пытаясь зажать уши руками, вдруг резко встал, вытянул ремень из джинсов, вскочил на табурет и через секунду уже висел, вздрагивая. Я зажмурила глаза и услышала звук падения тела и истошный крик женщины.
– Открывай, – раздался голос Гавриила, – всё уже! Прости, но так было проще, чем, если бы я рассказывал.
– Ужас, – произнесла я, поднимая, полные слез глаза, – кошмар! За что она так с тобой?
– Да ни за что, – пожал плечами он, – так и не проснувшийся материнский инстинкт, злость за раннюю потерю материнской опеки. Мать её, моя бабушка, на меня переключилась сразу, как я родился, а она ещё сама дитя дитём была. Плюс не сбывшиеся желания, касаемые её карьеры, неподъёмным грузом вины легли на меня. Хотя никто не мешал ей учиться и строить эту самую карьеру, но всегда проще обвинить кого то, чем признать свою несостоятельность. Так ведь?
– Не знаю! – прошептала я, пребывая в шоке.
– Не думай о ней плохо. Она несчастный человек, я её давно уже простил, – сказал он. – Но проблема в том, что она меня простить не может».
– За что простить?! – удивлённо воскликнула я. – Она же одна во всем виновата. Только она!
– Ну, нет! – возразил Гавриил. – Её вина, конечно, есть, но и моя не меньше. Я, ведь, по сути, мало чем от неё отличаюсь. Ей удобно было винить во всех своих неудачах меня, а мне её. Я и с жизнью своей так распорядился эгоистично, не думая о последствиях. Не думая об отце, который страдал из-за меня. Не думал о сыне, которому нужен отец. Я вообще ни о чем не думал! Я с высоты своего безмерного эгоизма видел только одного себя и упивался своими страданиями! Так что не вини её, и помоги ей!
– Ей? – ещё больше удивилась я. – Как?
– Слышала что-нибудь о проклятиях? – немного помолчав, спросил он.
– Что именно? О том, что материнские проклятия самые сильные? И, порой, женщина в гневе, ругая своего ребёнка, невольно шлёт ему проклятия?
– Нет, не об этом, – поморщился Гавриил, – вот, не умею объяснять! А времени мало! В общем, когда человек шлёт проклятия на кого то, то он берет часть на себя, иначе оно не работает. Только так и не иначе. Поняла?
– Немного, – ответила я, – говори лучше, к чему ты это говоришь, и я быстрее пойму!
– Тебе надо уговорить мать покаяться в своих проклятиях, просить прощения у тех, кого она проклинала. А проклинала она многих, поверь! Не только меня, такой уж у неё характер! Она должна прочувствовать свою вину полностью, без оправданий для себя. Мысленно, в церкви, у психолога, как хочет, неважно как, главное искренне.
– И как ты себе это представляешь!? – возмутилась я. – Она даже после вашей с отцом смерти не раскаялась! А ты думаешь, я смогу её сейчас уговорить?!
– Это ещё не всё! – приуныл Гавриил. – Нужно, чтобы она отмолила свой грех передо мной. Хотя я на неё зла не держу, не думай! Но это не мне решать. Я, итак, договорился с трудом, чтобы ей дали шанс! Поговори с Танюшкой, придумайте что-нибудь! У неё есть всего сорок дней!
– А что будет через сорок дней? – удивилась я. – В наказание она умрёт?
– А ты считаешь, в 85 лет смерть – это наказание? – печально улыбаясь, произнёс он. – Если не сделает, как я говорю, то лежать ей без движения, но в здравом уме семь лет… Семь лет… Семь лет…»
Глава 13
– Я даже не спрашиваю, как ты узнала! – недовольно сказала Татьяна, когда мы встретились с ней в обеденный перерыв в кафе при роддоме, куда я приехала через пару дней после разговора с Гавриилом. – Поняла уже, что Сашка сказал! Но объясни мне, почему он именно к тебе прицепился? Мне, прям, неудобно, как-будто тебе заняться нечем, как только его проблемы решать?!
– Не волнуйся, мне несложно, – улыбнулась я, – лучше скажи, как Костик?
– Ой, не знаю! Не спрашивай! – воскликнула она, ковыряя вилкой в салате. – Мама ему звонила, подробности я не спрашивала! Он же нам, можно сказать, чужой. Я его с маленьких лет не видела, а ему уже 26.
– Он тебе не чужой, он твой племянник, – сказала я, комкая салфетку, волнуясь и не зная, как начать разговор о матери Татьяны. – Мама твоя, наверное, в курсе, раз поддерживала с ними отношения столько лет.
– Думаешь? Ты знаешь, мне кажется, я уже ничему не удивлюсь! – задумчиво протянула она и воскликнула. – Подожди, ну а зачем тогда Маринка лишала его родительских прав? Костик отцом другого считает.
– Не знаю, – пожала плечами я, – и теперь точно не узнаем, её уже нет!
– Слушай, я все равно в шоке! – потрясая головой, заявила Татьяна. – Мне до сих пор не верится, что это происходит со мной! С нами! Почему он мне никогда не снился? Если всё так просто?
– Как видишь, не просто! Если бы мог, приснился и тебе. Только приняла бы ты этот сон всерьёз? А?
– Не знаю. – ответила она и тут же спросила. – Ладно, рассказывай, что он ещё говорит? А то у меня там роженица сложная, в любую минуту позвонить могут.
– Что за сложности? – удивилась я, зная, что Татьяна, действительно сложных рожениц без наблюдения не оставляет.
– Да не в том смысле, – поморщилась она, – паранойя у неё. Переживает, что из её плаценты макароны по-флотски сделают!
– Что?! – рассмеялась я. – Это что новенькое! Или шиза?
– Да нет, не шиза, – смеясь, ответила Татьяна, – актриса театра, весь процесс арии поёт, говорит так легче. Но в первые роды кто-то из персонала пошутил! На её вопрос: что с плацентой сделали, ей ответили: макароны по-флотски. Вот она теперь бдит. В министерство уже отзвонилась. Контрольный звонок оттуда был. Без смеха!
– А там что всерьёз её восприняли? – удивилась я, продолжая смеяться.
– Вот, не знаю, – усмехнулась она, – но сказали, проконтролируют! Им то что!? Был бы повод три копейки не доплатить!
– Дурдом, а не роддом, – покачала головой я, представляя, как делегация из министра здравоохранения и главного врача роддома проверяют кастрюли в столовой.
– Ну, говори уже, – воскликнула Татьяна, и мне пришлось пересказать диалог с её братом. Она слушала, периодически, расширяя глаза, и когда я закончила рассказа, протестующе воскликнула:
– Мама мне рассказывала совсем по-другому! Я не знаю даже, что сказать!
– Танюш, сейчас нет смысла выяснять, кто как сказал, – успокаивающе начала говорить я, – надо…
– Как это нет смысла!? – воскликнула она. – Всё ещё страшнее, чем я думала! Это же получается, она их убила! Она…
– Не нам судить, – перебила я строго, положив руку на подрагивающую ладонь, – он её простил, а ты даже и не вздумай в чём-то обвинять мать. Сейчас нужно уговорить её пойти на приём к моему Данилу. Я с ним уже поговорила. Он постарается убедить её раскаяться.
– Как!? – сквозь слезы усмехнулась она. – Как заставить раскаяться такого монстра?! Если она даже после того, что натворила, продолжала обвинять Сашку!
– Ты же понимаешь, что её поведение, возможно, просто способ отвести от себя вину, а на самом деле она всё понимает.
– Нет, ты просто не знаешь мою мать! – горько хмыкнула Татьяна. – Она всегда и во всём права. Всегда!
– Тем более! – сказала я. – Вот ты можешь представить, как она плачет и говорит тебе, что это она виновата во всем? Можешь?
– Нет, не могу. Я за всю жизнь не видела, чтобы моя мать плакала. Даже, когда умер папа, – ответила она, поднимаясь из-за стола. – И знаешь что, Ева, прости! Для этого чудовища, я и пальцем не пошевелю! Пусть будет, как будет!
– Постой, – крикнула я, хватая сумку со стула и догоняя её, – Тань, так нельзя. Подожди! Времени нет совсем, обижаться, отсчёт начался ещё два дня назад.
Она медленно шла по коридору, опустив плечи и засунув руки в карманы. Синий медицинский костюм с рисунком из цветных паровозиков как-то сразу повис на ней, как будто стал на несколько размеров больше. Я остановилась и смотрела ей вслед. И что мне делать!? Ждать пока она успокоится?! А если это затянется на несколько месяцев!? И когда я уже повернулась к выходу, так и не решив, Татьяна окликнула меня:
– Ева, прости! Спасибо тебе за всё!
