Заговор против Сталина

Павел выбрался из травы и начал быстро переодеваться. В штаны и кофту впитался козий запах, но они были чистые. Самому бы не мешало помыться, прежде чем натягивать свежие портки… Свою грязную одежду он затолкал под солому и сел передохнуть. Слишком много движений, организм к такому еще не подготовился. Когда он ел в последний раз? Целую вечность назад, в лагерной столовой, под дулами автоматов. От слабости кружилась голова. Он привстал. Ноги подкосились, и он рухнул обратно в траву. Подленькие мысли витали в голове: «Стоит ли суетиться, куда-то спешить? У тебя вагон времени, пока немцы не схватят и не вернут в концлагерь. Наслаждайся жизнью, майор, поспи, здесь нет никого. Часок отдохнешь – пойдешь дальше, если придумаешь куда». Сопротивляться соблазну было невозможно, душистое сено манило, обволакивало. Он сдался: со стоном повалился в его объятия, начал зарываться, но до конца зарыться не успел – уснул.

Проспал Павел недолго – кто-то испуганно ахнул, обнаружив в соломе чужака. Майор вскочил на колени, стиснув кулак. Не сказать, что это была минута славы. В краденой одежде, лохматый, с воспаленными глазами – он сидел в соломе и потрясал костлявым кулаком. Рядом в той же позе сидела испуганная девчушка лет восемнадцати и таращила на него лучистые глаза. Она была одета в шерстяное платье с глухим воротом, светлые волосы спадали с плеч. Девушка сглатывала и облизывала губы. Павел облегченно выдохнул, опустил кулак. Сонная дурь еще не выветрилась. Он поднялся. Девушка тяжело задышала, сузила глаза. Только сейчас он заметил, что она держит палку. «Оружие» лежало в соломе, девушка сжимала его так крепко, что побелели костяшки пальцев.

– Тихо, мамзель, тихо, не надо нервничать, все хорошо…

Мог бы и вспомнить, что знает французский! Но много он соображал в ту минуту?

Зачем-то резко встал, и девушка вскрикнула, решив, что ее атакуют, сжала палку двумя руками. Павел опомниться не успел, как она с размаху ударила его по голени. Острая боль швырнула майора обратно, он глухо выругался. Круги плясали перед глазами. Вот же паршивка! А такая ангельская мордашка!

– Папа! – вскричала девушка, сделав ударение на последний слог.

Вот это совсем не входило в его планы. Но боль душила, Романов не мог передвигаться. Хорошо, если она не сломала ему ногу. Девушка поднялась, отступила на шаг и подняла палку на всякий случай. Он что-то бормотал, пытался разогнуться, просил не бить. Ума хватило перейти на французский язык, но это не впечатлило его мучительницу.

Сарай действительно соединялся с другими помещениями. Из дальнего проема выбежал знакомый мужчина с бородой и вскинул охотничье ружье. Надо же было спрятаться именно на их территории! Павел разогнул спину и поднял руки. Палец крестьянина подрагивал на спусковом крючке. Он медленно подошел и мотнул головой девушке, чтобы отошла подальше.

– Не стреляйте, месье, я не разбойник, – прохрипел Павел. – Просто шел мимо и залез в ваш сарай, чтобы передохнуть. Если не возражаете, я пойду дальше…

Вбежала женщина с оглоблей в руках – ее он тоже видел во дворе. Женщине было за сорок, ее лицо сохранило приятные очертания. С натяжкой ее можно было назвать симпатичной. Но только не в этот момент, когда она защищала свой дом. Лицо француженки перекосилось, она шагнула вперед, вздымая оглоблю, будто знамя Парижской коммуны.

– Эй, минуточку! – возмутился Павел. – Все в порядке, я никому не сделаю ничего плохого!

Теперь точно не сделает. Женщина сурово смотрела, застыв со своей оглоблей. Ее супруг держал пришельца на мушке, при этом сохранял дистанцию и с ружьем обращался грамотно. Девушка, их дочь, отступила на задний план, но с палкой не рассталась. В глазах мадемуазель заблестело что-то сатирическое.

– Надеюсь, мы разрешим это маленькое недоразумение? – предположил Павел. – Позвольте мне уйти, и мы забудем об этом неприятном инциденте.

– Папа, ты заметил, что на нем твоя одежда? – проворковала девушка.

Щеки залились краской: не умеешь воровать – не берись!

Кто эти люди? Пособники местных фашистов? Людоеды, практикующие поедание беглых узников? На вид обычная семья. Еще имеется младенец, который плакал в доме, и мадам это сильно беспокоило. Родили в трудные годы оккупации? Или дочурка нагуляла, а все теперь его растят совместными усилиями?

– Я верну одежду, – пообещал Павел. – Но дело в том, что моя окончательно износилась и, честно говоря, невкусно пахнет…

Девушка прыснула. Мать строго на нее посмотрела, но та не вняла. Пуританское платье, видимо, было прикрытием, авторитетом в этом доме родители не пользовались. Мужчина передал ружье своей супруге. Та оставила оглоблю в покое и взяла бродягу на мушку, прищурив глаз. Мужчина подошел ближе. Он внимательно и оценивающе разглядывал незнакомца. Потом принюхался, сморщил нос. Интуиция за долгие месяцы не пострадала – эти трое не были похожи на пособников нацистов. Глаза мужчины были умные и явно видели больше, чем им показывали. Да и супруга не отличалась скудостью ума. Они вели себя настороженно, и этому было объяснение.

– Кто вы, месье? – вкрадчиво спросил мужчина.

– Вчера вечером бежал из концлагеря, – признался Павел. – Видит Бог, месье, я не собираюсь причинять вам вред. Надеюсь, и вы не станете…

– Откуда вы бежали?

– Бирхорст.

Члены семьи недоуменно переглянулись, пожали плечами. Это название им ни о чем не говорило. Женщина стиснула цевье берданки. Она могла нажать на спуск в любой момент, и это следовало учитывать.

– Это Германия, – пояснил Павел. – Окрестности Фрайбурга. Бежали несколько человек, выжил только я. Запрыгнул в поезд, ночь провел в вагоне.

– Далеко же вас занесло, – пробормотала женщина.

Дочь продолжала ухмыляться, разглядывая пришельца со смесью пренебрежения и любопытства.

– Вы кто по национальности? – спросил мужчина. – Только не говорите, что француз. Языком вы владеете, но он вам не родной.

– Русский.

Все трое удивились. Даже девушка перестала усмехаться и сделала серьезное лицо. Мужчина смотрел придирчиво, словно читал мысли.

– Красная Армия?

– Да. Офицер. Сопровождал британский конвой. Судно потопили в Норвежском море. Попал в плен, с тех пор скитался по лагерям – от Норвегии до Германии.

– Скажите что-нибудь по-русски, – попросил мужчина.

С этим проблем не возникло. Павел многое хотел сказать, и половина слов его тирады не понравилась бы классикам русской литературы. Французы ничего не поняли, но состроили уважительные мины.

Стоило ли все усложнять? Германские спецслужбы могли найти русскоговорящего агента и окунуть в дерьмо, но зачем отправлять его в обычную крестьянскую семью? Мужчина смущенно кашлянул, переглянулся со своей «половиной». Девушка склонила голову и смотрела с интересом, да так настойчиво, что стало неловко.

На улице опять послышались голоса. Та же компания вооруженных людей шла обратно. Сельчане забеспокоились, стали переглядываться. Глава семейства приложил палец к губам, Павел понятливо кивнул. Люди смеялись, остановились за оградой.

– Эй, Бернар! – крикнул кто-то. – Ты дома?

Мужчина поморщился. Направился к двери и высунулся на улицу:

– Ну дома. Чего тебе, Шарль?

– Все в порядке? Карапуз у вас плачет, не слышите?

– Да слышу, – отмахнулся хозяин. – Рене сейчас с ним, успокаивает. Разошелся сегодня, все плачет и плачет… Хотел чего-то, Шарль?

– Девчонку вашу давно не видно, не приболела? – компания дружно засмеялась.

– Да иди ты! – огрызнулся хозяин. – Некогда мне тут с вами разговаривать.

Он захлопнул дверь и застыл, сжав дверную ручку. Местные полицаи не стали штурмовать забор. Посмеялись, что-то крикнули и отправились дальше. Семья облегченно перевела дыхание.

Бернар раздраженно сплюнул. «С фашистами этот товарищ не сотрудничает», – отметилось в голове. Французу ничто не мешало сдать представителям власти безоружного человека.

– Ладно, вы тут сами решайте, – заторопилась женщина, передала супругу ружье и заспешила в дом, где плакал маленький ребенок.

– И что вы намерены делать, господин из Красной Армии? – прищурившись, спросил Бернар. – Учтите, вы не можете прятаться в Соли – так называется наша деревня. Здесь есть полицейский участок, часто приезжают немцы.

– Мне бы поесть и помыться, месье, – потупился Павел, – если вас это не затруднит. Одежду вашу я верну – могу сейчас, могу позднее. Потом уйду в лес – надеюсь, встречу партизан. Не уверен, что до конца войны смогу вернуться на родину. Простите, что напугал вас.

– Хорошо, мы вас накормим. Меня зовут Бернар Дюссо, супругу – Рене, а это наша дочь Мирабель. Есть еще вторая дочь, Патриция, но ей всего полгода. Идите в дом, – Бернар кивнул на проем в дальней стене. – Нужно пройти через свинарник и кухню – все строения соединяются. Если кто-то придет, немедленно прячьтесь… Мирабель, ну что ты встала как вкопанная – показывай гостю дорогу!

Глава 5

Все было непривычно – другой мир, другая культура. Но что такое гостеприимство, здесь знали.

На кухне было простенько – дощатый пол, половики, резные шкафчики на полу и на стенах. Окна прикрывали дешевые ситцевые занавески. В соседней комнате попискивала наевшаяся малышка – веселая девочка с пухлыми кулачками.

Павел с жадностью набросился на еду. Сначала, правда, соблюдал приличия – ел вилкой, пользовался приборами по всем правилам столового этикета. Но с этой задачей он не справился: схватил ложку и стал давиться рассыпчатой картошкой, глотать с костями жареную рыбу, пахнущую тиной, но необычайно вкусную. Хозяйка подливала в картошку грибной соус, Павел одобрительно кивал, благодарил и снова загружал в себя еду. Крестьяне в этой местности не голодали. Хозяйка достала холодное мясо, предложила. Снова не хватило духу отказаться. Мясо было странное, по вкусу напоминало курицу, но точно не было курицей. Лучше не задумываться, почему французов прозвали лягушатниками…

– У вас хороший аппетит, Поль, – сухо улыбался Бернар. – Не возражаете, если я буду звать вас на французский манер?.. Понимаю, вы долго голодали, еда в немецких концлагерях – печальное варево. Ешьте, не стесняйтесь. И не надо так торопиться! Если придут посторонние, на кухню их все равно не пустят. А если все же возникнет опасность, можете укрыться на чердаке, оттуда есть запасной выход. Сегодня можете остаться – переночуете, наберетесь сил. Но на этом, увы, наше гостеприимство закончится. Слишком опасно, вы же понимаете? У нас маленький ребенок и… большой ребенок, – он покосился на Мирабель, которая качалась в углу в кресле-качалке и украдкой посматривала на гостя.

– Конечно, Бернар, я все понимаю. Вы очень любезны. Не хочу вас утруждать, могу уйти уже сегодня, если расскажете, куда лучше пойти. Вы держите связь с партизанами?

Тень недовольства улеглась на чело Бернара. Полноценным связником он не был, но какую-то связь, безусловно, держал, чего не хотел афишировать перед посторонним.

– Нет, мы политикой не занимаемся, – неубедительно отозвался Бернар. – Считайте нас добрыми самаритянами – помогаем людям, попавшим в трудные ситуации. С тридцать восьмого года я владею магазинчиком в Соли, он находится в пяти минутах от дома на улице Журвиль. Продаю продукты и хозяйственные товары. Это единственный магазин в Соли, поэтому наш маленький семейный бизнес позволяет нам прокормиться. Доходы позволяют держать помощника. По этой же причине нас не трогают – если закроется магазин, властям это сильно не понравится. Мы водим знакомство с местными чиновниками и коллаборационистами, поэтому мои женщины могут смело ходить по улицам даже ночью. – Он снова покосился на дочь, улыбавшуюся загадочной и подозрительной улыбочкой Джоконды. – Они не болтливы, верно, Мирабель? Ты же никому не скажешь, что у нас был гость?

– Папа, ты серьезно? – изумилась Мирабель. – Я похожа на девушку, которой не терпится на виселицу? То есть за четыре года я ничему не научилась?

– Слишком рискованная ты у нас, Мирабель, – посетовал Бернар. – Пропадаешь неизвестно где, водишь знакомства с подозрительными лицами… Четыре года живем под оккупацией, Поль. До Бельфора отсюда четырнадцать километров, там стоит немецкий гарнизон, есть управление СС и зондеркоманд. Немцы часто устраивают облавы по деревням, могут пожаловать и туда, где власть прочно удерживает полиция. Иногда приходят подразделения коллаборационистов, устраивают рейды в лесах и горах, выкуривают партизан. Подобные мероприятия – каждый месяц. Как правило, партизан оповещают заранее, в администрациях есть свои люди. Но случаются и сюрпризы – несколько раз в нашей долине шли настоящие сражения. Партизан уничтожали, но они появлялись снова. Говорят, бывают и русские… Не скажу точно, куда вам идти, – Бернар смущенно кашлянул в кулак, – но в деревню вам соваться не стоит. За нашим домом – овраг, там кусты, камни. Двести метров на запад, пересечете ручей – и в лес. Дальше начнутся скалы. Может, кого и встретите, но не обещаю.

– Спасибо, Бернар, разберусь.

– Вы хорошо говорите по-французски, – высунулась из соседней комнаты Рене. – Как такое возможно?

– Сам не понимаю, мадам, – улыбнулся Павел. – Просто решил однажды выучить несколько языков. Но мои знания несовершенны, я никогда не смогу избавиться от акцента.

– Вы офицер? – уточнил Бернар.

– Да, офицер. – То, что офицеры в Красной Армии бывают разные, Павел решил не уточнять. – Прошу прощения, что разрушил ваши стереотипы о русских… У вас же были стереотипы?

– Не обращайте внимания, – махнул рукой Бернар. Мирабель засмеялась. – О, месье Поль, я вижу, вы наелись! Прошу простить, но мы думали, этого никогда не произойдет.

Павел мылся в специально приспособленном закутке. Извел две кадки теплой воды, оттерся мочалкой, потом начал все заново. Казалось, концлагерный дух впитался навсегда. Мирабель отогнула занавеску и протянула ему полотенце, хихикнув, когда он судорожно стал изображать из ладошки фиговый лист. Потом ему выдали одежду во «временное пользование» – сворованную плюс нательное белье и заштопанные шерстяные носки.

Когда он в новом облачении вернулся в дом, там уже стояла Мирабель и угрожающе щелкала ножницами. Она смеялась, получая удовольствие от происходящего. Прятала улыбку Рене, делал сложное лицо Бернар. Павел без жалости смотрел, как летят на пол рано поседевшие пряди и исчезает борода – сначала под ножницами, затем под туповатой бритвой. Мирабель не была профессиональным цирюльником, но справлялась ловко. Впрочем, оставила пару порезов и чуть не оттяпала ухо. Потом она задумчиво оглядела результат работы и непроизвольно облизнула губы. Возникло беспокойство: остались ли в этой деревне мужчины, с которыми она не переспала? И что по этому поводу думает чинное семейство?

Представители последнего вели себя сдержанно, хотя присутствие чужака их нервировало. Понять можно – за пригретого офицера Красной Армии они бы получили немедленную виселицу. Павел чувствовал себя неловко, предложил помочь по хозяйству. Мирабель прыснула, Рене посмотрела с ужасом и замотала головой.

– Если выйдете во двор, люди сразу спросят, кто вы такой, – вздохнул Бернар. – Слухи в Соли распространяются со скоростью пулеметной очереди. А вы иностранец, это за милю видно. Отдыхайте, я покажу вам комнату. К вечеру мы вас разбудим и еще покормим. За ночь наберетесь сил и сможете уйти. Но будьте осторожны, в департаменте появились вооруженные люди, говорящие по-русски. Это не партизаны, это люди, сотрудничающие с нацистским режимом. Местные полицейские говорят, что их специально завезли для борьбы с маки.

– Кто они такие? – насторожился Павел.

– Мы не знаем. Их прибыло не меньше батальона, они до зубов вооружены, одеты в немецкую форму, но говорят по-русски, и на шевронах у них трехцветное знамя – бело-сине-красное. И еще три буквы.

– РОА? – поморщился Павел.

Генерал Власов сдался в плен в 42-м году. 2-я Ударная армия, которой он командовал, гибла в волховских болотах после неудачной попытки снять блокаду с Ленинграда, а он в компании любовницы вышел к немцам и заявил о готовности сотрудничать. Боевой генерал, именно его войска внесли решающий вклад в разгром немецкой группировки под Москвой. Что случилось с человеком? Откуда такая ненависть к обласкавшим его советским властям? За несколько месяцев он сформировал так называемую Русскую освободительную армию. Не сказать, что Власов пользовался дикой популярностью среди людей, оставшихся на оккупированной территории, но быстро собрал войско из военнопленных, бывших кулаков, затаившихся врагов советской власти и прочих асоциальных элементов. Впрочем, успехами в боях это войско не блистало – не было такого случая, чтобы участие РОА повлияло на ход Восточной кампании. Солдат Власова использовали для карательных операций в тылу и устрашения мирных жителей. Они охраняли грузы, коммуникации. Отправить часть потешного воинства во Францию – неглупое решение. В борьбе с гражданскими предателям не было равных.

Семье Дюссо Павел мог доверять. Эти люди могли его сдать, но не сдали. Он спал в отдельной комнате, на широкой, невероятно мягкой кровати, под чистым бельем. Когда надоедало спать, подходил к открытой форточке и курил выданные хозяином папиросы «Житан», от которых кружилась голова и обострялось чувство блаженства. Воздух Бургундии был непривычно свеж, майор никогда не дышал таким чистым воздухом.

После полуночи судьба преподнесла еще один подарок. Скрипнула дверь, и на пороге объявилось нечто воздушное, эфемерное, в расстегнутом халате и с распущенными волосами. Методом исключения он вычислил, что это Мирабель. Пришла навестить больного? Она покружилась, как перышко, по комнате, приложила ухо к стене, убедилась, что родители спят, подбежала к окну и плотнее задернула занавеску. Павел наблюдал за ней одним глазом. Затем девушка подошла к кровати и откинула одеяло. Домашний халатик бесшумно слетел со стройного тельца.

– Выспался, Поль? – прошептало юное создание и, совершенно естественно усевшись на него сверху, наклонилось. – Пошалим? Ты же хочешь?

Возражать было поздно. Худенькое тельце трепетало в его руках. Кровь прилила к голове (и не только к голове). Девушка тихо смеялась – не такой уж он и бессильный, этот беглый каторжанин даст фору иным французам! Он сжал Мирабель в объятиях, начал страстно целовать. Ее ниспадающие волосы щекотали лицо. Она горячо дышала, улыбка приклеилась к губам.

Все произошло быстро, он и опомниться не успел. Семь месяцев, проведенных в концлагерях, уже не давили свинцовым грузом, их словно и не было. Потускнел в памяти образ Нины Ушаковой и всех, кто был до нее. Он этого не хотел, он должен был помнить, но это происходило помимо воли. Ох уж эти юные француженки с недоразвитых сельских окраин!..

Мирабель не обиделась, что он так быстро «выпал из обоймы». Свернулась на нем змейкой и гладила ему плечи. Это было странно, но очень приятно. Избавляться от груза не хотелось, ведь именно Мирабель вытащила его из мира неполноценных людей и вернула в строй. В голове возник комичный образ: взбешенный Бернар Дюссо гонит оглоблей обнаглевшего русского, посмевшего обесчестить его целомудренную дочь.

– Ты смеешься, Поль? Тебе хорошо?

Мирабель подняла голову. Он привлек ее к себе, поцеловал в губы. Девушка шумно вздохнула, уложила головку ему на грудь. Хотелось курить, но он терпел. Руки машинально гладили тонкую кожу, девушка извивалась, мурлыкала кошкой. Потом принялась его целовать – всего, сверху донизу, медленно, но верно возвращая в мир беспамятства.

Финал был бурный, кровать предательски скрипела. Девушка металась, пришлось наложить на нее руки и зажать рот ладонью. Она успокоилась и опять обвилась вокруг «стебля».

Храп Бернара за стеной внезапно прервался, и Павел насторожился, замер. Мирабель это мало волновало, но и она притихла. Бернар снова захрапел – сначала тихо, потом громче, и вскоре его храпом наполнился весь бескрайний дом.

– Родители знают, как ты живешь? – шепотом спросил Павел.

– Нет, но догадываются. – Мирабель подползла ближе, стала покусывать ему подбородок. – Они стараются об этом не думать, считают, что я наивная и непорочная девушка. А я и есть, между прочим, наивная и непорочная, со всеми подряд не сплю.

– Да, я понял. Ты работаешь, учишься?

– Какой же ты бестолковый, Поль, – посетовала Мирабель. – Я только два года назад окончила школу, немцы уже стояли в Бельфоре. Но пока не началось Сопротивление, все было спокойно, люди продолжали работать, шли занятия в школах. Отец запретил уезжать из Соли, они так боялись за меня! Да еще и Патрицию родили, чтобы я с ней нянчилась. Не было б войны – поехала бы в Марсель или Лион, поступила бы в институт, ведь в школе я была не самой безнадежной. А сейчас помогаю отцу в магазине и слежу вместе с матерью за порядком в доме.

– У тебя есть знакомые в полицейских кругах?

– А что здесь такого? – вопрос девушку не покоробил. – У меня со всеми хорошие отношения. Я всем улыбаюсь, со всеми приветлива. Среди тех, кто работает на немцев, тоже есть разные люди. Двое из них – не буду называть имен – тайно передают сведения макизарам, и если бы немцы об этом узнали, тут же расстреляли бы их… Ты думаешь, что я ветреная и легкомысленная?

Было хорошо, девушка что-то бормотала, рассказывала о себе.

Эти люди наверняка были связаны с партизанами – намеки на это сквозили постоянно. С конспирацией в их среде было не очень, а это однажды могло закончиться плачевно.

Видимо, сказывались особенности французского менталитета – наивность, небрежность, доверчивость. Некогда величайшая армия Европы полностью опозорилась в 40-м году. Хваленая линия Мажино не сдержала наступающие армады. У французов было неплохое вооружение, много танков. Но их распределяли бестолково, небольшими группами. А немцы делали ставку на прорыв крупными бронетанковыми колоннами и неизменно добивались успеха. В считаные недели Третья республика пала, и по Парижу маршировали колонны вермахта. Страну оккупировали нацисты, юг Франции стал республикой Виши, находящейся под управлением маршала Филиппа Петтена, – марионеточным псевдогосударством под присмотром нацистов. Любое инакомыслие вытравлялось, каратели зверствовали. В городах и в сельской местности устраивались облавы на участников Сопротивления. Страна уже четыре года пребывала в страхе…

Майор не помнил, как уснул. А проснувшись, обнаружил проблески рассвета за окном. Мирабель мирно сопела под боком, доверчиво прижимаясь к нему. За стеной похрапывали супруги. Вставать не хотелось, когда еще удастся насладиться покоем? Сон снова оплел, и майор растворился в нем, как таблетка в желудке.

Когда он снова очнулся, солнечные лучи уже вовсю атаковали занавески и проникали в комнату сквозь щели. Мирабель, ахнув, скатилась с кровати, забегала вокруг в поисках своего халатика. Павел следил за ее метаниями, прищурив глаза. Она накинула халатик, влезла в войлочные тапочки, нагнулась над ним и крепко поцеловала в губы.

– Спи, Поль, – прошептала девушка. Ее глаза задорно блестели. – Спи, пока отец не выставил тебя из дома. Мы еще увидимся. И, может быть, займемся всякими приятными вещами. Тебе же понравилось?

Девушка выскользнула из комнаты. Как же вовремя! Не успел майор закрыть глаза, как в спальню заглянул зевающий Бернар и посмотрел по сторонам, словно боялся обнаружить в помещении кого-нибудь еще.

– Вы проснулись, Поль?

– Да, Бернар, спасибо, спал замечательно.

– Отлично. – Хозяин скептически помял бороду. – Вставайте, Рене приготовит перекусить. Вам пора.

Он вернулся через минуту, когда Романов неохотно выбирался из постели.

– Тревога, Поль! – глаза Бернара беспокойно бегали. – Соседи сказали, что немецкое подразделение уже в деревне! Это СС, они будут обыскивать дома! Возможно, уже идут! Вот, держите, – он сунул Павлу какой-то сверток. – Здесь мясо, немного овощей – все, что Рене успела смести со стола. Вы помните, как я описывал дорогу?

Эвакуироваться пришлось через окно. Рядом росли яблони и какой-то колючий кустарник. Выразить благодарность даже не удалось. Бернар захлопнул окно и что-то прокричал, мобилизуя домашних на ликвидацию следов постороннего.

Павел перевалился через ограду, поднял голову. Последний участок, на котором обрывалась деревня, кажется, пустовал. Он пробежал по переулку, пригнув голову, и сел на корточки перед дорогой. Справа дорога была пуста, слева, в метрах трехстах, стоял грузовик. Возле него возились люди, по сторонам не смотрели. Павел перескочил дорогу, отдышался и ступил на каменную лестницу, ведущую в глубокий лог. Раньше здесь была река, но она пересохла и превратилась в овраг. Внизу сохранился каменный мост, напоминающий радугу. Майор спустился вниз, осмотрелся. Безлюдье радовало. За спиной в деревне звучали крики, лаяли собаки. Он прошел под мостом, передохнул в расщелине, окруженной цветущей акацией. Вдали, за косогором, на краю лога, возвышались старые дома с почерневшей от старости черепицей. Там мелькали фигурки людей, возмущались женщины. Павел отправился прочь по пади оврага.