Тень немецких крыльев

Среди бойцов раздались смешки. Боец по фамилии Дьяченко хотел было что-то ответить, но ему не дали и слова сказать. Солдаты придвинулись ближе, и один из них, пожилой и усатый вояка, осадил ехидного бойца.

– Хватит тебе, Дьяченко, зубы скалить. Зря ты на Гуляева грешишь. Еда у него сносная. Что есть под рукой, из того и готовит.

– Так я же ничего, – оправдываясь, сказал Дьяченко. – Я ж это только так говорю, для порядку. Положено так – ругать стряпню повара, чтобы он не очень-то зазнавался. Да Гуляев и не обижается вовсе. Так ведь, Гуляев?

Повар что-то добродушно проворчал в ответ.

Так, с шутками и прибаутками, и получили каждый свою вечернюю порцию каши. Пока они толкались у полевой кухни и ждали своей очереди, Микола понемногу оттаял от своей обиды на Соколовского, и на него снова напала говорливость.

Шубин радовался, что встретил радиста, и теперь наслаждался его болтовней и тем, как он на своем певучем украинском наставительно поучал молодого Теткина и уговаривал Гуляева накормить приблудного пса.

Поел Шубин быстро. Он понимал, что время дорого, и, чем раньше они выйдут на поиски, тем больше у его группы будет шансов найти летчика раньше, чем его найдут немцы.

* * *

– Ну так вот, ребятки, – Соколовский при свете почти полной луны оглядел по очереди всех выстроившихся у штаба разведчиков. – Идите, как сказали бы раньше, с Богом, и задание, кровь из носу, выполните. А больше я вам говорить ничего не буду, потому как желать что-то конкретное перед таким сложным боевым заданием – плохая примета. – И он махнул рукой, давая знак Котину отправляться.

Тот дал команду, и все одиннадцать чело век цепочкой потянулись за ним. Шубина, который замыкал строй, полковник задержал, взяв за рукав, и так, чтобы никто не услышал, сказал:

– Капитан, Миколу береги как зеницу ока. У меня он один такой опытный радист. Ас, можно сказать, из асов. Найдете партизан, так и им накажи, чтобы Яценюка как какое-нибудь драгоценное сокровище берегли, пока мы наступать будем.

– Не переживайте, товарищ гвардии полковник, буду беречь, – коротко ответил Шубин и зашагал догонять свой отряд.

А что он еще мог сказать? Ничего больше не мог, как только пообещать выполнить просьбу Соколовского. А уж там – как все сложится. Не в его, Шубина, власти было в этот тяжелый период жизни страны и свою-то жизнь уберечь, а уж тем более чужую. Но он прекрасно понимал Соколовского. Сейчас, когда война уже повернула вспять свой железный поток и на горизонте маячила надежда на скорую победу, каждый опытный боец, а уж тем более специалист в своем военном деле – будь то разведчик, танкист или радист, – был наперечет. Очень уж их, ценных специалистов и опытных бойцов, много было потеряно в первые два года войны, чтобы теперь, когда надо было идти вперед и дожимать врага, гнать его со своей земли, разбрасываться ценными кадрами.

Оглядываться, уходя на боевое задание, – плохая примета для разведчиков. Памятуя об этом, ни один из группы Шубина ни разу не оглянулся. И только гвардии полковник Соколовский долго еще стоял возле штабного блиндажа и, зябко кутаясь из-за охватившего его болезненного жара в шинель, смотрел вслед уходящим бойцам. Смотрел, пока последний из них не скрылся в темноте, за деревьями…

Глава третья

Часа через полтора группа разведчиков вышла на окраину леска, в котором располагалась конно-механизированная часть Соколовского. Теперь им предстояло пройти еще пару километров по открытому и простреливаемому немцами пространству до реки под непонятным для Шубина украинским названием Стыр.

Немцы, понимая, что советские войска готовят скорое наступление на этом направлении, постоянно просматривали весь открытый участок до реки и за ней, время от времени запуская осветительные ракеты и разбрызгивая автоматные и пулеметные очереди по всей линии берега. По словам Котина, который, пока отряд шел лесом, вводил Шубина в курс обстановки на этом участке, немцы частенько посылали к реке своих минеров, которые минировали берег со своей стороны. Старший лейтенант рассказал, что он и его бойцы чуть ли не каждую ночь наблюдали и выявляли такие вылазки, а наутро наша артиллерия палила по минам и обнуляла все, что ночью было заложено немцами. Через пару ночей все повторялось заново, и снова наши выбивали артиллерией все мины, заложенные фрицами.

– Мы сначала хотели немцев из автоматов с этого берега гонять, не давать им устанавливать мины, – говорил Котин, – но они, гады, тогда начинали поливать наш берег из пулемета. Просто голову не давали поднять. Пришлось сменить тактику и задействовать артиллерию. Но фрицам, видать, скоро надоела такая карусель, и последнюю неделю с их стороны – тишина. Никто по берегу не шастает. Но мы все равно каждую ночь посты выставляем. Бдим. – Он помолчал, задумчиво посасывая сорванную по дороге травинку, и добавил: – Сегодня я ребят не стал посылать для наблюдения, так что самим придется смотреть, что и как.

– Посмотрим, – кивнул Шубин и дал команду всем спрятаться, потому что по их стороне реки полоснул яркий луч мощного прожектора.

– Это что-то новенькое, – усмехнулся Котин, лежавший рядом с Шубиным. – Ракеты у них, что ли, закончились?

Шубин никак не стал комментировать новую форму освещения берега реки и спросил у старшего лейтенанта, указывая на северо-запад:

– Нам, я так понял, вон в ту сторону надо будет двигаться?

– Туда, – ответил Котин. – По открытому пространству до реки – километра полтора, и после нее до следующего подлеска – примерно столько же. Пройдем по полям, а там проще будет.

– А что, если нам не по полям напрямую к реке идти, а подняться по нашей стороне выше по течению, а там переправиться? – спросил Шубин.

– Не получится. Мы уже как-то пробовали тот путь. С нашей стороны, конечно, удобней будет в том месте к реке подойти, но вот на ту сторону попасть… Слишком уж берег там высокий. Незаметно вскарабкаться на него не получится, сразу шуму наделаем, – ответил Котин.

– Тогда мы там и не станем пытаться подняться, раз там круто, – после минутного размышления сказал Глеб. – Спустимся ниже по течению, и там уже выйдем на берег. Вот в том месте, – показал он рукой на противоположный берег, заросший кустарником.

– Можно попробовать, – согласился с ним Котин.

Глеб дал команду бойцам идти краем леска, но так, чтобы их с той стороны немцы даже в бинокль не смогли разглядеть. Еще по дороге нарезали веток и соорудили поверх одежды что-то вроде маскировки. Если посмотреть издалека, так казалось, что идут среди деревьев и кустарника не люди, а лесные духи, из тел и головы которых растут и зеленеют молодые побеги. Через полчаса быстрой ходьбы пришли, наконец, к выходу из подлеска, который с северной стороны охватывало когда-то пахотное, а теперь чернеющее как головешка поле. Земля на нем была так взрыта снарядами и выжжена огнем, что Глебу невольно подумалось: не скоро еще на этом поле заколосятся золотистые хлеба и не скоро израненное войной поле излечится от своих ран…

Но думать о будущем сейчас было некогда. Надо было думать о дне сегодняшнем, о том, как отряду незаметно переправиться на ту сторону. Немец не дремал и все чиркал и чиркал по реке и по краю подлеска прожектором, а иногда и трассирующими очередями из пулеметов. Казалось, что враг всем нутром своим чует – на противоположной стороне затевается что-то для него опасное, и потому он удвоил свое наблюдение за противником. Но и Шубин с Котиным, да и остальные бойцы знали, что такие вот ночные подсветки и обстрел берега – нормальное явление. Что и немцы, и наши бойцы постоянно следят друг за другом, чтобы, не дай бог, не прозевать какой-нибудь для себя неприятности.

В том месте, где решили спускаться к воде, рос густой кустарник, и если добежать до него короткими перебежками, в перерывах между бликами прожекторных лучей и выстрелов, отряд снова станет невидимым для врага. С этой стороны берег был пологим, и спуститься к реке не составляло никакого труда. Но тут случилась заминка.

– Бортников, ты почему в воду не идешь? Чего ты топчешься? – услышал Глеб негромкий, но возмущенный голос Котина и еще более тихий, оправдывающийся ответ бойца:

– Я, товарищ старший лейтенант, плавать не умею. У нас в степях и рек-то никаких не было. Негде было научиться.

Шубин услышал, как выругался Котин.

– И что мне теперь с тобой, Аким, делать? Ты что, сразу сказать не мог, что плавать не умеешь? Я бы вместо тебя кого-то другого взял, – сердито прошипел старлей.

Глеб подполз к ним.

– Слыхали, товарищ капитан? – спросил его Котин и чуть не зубами заскрежетал от злости на Бортникова.

– Ничего, бывает, – успокоил его Шубин. – Иди, Бортников, обратно в часть. А если спросят, почему вернулся, скажешь, что заболел, и я тебя отправил обратно. Больным в разведке делать нечего.

Глеб по своему опыту знал, что нередко новенькие, приходя добровольцами в отряд разведчиков, скрывают свое неумение плавать. Скрывают из лучших, как им кажется, побуждений. Но на деле оказывается, что вся их ложь выходит потом боком. И нередко не только для них самих, но и для всего разведотряда. Отправив бойца обратно, Глеб тем самым убирал человека, который мог бы подвести весь отряд под монастырь в самый неподходящий момент. Такого будет проще пристрелить, чем возиться с ним, и тем самым запороть всю разведоперацию и положить весь отряд. Хотя «пристрелить» – это, конечно, было сказано для красного словца.

– Надо было заставить его плыть, – зло сплюнул Котин, глядя на удаляющуюся от берега к леску спину бойца. – Утонул бы – туда ему и дорога. Тоже мне разведчик, мать его!..

Шубин на эту реплику старшего лейтенанта ничего не ответил. Он был солидарен с Котиным, но в то же время понимал, что трус в роту разведки никогда не пойдет добровольцем. А то, что боец не сказал командиру, что не умеет плавать – так ведь это не из трусости, а по глупости. Хотя что на войне страшней – глупость или трусость, еще надо посмотреть. Глеб считал, что и то, и другое опасно и неприемлемо. И что и от того, и от другого следует избавляться жестко и навсегда. Но сейчас было не до размышлений, и он сказал Котину:

– Разберемся с ним, когда вернемся. А пока пусть сидит и мучается мыслями о своем будущем.

На ту сторону переправлялись основательно и не торопясь. На берегу выкорчевали несколько кустов и соорудили из них нечто вроде плота, на который сложили рацию и вещмешки. Проплыли вниз по течению, под прикрытием этих самых кустов, и вышли на берег сразу же, как только нашли удобное для этого место.

Но едва только разведчики оказались на берегу, как по тому месту на реке, где они только что были, скользнул луч прожектора. Бойцы припали к земле и затаились.

Вдруг темнота вздрогнула, глухо и раскатисто ухнула густым басом, полыхнула далеким заревом, и над головами бойцов, чиркнув, словно спичка о коробок, пронеслась стрела снаряда, выпущенного из артиллерийского орудия. Снаряд мгновенно разорвал темноту, поделил ее на две части и умчался за реку. И там, вдалеке, словно ударившись о деревья, разбил преграду новым «ух!». Полетели, словно вывороченные внутренности какого-то гигантского зверя, в разные стороны ветки деревьев, комья земли и травы, кустарник. Еще с полминуты воздух недовольно гудел, а потом снова наступила тишина. Глебу показалось, что вокруг стало даже еще тише, чем было до разрыва снаряда.

Он переждал несколько минут, прислушиваясь к этой тишине и вглядываясь во мрак, приникнув к окулярам бинокля. Впрочем, разглядеть что-то в ночной темноте не было никакой возможности, поэтому Шубину и остальным разведчикам приходилось надеяться больше на слух, чем на зрение. Луна к тому времени, когда они вышли к реке, спряталась в набежавших на небо облаках, что, в общем-то, было только на руку отряду. Но и они в такой густой ночи не могли ничего видеть дальше вытянутой руки.

– Давайте короткими перебежками вон до тех кустов, – скомандовал Глеб, указывая вправо.

Еще минут десять понадобилось отряду, чтобы перебраться от берега до ближайших посадок. А там уже было рукой подать до темневшего в паре сотен метров очередного подлеска. Немцы, запустив наудачу снаряд, по-видимому, на том и успокоились. И только совсем уж изредка полоса яркого света мельком пробегала вдоль реки, что не мешало отряду Шубина двигаться в нужном направлении.

Так как больше никто не стрелял по берегу, Глеб решил, что немцы отправились спать. «Хорошо воевать с нацией, которая уважает режим дня больше, чем собственную безопасность», – подумал он. И невольно улыбнулся, вспоминая, как однажды, еще в самом начале войны, брал «языка». Доползли разведчики на рассвете до позиций врага и еще издалека учуяли запах суррогатного кофе и яичницы. Фрицы завтракали, совершенно не позаботившись выставить посты для охраны, и очень удивились, когда их трапезу нарушили трое советских разведчиков, которые вошли в блиндаж как к себе домой – спокойно и уверенно. Тогда, в начале войны, фашисты еще были вполне уверены и в своем военном превосходстве, и в непоколебимости и нерушимости своих арийских привычек. Мол, война войной, а ужин, обед и завтрак должны быть по расписанию.

С этими воспоминаниями Шубин со своим отрядом и вошел в подлесок. Сориентировавшись, куда им двигаться дальше, пошли гуськом, след в след, все так же чутко прислушиваясь и всматриваясь в темноту. Не дрогнет ли впереди ветка, не мелькнет ли более густая тень в кустарнике – все это имело просто-таки решительное значение. Нельзя недооценивать врага. Фрицы за это время тоже много чему научились и вели себя уже более осторожно, чем в первый год войны, когда думали, что захватят всю огромную советскую территорию с одного наскока.

Может, именно потому, что и захватчики уже знали многие привычки советских разведчиков, они выставляли посты и всяческие хитрые ловушки не только непосредственно у своих основных позиций, но и на подходах к ним. Памятуя об этом и осторожно продвигаясь между деревьями, разведчики смотрели не только по сторонам, но и под ноги. Шубин уже не раз сталкивался с растяжками и минами, которые немцы научились ставить в таких вот небольших лесочках. Бывало и так, что отряд наскакивал и на хорошо замаскированный «секрет». Немцы не дураки, быстро воевать с русскими научились. Впрочем, как и русские с ними.

Только вот поздно уже было немцам свои знания на практике применять. Погнали их так, что им остановиться и дух перевести было некогда, а не то чтобы что-то предпринимать для наступления. Хотя они еще и огрызались, и пытались контратаковать, но все это были лишь жалкие потуги перед тем, как окончательно сдаться и принять неизбежное – свой проигрыш в этой великой и страшной своими множественными смертями войне.

Разведчики шли, не останавливаясь, но и не торопясь. Когда начало светать, вышли к небольшой прогалине.

– Отдыхаем, – скомандовал Шубин и подозвал к себе Котина. – Надо бы разведать дорогу. Скоро выйдем к хуторам, а там запросто могут быть или немцы, или полицаи. А то и оуновцы. Есть у тебя трое толковых ребят, которых можно послать вперед?

– Тетерин, Жуляба, Энтин! – позвал Котин.

Бойцы подошли к командирам, и Шубин сказал:

– Пока совсем не рассвело, проверьте, что творится на ближнем хуторе. Если есть там кто-нибудь, сколько человек и кто такие – местные или немцы. Но ни в какие контакты с местными не входить. Если нарветесь на засаду, дайте три коротких очереди вверх, и мы будем знать, что нам туда ходить не стоит. Все остальное – по обстановке. Но сюда вы никого не должны привести. Понятно?

– Так точно! – ответил один из бойцов.

– Энтин, ты в группе за старшего, – добавил Котин, глядя на ответившего бойца, и повернулся к Шубину: – Может, и я с ними пойду?

Глеб только головой покачал и не стал объяснять старлею, что в случае засады никто из посланных на хутор разведчиков назад, пожалуй, не вернется, а ему, как командиру, разбрасываться людьми еще в самом начале задания никак нельзя. Наверное, и Котин пришел к такому же выводу, поэтому настаивать не стал. Но тут к Шубину подошел Микола Яценюк.

– Товарыщ капитан, давайте, я зараз сбегаю до хутир и усе, чого треба, дизнаюсь. Я ж тут кожну собаку знаю. А собаки – знають мэнэ. На тому хутори у моей жинки…

– Нет, Микола, даже и не думай! – прервал его Шубин. – У тебя другая задача. Твое дело – рация. Случись с тобой что, мы без связи останемся, а это значит, что все задание провалим. Вот и сиди тихо, не светись.

Яценюк только вздохнул, но спорить с Глебом не стал. Понимал, что Шубин прав. Да и уж очень уважал он капитана Шубина за его командирские таланты и за интуицию первоклассного разведчика, чтобы спорить с ним о таких делах, как правильность выполнения важного задания.

Разведчики ушли, а Шубин решил вздремнуть. Закрыв глаза, он тут же провалился в сон без сновидений. Остальные бойцы тоже последовали его примеру – кроме двоих, выставленных в дозор. Все устали после бессонной ночи и трудного перехода.

Не спали и Котин с Миколой. Они молча, каждый со своей думой, сидели рядом и вслушивались в рассвет. Просыпались и начинали подавать голоса птицы, что-то, вернее, кто-то шуршал неподалеку от спящих бойцов в траве. Жители лесочка, которым посчастливилось выжить в огне войны, начинали свой новый день с повседневных своих хлопот. И им не было никакого дела до людей, которые пришли в их дом и спят теперь под их кустами и деревьями. Пусть спят. Лишь бы не стреляли, не топтали, не жгли их жилище.

Так прошел час… И длился он для Котина и Миколы долго, словно и не час прошел, а половина дня медленно проползла мимо. Микола, пригретый лучами вставшего солнца, успел даже чуток задремать, но вдруг услышал хруст веток под чьими-то ногами. Котин этот звук тоже услышал и, моментально очнувшись от дремы, вскинул автомат, приготовившись стрелять, если вдруг возникнет такая необходимость. Микола поступил так же, откатившись за ближайший кустик. Дозорные тоже насторожились. Шаги не были тихими и осторожными, идущие шли, не скрывая своего присутствия. Наконец они вышли на поляну, и все увидели посланных в разведку бойцов.

– Ц-ц-ц, – прямо перед ними встал из травы Котин и приложил палец к губам. – Чего растопались как слоны? Что там у вас? Докладывай, Энтин! Только тихо, командира не разбуди.

– Я не сплю, – отозвался Шубин, хотя голос его и звучал сонно.

Он сел, опершись спиной о березу, под которой спал.

Энтин и двое других бойцов подошли к нему и присели перед ним на корточки.

– Хутор пустой. Никого в нем – ни хозяев, ни гостей, – коротко доложил Энтин. – Мы вокруг него обошли три раза, и никаких признаков, что кто-то в нем живет или хотя бы бывает наскоком, не обнаружили. Даже следов скотины не видать – так все травой заросло. А раз скотины нет, значит…

– Значит, немцы все съели, – прервал его Котин. – А хозяева или ушли в лес партизанить, или… – Он не стал договаривать, но всем и так было понятно это «или».

– Буди остальных, – приказал старшему лейтенанту Шубин. – Все, отдых закончили. Поедим на ходу.

И снова шли быстро, друг за дружкой, посматривая по сторонам. Разведка разведкой, а осторожность в этих местах все равно не помешает. Сейчас нет врага в пределах видимости, а через минуту, глянь, а он уже тут как тут и готовится в тебя стрелять явно или скрытно. Нарвись они на немцев, было бы проще – те из засады обычно не стреляют. А вот если вдруг наткнутся на бродивших по этим местам бандитов, так и в спину пулю запросто получить могут.

Но обошлось. На хуторе действительно никого не оказалось. Весь огород и двор порос высокой, нетоптаной травой. Кое-где уже пробивался и кустарник, что говорило Шубину о том, что хозяева не первый год как покинули свой дом. Подтвердил это предположение и Микола. Догнав командира, он стал рассказывать, что на этом хуторе у него когда-то жили дальние родственники. А вернее – свояченицы, двоюродной сестры Миколовой жены. Сам Микола, по его словам, у них на хуторе ни разу не бывал, зато жил по соседству с их племянником. Не с тем, который муж свояченицы, а с другим. Вскоре Шубин уже вконец запутался в родственных связях Яценюка и слушал его болтовню вполуха.

Задерживаться на хуторе не стали и, спустившись в овраг, проходивший сразу за домом, пошли по нему дальше. Потом снова поднялись и двинулись по лесочку. Небо заволокло тучами, было душно, все предвещало грозу.

– Дождь будет, – высказался один из бойцов – самый молодой в группе Алексей Делягин.

– Ни, дощ стороной мае минути, – возразил Яценюк. – Храмовини не те.

– Чего? – не понял Делягин. – Что за храмовини? Дядя Микола, ты по-русски можешь говорить?

Яценюк не успел ничего ответить, так как Шубин быстро пояснил:

– Это тучи по-украински.

Дождь действительно так и не пролился на землю. Но ветерок принес прохладу и немного разогнал духоту, которая чувствовалась даже в тени деревьев.

Часа через два ходьбы опять вышли к хутору, но уже к другому. Разведчики залегли в кустарнике на холме и стали наблюдать за хутором в бинокли. Но там никого видно не было, и Котин собрался сразу туда пойти, но Шубин остановил его.

– Надо бы для верности сначала посмотреть, – сказал он.

– Так и без того же видно, что пустой он. Ни собаки не лают, ни корова не мычит. Люди не ходят, и огород весь зарос травой, – ответил старлей.

– Мало ли что тебе видно, – возразил Глеб. – Это отсюда, с холма, в бинокль видно, а спустись вниз, и картинка совсем другая будет. Опять же, засада может быть. Хутор – удобное место для засады.

Котин возражать против таких аргументов не стал. Знал, что Шубин прав, и торопливость в их деле только на руку врагу. Немец, может быть, сейчас затаился где-то поблизости и ждет, когда какой-нибудь отряд разведчиков клюнет на эту хуторскую унылую заброшенность.

На этот раз разведать обстановку пошел сам Котин, прихватив с собой молодого Делягина и веснушчатого рыжего Лесовского.

Вернулись они через полчаса.

– Пусто, как я и говорил, – с ходу объявил Котин. – Сразу за хутором проселок. От хутора до этой дороги ведет тропинка. Но, видать, по ней давно уже не ходили и не ездили – вся травой поросла. А вот по дороге видно, что техника тяжелая проходила. Причем не так давно.

Шубин развернул карту, и Котин показал на ней дорогу, о которой только что говорил.

– Похоже, что эта дорога ведет ко второй линии немецких укреплений. Нам надо будет ее пройти, а там до нужного нам леса рукой подать, – сказал он и добавил: – Дальше наша разведка пока что не добралась. Что за этой дорогой, мы не знаем. Посылали группу Майданникова, но она так и не вернулась.

Шубин задумался, но ненадолго, а потом скомандовал спускаться к хутору. Вошли, осторожничая и поглядывая в сторону леса и туда, где, по словам Котина, проходила дорога. Прислушивались к каждому шороху листьев и травинок под ногами, к дальнему раскату грома.

Шубин вначале хотел пройти мимо заброшенной хаты, но что-то вдруг остановило его и заставило посмотреть на разбитые окна дома и покосившееся крылечко. Он постоял, втянув глубоко в себя воздух, потом решительно направился к дверям, позвав за собой и Котина.

Вошли, ступая по скрипучим половицам, осмотрелись. Кругом все было раскидано, пыль лежала на полу, на нескольких мисках на лавке, на столе и подоконниках густым слоем. Сразу было видно, что давно тут никто не ходил и ни к чему не прикасался.

Шубин, быстро осмотрев единственную в хате комнату, снова втянул ноздрями воздух и, сделав два шага от двери, ногой отодвинул когда-то яркий, а теперь потускневший от пыли домотканый коврик. Под ним оказался накрытый крышкой погреб. Запах, который не давал Шубину покоя, стал сильнее. Теперь и Котин его учуял. Вместе подняли крышку, и Шубин, сделав старлею знак оставаться наверху и отойти чуть в сторону, стал спускаться. Осторожно, подсвечивая себе фонариком и вглядываясь в пустоту погреба, он спустился на три ступени и замер. В нос ударил сладковатый запах гниения. Шубин знал – так пахнет смерть.

– Что там? – нетерпеливо спросил сверху Котин, хотя и сам уже по страшному запаху, шибающему в нос, догадывался, что там, в погребе, может увидеть Шубин.

Тот не ответил, а только спустился еще на одну ступень. Но и его надолго не хватило. Он быстро поднялся, но закрывать крышку не стал. Вышел на улицу и задышал, глубоко вбирая влажный воздух и отгоняя от себя накатившую дурноту. Следом вышел и Котин. Бойцы стояли молча. Запах дошел теперь и до них. Шубин сел на ступеньку и спросил у Котина, не поднимая головы:

– Сколько человек было с Майданниковым?

– Он, и еще пятеро, – ответил старший лейтенант и похолодел, догадавшись, кого увидел в погребе Шубин. – Это они? – все еще не веря самому себе, спросил он.

– Похоже, что они. Но одежды на них практически нет никакой. Одно исподнее.

Глеб помолчал и продолжил:

– Не немцы их убили, это видно сразу. Те бы просто расстреляли, и все. А они… Их искромсали всех. Резали так, как свиней не режут добрые хозяева.