Чужой из наших

Судя по тому, как девушка облизывала пересохшие губы, она страдала от жажды. Вещмешок Когана был где-то в стороне. И сейчас за ним идти смысла не было. Буторин, продолжая наблюдать за местностью, снял с плеч свой вещмешок, достал фляжку с водой и протянул девушке. Та с жадностью накинулась на воду и стала пить, не обращая внимания на то, как вода течет по ее грязному подбородку, как она льется на подол ее юбки. Коган с улыбкой отобрал у девушки фляжку и завинтил крышку.

– Ну, хватит, а то плохо будет. Не надо сразу много пить. Давай рассказывай, что ты тут в лесу с пустым наганом делаешь? В окружение попала? Почему одна?

Девушка смотрела на незнакомых мужчин в маскировочных костюмах и с «ППШ», на видневшиеся петлицы гимнастерок с двумя шпалами. Наверное, она сильно боялась, а может, ей пришлось так много пережить, что она, не спрашивая, как-то сразу вдруг поверила этим людям. И моментально на ее глаза навернулись слезы, они повисли каплями на нижних ресницах, а потом обрушились потоками на ее щеки. Эта рыженькая санинструктор вдруг разрыдалась и, то закрывая лицо руками и тряся головой, то глядя офицерам в глаза и размазывая слезы по грязным щекам, с жаром принялась рассказывать.

Рита Пономарева была прислана из батальонного медсанбата в стрелковый полк для помощи в организации отправки раненых в тыл. Она слышала в штабе, что командиры не знали толком, где свои, где враг, полк отбивался от наседавших фашистов, потерял много людей. Рита и еще несколько санинструкторов во главе с молодым доктором грузили раненых на полуторки и отправляли в тыл. А потом прорвались немецкие танки. Несколько бойцов и младший политрук одной из стрелковых рот заняли позицию на окраине деревушки и сдерживали немцев, пока не вывезли всех раненых. А потом разрыв снаряда…

Рита пришла в себя почти сразу. Она выбралась из завала, оставшегося на месте разрушенного дома. Ей встретился солдат, который полз, волоча ящик с патронами. У него была перетянута ремнем рука у самого плеча, а рукав гимнастерки весь в крови. Он умолял санинструктора помочь отнести патроны к дороге возле деревенского кладбища. Рита помнила происходящее как в тумане. Она хотела помочь раненому, но он, одновременно умоляя и ругаясь на нее, заставил все-таки тащить ящик. И Рита тащила тяжелый ящик на ремне, волоча его за собой по земле. Она не нашла бойцов, но почти нос к носу столкнулась с немцами. Откуда-то выскочил младший политрук и расстрелял немцев из автомата. Схватив Риту за руку, он утащил ее за развалины дома. Они бежали по горящей улице, пригибаясь, потому что вокруг свистели пули и рвались снаряды.

За деревней они встретили еще двоих бойцов. Те стреляли из станкового пулемета, прикрывая отход своих товарищей к реке, где еще стоял мост. Но патроны у них кончились. Бойцы хотели бросить пулемет, но политрук с наганом в руке заставил их тащить пулемет в лес в надежде, что удастся найти патроны и снова стрелять в фашистов. И тут политрука ранили. Он был совсем молодой, до войны был студентом исторического факультета. Рита не отходила от него, звала Лешенькой и просила не умирать. Девушке почему-то казалось, что если политрук Леша умрет, то погибнет и она сама.

Бойцы все же бросили пулемет и на плащ-палатке несли раненого политрука через лес. Рита шла рядом с ним, и он все пытался удержать ее за руку и просил сообщить его маме, что сын пропал без вести, а не погиб, не умер. Леша очень не хотел умирать, он хотел жить и бить врага. Наверное, он уже бредил, потому что часто терял сознание. А ночью ушли двое бойцов-пулеметчиков. Третий, которого звали Иванов, ругался и порывался догнать их и расстрелять, но Рита упросила не бросать ее с раненым. Они сутки тащили политрука вдвоем. У них кончились еда и вода. Иван отправился за водой, а политрук Леша умер. Рита еще сутки ждала Ивана, но он не вернулся. Она слышала стрельбу в том направлении, куда ушел боец, и думает, что он столкнулся с немцами и погиб. У нее ничего не было с собой, кроме нагана без патронов, плащ-палатки, шинели и малой пехотной лопатки. И когда тело политрука стало совсем холодным, она принялась копать могилу. Рыла весь день, плакала и копала. Иногда она засыпала от усталости, но потом снова копала. Получилось не очень глубоко, но она все же похоронила его.

Коган молча поднялся и ушел за своим рюкзаком. Он постоял возле могилы, потом вернулся. Буторин кормил Риту и смотрел на нее, думая, что делать дальше. Обоим оперативникам было ясно, что девушка, если ее оставить одну, неминуемо погибнет. Она, конечно, сильная, с характером, но слишком неприспособленная к индивидуальным действиям в тылу врага. Достав карту, оперативники запомнили визуально место захоронения, но не стали делать никаких пометок. Девушка поела, снова напилась воды и теперь с надеждой смотрела на двух мужчин в маскировочных костюмах и с майорскими шпалами на петлицах.

– А вы кто? – наконец не выдержала Рита. – Вы тоже от своих отбились? В окружение попали?

– Вот что, боец Пономарева, – строго сказал Буторин, сняв пилотку и пригладив седой ежик волос на темени. – Ты комсомолка?

– Конечно, уже три года как приняли в комсомол. Мне уже есть восемнадцать, я добровольно пошла на фронт.

– Тогда слушай и запоминай, боец Пономарева, комсомолка. Ни о чем не спрашивать, выполнять все приказы командира. Обещаешь – значит вернешься с нами к своим. Будет тяжело и опасно, но рядом сейчас из своих – никого и одной тебе не выбраться.

– Я все понимаю, дяденьки! – заверила Рита, прижав руки к груди. – Я все-все буду делать, во всем помогать и ни одного вопросика не задам. Честное комсомольское! А вы разведчики, да? Поэтому про вас расспрашивать нельзя?

Коган, сидя у дерева и роясь в своем вещевом мешке, бросил его, закрыл руками лицо и затрясся в беззвучном смехе. Буторин улыбнулся и стал ждать, пока напарник отсмеется. Рита виновато опустила глаза. Она поняла, что снова сделала что-то не то. Наверное, назвала командиров дяденьками, и это так рассмешило одного из них. Теперь подумают, что она несерьезная, и бросят ее, не возьмут с собой.

– Все, закончил? – сдерживая улыбку, осведомился Буторин у Бориса и повернулся к девушке. – Когда тебе говорят, что никаких вопросов, это означает, что никаких вообще. Без исключений. Что нужно, что посчитают необходимым тебе сказать, то тебе скажут. Понятно, боец Пономарева?

– Так точно, товарищ майор, – бойко ответила Рита, вытирая остатки слез тыльной стороной ладони. – А командир вы?

Коган за спиной девушки состроил страшное лицо и, приложив указательный палец к виску, изобразил, что стреляется из пистолета от безысходности.

– Нет, с командиром ты скоро встретишься, – спокойно ответил Буторин. – Документы политрука ты забрала? Давай сюда, я спрячу их в планшет. Шинель в скатку, плащ-палатку свернуть. Ремень надеть. Есть ремень?

Рита помотала головой, потом опомнилась и произнесла уставное «никак нет». Но потом подняла со своего самодельного ложа портупею с кобурой от нагана, видимо, принадлежавшую убитому политруку. Буторин велел подпоясать гимнастерку офицерским ремнем с кобурой и наган не бросать. Возможно, удастся найти к нему и патроны.

Шелестов с Сосновским добрались до оврага между двумя лесными массивами засветло. Погони и стрельбы они больше не слышали. Сидя за крайними деревьями, они наблюдали за открытым участком местности. Овраг раскинулся здесь от леса и до леса, но был он старым, с пологими осыпавшимися краями, поросший травой и кустарником. Постепенно он превращался в балку, грунтовая дорога спускалась в него у противоположной части и выходила наверх метров в ста. Там был самый широкий участок этой низинки. И самое неприятное, что по этой дороге то и дело проезжали немецкие машины или мотоциклисты. Оставалась надежда, что ночью здесь никто ездить не будет.

– Ты чувствуешь, что звуки канонады все удаляются на восток? – спросил Сосновский, покусывая травинку. – Это ведь фронт от нас на восток смещается.

– Ну, что ж теперь, – Шелестов пожал плечами. – Просто нам придется дольше выбираться отсюда. Надеюсь, что этот полковник Боэр человек спортивного склада и в состоянии пройти большое количество километров пешком, если придется. Главное, чтобы он не стал для нас балластом.

– И я на то же рассчитываю, – кивнул Сосновский. – Вообще-то, занятия спортом в немецкой военной среде приветствовались всегда, тем более среди военной аристократии. Будем надеяться, что и в генеральном штабе вермахта…

– Меня беспокоит то, что ребята еще не добрались, – вставил Шелестов. – Мне казалось, что они здесь окажутся быстрее нас. Не случилось бы чего.

– Доберутся, – уверенно сказал Михаил и выплюнул травинку. – Не в первый раз! Народ опытный, в каких мы только переделках уже не побывали все вместе. Да и время у нас еще в запасе есть. Я вот больше о переходе на ту сторону думаю. Нам бы засветло проскочить в овраг и затаиться. А когда стемнеет, пройти уже более простую, пологую его часть. Что-то мне не очень нравится в темноте туда спускаться. И ноги переломать можно, а можно и наткнуться в кустах на неразорвавшийся боеприпас. Вряд ли кто этот овраг стал бы минировать в свое время, но все же.

– Были и у меня такие мысли, – согласился Шелестов. – Можно и на разведку сходить, но лучше дождаться ребят и пока не дергаться.

И тут же Максим услышал за спиной странный звук. Он повернул голову и замолчал на половине фразы. Сосновский сразу все понял и медленно, почти беззвучно перевернулся на спину, взяв автомат. Звук, который услышали оба, был похож на возглас, но странно было бы услышать такой возглас, вырвавшийся из горла Буторина или Когана. Иногда такие звуки вырываются у людей, когда, например, снимают ножом часового. Предсмертные звуки бывают похожими.

Оперативники лежали не шевелясь. Место для наблюдения они выбирали так, чтобы их было не видно не только со стороны открытого участка местности, но и со стороны леса. Сосновский повел стволом автомата, ориентируясь на звук, но тут Шелестов положил ладонь на его локоть, заставляя опустить оружие.

– Это что за явление? – проворчал он.

В двух десятках метров от них над кустарником появились лицо Буторина и рядом – физиономия какой-то рыжеволосой девушки. Не прошло и нескольких минут, как Буторин с девушкой осторожно выбрались из кустарника, причем снова раздался тот же самый звук, и оперативник шикнул на девушку, прижимая палец к губам. Теперь стало понятно, что это девушка вскрикивала, то ли оступившись, то ли она была ранена и не могла терпеть боль. Сделав знак Сосновскому, чтобы тот наблюдал за лесом, Шелестов приложил руки ко рту и издал прерывистый свист, похожий на голос лесной птицы. Буторин тут же замер на месте, прислушался и стал озираться, медленно поворачивая голову. Девушку он заставил опуститься на траву. Шелестов поднял руку и покачал ею из стороны в сторону. Через минуту Буторин неслышно появился из-за дерева и, улыбаясь, опустился рядом с товарищами.

– Ну, все обошлось, значит, – тихо заговорил он довольным голосом. – Мы уж с Борисом думали, что не найдем вас. Там, метров в ста, точно такое же место есть, но потом мы сообразили, что договаривались сойтись возле горла оврага, а там только его отрог был, не основная часть.

– Это кто там с вами? Что за девушка? – настороженно спросил Шелестов.

– Санинструктор одного из батальонов, попавших в окружение, – хмуро ответил Буторин, понимая, что сейчас командир выразит недовольство из-за его решения взять девушку с собой. – Мы ее нашли в лесу, одну, без еды и воды, без оружия, у могилы умершего от ран младшего политрука. Вот его документы. С ней были еще трое бойцов, но они или бросили девушку, или погибли – отправились разведать дорогу и нарвались на немцев. Я не мог ее оставить, прогнать или просто пройти мимо.

– Эх, Виктор, Виктор, – проворчал Шелестов и, отвернувшись, молча стал смотреть на овраг в поле.

Шелестов понимал, что отчитывать подчиненного глупо и неуместно. Да, приказ суров, и задание смертельно опасно. Мало того, что о задании может узнать человек посторонний, не имеющий к нему отношения, так он еще и будет серьезным балластом в ходе выполнения задания. И все же! Шелестов думал и о другом. А какой смысл вообще воевать, если ты оставляешь в беспомощном состоянии человека, женщину. «Ведь все мы, – думал Шелестов, – воюем как раз за этих людей, за женщин и детей, за стариков, за нашу землю. Если рассуждать серьезно, то этой рыженькой девочке вообще нечего делать на войне. Мужчины сами должны справляться. А женщины пришли на фронт, сражаются с нами плечом к плечу. И мы сможем бросить вот такую девчонку одну умирать в лесу? Или толкнуть ее под немецкие пули? И сейчас прав Виктор, придется брать на себя ответственность и за нее тоже. Тащить на себе все трудности выполнения задания и спасать эту девочку».

– Зови ее сюда, – приказал Шелестов.

Буторин исчез и через минуту появился, ведя за собой рыжую девушку в перепачканной форменной зеленой юбке, гимнастерке, перепоясанной офицерским ремнем и с кобурой для нагана. Девушка не казалась такой уж худенькой и слабой. Чувствовалось, что она занималась спортом, да и ростом и телосложением наверняка в классе выделялась среди сверстниц. Не зная, как себя вести, не имея головного убора, она замялась, соображая, как доложить командиру о своем прибытии по его приказу. Пришлось сделать знак Буторину, и тот усадил санинструктора на траву так, чтобы ее голова не торчала над кустарником.

– Мне рассказали о тебе, Рита, – разглядывая девушку, заговорил Шелестов, – но я не знаю теперь, как с тобой поступить. Мы идем в тыл к немцам, на оккупированную территорию, а это не простое задание. Если бы мы возвращались к своим, пытались перейти линию фронта, тогда другое дело.

– Товарищ майор, возьмите меня с собой! – девушка прижала руки к груди. – Я сильная, я вам во всем буду помогать. Если надо, то и медицинскую помощь окажу. Я многое умею, я в больнице работала и помогала, а потом еще в медсанбате. Я лыжница, у меня второй взрослый разряд…

Девушка говорила торопливо, стараясь убедить этого сурового майора, она оборачивалась к другому командиру, который привел ее сюда, искала его поддержки, она даже поймала сочувствующий взгляд третьего человека в маскировочном костюме, который держал наготове автомат и посматривал то по сторонам, то на незнакомку, которую привели к командиру. Рита даже думала, что если ее не возьмут с собой эти странные люди, наверное разведчики, она все равно тайком пойдет за ними, потому что оставаться одной в лесу ей было страшно.

Шелестов прекрасно понимал состояние этой девушки. Мысли о том, чтобы снабдить Риту продуктами питания, отдать ей одну карту и объяснить, как двигаться к своим, он выбросил из головы. Никуда она не дойдет и неминуемо погибнет или попадет в плен к фашистам. Не боец она. По крайней мере, в одиночку Рита не справится. А если взять ее с собой, то можно из этого и пользу кое-какую извлечь. Конечно, по возвращении Платову рассказывать о такой выходке группы не стоит. Не поймет он своим холодным практичным разумом их решение взять девушку с собой. Хотя человек же он все-таки, может, и поймет. Но рассказывать все равно не стоит.

– Документы, боец Пономарева! – наконец потребовал Шелестов.

Девушка поспешно полезла в нагрудный карман грязной гимнастерки и достала красноармейскую книжку. Просмотрев документ, он вернул его санинструктору.

– Вот что, Рита. Мы возьмем тебя с собой, но учти, что легкой прогулки по лесам не получится. А еще нам придется часто пробиваться с боем. Это будет трудный переход и трудное возвращение к своим. Если ты не уверена в себе, в своих силах, то…

– Уверена, товарищ майор! – резко заявила Рита и попыталась встать, чтобы вытянуться по стойке «смирно», но Буторин, сидевший рядом, поймал ее за руку и снова усадил на траву. Девушка даже не обратила внимания на Виктора и продолжила: – Прошу верить мне. Я комсомолка, и я давала присягу советскому народу и правительству, Родине присягу давала. И я выполню свой долг, а если понадобится, то и погибну.

– Если уверена, то хорошо, – Шелестов едва сдержал улыбку. – Тогда слушай приказ, боец Рита Пономарева. Идешь в составе нашей группы и оказываешь посильную помощь в выполнении группой ее задания. Твоя задача: принимать все меры к формированию и поддержанию комплектности медицинской походной аптечки. Следить за санитарией в группе, готовить пищу с помощью одного из членов группы. Нести службы в караулах в пределах лагеря группы при остановках на отдых и ночлег. Выполнять другие мои приказы. В том числе и принимать бой, если того потребует обстановка.

– Есть, – твердо произнесла девушка. А потом добавила с надеждой в голосе: – А вы мне оружие дадите?

– Дадим, – кивнул Шелестов. – Как только захватим его в бою.

У Максима в голове мелькнула мысль отдать санинструктору свой пистолет, чтобы она не таскала в кобуре пустой наган. Но он решил пока этого не делать. Неизвестно, как себя поведет девушка в сложной обстановке. Она может в самый неподходящий момент открыть огонь по врагу или если ей почудится враг. Сначала к Рите нужно присмотреться, убедиться в ее выдержке и бесстрашии. Ну и прямо сейчас в бой, в атаку на врага ее никто посылать не станет. Да и потом этого делать не стоит. Это мужское дело – воевать.

Группа собралась на опушке. Коган ободряюще улыбнулся Рите, поняв, что ее оставили в группе. Теперь предстояло планировать переход через открытый участок местности между двумя лесными массивами. Его можно было обойти, сделав крюк километров в двадцать. Но в этом случае возникала другая сложность – там придется пересекать шоссе, по которому почти беспрерывно передвигаются немецкие части и отдельные подразделения. Здесь гитлеровцы хоть и появляются, но редко. И уж точно ночью сюда они не сунутся. Шелестов приказал по очереди до наступления темноты вести наблюдение. Не хотелось напороться на оставленную врагом засаду. Шанс напороться на засаду был минимальный, но он оставался. Фашисты понимали, что в тылу у них в результате стремительного наступления оставались отдельные советские военнослужащие и целые подразделения и они несут угрозу, порой серьезную.

– Какие предложения? – спросил Шелестов, когда решение переходить открытый участок местности здесь было принято.

– Лучше по одному, – сказал Буторин. – Так мы снизим риск для всей группы. Участок небольшой, не больше полукилометра. За пару часов все перейдем.

– Долго, – покачал Сосновский головой. – Мы там нашумели на лесной дороге, и фашисты могут начать охоту за нами. Следом за частями прорыва идут части закрепления. А это их задача – очищать территорию от попавших в окружение. Лучше побыстрее пересекать и уходить дальше в лес на той стороне.

– Согласен с Михаилом, – заключил Шелестов. – Надо торопиться и за ночь уйти подальше. Устроим короткий отдых и днем до следующей ночи снова двинемся к цели. Переходим двумя группами. Первыми идем я и Сосновский. Его знание немецкого может пригодиться опять, если неожиданно столкнемся с фашистами. Через тридцать минут, если не будет подозрительного шума, идете вы втроем. Трогаемся ровно в полночь, а сейчас отдыхать. Наблюдателей сменяем через каждый час. Первым заступает Михаил, потом Борис, Виктор, и я буду последним. Всем отдыхать.

Ужин, он же и предыдущий обед, был скудным. Не потому, что не хватало продуктов, а потому что разводить костер сейчас и в этом месте было опасно. А есть холодную кашу с мясом из банки не стоило. Не всякий желудок с холодной жирной пищей справится. Хотя бы разбавить ее горячим чаем, но его тоже нельзя было приготовить. Для поддержания энергии в организме Шелестов распорядился открыть одну банку перловой каши с мясом на всех. Получилось по две ложки. Затем каждый съел несколько кусочков шоколада с галетами. Есть хотелось по-прежнему, но опытные оперативники знали, что пройдет всего минут двадцать – и чувство голода притупится, съеденное начнет действовать. Когда ложки были старательно облизаны и сунуты в вещмешки, Шелестов погрозил Рите пальцем.

– Боец Пономарева! Делаю замечание: есть со всеми поровну и не делать вид, что в твою ложку мало каши помещается!

– Да я не делаю так, товарищ командир, – начала было Рита, но тут же поняла, что она пререкается с командиром, да еще и пытается врать. И это после того, как ее взяли в отряд и как она клятвенно обещала выполнять все приказы. – Виновата, товарищ командир, я посчитала, что на мужчин больше нагрузки в ходе задания и им нужно питаться больше, чем девушке.

– А если тебе кого-то из этих мужчин придется на себе вытаскивать в безопасное место? – вместо Шелестова ответил Буторин. – А?

Максим обратил внимание, что Рита как-то по-особенному относится к Виктору. То ли она особо благодарна ему за спасение, потому что он был первым, кто ей встретился в лесу в то время, когда она совсем отчаялась спастись, то ли потому, что она считала, что именно Буторин уговорил командира взять ее с собой, а не бросить в лесу. Но сейчас это было не важно, не было времени и желания обращать внимание на девичьи глупости. Принял решение спасти Риту, вот и спасай, тащи ее с собой. Может, и получится. Правда, если группе самой удастся выжить в этой ситуации. Но, судя по обстановке, передвигаться в тылу у немцев пока будет крайне сложно. А потом еще и с ценным немцем пробираться назад к линии фронта – правда, если ему самому удастся выйти к точке «рандеву». Шелестов старался не думать, что цель группы малодостижима. Нельзя таким мыслям разрешать селиться в голове. Есть приказ, есть важное задание – важное для командования. И значит, ты должен в лепешку расшибиться, но выполнить его. А еще лучше просто выполнить и не расшибаться при этом, выжить. Потому что выживешь ты, выживет группа – и все будут сражаться дальше с врагом. Сражаться будут живые, от мертвых толка нет.

Быстро смеркалось, как это обычно бывает в лесной зоне, когда солнце еще не опустилось за горизонт – оно еще прячется за высокими кронами деревьев, стоящими сплошной стеной вокруг. Последние машины проехали через овраг в половине седьмого вечера. Это был, видимо, какой-то штабной трехосный легковой автомобиль. За ним следом двигался бронетранспортер сопровождения. Пока совсем не стемнело, Шелестов велел приготовиться к дальнейшему продвижению. Все проверили, как уложено имущество в вещмешках, перемотали портянки, чтобы они не мешали потом быстро идти, а то и бежать. Буторин заботливо помог Рите сделать из шинели скатку, чтобы не нести ее в руках, а можно было бы надеть через плечо. Плащ-палатку он плотно свернул и привязал снизу к своему вещмешку. В одиннадцать вечера группа была готова к марш-броску. Все сидели в кустах, разбившись на две группы.

– Виктор, мы пошли, – в последний раз глянув на часы со светящимися стрелками, сказал Шелестов. – Засекай время и наблюдайте за нами и лесом. Миша!

Сосновский повесил на шею ремень автомата и встал на одно колено. Шелестов неслышно раздвинул кустарник и скользнул в сторону оврага. Сосновский тут же последовал за командиром. Витали прелые запахи, сверчки пели свои песни, а на небе в разрыве облаков раскинулась блестящая, восхитительная россыпь звезд. Михаил бросил взгляд вверх и снова опустил голову, со злостью сжав зубы. «Ну почему, – думал он, – почему все самые красивые ночи приходится проводить в таких вот ситуациях. Или, когда рискуешь жизнью, красивое особенно ярко видится, бросается в глаза?»

Они добежали до края оврага и боком, скользя по осыпающейся земле, стали сбегать вниз, сразу погружаясь в темень оврага. Теперь нужно остановиться и замереть. Послушать, присмотреться, дать глазам привыкнуть к темноте. Лямки вещмешков давили на плечи, но об этом сейчас никто не думал. Оба оперативника обратились в слух и зрение. Выждав около минуты, Шелестов двинулся вперед по дну оврага. Сзади, отпустив командира на несколько шагов, двинулся Сосновский. Шли тихо, аккуратно ставя ногу на землю, чувствуя под подошвой каждый камешек, каждую ветку кустарника. Каждый фиксирует свой сектор: спереди и слева, справа и сзади. Готовность открыть огонь в любой момент, готовность замереть на месте, опуститься на землю и перестать дышать. Такое было уже много раз. С того времени, как по приказу Берии Платов организовал особую оперативную группу личного подчинения для выполнения важных и секретных заданий, пройти пришлось через многое, и смертельно опасное тоже. Группа сложилась, оперативники научились чувствовать друг друга и понимать почти без слов.

Ближе к дороге, которая спускалась в широкую часть оврага, больше похожую на раскидистую низинку, оперативники снова остановились. Шелестов предупреждающе поднял руку, заставив Сосновского ждать, а сам двинулся вперед. У самой дороги он поднялся по склону, прислушался, потом махнул рукой Михаилу, чтобы тот пересек дорогу. Самое опасное место и самый опасный момент, когда оперативники находятся как на ладони у возможной засады. А она все же могла здесь оказаться. Один шанс из ста, но он всегда оставался.