Эйс. Книга 1

Оставался нерешённым вопрос: пойдет ли государство на контакт? Определённо, найдутся дураки, которые начнут верещать о пособничестве террористам. «Мы не идем на поводу у преступников, переговоры не ведем и тому подобное». Ясно, массовые прецеденты замять не удастся, общество всё равно придётся успокаивать, и именно здесь объяснения Яны окажутся весьма кстати. Мизерный шанс на взаимодействие с властью оставался.

Яна прекрасно осознавала: вне зависимости от любых соглашений и предупреждений, на неё, безусловно, начнётся охота. От приёма информации не откажутся, а собрав достаточно данных, без объявления войны попытаются убрать её. В таком случае властям придется извернуться. Демонстрировать бурную деятельность для общественности, при этом давая ей повод думать о согласии с выставленными условиями и одновременно искать способ нейтрализации.

Разумеется, Яна начнёт пугать силовиков страшными последствиями в случае преследования, грозиться отключить от оповещения. Но попытки ликвидации всё равно будут. Скорее всего, через третьих лиц, сваливая вину на ОПГ или зарубежные спецслужбы… Да ладно, чего уж. Она и сама поступила бы также, будь на их месте. Как ни печально, ей придётся мобилизовать всю хитрость и интеллект для конспирации. Тщательно продумывать каждый шаг и готовиться к показательным карательным мерам. Но это всё потом, сейчас без разъяснений не обойтись.

Современный мир со своими возможностями моментального распространения информации как нельзя лучше подходил для миссии. По крайней мере, стало понятно, почему выборочный подход к уничтожению не был применён раньше, когда зло ещё не накрыло мир с головой. Сейчас интернет и мобильная связь на 50 процентов могли обеспечить успех. Яна не стала терять время зря. Завела аккаунты в самых популярных соцсетях, а позже создаст простенький шаблонный сайт, заранее позаботившись о «зеркалках». Копии сайта по другому URL-адресу помогут какое-то время продержаться в эфире. Будут блокировать – начнет гасить невозвратных большими партиями, без уведомлений о предстоящих атаках. Глядишь, быстро сообразят, что не в интересах общества оставаться без предупреждений.

Так рассуждая, Яна выбирала подходящего человека на роль связного, сидя в автомобиле перед бетонным зданием МЧС. Строение высилось основательно и степенно; даже фасадное остекление не умаляло серьёзности объекта. Всё верно: такие службы должны внушать уверенность и создавать ощущение надежности. До конца рабочего дня оставалось двадцать минут. Яна, сидя с заглушенным мотором, отрешенно смотрела вперед. Противно моросил дождик. Лобовое стекло автомобиля покрывалось редкими каплями, которые периодически смахивались дворниками. Низкие хмурые облака навалились на город серым тягучим покрывалом. Сильный ветер, пытаясь проделать дыры в плотной пелене и сдуть всё прочь за горизонт, ещё больше сгущал массу. Словно небесный мастер замешивал цемент, превращая густую жижу в громадные плотные клубы. Неохотно меняя облик, тучи медленно волоклись по небу, оставляя неизменной мрачной картину без малейшего намека на просвет. Резкая смена погоды в первую неделю осени не внушала Яне благостного настроения. Она удрученно взирала на меланхоличный городской пейзаж. Как быстро пронеслось лето. За постоянными командировками толком не успела отдохнуть, насладиться теплыми днями. Вечно куда-то мчалась, как угорелая, вся в работе, без личной жизни. Яна прерывисто вздохнула и глянула на часы. Оставалось ждать совсем немного.

Наконец стрелка приблизилась к пяти минутам шестого. Офисные сотрудники в тёмно-синей форме МЧС потянулись на выход. Пропустив через свои ощущения добрый десяток человек, Яна начала переживать. Неужели в такой большой организации не найдется чистой, хорошей четверки, с которой можно войти в первый контакт? Ещё двое, ещё один… наконец, в дверях появился подходящий кандидат. Молодой, высокий, статный русоволосый мужчина с короткой стрижкой. Типично русское лицо, с довольно строгими чертами, близкими к нордическому типу внешности, и спокойные серые глаза выдавали уверенного, уравновешенного человека. Кому-то он мог показаться абсолютно невзрачным, но суровые, хорошо сложенные парни были как раз во вкусе Яны. Приятно будет иметь дело с человеком, который симпатичен.

«Не перевелись ещё на Руси мужчины», – подумала она, внимательно разглядывая парня. Слащавых, эмоциональных красавчиков с нервным живым лицом Яна на дух не переносила. По её глубоким убеждениям, женщина должна быть женственной, не важно, тоненькой и спортивной или пухленькой и фигуристой. Главное, чтобы облик разительно отличался от другого пола. А мужчина обязан выглядеть брутально. Пусть коряво и не всегда эстетично, но чтоб было видно сразу – перед тобой самец. Яну дико раздражали популярные женоподобные певцы, которыми восхищались миллионы поклонниц. Она никак не могла взять в толк, что в полупокерах с окраской или писклявых сопляках находили привлекательного? Она обожала талантливых людей, но такие звёзды являлись скорее раздражающим фактором, который Яна старалась исключать из своей жизни, судорожно переключая каналы на ТВ, едва завидев кумиров поколения.

МЧСник прошёл мимо автомобиля с женщиной, козырнув на груди нашивкой «Авдеев А. И.». Александр, Андрей, Алексей? Остановился около уставшей, невнятного цвета Ладе, пикнул сигнализацией и, открыв двери, запустил мотор на прогрев.

«Автомобиль, заработанный честным трудом. Не густо. Что ж, помогу красавчику…. Скоро станет ценным кадром для всех спецслужб мира. И если наши не дураки, переведут на другую должность, специально придуманную, с соответствующей оплатой. Правда, не факт, что парняга будет рад такому раскладу. Однако каждый должен нести свой крест. Да уж, господин Авдеев, вы, ещё того не ведая, потащите свой, вытянув билет в нашей судьбоносно-смертоносной лотерее», – рассыпалась художественными эпитетами Яна.

Теперь перед ней стояла задача номер один: раздобыть номер телефона молодого человека и при этом не засветиться. Ни единого следа или даже намека на связующую нить, которую можно распутать и выйти на виновника торжества, возникнуть не должно.

Тем временем МЧСник медленно выехал со служебной парковки на основную улицу. Яна не спеша тронулась следом. К счастью, водитель не лихачил, ехал аккуратно, предоставив ей возможность спокойно размышлять о способе контакта. Яна один за другим отбрасывала возникающие варианты пересечения. Случайное знакомство с милой девушкой, пусть даже через наёмную эскортницу, исключалось, обращение в квартиру якобы сотрудника ЖЭКа, соцслужб или «опрашивающих» тоже. Её ни при каких обстоятельствах не должны видеть: ни он сам, ни посредник.

«Хорошо если б жил не один, а имел, к примеру, школьника младших классов. Можно тогда попробовать провернуть аферу с телефонным номером через ребёнка», – мечтала Яна. Доверчивая старушка мать тоже вполне бы подошла, но, судя по возрасту МЧСника, на это надеяться не приходилось. Скорее всего, мать немногим её старше, а детей и вовсе может не оказаться.

Все хитроумные планы разбивались о сроки исполнения. Как хорошо было раньше. Спокойно можно пользоваться чужим телефоном. Никто не защищал их кодами, отпечатками пальцев или прочей ерундой. Стырил, понабирал известные коды сотовых компаний, посмотрел «свой» номер телефона с которого набрал, вернул. Никакого палева. Сейчас поди угадай, что у него в кармане лежит и как с этим бороться.

Забраковав несколько идей деликатного выявления контакта, Яна плюнула на принципы и решила действовать напролом. Стерва она, в конце концов, или кто?

Слежка продолжалась недолго. Через три квартала МЧСник свернул в зелёный аккуратный дворик и остановил машину, загнав её в «карман» между тополями. Дверь углового подъезда кирпичной пятиэтажки парень открыл с магнитного ключа, приложив его к домофону. По крайней мере, стало ясно одно – приехал домой. Зная время начала работы и продолжительность пути, Яна легко вычислила со сколько он выйдет из дома. Примерно в семь двадцать. В заведения федерального значения не опаздывают, пропускная система работает строго, приезжают чуть раньше. Отлично. В это время на людей на улицах ещё немного. Райончик тихий и плохо просматриваемый за счёт насаждений.

Пробив обстановку, Яна вернулась на съемную квартиру, поужинала и остаток дня провалялась в кровати с очередными расчетами. Наступал вечер. Яна ощущала себя как хорошо подготовленный студент перед важным экзаменом. Крайне волнительно, но уверенно. К девяти часам вечера она прибыла к первому почетному месту массовой казни на Монтерской. Сигналы первых ласточек с ИК едва различимо теплились. Их срок истекал, и от неё больше никаких затрат не требовалось. Пора начинать зачистку остальных.

Сжимать в точку жизненную суть оказалось довольного легко. Приговоренные липли сами, и, что радовало больше всего, не приходилось выискивать и отделять от большой массы обычных людей. Только успевай хватать готовеньких. Оценить точное количество первых невозвратных Яна не могла: около десятка. Она сосредоточилась, плавно натянула нити и одновременно резко дёрнула на мгновенную смерть. В ту же секунду на миссионерку обрушилась невероятная слабость. Словно тяжёлая струя ртутного водопада прибила вниз и размазала по земле. Яна засипела, не в силах вздохнуть полной грудью. В этот момент она вместе со своими жертвами находилась между жизнью и смертью. Внезапно, отчаянно желая избавиться от обрушившегося шквалом негатива, Яна мысленно запалила вокруг себя костер невиданной силы. Огонь полыхал, сжигая и испепеляя чужую отвратительную субстанцию. Пламя очищало, преобразовывало полученную энергию в другую ипостась, не имеющую ни положительного, ни отрицательного заряда. Через секунду её физическое тело тоже бросило в жар, сняв часть нагрузки с тонких тел.

Скоро отрицательный заряд сошёл на нет. Видения отступили. Кое-как дотянувшись до бутылки воды на соседнем сиденье, Яна отпила добрую треть и опустила водительское стекло наполовину, глубоко вдыхая влажный воздух большого города. Памятуя прошлую поездку, она прикинула: на восстановление уйдет не меньше сорока минут, после чего можно будет взяться за вторую партию. С такими передышками придется сделать несколько заходов. Максимум до полуночи должна управиться. Если, конечно, не отбросит копыта к тому времени сама.

***

Гриня, или по-другому, Григорий Гончаренко мотал четвертый срок в ИК строго режима. Чалиться ему ещё полных четыре года: УДО и прочие амнистии постоянному клиенту исправительных заведений не светили. Поэтому изначальный настрой на полный комплект услуг от ФСИН лишнего оптимизма не добавлял.

Лицо заключённого выглядело абсолютно непримечательным, если бы не глаза. Однажды, увидев Гриню, человек запоминал только пронизывающий взгляд, на фоне которого остальные черты лица блекли и смазывались. Ярко-голубые искры прожигали человека насквозь. Даже при разговоре с близкими друзьями они всегда пытливо и изучающе смотрели на собеседника, подавляя волю и вызывая гипнотическое желание вручить ему свою жизнь. Глаза являются периферией головного мозга, и во взгляде Грини отражалась вся глубина его многострадальной души, вся пережитая боль. В них сосредоточилась ненависть к окружающему миру и противостояние с самим собой. Глаза убийцы, не мыслящего жизнь без войны, светились хладнокровной готовностью в любой момент вступить в смертельную схватку. Урка воспринимал жизнь как жесткую глобальную проблему с преодолением препятствий, как борьбу за выживание. Судьба отвечала взаимностью, с лихвой, осыпая трагическими и страшными случаями, которые он ожидал.

Бог наградил мужчину всем, что нужно для битвы: бесстрашием, яростью, граничащей с безумием, низким болевым порогом и физической мощью. Но поселил не в тот век и не в то место. Гриня оправдывал призвание бойца в полной мере. Был способен вынести любые тяготы и наказания. Всегда готов к чему угодно.

Зэк сидел на жесткой шконке, задумчиво зафиксировавшись на одной точке внизу, прямо перед собой. Грязно-серый забетонированный пол, намертво прикрученная обшарпанная мебель, невнятного синего цвета стены. Ежедневно одна и та же не меняющаяся обстановка на протяжении многих лет погружала в состояние отупения. Даже игры в шахматы и нарды с сокамерниками не спасали от социальной деградации. Единственное, что скрашивало жизнь – книги. Отдушиной являлось, пожалуй, только лишь чтение и умозрительные рассуждения товарищей о смысле жизни. Сиделец не работал. Трудотерапия в его случае – не положняк, как-никак авторитет.

Убивая время, Гриня изучал труды знаменитых философов. Саморазвитие, наблюдение за людьми, изучение тонкостей психологии не раз помогало как на воле, так и в закрытых стенах. На последнем судебном процессе при предоставлении последнего слова подсудимому Гриня тонко надавил на душевные струны заседателей. Он не отрекался от содеянного, вовсе нет. Он горестно сетовал на собственную натуру, незаметно и ювелирно подтянув к прилюдному покаянию оправдательные аргументы. Гончаренко толкнул проникновенную речь об обездоленном детстве и нищей, несчастной, больной матери, не имеющей возможности отдаваться воспитанию сына из-за изнурительной работы. О полном отсутствии шансов вырасти в невыносимых условиях в добропорядочного гражданина, трудной трагической судьбе, искореженных моральных принципах, привитых на улице. О попытках и страстном желании встать на путь исправления и отсутствии злого умысла. Гриня признал вину и трогательно попросил у пострадавших прощения. Его душещипательное выступление садануло по сердцу даже видавшего виды прокурора, а присяжные заседатели вместе с судьей и секретарем судебного заседания откровенно прослезились. Гриня сумел разжалобить даже родственников жертвы и вызвать сочувствие у совершенно незнакомых людей. За что, собственно говоря, получил гораздо меньший срок, чем того заслуживал. В принципе, говоря о трудном детстве, Гриня не врал. Просто красочно представил себя в нужном свете. Слукавил в другом: нежелании убить жертву и отсутствии жгучей ненависти. Хотел и убил. И снова сделал бы также.

Статьи, по которым осуждали Гриню, каждый раз фигурировали в судопроизводстве разные. Первая – ходка несовершеннолетним за убийство по неосторожности, вторая – за разбой, третья – кража. Четвертый раз самый длительный срок он получил за умышленное убийство. На самом деле, если бы менты знали обо всех преступлениях, ему бы давно светил вышак. Большую часть «делов» он натворил ещё до отмены смертной казни. Только через год после выхода Грини на свободу со второго срока вечно нетрезвый президент, желая показаться прогрессивным и демократичным, по пьяни подмахнул указ 724. Явил миру «новое цивилизованное лицо России», подарив возможность педофилам, серийным маньякам и бесчеловечным садистам жить дальше и продолжать за решеткой изрыгать в окружающее пространство гнусные, чудовищные энергетические импульсы.

Гончаренко, в отличие от вышеперечисленной мерзости, не считал себя конченым: времена были такие. Кто только и что не творил в период смуты, развала Союза. По мнению Грини, в условиях хаоса и неопределённости сильные духом брали от жизни «своё». Только слабые и лохи прозябали в бездействии или становились жертвами. Большинство историй своих похождений Гриня уже и сам подзабыл. Никто, кроме близких друзей не знал о порезанных ментах, когда он в диком горячном припадке выскочил на улицу с огромным тесаком, а на встречу так некстати попались двое патрульных.

«Шли навстречу судьбе», – рассуждал Гриня. Он не мог точно сказать, что им тогда двигало: помутнение рассудка при белой горячке, кураж или необъяснимая злоба. Все самые страшные вещи, которые он чинил, были совершены под воздействием алкоголя. Наружу вырывались тщательно подавляемые в трезвом состоянии агрессия, ненависть к людям (мразей он насмотрелся немало), злость на уготованную судьбу, на самого себя. Беспросветная безнадега толкала на разрушение гнусного мира и самоуничтожение. Он ничего не мог поделать ни с ненавистью, ни со своей нездоровой психикой. Гриня бессознательно потакал своим худшим импульсам. Одно хорошо. Осознав, что его сорванная психика под действием алкашки действует наподобие бомбы, после убийства он навсегда завязал со спиртным.

Следует отметить, что подобная реакция не является чем-то исключительным для преступников. Точно такой же тип поведения во время запоя можно наблюдать и у другой категории людей, часто находящейся по другую сторону баррикад. У тех, кто прошёл ужасы Афганской и Чеченских войн, кто служил, или продолжил служить в МВД. И те, и другие пережили серьёзные моральные потрясения, приведшие к необратимым последствиям. Им тоже требовалось забыться или излить душу. И они тоже способны на неадекватные поступки, не понимая, что алкоголь только обостряет страдания. Освободиться от негативных переживаний можно только тяжёлым трудом над собой с помощью специалистов и в трезвом состоянии. По-другому никак.

Гриня не испытывал никакого сожаления по поводу порезанных ментов. Ещё с малолетки он питал к ним глубокую ненависть. На то были свои причины. Во время заключения ублюдки показали своё истинное лицо. В сравнении с некоторыми даже самые отъявленные заключённые выглядели порядочными. И всё же… Менты, конечно, легко могли привести его расшатанную нервную систему в неистовство. Но чтобы вот так, без видимого повода, посреди улицы…

Поножовщину он устроил поздно вечером, поэтому фоторобот, составленный по словам свидетелей, мало соответствовал оригиналу. Преступление так и осталось нераскрытым. Зная повадки ментов, Гриня предполагал, что жестокую резню, скорее всего, повесили на какого-нибудь забулдыгу. Нападение на своих безнаказанным оставить не могли, а бомжа всегда есть за что привлечь. Так какая разница за что мотать срок. В этом Гриня с ментами был согласен. Он всегда говорил: невиновных на зоне нет. Среди смертных святые вообще не водятся. На любого можно завести уголовку, просто не всё выходит наружу. Почти каждый заехавший на зону объявлял о фатальной ошибке правосудия. И никто никому не верил. Говорить о своей невиновности было нормой, но всё же один случай не давал Грине покоя несколько лет.

Во время второй ходки на Кыштымской зоне появился неприметный забитый мужичонка. Ему вменяли изнасилование несовершеннолетних. Несмотря на отсутствие прямых доказательств, под давлением следствия он признал свою вину. Статья поганая, крайне неуважаемая даже среди отпетых уголовников, так как многие из них имели детей. Осуждённые чувствовали свою беспомощность и испытывали угрызения совести за то, что в критический момент их может не оказаться рядом.

Гриня, подобно многим, всей душой ненавидел педерастов. Считал: нелюдей надо уничтожать. Моральные принципы есть у любого. У Грини были свои. Убивал только тех, кто, по его мнению, этого заслуживал и ни при каких обстоятельствах не поднял бы руку на ребёнка. Ещё одно из нераскрытых преступлений в послужном списке авторитетного зэка как раз имело отношение к такому случаю.

После отбытия первого срока Гриня увлекся рыбалкой. Вынужденно проведя много лет в коллективном заточении бок о бок со многими не самыми лучшими субъектами, он оценил спокойствие природы и уединение. Нравился сам процесс. Облюбованное озеро с отличным клевом находилось недалеко от детского лагеря отдыха. Добираться приходилось на перекладных. Сначала на электричке, а потом на велосипеде.

Однажды Гриня решил сократить обратный путь, проехав заросшей извилистой тропинкой через лес, идущей в обход детского лагеря отдыха и давно заброшенной деревни. Проезжая мимо развалившейся лесной хибары, он наткнулся на самое кошмарное, что ему довелось увидеть – насилие над ребенком. Без малейших раздумий Гриня воткнул вилы в бок ублюдку. Сердце разрывалась от того, что не знал, как успокоить дрожащего от пережитого пацана. Довел до лагеря и наказал друзьям ничего не рассказывать. Знал – дети жестоки, затравят. Это единственное преступление, которым гордился Гриня. Случись такое заново, он поступил бы точно так же, даже если бы пришлось сесть до конца своих дней. Возможно, на том свете, в аду, за это от его костра отгребут парочку углей.

Пришедшего на зону с диагнозом педофилии за человека не считали. Над осуждённым мужичком измывались, унижали, насиловали, избивали до полусмерти. Сначала он твердил о невиновности, оправдываясь выбитыми ментами признаниями. Потом окончательно сломался и через несколько недель издевательств повесился. Дело того мужичка вел следователь Роман Журавлёв. О нем Гриня тоже был наслышан: редкостная падла.

Тогда серийные преступления со схожим почерком продолжались несколько лет, и милиции никак не удавалось выйти на след преступника. Москва сильно давила на регион, требуя немедленных результатов. Ну и чтобы спасти карьеру, Журавлёв решил найти козла отпущения.

«Если на вас не заведено дело – это не ваша заслуга. Это наша недоработка», – любил говаривать следователь, изначально считающий всех виновными. Его не волновало, что случаи нападения продолжались и после суда над «маньяком». Главное – спихнуть дело.

«Мразь поганая, с удовольствием бы завалил», – каждый раз, вспоминая Журавлёва, с ненавистью мечтал Гриня. Из-за него на счету зэка оказалась ещё одна невинная душа.

Через три года поймали настоящего убийцу, который дал признательные показания. В том числе и по тем эпизодам, за которые осудили невиновного. Правда подтвердилась на следственном эксперименте. Бедолагу посмертно оправдали, но легче никому не стало. Жизнь растоптана, личность полностью уничтожена. Даже если бы дожил до освобождения, ничего хорошего ему не светило. Тихий мужичок был обречён с самого первого дня заключения. У любого, даже «нормально» и один раз отсидевшего психика нарушена, восприятие исковеркано. Не говоря уже о заключённом, над которым измывались с особой жестокостью.

Сегодня Гриня был особенно задумчив и не расположен к разговорам. Он размышлял о превратностях судьбы. Вчера с воли принесли известие о гибели давнего друга Ярого. Поганая смерть. Убили в колодце теплотрассы, где обитают бездомные. Ярый связался с опустившейся бабой-синявкой, а после того, как лучшего друга детства замели на зону, окончательно забухал. После чего поехала крыша, и он окончательно потерял себя. Совсем плохо кончил, не по-людски. Будь Гриня на воле, не дал бы товарищу пропасть. Как, однако, судьба повернула.

С Ярым они дружили, сколько себя помнит. Жили в соседних подъездах. Родной райончик считался в те времена одним из самых криминальных, примыкал к вокзалу, и пацанва, обитавшая там, гордо именовала его «Портом». У обоих схожая судьба. Неблагополучные, неполные семьи. Отца своего Гриня почти не помнил. Когда ему исполнилось четыре года, батю посадили за кражи и тунеядство. Больше он не вернулся, сгинул на зоне. Мать работала санитаркой в больнице, вечерами подрабатывала уборщицей в магазине. От тяжёлой неустроенной жизни выпивала и от отчаяния дубасила нерадивого ребёнка. Заниматься воспитанием было некогда, а когда Гришка подрос, то совсем справиться не могла.

У Ярого схожая ситуация, только отца не знал, и в семье росло двое пацанов. Если младший брат был спокойным, рассудительным, то Ярый являлся полной противоположностью и оправдывал свою кличку с самого раннего возраста. Матери было не до детей, она сутками напролет вкалывала на заводе. Дай Бог одеть и накормить пацанов. Так они и взрослели, предоставленные сами себе. Годам к шести Ярый с Гриней уже собирали по подъездам бычки, курили. Алкоголь тоже распробовали рано. Иногда водку удавалось стащить из дома, иногда отжать у бича, валяющегося в собственной моче в кустах с недопитой бутылкой. Промышляли мелким воровством, дрались с пацанами из других дворов, отстаивая свою территорию и получая одобрение от старших, «серьёзных» воров-пересидок.

Когда друзьям стукнуло по тринадцать, произошло событие, навсегда определившее их дальнейшую судьбу. Пацаны обычно проводили всё своё время на улице: лазили по заброшенным пустырям, недостроенным зданиям, колодцам. Однажды наткнулись на грязного дряхлого оборванца, скитавшегося возле теплотрассы. От него разило смрадом на несколько метров до рези в глазах, а раздутая красная рожа не вызывала ничего, кроме отвращения. Гриня с Ярым видели бомжару несколько раз: собирал бутылки, рылся в помойках. Был мирным, никого не трогал, никому не доставлял беспокойства. Гриня уже и не помнил, у кого именно тогда возникла идея убить попрошайку. Без всякой причины, просто так, из любопытства. Захотелось попробовать, как это – убить человека.

Он до сих пор ясно помнил, как накинули петлю на шею, сделанную из пояса халата матери, как поочередно наносили удары ножом, как в лихорадочном возбуждении бежали оттуда. Отныне с Ярым они были повязаны не только дружбой, но и кровью. И вот теперь, спустя много лет, Ярый закончил жизнь точно также, как этот бомж. Кто бы мог тогда подумать… Неужели за всё придется ответить?

– Гриня, – оторвал от воспоминаний Гончаренко другой осуждённый, по кличке Сиплый.