скачать книгу бесплатно
– Интересно у вас прозвучало: «хоть главный – но порядочный»!
– Ну, а что? – смутился Игорь Алексеевич. – Непорядочных начальников мало, что ли?
– Это, к сожалению, так, – вздохнула Людмила Георгиевна.
– Ну, вот! А Томилина отец считает порядочным… А моему отцу угодить трудно. Так что если он поддерживает с человеком отношения – значит, действительно этого человека уважает.
– То есть, если бы он Томилина порядочным не считал, то никогда не обратился бы к нему ни с каким вопросом? – с интересом произнес Виктор Алексеевич. – Даже при том, насколько это выгодное знакомство? И при том, что он имеет полное право хоть иногда попросить о чем-то?
– Да! – с мальчишеской гордостью подтвердил Игорь Алексеевич.
– Тишина… Я сразу, как проснулся, подумал: или дома нет, или кофе пьют! – сказал, входя в кухню, бледный невыспавшийся Валера. – Здравствуйте, Игорь Алексеевич!
– Приветствую вас, молодой человек! – отозвался тот.
– Разговор секретный? – поинтересовался Валера.
– Да ну, какие секреты! Садись, – отец чуть подвинулся. – Стул еще один принеси.
Валера сбегал в свою комнату за стулом и сел за стол.
– Игорь Алексеевич, а откуда вы узнали, что Элька пропала?
– Да я вот уже рассказывал: поговорили мы вчера с Любовью Михайловной, решили узнать, как у Эли дела в училище. Ну, кто девчонке поможет, если не учителя? Позвонили туда, говорят: да, мол, была только что, документы у нее не приняли – характеристика плохая, нам такие не нужны, у нас не исправительное учреждение… Ну, и все такое. Пошли мы к ней домой – думали, она вернулась, родители нагоняй за плохую характеристику устроят, хотели немного все это так… на тормозах спустить, как говорится. Приходим – ее нет. Подождали немного – ее нет. Погуляли, зашли попозже – опять нет! Сели возле подъезда на лавочку, ждали-ждали – и дождались: дождь пошел!.. Постояли немного в подъезде – ее нет. Решили больше не ждать – может, она у кого-то из девочек. Я Любовь Михайловну домой отвез (семь остановок на троллейбусе!), вернулся… И начал звонить: мы с ней договорились, что она девочек обзвонит, а я ребят. Вдруг кто-то что-то знает… Вот и все!
– У-гу… – протянул Валера и отхлебнул глоток кофе. – А как ее родители себя чувствуют?
– Прямо скажем, лучше, чем мы! – со злостью сказал учитель.
– Ты ее сегодня никуда не выпускай, – проговорила Людмила Георгиевна.
– И никому не говорите, что она у вас! – неожиданно предложил Игорь Алексеевич. – Конечно, это по-детски… Но… Просто интересно: кому-нибудь она нужна? Кто-нибудь будет беспокоиться? Хотя бы родители?
– Я только что хотела сказать то же самое. Оказывается, не я одна с детскими выходками, – скупо улыбнулась Людмила Георгиевна. – Но мне это для одной проверки нужно… Извините, я к ней схожу.
Она ушла в комнату, где спала Эля, и через минуту вернулась.
– Спит. Сколько я к ней ни подходила – все в одной и той же позе, даже на другой бок не повернулась. Прямо страшно: в самом деле, как мертвая. Это как же надо было ребенка измучить!
– Да уж! Этому ребенку досталось побольше, чем иному взрослому! – хмуро согласился Игорь Алексеевич. – Мне просто стыдно перед такими учениками: они же знают, что у меня все в жизни хорошо. И ребенком меня считают: они – меня! Хотя я старше… да меня в детстве и не баловали! Ну, мало ли, что все хорошо! Ну, мало ли, что отец профессор! У меня родители строгие, ну, может, только за оценки не так часто ругали, как друзей. А я точно знаю, что многие думают, что я какой-то маменькин сынок – единственный, избалованный…
– Сплюньте, Игорь Алексеевич! – суеверно воскликнул отец Валеры. – А то что-нибудь такое свалится – враз постареете, не только повзрослеете! Радуйтесь, что жизнь еще не била, успеете еще напереживаться! Уж что доброе бы – а это не уйдет…
– Валерий, жуй быстрее! – обратилась Людмила Георгиевна к сыну. – Сейчас заявление будешь писать.
– Ха-хое? – поинтересовался с набитым ртом Валера.
– За Элю. О приеме на работу.
Валера отодвинул чашку с недопитым кофе и выскочил из-за стола.
– Потом поем.
– Пойдем к тебе, я продиктую… – Людмила Георгиевна попыталась раздвоиться, но у нее это не получилось. – Витя, ты тут сам хозяйничай, я собираться буду.
– Да я, наверное… – трепыхнулся Игорь Алексеевич.
– Нет, подождите, пожалуйста, – попросила Людмила Георгиевна. – Сейчас вместе выйдем. У меня еще вопросы есть – по дороге поговорим.
Она торопливо забегала то в свою комнату, чтобы переодеться и включить щипцы для завивки, то к Валере, чтобы продиктовать предложение-другое.
– Пиши в правом углу: «Директору Дворца культуры „Железнодорожник“ Капраловой Людмиле Георгиевне»… С новой строки: «Калининой Эльвиры Владимировны»… Теперь в середине строчки с маленькой буквы «заявление». Точка. С новой строки: «Прошу принять меня на работу на должность кон-церт-мей-сте-ра»…
– Подожди, я же не печатный станок! – возмутился Валера, не замечая, что мама уже опять убежала. – «Заявление»… «прошу принять»… «кон!.. церт!.. мей!.. сте!.. ра!»… Ну и слова бывают!
Людмила Георгиевна снова вбежала в комнату сына, держа в руке щипцы, на которые была накручена челка.
– Написал?.. Число не ставь, я потом сама. Вдруг кто-нибудь заявление в отделе кадров уже оставил, я это тогда днем или двумя раньше оформлю… Подпись накалякай какую-нибудь с буквы «К», только не свою – чтобы на «Калинину» все-таки похоже было… Дай гляну… У-гу… Все правильно. Ну, пока! Это я забираю с собой… Сходи в магазин. И позвони кому-нибудь из ваших девчонок – может, кто-то с Элей одежками поделится на время. У нее же ничего нет, погода, похоже, портится основательно, завтра ей не в чем будет на работу идти. А дома ей появляться пока не стоит, а то опять доведут.
– А ты давно видела наших девчонок?.. – с подковыркой спросил Валера. – Одни в высоту выросли, другие – в ширину, а третьи – все вместе. Если у Славгородской ничего не найдется, то больше и звонить некому, у Верки Алексеевой телефона нет, да и неизвестно – дома она или нет. Она вроде собиралась к бабке уезжать. А Юлька Лаврова и Наташка Ерохина растолстели за этот год, Элька из их шмоток вываливаться будет. Лучше спроси у своих тренеров, они хотя бы худые.
– Ладно, звони Руслане, а я у гимнасток спрошу… А! У Алешиной мамы еще можно попросить, может, хоть кофточку какую-нибудь потеплее найдет. Игорь Алексеевич, я готова!
– Ты губы не накрасила, – заметил Валера.
– Сейчас, – мать быстренько исправила оплошность. – Все, я ушла! Валерка, головой отвечаешь!
– До свидания, – попрощался учитель.
– До свидания, – хором сказали Валера и Виктор Алексеевич.
Дверь захлопнулась. Еще с полминуты слышалось удаляющееся постукивание маминых каблучков.
– Ужас, что в вашей школе творится! – произнес отец. – Иди, доедай-допивай, а потом сбегай в магазин. Я пока дома побуду.
– «Пока»? А потом?
– В деревню надо смотаться, лекарство отвезти дяде Грише – я нашел все-таки. А девочку одну оставлять нельзя, сам понимаешь.
Валера кивнул.
– В двенадцать поедешь?.. Не волнуйся, я все успею – и в магазин, и к Русланке.
***
Торопясь наверстать потерянное вчера время, Лариса Антоновна бешено строчила (откуда только взялись вдохновение, мысли и нужные слова!), уже не заботясь о том, чтобы написать красивее: после обеда «личные дела» надо было сдать секретарю.
«Характеристика на ученика восьмого «Б» класса Гудкова Александра.
Учебный год окончил с хорошими и отличными отметками (преобладают хорошие), по химии имеет «три». Учится значительно хуже своих возможностей, хотя дома благоприятная для занятий обстановка. Поведение в первом полугодии неудовлетворительное (имели место случаи рукоприкладства по отношению к некоторым учащимся школы), во втором – удовлетворительное. Контроль со стороны родителей недостаточно хороший, мальчик много времени проводит в уличных компаниях, хотя до настоящего времени замечаний со стороны правоохранительных органов в его адрес не имеется. Дерзкий, упрямый, часто противопоставляет свое мнение мнению класса. В школьных кружках и клубах по интересам не занимается. Участвует в спортивных мероприятиях, но постоянной общественной нагрузки не имеет. Переведен в девятый класс».
– Всеобщий привет! – сказал, входя, Игорь Алексеевич.
Коллеги, уже сидевшие за столами, нестройным хором поприветствовали его. Лариса Антоновна прикусила губу: сейчас опять прицепится!.. Предчувствие не обмануло ее: Городецкий свалил папки с документами на стол, за которым работал вчера, сел возле него боком и уставился на Ларису Антоновну, явно не собираясь в ближайшие моменты что-либо писать.
– А Калинина твоя вчера пропала, – через полминуты сообщил он. – Знаешь?
– Знаю, – нехотя проговорила Лариса Антоновна. – Нам Любовь Михайловна вчера звонила – уже поздно, часов в одиннадцать, у Марины спрашивала – не знает ли она чего…
– Марина, конечно, ничего не знает! – со злой насмешкой сказал Городецкий. – Еще бы! Откуда Марина может знать, к кому беззащитный человек может обратиться за помощью? Для этого надо знать людей – а это тебе не штамп в комсомольском билете поставить!
– Можно подумать, ты знаешь! – огрызнулась Лариса Антоновна, отворачиваясь и беря новую папку.
– Не знаю, к сожалению, – ответил учитель физкультуры. – Знаю точно только то, что она пошла не к комсоргу и не к классному руководителю. Тем более, не я ее классный руководитель.
– Игорь, Лариса, ну перестаньте! Только встретились – и уже заморочили своими «знает» -«не знает»! – попросила пожилая учительница математики Татьяна Ивановна Пономаренко, классный руководитель шестого «А» – она тоже писала характеристики, и пререкания молодых учителей ей мешали.
– А если она ни к кому не пошла, а благополучно утопилась в пруду в Пионерском парке? – прошептал Игорь Алексеевич; шепот был слышен во всех уголках учительской. – Или под поезд бросилась? А?.. Ее ведь нигде нет!
Ларисе Антоновне стало не по себе, тем более, начали оглядываться и другие. А вдруг в самом деле?.. Она ниже склонилась над столом, пытаясь скрыть смятение. Дверь распахнулась, и в учительскую вбежала Любовь Михайловна.
– Ну что, Калинина так и не нашлась? – выпалила она с порога, даже не поздоровавшись.
– Не нашлась! – отрезал Городецкий, глядя уничтожающим взглядом на Ларису Антоновну.
Мысленно он жалел славную учительницу русского, которая страшно переживала за Элю, и ему очень хотелось успокоить коллегу, сказав, что с девочкой все в порядке. Но сделать этого он пока не мог: у него еще вчера вечером, во время телефонного разговора с матерью Валеры Капралова, возникло непреодолимое желание как следует помучить химичку, заставить ее тоже понервничать. А для выполнения этого злодейского плана Любовь Михайловна была нужна именно такой, какой она была в настоящую минуту: взволнованной, с широко открытыми, полными тревоги глазами. Любовь Михайловна была прекрасным учителем и чудеснейшим человеком (Игорь Алексеевич в людях разбирался, коллегу ценил, и не будь он до безумия влюблен в другую девушку, давно женился бы на симпатичной Любочке), но актриса из нее никудышная. Знай она, что в жизни Эли Калининой наметился хоть какой-то просвет, – вела бы себя соответственно: она была бы спокойна, на всех смотрела бы со своей обычной мягкой улыбкой… Подыграть Игорю Алексеевичу она не смогла бы – она может быть только искренней. И ничего не знающая Любовь Михайловна совершенно искренне набросилась на Ларису Антоновну:
– Как ты можешь писать эти бумажки, когда ребенок пропал? А вдруг она что-нибудь с собой сделала? Где она? Вот ответь, пожалуйста, на такой простой вопрос: куда делась девочка, когда ушла из училища? Это было последнее место, где ее видели! И была она там, между прочим, в первой половине дня!
– За эти бумажки, как вы их называете, тоже деньги платят, – вмешалась в разговор учительница биологии Лиана Тиграновна; она всегда поддерживала Ларису Антоновну, даже если не знала толком, в чем дело.
– Да вы хоть объясните, что происходит? – не выдержала Татьяна Ивановна.
Любовь Михайловна объяснила, и Лариса Антоновна пожалела о двух вещах: во-первых, что сквозь землю не проваливаются, несмотря на готовность и желание сделать это, а во-вторых, что сразу не ушла в свою лаборантскую – ведь с самого утра чувствовала, что Городецкий снова будет виснуть ей на воротник.
– Ай-ай-ай!.. Ай-ай-ай!.. – качая головой, повторяла Татьяна Ивановна.
– Если что сделала с собой – значит, сумасшедшая! – безапелляционно заявила Лиана Тиграновна. – Нормальный человек будет бороться до конца!
– Кто-то когда-то сказал эту высокопарную бредятину про «борьбу до конца», а теперь все повторяют в любой ситуации! – со злостью проговорил учитель физкультуры. – Она и так боролась до конца… неизвестно только, до какого.
– Да в той обстановке!.. – воскликнула Любовь Михайловна. – Девочки иногда рассказывали, что там у нее творится дома… Причем, сама она мало что рассказывает – если что и становится известным, то, в основном, со слов Юры Филимонова… он рядом живет и все слышит через стенку.
– А за другой стенкой – Ханталина из моего класса, – добавил Игорь Алексеевич. – И Елисеева этажом ниже. Обе тоже слышат и впечатлениями делятся. Так что я тоже немного в курсе.
– Нет, мне все-таки непонятно… – робко вступила в разговор Алиса Александровна.
И тут же замолчала: она в этот момент осторожно пробиралась к свободному месту, слегка придерживая юбку; сегодня на ней в связи с похолоданием была другая, поплотнее и потеплее, но складки тоже разлетались, цепляясь за стоящие рядом стулья, на спинках которых висели сумки и пакеты, и Алиса Александровна старалась ничего не свалить. Девушка села за стол, положила перед собой вчерашние методички и заговорила снова:
– Ну, вот если все это у людей на глазах происходило – почему никто не вмешался? Раз ребенку плохо в семье – могли бы ее в интернат отправить. Сейчас ведь даже музыкальные есть – как раз для нее. Лариса… Антоновна, вы же как классный руководитель, наверное, и дома у нее были? Ведь по условиям тоже видно.
Лариса Антоновна отметила про себя эту заминку перед отчеством и дальнейшее официальное «вы»: на своей территории – в кабинете химии и лаборантской при нем – молодые учительницы были на «ты», отношения были и деловыми, и доброжелательными, но сейчас Алиса Александровна явно дистанцировалась.
– Я была, конечно, – подтвердила Ярославцева. – Там все в порядке: в квартире чисто, еда наготовлена, по крайней мере, на день вперед… А это тоже нелегко: все-таки семья большая, взрослый мужчина есть, и у мальчишек, которые растут, аппетит неплохой… Дети упитанные – значит, голодными не сидят… Ну, мало ли, что Эльвира тощая – у нее склад такой. Родители трезвые… особенно важно на фоне того, что отец запил после смерти первой жены, а вторая, молодец, его в норму вернула.
– Вот всегда так: какие отношения в семье – никого не интересует! Что человеку удавиться впору – не важно! Главное – «чисто и наготовлено»! Ну, а кто готовит и убирает – ты в курсе? – Любовь Михайловна почти кричала. – Это же все на Эле держится! Мачеха разве что пшено с манкой не смешивает и не заставляет ее по зернышку выбирать и в разные банки раскладывать – не додумалась пока… или «Золушку» не читала! И при этом ребенок еще и как-то старается учиться, и музыкой занимается. А вместо «спасибо» вполне могут и матом обложить – да, вот такая у нее теперь «молодец» мама! Не знаю, кто как, а я точно свихнулась бы! А она как-то держалась!.. Я не совсем поняла вас, Лиана Тиграновна! – обратилась Любовь Михайловна к учительнице биологии. – Вы хотите сказать, что покончить с собой может только больной человек, а за действия ненормального ученика учитель ответственности не несет, да? А когда нормального человека в тупик загоняют, и он просто другого выхода не видит, и сил у него больше нет – вы такой случай исключаете? И вы считаете, что Лариса Антоновна была права?
– А что ей было делать? – повела плечом Лиана Тиграновна. – В конфликт с прокурором вступать? Пусть бы эта ваша Калинина не таскалась по ночам…
– И ваша тоже! – строго произнесла Татьяна Ивановна (о недооформленных характеристиках она на общей волне забыла). – Она и ваша ученица тоже, Лиана Тиграновна!
– У меня она себя ничем не проявила, – презрительно скривила губы учительница биологии.
– Ну, и что? – закричал Игорь Алексеевич. – У меня она тоже ни разу кросс полностью не пробежала! И до конца восьмого класса так по канату лазить и не научилась! Значит, что же – пусть умирает теперь? – он злобно хмыкнул. – Да если с таких позиций рассуждать, то мы, физкультурники, первые должны две трети школы вывести на стадион и из пулемета расстрелять! Из крупнокалиберного!.. Возле ям для прыжков!.. Чтобы сразу и песочком присыпать! Потому что АБСОЛЮТНО со всеми нормативами справляются единицы!.. А остальные, значит, никому не нужны? Да?.. Которые не умеют делать стойку на руках, не дотягивают до норматива по прыжкам в длину десять сантиметров, в высоту прыгать не умеют, на турнике подтянуться не могут?.. Они уже не люди и от них вообще никогда никакого толка не будет?.. Отбросы, короче. Да?.. Так это только те, кто у нас не справляется! А найдутся еще и у Любы, и у Татьяны Ивановны, и у тебя, и у Анатолия со Снежаной… Тот кучу ошибок по русскому языку делает, этот в интегралах путается, тот даты не помнит, тритонов каких-нибудь не знает… Да еще и почерки корявые! А уж с иностранными языками – моментами вообще кошмар! В общем, практически все хоть по одному предмету ничем себя не проявляют. А кто-то и больше. Так чего там мелочиться – десяток-два отличников оставить, а всех остальных перебить и сказать: «Они ничем себя не проявили!».
– Ну, и примерчики у тебя… вообще… – Лиана Тиграновна растерялась: и от каких-то совершенно безумных примеров Игоря Алексеевича, и от неодобрительных взглядов других коллег.
– Это к твоему «ничем себя не проявила», только немного подробнее! – по-прежнему взвинчено объяснил Городецкий. – Это именно из твоих слов вытекает: раз ничем себя не проявила на моих уроках – мне можно ее не жалеть, пусть с ней что угодно случится! Я просто немного развил твою мысль.
– Ну ладно, извините, я действительно… как-то неудачно… – сменила тон Лиана Тиграновна. – Что ты так волнуешься, Игорек? Прямо как… ну, если не за дочку, то как за сестру… или племянницу.
– Да потому что я нормальный человек! И еще учитель – пусть не такой выдающийся, как Макаренко или Сухомлинский! – кипел несерьезный физкультурник. – Я не могу понять: как можно было перечеркнуть все, чего ребенок добился таким трудом? Она добилась – а школа перечеркнула! Она же с пяти лет училась! У меня есть знакомые музыканты – так что я знаю: им по пять-шесть часов в день играть надо! Минимум!.. А она урывками в школе – то днем полчаса, то вечером полтора. И то наравне со всеми держалась! Даже больше – вон, на какие конкурсы попала! Здоровьем за все это заплатила! Честью, в конце концов!.. И – нате вам! – даже документы не приняли! Из-за характеристики, которую в родной школе написали!
– Игорек, у нее есть родители, – заворковала Лиана Тиграновна. – Пусть разбираются, если сочтут нужным. Тем более, она забрала документы – значит, она уже не наша ученица.
– Таких родителей – стрелять и вешать! – в речь профессорского сына почему-то проникли выражения, употребляемые в среде трудных подростков.
– А учителей? – Лиана Тиграновна подарила коллеге томный взор, так не вязавшийся с ее малосимпатичной мордашкой.
– И учителей, – Игорь Алексеевич неприязненно взглянул на Ларису Антоновну. – У девчонки и так жизнь искалечена – да еще и школа добивает… по мере сил и возможностей!.. Поставь себя на ее место!
– Ну-у… не знаю, – учительница биологии замялась – по всей видимости, попасть на место бывшей ученицы и пережить все то же самое ей не хотелось.
– То-то же! – Игорь Алексеевич раскрыл какую-то папку таким злым рывком, словно все беды были именно от нее, и взял авторучку.
– Ай-ай-ай… – почти беззвучно вздохнула Татьяна Ивановна.
Лариса Антоновна подняла голову, чтобы взглядом поблагодарить Лиану Тиграновну за поддержку, но первой, с кем она встретилась глазами, была Алиса Александровна. Молоденькая химичка выходила из учительской почему-то на цыпочках, как провинившаяся, и на старшую коллегу взглянула с отвращением. Городецкий снова оторвался от бумаг и смотрел на Ларису Антоновну испепеляющим взглядом – если бы взглядом убивали, она давно уже была бы мертва. Странно было видеть это незнакомое злое выражение на красивом, постоянно улыбающемся мальчишеском лице – будто какой-то совершенно новый человек сидел рядом с Ларисой Антоновной. Чего он прицепился? Калинина ему не родня, она не из его класса… Ну, подумаешь, описали в характеристике девчонку немного хуже, чем она есть! Не она первая, не она последняя. Ну, даже если не приняли документы в музыкальное училище, куда она хотела поступить – что теперь? Можно подумать, в самом деле потеря для мировой культуры, их, этих музыкантов, и так развелось немеряно. Кто-то и на заводах должен работать. Вон, хотя бы собственный отец Калининой: даже какой-то музыкальный вуз окончил, чуть ли не Московскую консерваторию, а теперь штукатуром работает – жив же, не умер!..
У нее было желание уйти в лаборантскую, но, во-первых, не хотелось выглядеть так, будто трусливо бежишь от кого-то, а во-вторых, пока она здесь, никто не будет перемывать ей косточки. Далась им эта характеристика! Все согласовано с директором, а она – человек подневольный.
– Лариса, как ты можешь сидеть сложа руки! – снова обратилась к ней Любовь Михайловна. – Мало ли что она документы забрала! Девочку искать надо – кроме нас ведь ее никто не знает! Где она может быть? Ты же классный руководитель, должна знать – может, у нее родственники какие есть, она у них? Может, подруга?
– Родственников нет, это точно, бабка по матери тоже умерла. Мать вообще единственным ребенком была… поздним, к тому же… – ни на кого не глядя, процедила сквозь зубы Лариса Антоновна. – По отцовской линии… не знаю, есть кто-то – бабка… тетка… но они вроде где-то в Казахстане живут… В классе она как-то особняком… подруг у нее нет…
– Да разве обязательно из вашего класса подруга должна быть? Могла же она подружиться с кем-то в музыкальной школе?
– Не знаю. Этого не знаю…
