banner banner banner
Белуха. Выпуск №6
Белуха. Выпуск №6
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Белуха. Выпуск №6

скачать книгу бесплатно


…И вот снова позади вековые деревья и ветхий мост. Олеся рассказала бабке всё как на духу. Немного подумав, та отвечала:

– Не может ведьма умереть, не передав кому своих грехов. За тобой уже её нечистый ходит, это она его приманивает. Слушай же, как быть…

Нине Ильиничне стало совсем невмоготу, она постоянно стонала, слабо корчилась в ужасающих гримасах уже месяц. Олеся собрала оставшиеся силы в кулак и взяла мужа за лицо.

– Любимый, послушай меня. Другого выхода нет…

Богдан сидел на коньке крыши материнского дома. Правая его рука держала молоток. В левой был длинный и толстый осиновый кол. Он размахнулся, замер на мгновение… Раздался глухой удар. Из дома послышался вскрик Дрогоновой, будто очнувшейся ото сна. Богдан ударил снова, и крик повторился. Мысленно прощаясь, сын ударил в третий раз…

С дальних полей стал катиться страшный, монотонный и нарастающий то ли гул, то ли крик. Дрогонов спрыгнул с крыши, обежал дом и бросился было внутрь, но крик достиг своего апогея и дверь слетела с петель. Богдана отшвырнуло неудержимым пылевым вихрем, который вырывался теперь из дома, и, кружась и извиваясь, улетал в мрачное небо…

Олеся бросилась к мужу, тот метался на земле, закрывая лицо руками. Она с ужасом понимала, что пыль выбила ему глаза…

Ночью была буря и люди под её шум сожгли дом Дрогоновой. Через год на пепелище выросла одинокая осина.

Творчество Оксаны Олейник

Дьявол

Прекрасная жена у Степана, – рассудительная, добрая, приветливая и красавица, каких поискать. Только досталась дебоширу, пьянице и ревнивцу несусветному.

Что померещилось ему с пьяных глаз, так никто и не понял, только запер он свою жену Серафиму в нежилом помещении, приковал на цепь и стал поливать холодной водой. Как потом сам говорил, для изгнания из неё нечистого духа. Так бы и сгубил женщину, если бы не родители её, приехавшие навестить дочь из соседней деревни.

Увидели дочь, сидевшей на нарах из голых досок в холодном флигеле, нагую по пояс с распущенными волосами. Ещё и прикована была на железную цепь толщиной в 3—4 пальца. Чуть было не лишились разума.

Тело дочери было покрыто сплошными синяками, ссадинами и кровоподтёками. Глаз за отёкшими веками не было видно.

Грозно надвинулся на зятя отец Серафимы, да только не смог управиться с молодым мужиком. Крик поднялся, завизжала мать истязаемой женщины, народ собрался. Тут-то всё и выяснилось.

Привиделось Степану, что жена его одержима дьяволом, обнажил её, посадил на цепь и стал изгонять нечистого, а в помощники себе взял двух старух, которые, по их словам, знали заговоры на очищение тела несчастной женщины. Они, как потом выяснилось, и оговорили бедную женщину, – наговорили Степану всяких гадостей на Серафиму, и сделали это с целью наживы, деньги брали за изгнание сатаны. Тот всему и поверил, стал изгонять из жены беса самым изощрённым, жестоким способом, – обливал её холодной водой, жёг руки и ноги огнём, резал волосы на голове и сдавливал руки и ноги колодками.

Стал допрашивать злую троицу пристав, а те в один голос, оправдываясь, стали говорить, что изгоняли нечистый дух из взбесившейся Серафимы.

– Почему до нага раздели? – спрашивал.

– Чтобы на теле не было ни единого узелка, в который могла бы спрятаться нечистая сила, – отвечали.

Освободили несчастную женщину от оков, отправили на лечение в больницу, а трёх истязателей заковали в кандалы и этапом на каторгу.

Вывод. От водки ссыхается ум – это одно, а другое – привёл жену в свой дом – люби её и верь ей. В искренней чистой любви нет и быть не может сатаны, толкающего супругов на глупости. Вся нечисть в душе рождается от равнодушия и нелюбви. Не веришь в любовь – живи один, не губи душу другому!

Демидовский мост

Красив город Барнаул, не зря ещё в начале второй половины 20 века горожане называли его Барнеаполь, а ныне он ещё краше и богаче. Но главное даже не в этом, а в том, что он, пожалуй, единственный из всех сибирских городов имеет свои легенды, – неповторимые по красоте и силе. О некоторых из них разговор состоится сейчас.

Первая ведёт к старому мосту через реку Барнаулку, которая в ещё каких—то 50 лет назад была очень бурлива и даже страшна своим непредсказуемым норовом.

Через реку ту, в месте впадения в Обь был построен мост тотчас, как только начал возводиться город, а строиться он стал по велению самого Акинфия Никитича Демидова – хозяина рудников и заводов по всему Уралу и Алтаю, богатому камнями драгоценными, медными рудами, серебром и золотом.

(Постройка Демидовым медеплавильного Барнаульского завода в 1729 году положила начало рождения уездного города Барнаула).

О человеке, заложившем первый камень в рождение Барнаула, сложено немало легенд. И поныне ходят слухи, будто бы передача его заводов в казну произошла после того, как выяснилось, что Демидов незаконно выплавлял серебро на алтайских заводах. Обозлившись на императрицу Елизавету Петровну, перед смертью своей он проклял свои заводы. Было это в мае 1745 года, за три месяца до его смерти, так гласит одна из легенд, хотя, как известно, заводы перешли в ведение императорского Кабинета 1 мая 1747, то есть спустя два года, когда ни о какой передаче алтайских заводов в казну и речи не велось. А вот то, что с тех пор на Барнаул стали сыпаться беды, это явно.

Многие трагические случаи забылись, но ближайшие к нашему времени помнятся. Это бунт призывников и погромы с поджогами устроенные ими в 1914 году; и великий пожар в Барнауле 2 мая 1917 года, когда сгорела большая часть исторической части города; и чеченская резня 22 августа 1954 года, когда ими были убиты десятки мирных жителей Барнаула; и большое наводнение 1973 года; и пожар в новогоднюю ночь с 1997 на 1998 годы, уничтоживший городское БТИ, находившееся в бывшем здании универмага «Сухов и сыновья» на пересечении улицы Мало—Тобольской и проспекта Социалистического; и даже трагическая гибель народного губернатора Алтайского края Михаила Евдокимова 7 августа 2005 года.

Возможно, всё это обыкновенное стечение обстоятельств, собственно, так оно и есть, но легенды родились, и пройти мимо них уже невозможно.

Чертенята.

Однажды управляющий всеми алтайскими заводами, будучи в поездке по казенной надобности, проезжал по мосту через Барнаулку и обратил внимание на неисправность его. Остановился, вызвал к себе старосту, отвечающего за состояние переправы через реку, и сказал, тыча рукой на сгнившую доску посреди моста:

– Что это такое? Как ты смеешь!.. Устранить, немедленно! Через неделю возвращаться буду, смотри у меня… ежели чего!.. – Строго сказал, пальцем погрозил и продолжил путь.

Через неделю, как и предупреждал, вновь ехал управляющий по тому же мосту, выглянул из кибитки, посмотрел на настил моста, вскипел. Каким был мост, таким и остался, никакой подвижки, никакой замены сгнившей доски на новую.

Вновь вызвал к себе старосту, вновь ткнул рукой на сгнившую доску и грозно проговорил:

– Что это такое, растудыт твою в маковку?! Под монастырь подвести меня вздумал, чёрт тебя побери!

– Так я это… ваше высокоблагородие, думал, вы шутить изволили, – недоумённо моргая глазами, начал оправдывался староста.

– Какие тут шутки, ежели сам Акинфий Никитич на днях с проверкой ожидается, – взъярился управляющий и ударил старосту кулаком по лицу. – Чтоб к вечеру было всё исправлено, – сказал и укатил своей дорогой.

Поодаль стояли люди и видели всё. Такого прилюдного позора староста ещё никогда не испытывал. Направил на ремонт моста плотников, а сам в кабак пошёл, горе водкой запивать.

Выпил крепко, домой возвращался поздно вечером, стемнело уже, но дорогу было видно хорошо, – на небе, подмигивая путникам и друг другу, качались звёзды, а меж них сияла яркая полная луна.

Дорога к дому пролегала через мост. Подошёл к нему староста, ступил на настил, прошёл треть его и чуть в обморок не упал, – хмель как рукой сняло, холодный пот прошиб, ноги затряслись, – из стороны в сторону закачали.

Это главный чёрт поиграть с ним решил. Услышав слова управляющего «чёрт тебя побери», как посоветовал тот, «побрал» старосту своей чёртовой шуткой.

Чёрт существо адское, много тысяч лет уже живёт и не старится, ему и ад и время и пространство подвластны. Перенёс он старосту из августа 1730 года в август 1961 года, в ту же точку и в то же время.



Есть в Барнауле место возвышенное, называемое «Горой». Но не гора это пространство, а многокилометровая в длину и полуторакилометровая в ширину плоскость, господствующая над всем городом. На этой плоскости проложен Змеиногорский тракт, по которому из Барнаульского медеплавильного завода в Санкт—Петербург под оказией (оказия – вооружённый конвой с пушкой) везли медь, серебро и золото. Восточной стороной это пространство сползает к реке Барнаулке, а южной круто обрывается песчаным обрывом к реке Оби.

Под обрывом местные пацаны, – в год полёта в космос Юрия Алексеевича Гагарина устроили «космодром», – создали ровную площадку и вылепили на ней из песка ракеты. Себя вырядили в «скафандры», – кто—то надел на голову мотоциклетный шлем, кто—то танковый шлем, кто—то рабочую каску, а два пацана вырезали в старых вёдрах отверстия для глаз и насадили те «космические» шлемы на свою голову. Все ребята укрепили на свои «шлемы» тонкие проволочки, исполняющие роль антенн.

Вдоволь наигравшись, дети, было им 12 – 13 лет, пошли домой. Уже в сгущающихся сумерках подошли к мосту через Барнаулку, ступили на него.

– Глядь, пацаны, туда шли, доска была гнилая, а нынче новенькая, свеженькая. Чудеса, прям! – проговорил один мальчик.

– Ага, чудеса! – подтвердили слова мальчика другие ребята.

Идут дальше ребята, прошли треть моста и остолбенели, – прямо перед ними возник мужчина в чёрном картузе, в чёрном сюртуке и в чёрных шароварах, заправленных в чёрные сапоги. Расставив в стороны руки, он, шатаясь, шёл им навстречу.

Ребятня бросилась в обратную сторону, но, не сделав и пяти шагов, была остановлена тем же мужчиной, выросшим как из—под земли на другой стороне моста. Мальчики с криком повернули в обратную сторону, в ту, которую шли первоначально, но тот же мужчина вновь встал на их пути, проявившись из—под настила моста.

Один из мальчиков крикнул:

– Пацаны, не бойся, нас много! – и шагнул в сторону мужчины.

Друзья мальчика последовали за ним, и мужчина тотчас исчез с их пути.



Пришёл домой староста, – ни жив, ни мёртв, слово не мог вымолвить полчаса, потом понемногу очухался и сказал:

– Всё, отныне ни капли водки в рот!

Жена аж руками всплеснула, а у детей, пятеро их было у него, челюсти отвисли. Воззрились все шестеро на него, уши навострили.

– Сильно больно мне было на душе, – ткнув себя кулаком в грудь, – от обиды нанесённой мне прилюдно управляющим, – проговорил староста. – Знаешь, поди, уже всё. Народ—то он мастак языком трепать, ему это потеха. Пошёл я в кабак боль свою изгонять, крепко изгнал, домой пошёл, а на мосту—то, что намедни ремонтировал, куча чертенят резвится, у всех головы как тыквы, и все рогатые. А рожки не такие, как малюют их в церквах, а тоненькие, как усики у таракана и длинные. Чертенята бегают взад—вперёд, рожки на голове змеятся, из стороны в сторону крутятся, ужас меня охватил. Я от них в обратную сторону бросился, а они поперёк меня на другой стороне моста встали, я развернулся и потёк обратно, а и они опять поперёк моста на другой стороне его. Молитву прочитал, Господа Бога вспомнил, они и исчезли. Прости меня Мать Божья, – перекрестился староста на икону Божьей матери. – Отныне ни капли водки в рот, вот те истинный крест, – сказал и вновь перекрестился.

– Допился! Черти уже мерещатся! Сколь раз тебе говорила, не доведёт до добра водка твоя треклятая. Ан нет… всё за своё, – стала упрекать мужа Федотья. – Вон… глаз—то совсем оплыл. Видать хорошо тебе врезал управляющий, да мало видать, попёрся в кабак. Нет, чтоб деткам малым конфект купить… куды там… лутше водку в горло своё лужёное залить. Тфу на тебя, Ирода окаянного. Так тебе и надо. Не черти, а скоро сам дьявол на твоём пути встанет и сбросют тебя со старосты—то. Что тогда делать будешь, чем семью кормить… Ирод ты и есть Ирод! Уйду от тебя, надоел хуже горькой редьки. К родителям в деревню подамся, всё лутше, чем с тобой пьяницей жить!

– Прости, Федотья! Христом Богом молюсь, вот те истинный крест, – перекрестился с горечью в глазах, – отныне покончил с водкой раз и навсегда!

– Посмотрим, – ответила женщина, – но в последний раз.

На следующий день староста занялся ремонтом моста. Укрепил сваи, поставил перед ними ледорубы, настелил новые доски на проезжую часть моста, обустроил пешеходные дорожки на нём, обновил перила, уложил по каждую сторону моста тесаный булыжник, и дорогу к мосту, так же по обе стороны его, засыпал мелким гравием на целую версту.



Вот и все дела. Конец вроде бы той истории, ан нет! Продолжение имеется.

Золотое колесо.

Обозлился чёрт чертовски сильно. Как лучше для себя хотел сделать, – в горького пьяницу превратить старосту, а вышло всё наоборот, – перестал мужик на водку даже глядеть. И решил тогда чёрт другую чертовскую шутку свершить.

Как и предупреждал управляющий, через неделю проезжал по Барнаулу сам Акинфий Никитич Демидов. Въехал он на мост, хрясть, колесо от кареты отвалилось и скатилось с моста в реку Барнаулку. Всё бы ничего, поставили бы новое, только колесо было золотое. Правда, не полностью золотое, спицы лишь были покрыты золотом, но всё же… больших денег оно стоило.

Принялись искать колесо, в реку ныряли, куда там… пропало оно и поныне не могут найти.

Вышел из кареты Демидов, ругнулся незлобиво, мост осмотрел.

– Хорош мост! Лучший из всех, какие пришлось проезжать, – сказал. – Нет вины старосты. Карета, видать, совсем худа стала, – подумал. – А всё ж таки старосту надо бы позвать.

Предстал староста пред светлы очи Акинфия Никитича, голову низко склонил и думает:

– Эт тебе не управляющий. Снимут с меня голову!

А Демидов подошёл к старосте, положил свою крепкую руку на его плечо и сказал:

– Добро службу несёшь, староста! Благодарность тебе объявлю за рвение твоё к службе! Молодец! Много мостов и дорог проехал, а такой славной дороги и моста крепкого не видывал. Заслуживаешь ты, мил человек, не только благодарности моей, но и материального вознаграждения.

– Рад стараться, ваша светлость! – ответил староста, низко склонив голову.

И вручил Акинфий Никитич Демидов старосте 100 рублей.

Пришёл староста домой сияющий и с подарками. Детям купил десять фунтов конфет разных и все в обёртках, кроме того, девочкам ленты шёлковые, а мальчикам картузы, жене подарил сарафан новый и новую шаль с крупным разноцветным рисункам, а в дом новый медный самовар. Ещё купил, но уже на следующий день, вторую корову, лошадь молодую и нанял плотников на обновление и расширение дома.

Счастливо зажил и мирно.

Творчество Виктора Вассбар

Дедушке Калинину

Могилку Сене – полуторагодовалому сыну Агафьи Еремеевны Чулденко помог выкопать сосед Епифан, помог и похоронить его. Умер ребёнок, не дожив одного дня до рождества Христова.

За три дня до этого.

– Отмучался бедненький, – проговорил Епифан. – Не он первый и не последний, однако. Мрёт народ как мухи, силов совсем у него не осталось. Кору едим… Эхе—хе. Прости мя, Господи!

Перекрестился Епифан, посмотрел на Агафью, а та ему свёрток в серой тряпице суёт в руки.

Понял Епифан, что соседка последнее от себя отрывает, махнул рукой и сказал. – Иди домой Агафья, ничего мне от тебя не нужно. Сделаю всё по—христиански, выкопаю могилку сыночку твоему, рабу Божьему Семёну, и похоронить помогу.

Поклонилась поясно соседу Агафья и пошла домой, посмотреть в последний раз на младшенького сыночка, слезу на его похолодевшее тельце уронить.

Вошла во двор, а на снегу подарок – ворона вверх лапками лежит.

Подобрала её Агафья Еремеевна, господу хвалу за подарок высказала и вошла в дом, запустив в избу клубы морозного воздуха.

На широкой скамье, скрестив руки на груди, лежал маленький трупик.

Подошла к нему Агафья и сквозь слёзы проговорила:

– Послал Господь нам подарок, сыночек, только поздно. Прости, милый, не уберегла тебя! Варить сейчас стану, братиков твоих – Павла, Феденьку, Васечку, Сашеньку и сестрёнку твою Машеньку кормить буду. А ты спи, милый! Спи… – из материнской груди вырвался горестный крик. – Спи, родной мой сыночек!

Ощипав ворону, Агафья Еремеевна опустила тушку в кипяток, что клокотал в чугунке, и тяжело вздохнув, присела рядом с печью на табурет.

В берестяном туеске, что стоял на подвесной полке, лежали Машины «драгоценности» – свёрнутый в трубочку чистый лист тетрадной бумаги, химический карандаш, несколько разноцветных тряпиц, красивые фантики от конфет и несколько монет, всего восемнадцать копеек.

Вынула Маша из туеска листик, взяла карандаш и направилась к столу. Села на скамью возле него, расправила листик бумаги, сунув карандаш в рот, намочила его слюной и, склонившись над листком, стала старательно выводить на нём крупные печатные буквы, – писать письмо.

«ЗДРАСТВУЙ ДЕДУШКА КАЛИНИН!

МЫ ЖИВЁМ ПЛОХО У НАШЕЙ МАМОЧКИ АГАФИИ ЕРЕМЕВНЫ НАС ТЕПЕРИЧА ПЯТЬ ОСТАЛОСЬ ПАША ФЕДЯ ВАСЯ САША И Я А ПАПЫ У НАС НЕТУ ПОМЕР ПАПА И У НАС ВСЕГО ВАЛЕНКИ ОДИН ДВА ВАЛЕНКА И В ШКОЛУ МЫ НЕ ХОДИМ У НАС НЕТУ ПАЛЬТОВ У БРАТЁВ МАИХ ШТАНЫ САСЕМ ПОИЗНАСИЛИСЬ И МАЛАКА МЫ НИ ИДИМ У НАС НЕТУ КАРОВЫ И КАЗЫ ТОЖЕ НЕТУ У НАС. ХЛЕБУШКА МЫ ДАВНО УЖЕ НЕ ИДИМ И КАРТОШКА У НАС УЖЕ НЕТУ КОНЧИЛАСЯ А БРАТИК МОЙ МЛАДШОЙ СЕНЕЧКА ПАМЁР ВЧЕРАСЬ И ПАША СИЧАС НА ПЕЧКЕ ТОЖ ПАМИРАЕТ. Я ПИШУ ТЕБЕ ПИСЬМО ДЕДУШКА КАЛИНИН ПАМАГИ НАМ МАМОЧКА МАЯ СИЧАС ВАРИТ ВАРОНУ НАШЛА ЕЁ В ДВАРЕ НАШЕМ А БРАТИКИ МАИ ВСЕ НА ЛАВКАХ И ПЕЧКЕ ЛЕЖАТ И СТОНУТ КУШАТЬ ПРОСЮТ. А ЖИВЁМ МЫ ДЕДУШКА КАЛИНИН В СЕЛЕ УЖУР. У МИНЯ БЫЛ ДЯДЕНЬКА МАМКИН БРАТ ЕГО ЗААРЕСТОВАЛИ ОН ХОРОШИМ БЫЛ ХОТЬ И ПОПОМ ДАВАЛ НАМ ХЛЕБУШИК ТЕПЕРИЧА НАМ НИХТО ХЛЕБУШИК НЕ ДАЁТ МЫ СКОРО ВСЕ ПАМРЁМ МАМОЧКУ МНЕ ЖАЛКО ГОРЕВАТЬ СИЛЬНО БУДЕТ. ПИСЬМО ПИСАЛА МАША ЧУЛДЕНКО ИЗ СЕЛА УЖУР».

Написала письмо Калинину девочка Маша Чулденко, надела валенки большие, залатанные, не по размеру, накинула на тонкое тельце шубейку и вышла из дома. Полы шубейки по снегу волочатся, широкую полосу оставляют и заметают следы Машенькины, а идти далеко – на край села, где в маленькой избе сельского совета, в маленькой комнатушке стол стоит маленький и за этим столом сидит сельский почтальон, – он маленький и худой, а сумка у него большая и в ней газеты и письма, по домам их разносит, а те письма, которые принимает, штампует и в город Красноярск отправляет.

Пришла Маша в сельсовет, подошла к маленькому столу, за которым сидел маленький, но большой по должности человек – почтальон и сказала:

– Дяденька возьмите письмо моё, я его дедушке Калинину написала.

Посмотрел на девочку почтальон и сказал, что за иногороднее письмо надо заплатить двадцать копеек.