Хроники Нордланда. Королева Мэг

Девушка кивнула, не в силах выдавить ни слова. Ей вновь стало страшно, так страшно, что её даже затошнило. Карл резко встал, приложился к кувшину, вытер рот, нагнувшись и тяжело опершись о стол обеими руками. Усмехнулся:

– Да есть здесь хоть одна чистая девушка, а?.. – Неожиданно хрипло и зло рассмеялся, резко выпрямился. Он думал выгнать её с проклятьями, но не смог. Что ж, Мэг тоже не образец чистоты… Тогда какая разница – эта или та?..

– Я поклялся. – Сказал горько. – И сдержу клятву. – Плотно сел рядом, так же поджав ногу, обнял Мэг. – Но и ты обещала! – И, не дождавшись какого-то ответа, начал жадно целовать её, всё жарче и жарче, всё бесстыднее. Повалил на постель, наваливаясь… Мэг терпела из последних сил. Ей было стыдно, так стыдно, что она вся вспыхнула огнём и помертвела, зажмурясь и больно прикусив губу. Не об этом она мечтала, не этого хотела! Девушка была не готова расстаться с невинностью так, и всего её мужества, и всей жертвенности оказалось не достаточно: когда Карл оголил её бёдра, трогая там, где она сама себя трогать стыдилась, Мэг закричала и рванулась прочь. Не будь он так пьян, он понял бы её, но принц не сознавал ничего, кроме вожделения. Она рыдала, вырывалась, – он не видел, охваченный страстью и хмелем, даже азартом, с которым пытался подавить сопротивление, заламывая девушке руки. В комнату ворвался Олле и попытался оттащить его от Мэг – Карл, в бешенстве, что ему помешали, изо всех сил ударил Олле по лицу и вновь набросился на Мэг, порвав на ней юбку… Мэг завизжала. Олле тоже ударил Карла со всех сил, стулом, закрыл Мэг собой, крича:

– Посмотри на неё!!! Посмотри на неё, Бога ради!!!

– Уйди, убью!!! – С диким взглядом налитых кровью глаз зарычал Карл.

– Посмотри на неё! – Продолжал молить Олле. – Ты же сам себе этого не простишь!

Мэг рыдала в голос, пытаясь прикрыться и не попадая в порванные рукава. Карл, очнувшись, с ужасом уставился на неё. Отвращение, ужас, боль, отразившиеся на лице и в глазах девушки, потрясли его. Её трясло, всю, с головы до ног, ноги подламывались.

– Но ты же сама! – Произнёс он, мгновенно протрезвев. – Ты сама пришла и… Ты сама пришла!!!

Мэг не отвечала, не смотрела на него, вся сжавшись и дрожа от рыданий.

– Олле… – Карл отошёл, пошатываясь, к окошку, не в силах видеть отвращение в глазах Мэг. – Убери её отсюда… Я не хочу больше её видеть – никогда!!! Пусть пропадёт пропадом, пусть сдохнет – ненавижу её!!! Ненавижу!!..

Олле помог Мэг привести себя в порядок, вывел прочь. Он хотел провести её из замка по возможности тайно, но в планы Скульда и Анны это не входило. Настоятельница вытащила девушку, как есть, в порванной одежде, надавала пощёчин и прямо здесь, при всех, дала волю своей ярости, понося и позоря её, на чём свет стоит. Олле попытался вступиться за неё, но получил тоже: за то, что блудил с монашкой, Анна пообещала ему отлучение от церкви и проклятие. Его слабые возражения: дескать, ничего не было, её никто не тронул, – потонули в воплях и проклятиях Анны. Всё вышло настолько гнусно и безжалостно, насколько только можно было желать. Карл этого не слышал – тяжёлая дверь заглушала крики, а окно принца выходило на другую сторону. Он занят был собственным страданиям, и на остальное ему было просто плевать… Анна с позором протащила Мэг почти по всему городу, и привязала на весь день к столбу на хозяйственному дворе в испачканной дёгтем рубашке. Молва мгновенно увеличила любовников Мэг от принца и Олле до половины замка, и мужчины, ребятня и женщины приходили потаращиться на неё, осуждая и глумясь… К вечеру у Мэг открылся жар и бред, и экзекуцию пришлось прервать. Скульд приказал увести её в Торхевнен не смотря на болезнь; в тряском возке, умирая от жажды, Мэг отправилась в монастырь… Даже не зная об этом.

Карл тоже не знал. Когда Олле попытался заговорить с ним о Мэг, тот так оборвал всякие разговоры, что Олле, хорошо его знавший, не рискнул продолжать. Да и столько всего происходило в эти дни, что им было не до Мэгенн.

8.

Весь день Карл просидел в своей комнате, о чём-то напряжённо размышляя. Вечером он вылил всё вино и приказал служанке убраться в комнате и поменять постель, а утром, бледный и напряжённый, но спокойный, уселся на своё место в трапезную и сказал высокомерно:

– А потаскуха где?.. Пусть садится на своё место, я её не трону. Пусть живёт.

– Сынок… – Чуть не заплакала от облегчения королева, потянувшись к нему, но Карл отстранился:

– Я хочу, чтобы мы понимали друг друга. Как принц и будущий король, я вас понимаю и даже где-то одобряю, я не дурак. Но как сын, я никогда вас не прощу, и хочу, чтобы вы это понимали. Я не притронусь к этой твари, я брезгую ею, и о наследнике от неё даже не мечтайте – это моё последнее слово, и его я не отменю. Надеюсь, она так высохнет, что поскорее сдохнет – плакать я не буду. С кем мне спать и как, это не ваше дело, и чтобы я не слышал никаких попрёков, советов и пожеланий по этому поводу. А теперь главное. – Он отставил в сторону вино – принц сдержал слово и не пил больше никогда в жизни, – и велел налить себе лёгкий русинский мёд, – Вы продали меня за ирландское золото, и я хочу знать, сколько я стою.

– Сынок, что значит – про… – Заикнулась королева, но король оборвал её.

– Я разделяю с тобой твой позор, сын. – Сказал тяжко. – И согласен с тобой, во всём согласен. Если у тебя есть условия, говори.

– Я уже не мальчик; у меня есть… – Карл сделал паузу, презрительно скривился, – жена. Я помню, кто-то обещал, что как только я женюсь, вы дадите мне больше власти и свободы?

– Пока нет наследника… – Уверенно заговорил Скульд, и тут его ждал сюрприз.

– Замолчи, Скульд. – Сказал король. – Я говорю с сыном.

Тут замолчали все. Скульд почернел, как туча, но сдержался. В гробовой тишине Карл продолжил:

– Я хочу продолжить войну с Анвалоном, и не так, как раньше, а по-своему. Мне не нужны советчики, я буду действовать сам. Вам хватит дел на юге, в Гранствилле.

– Мы давно воюем с крепостью Чёрная Коя. – Подумав, сказал король. – Если через месяц ты сможешь захватить её, так и быть, я развяжу тебе руки.

– И ты отпустишь мальчишку вот так, – с раздражением набросился на короля Скульд, – одного?!

– Твои советы мне вот где! – Парировал Карл, вся холодность которого тут же улетучилась, как дым. – Это ты мне потаскуху эту в постель сунул!!!

– Карл! – Предостерегающе подняла руку королева: в трапезную вошла принцесса. Карл скривился:

– И что? Она что, не в курсе, кто она? Так я напомню: она потаскуха! Курва затраханная! Сидеть! – Рявкнул он, когда Моргауза, заплакав, попыталась броситься прочь. Она так его боялась, что не посмела перечить, села, ни жива, ни мертва, не поднимая глаз и молча обливаясь слезами. – И это так и будет, и другого названия она от меня не дождётся! Лучше всего будет не поднимать этот вопрос, и всем будет спокойно.

– Мы ещё поговорим насчёт Чёрной Кои. – Зловеще пообещал Скульд, и Карл отсалютовал ему кубком:

– На здоровье!

Они втроём – Карл, Скульд и король Аскольд, – в самом деле долго спорили уже после того, как покинули трапезную. Но король был твёрд, а Карл – и подавно. Он вообще больше не собирался уступать, и скоро Скульд просто вынужден был сдаться: по крайней мере, внешне. Король сильно был потрясён словами Карла о том, что они его продали, и что сын его не простит – как мужчина, он остро сознавал, какое оскорбление было нанесено мальчику, и мучился стыдом. Он должен был бороться за сына, как когда-то боролся за жену, он обязан был это сделать! И готов был на всё, чтобы исправить хоть что-то.

Королева же, как женщина, в громкие слова и проклятия Карла не верила. На одну уступку он уже пошёл; даст Бог, пойдёт и на другие – со временем! Если Моргауза будет вести себя благоразумно и покажет Карлу, что верна ему, то рано или поздно молодость своё возьмёт. Есть масса женских способов и штучек… А там и ребёнок появится, и боль уляжется, и всё забудется, и всё будет хорошо. И их он простит – Карл такой любящий и хороший мальчик, и просто не может не простить, ведь он сам знает, как сильно они его любят! «Всё будет хорошо!» – как заклинание, повторяла королева, помолившись и укладываясь спать. Как стало всё хорошо, не смотря на весь гнев и раздражение короля, который поначалу даже говорить с женой не хотел.

Поправившись, Мэг обнаружила, что уже находится в Торхевнене: большом острове посреди озера Ригс, на котором находились старая крепость, в которой когда-то, во время чумы, жили Хлоринги, и маслодавильня, которая давно заглохла. Именно эти постройки, надо сказать, почти заброшенные, и отдали Скульд и король монашкам. Сам Торхевнен был дивно красив. Он находился на острове, окруженном горами; на остров можно было попасть только на лодке. Здесь стояли хрустальная тишина и какой-то первозданный покой, пронизывающий здесь всё. Городок, почти деревня, находился на дальнем конце острова, и городской шум почти никогда не был слышен. Только изредка, в безветренные дни, слышен был звон кузницы, отсюда, издалека, похожий на музыку. Мэг была бы счастлива здесь, не будь всего, что произошло с нею! Но Анна не могла её простить. Женщина так и не смогла излечиться от пагубной страсти к принцу, и ненависть к Мэг была сильнее неё самой. Глядя на Мэг, Анна остро чувствовала, до чего они оба молоды, как они подходят друг другу – в отличие от Анны! – и какая Мэг нежная и женственная. Он хотел жениться на ней – подумать только! Принц хотел жениться на маленькой нищей девчонке! И хоть Анна успешно внушила Мэг, что она ему не нужна, сама настоятельница забыть об этом не могла… И мстила Мэг за это при каждом удобном случае.

Хотя, что там было мстить! Мэг и так была почти уничтожена. С Анной, Мэгенн и Пегги приехали две женщины, захотевшие жить в монастыре, и естественно, с ними приехал и позор Мэг, о котором Анна забывать не собиралась и не давала забыть другим. Местный барон, человек недалёкий, но спесивый, услышав, что юная синеглазая монашка из легкодоступных, начал домогаться Мэг, не выбирая средств и слов, злясь на упорное сопротивление. И жаловаться и умолять было бесполезно – скоро все в Ригстауне знали, кто она такая, и никто не собирался за неё заступаться. Что только не вытерпела девушка в первый месяц в Ригстауне и Торхевнене! Чудом каким-то Мэг избежала насилия, но грязных слов и позора избежать не могла; в Ригстауне её лапали, унижали и не давали прохода, пока Мэг на коленях не взмолилась Анне, чтобы та оградила её от этого. Настоятельница согласилась… И Мэг не отправляли с острова, что сильно упростило ей жизнь. К осени монастырь был готов пережить зиму. Анна обладала кипучей энергией и недюжинным организационным талантом, и монастырь строился практически на глазах. Монашки и послушницы, к которым присоединялись всё новые женщины, лишившиеся крова, семьи, беглые из Леса, ткали, шили, вышивали, доили коз и коров, завели домашнюю птицу, меняли ткани и холсты на продукты. Анна была хорошей лекаркой, и использовала свой талант на благо города и монастыря. Зиму женщины встретили во всеоружии.

Всё это время Мэг, до которой не доходили никакие сведения о Карле – Анна тщательно следила за этим, – постоянно думала, как будет, когда они встретятся. Что она ему скажет, и как… Пока не узнала, что принц воюет где-то на севере, и что в Гранствилл он даже не возвращается. Тогда Мэг поняла, что они больше не увидятся. Никогда.

9.

Добравшись до границы, Карл не стал поворачивать на Чёрную Кою. Остановившись для привала в том самом месте, где когда-то впервые услышал пение Мэг, Карл позвал к себе норвежца Тессена, который формально служил королю, но все знали, в том числе и король, что служил норвежец только Скульду. Сложность была в том, что Тессен обладал безграничным авторитетом среди воинов, и для Карла это было жизненно важно. Ему не нужен был шпион Скульда в своем войске! Он твёрдо намерен был всё изменить, а главное – принц собирался избавиться от хозяина Элодиса, чего бы то ни стоило. Когда Тессен подошёл к принцу, тот смотрел на скалы вдоль Фьяллара. Повернулся к норвежцу.

– Я не собираюсь брать Кою. – Сказал без обиняков. – Мне она не нужна. Это занюханная крепость, которая никому не нужна.

– И какова же твоя цель, принц? – Спросил Тессен.

– Это я скажу тебе после того, как выясню твои цели. – Откровенно ответил Карл. Он с юности уважал Тессена, и не хотел вражды с ним.

– Что ж. – Спокойно ответил Тессен. – Я предан Элодису и королю, и не скрываю этого.

– Ты предан Скульду, а не королю.

– Я предан Элодису. – С нажимом повторил Тессен. Карл помолчал, кусая губы. Потом сказал:

– Правильно ли я тебя понял?

– Надеюсь, что так.

– Что ты сделаешь, если я сейчас поверну не туда, куда разрешил мне Скульд?

– Я не позволю тебе наделать глупостей. Ты ценен для Элодиса.

– Придётся мне убедить тебя, а, Тессен? – Усмехнулся Карл.

– Это не так-то легко.

– А я не боюсь. – Оскалился Карл.

Когда начался поединок между принцем и Тессеном, все воины побросали свои дела и мгновенно образовали плотный круг, живо реагируя на происходящее. Тессен был кумиром, но принц уже успел, не смотря на молодость и неопытность, зарекомендовать себя, и поединок должен был стать интересным.

И он таким стал. Тессен был хладнокровным и опытным бойцом; бился он двумя руками, используя эльфийские топоры с золочёными рукоятками, лёгкие и смертоносные. Карл бился чем угодно, практически, с равным мастерством, используя всё, что подворачивалось под руку, но предпочитал большой топор, веря в легенду о Торе. В этот бой принц вложил всего себя, полный решимости даже убить Тессена, если будет необходимо. К счастью, убивать норвежца не пришлось… В какой-то момент казалось, что Тессен берёт верх, но Карл справился. И считал всю оставшуюся жизнь эту победу одной из самых главных в своей жизни. Тессен сложил оружие к ногам принца, и не спорил больше, когда Карл с ходу, почти не отдыхая, напал на крепость Миствейл – и захватил её в тот же день. Он показал себя дерзким, умным и смелым, но расчётливым вождём; у него было редкое качество: Карл умел влюбить в себя людей. В отличие от Скульда, который тоже обладал этим качеством, принц был страшным врагом, но преданным другом, и помнил всех, с кем хоть как-то соприкоснулся; помнил и в лицо, и по имени, и простые люди обожали его за это. Каждый был уверен, что если принц обещал что-то, то обязательно сделает, и каждый боец готов был умереть за него… Это очень пригодилось тогда, во время первого большого сражения Карла, когда он, с небольшими силами, осадил большой по тем меркам город Гармбург. Это была не просто дерзость – это была наглость, и Карл в глубине души сам поражался уверенности, с которой пошёл на этот город… И захватил его. И здесь он совершил очередной свой гениальный ход. Принц Элодисский пообещал, что никто в городе не пострадает, и избежит грабежа и насилия, если жители города выкупят свою жизнь и признают его своим владельцем. Не смотря на недовольство норвежцев, которые привыкли воевать, как викинги, то есть, грабители, Карл сумел удержать их от грабежа и бесчинств. Военная добыча и без того получилась достойной; а когда Карл пообещал, что время стариков, которые боятся шагу ступить, не просчитав всё наперёд и теряя время, ушло, воины, и норвежцы, и ирландцы, встретили это обещание ликованием.

Карл и дальше поражал всех своей дальновидностью, каким-то непостижимым образом сочетающейся с отвагой и безрассудством. Он был гениален, и, как всякий гений, был непостижим, вот и всё. После взятия Гармбурга Скульд поскакал туда, взбешённый. Он твердил, что Карл не удержит город, что он всё испортил, что он погубил их всех… Карл не стал его слушать и приказал отправляться обратно в Гранствилл. Вот тогда Скульд впервые почувствовал, что власть ускользает от него. Что он больше не Хозяин Элодиса. И выбора у него, по большому счёту, нет – пока нет наследника, Скульд связан по рукам и ногам. Но Скульд Хлоринг не собирался сдаваться. Он не был бы самим собой, если бы сдался! По его собственному утверждению, ждать он умел.

10.

В Гранствилл Карл вернулся только следующей осенью, в начале сентября, перед равноденствием. Он не оставлял мысли сделать лесные племена своими союзниками, но в Гранствилле в сотый раз услышал, что это не возможно.

– Но вы же не пробовали! – Вспыхнул Карл. На границе он привык, что его слова и приказы принимают беспрекословно, и с трудом удерживался от гнева, находясь перед королём.

– Дикари никогда, – Скульд подчеркнул последнее слово, – не заключат с нами союз. Их обычаи и вера настолько чужды нашим, что они могут только воевать с нами, постепенно умирая под ударами наших мечей, но продолжать цепляться за свой кровавый культ. Наша вражда прекратится только тогда, когда последний дикарь умрёт либо собственным законом, либо нашим мечом

– Моя мать – такая же дикарка! – Рассердился Карл. – А что касается культа, то культ Голубой Ели вовсе не кровавый, всё это ложь. Большинство того, что говорят викинги о жителях Леса, ложь. В отличие от тебя, я знаю, о чём говорю, я бывал на их праздниках, видел их быт, я их знаю! У меня уже воюют лесовики, поверившие мне, и это великолепные воины – все они эльфийские полукровки или кватронцы Ол Донна, лучшие бойцы, которых я видел в своей жизни! Нам катастрофически не хватает людей, и если я…

– У тебя есть деньги, на которые можно нанять целую армию. – Перебил принца Скульд. – Но твоя детская обида…

– Я не прикоснусь к этим деньгам! – Яростно оборвал его Карл. – Ты можешь называть мою обиду хоть детской, хоть какой, но это тебе не поможет!!! Это плата за мой позор, и ты можешь п-подавиться этим золотом, можешь его ж…й жрать, но мне оно не н-нужно!

– Умоляю, Карл, Скульд! – Поднял руку король. – Это безнадёжно. Вы оба – страшные упрямцы и стоите друг друга. Вы сами себя не видите – у вас даже лица одинаковые становятся, когда вы ругаетесь. Я согласен со Скульдом: дикари не способны измениться.

Тебе хватит дел на Севере, а здесь – наши заботы. И хватит об этом! Карл, мы соскучились по тебе, просто: побудь с нами. Твоя мать соскучилась безумно, она совсем измучилась от тоски по тебе. Отдыхай; веселись! Мы затеяли пир. Твои победы и успехи стоит широко отметить, сынок. Мы так тобой гордимся!

Карл смягчился. Как бы ни была сильна его обида на родителей, он любил их и тоже скучал; и естественно, он был ещё слишком юн, чтобы не радоваться их гордости. Слова короля были бальзамом на его сердце. Карл оставил на время все споры – хоть и не отступил, – и окунулся в развлечения и веселье. Юна была ещё не замужем, хоть желающих взять в свой дом своенравную красавицу было хоть отбавляй, и Карл после некоторого отпора, за который он её и ценил, возобновил их отношения, без стеснения демонстрируя их всему Гранствиллу. Юна вновь щеголяла дорогими тканями, золотыми и драгоценными украшениями, роскошной обувью. И это просто убивало Моргаузу.

Сентябрь выдался пасмурный. Весь день небо было затянуто серым одеялом; лишь поздно вечером солнце показывалось на чистой полоске неба между облаками и деревьями, расцвечивая облачный потолок мира дивными красками. Над тёмной лентой реки золотым туманом окутаны были деревья, белый туман скапливался в оврагах над ручьями. Такой же золотой дым окружал крыши и башни Хефлинуэлла, местами, как мхом, заросшие зелёным и пурпурным плющом. Но Моргауза, вот уже полчаса смотревшая в окно, золотой красоты мира не замечала. Она злилась. Все молодые мужчины, в том числе и ирландцы, с которыми можно было бы пофлиртовать, уже год пропадали на войне, не с кем было даже поговорить. Дни идут, ей уже восемнадцатый год – ещё немного, и она двадцатилетняя старуха! Карл вернулся наконец-то; такой другой: загорелый, суровый, повзрослевший, мужественный. Победы и привычка приказывать наложили на него свой отпечаток; Моргауза воспринимала своего супруга уже совершенно иначе. Сама она сроду бы не сообразила, что Карл чего-то стоит, но все говорили, что он гений, и Моргауза не могла не верить людям. Она давно забыла их кошмарную свадьбу и то, что сама её жизнь висела на волоске – она вообще была не из тех, кто помнит. Принцессе вновь хотелось завлечь мужа, и она только и делала, что прихорашивалась и расчёсывала свои чудные чёрные волосы. Только Карл на неё даже не смотрел!

Две чайки с криками летали в золотой пыли над рекой, словно наполненной жидким золотом, над лодкой с тремя людьми.

– Святые небеса, ну, для кого я пропадаю?! – С тоской спросила Моргауза, обняв себя руками и напрягшись. – Он даже не посмотрел на меня на пиру, и вино твоё не помогло, он не пьёт! А ночь опять провёл с этой ведьмой… И ничего не помогает твоё колдовство: эта тварь, Юна, жива и здорова!

– Против местных ведьм нужно особое колдовство, детка. – Пояснила Морлан.

– Ну, и где же оно? – Капризно и зло спросила Моргауза, повысив голос. – Ты говорила, что руны мне любовь обещали, где она?!

– Я сколько раз тебе говорила про Вёль, а ты боишься.

– А ну тебя! – Моргауза перекрестилась. – Эта Вёль кожу и волосы мертвецов добывает, в могилах роется! Она чёрная ведьма! Я погублю душу, если к ней пойду!

– А что такого? Мне про Вёль Скульд сказал, рассказывал, как она семьи сохраняет, спасает мужей и жён…

– Ох, он опять уезжает! – Перебила её Моргауза, вновь высовываясь в окно на звук рога. – Ну, на этот-то раз не к Юне, а на охоту! В чёрной куртке… Ну, никогда бы не подумала, что мужчина может быть так хорош в чёрном! И подсирала этот, Олле, с ним… А собак этих мой отец мне подарил, я их с рук не спускала, они мне весь подол пообоссали! Поспорить готова, что ему на это плевать! Чего бы я не сделала, чтобы он меня хоть немножечко любил… Я ведь ему ничего плохого не сделала, а, Морлан?

– Люди сделали, детка, из зависти к красоте твоей небесной.

– Я всём нравлюсь, кроме него! – Всадники выехали за ворота, и принцесса погасла, отошла от окна. В её комнате было жарко – Моргауза любила тепло, – полно было всяких снадобий для привлечения мужчин и сохранения красоты, от притираний и мазей до лёгких наркотиков, руны, прочие гадальные штучки: принцесса требовала, чтобы Морлан гадала для неё по нескольку раз на дню. Ей было безумно скучно: королева и её сестра, леди Эве, следили за Моргаузой денно и нощно, проходу не давали, заставляли работать, вышивать эти поганые скатерти, как принцесса их ненавидела!

Охота – это надолго. Теперь принц вернётся не раньше ночи, и ужинать придётся с королём и королевской семьёй, и этим отвратным стариканом Скульдом, который и привёз её сюда – гад ползучий!

– А далеко ли она живёт, эта Вёль? – Рассеянно водя тонким пальчиком по стеклу, спросила Моргауза.

11.

– Ничего не говори, красотка. – Ведьма, очень высокая и странно-красивая женщина неопределённых лет, крепко и больно сжала руку принцессы. – Лебединая кровь, смазливое личико… Все тебя хотят, а? Кроме одного – а он потому и не хочет, что ты так желанна. Я не могу тебе помочь – он не будет тебя любить. Если я заколдую его, он сойдёт с ума, но твоим не будет.

– Я дам тебе золото. Много. – Холодно, чтобы скрыть страх, пообещала Моргауза. В доме Вёль, стоявшем на отшибе, у сырого, болотистого оврага, было темно и душно. И страшно. Чего стоили чёрные и толстые свечи, или чучело настоящей гарпии, с блестящими и острыми зубами!

– Про здешнюю свою соперницу забудь – она никто. Настоящая далеко… Не вижу её. Но он одержим ею, она всё для него.

– Скажи мне, кто она! – Теперь Моргауза сама вцепилась в руку ведьмы. – Сколько хочешь, дам золота, мне ничего не жалко! Где она?!

– Слишком далеко. – Повторила Вёль. – Но помочь я тебе смогу. Он сам назовёт тебе её. А ты получишь от него то, что хочешь. Придёшь завтра, принесёшь мне красную медь, перо белого гуся и кровь только что убитого чёрного козла. Иди!

Когда Моргауза возвращалась в замок, её терзали страх и любопытство. Она была религиозна – в меру своего разумения, – и боялась всего, что касалось потусторонних сил, но при этом сама баловалась колдовством. Правда, именно баловалась, и когда что-то делала, то никогда не знала точно, получилось у неё что-то, или нет. Вёль внушила принцессе суеверный страх, и веру в своё мастерство. Моргауза была полна решимости заполучить Карла и узнать, кто та тварь, которая украла его у неё!

Выйти тайно из замка и вернуться в него Морлан помог Скульд. Он же помог раздобыть ей все необходимое для колдовства, и поздно вечером принцесса вновь была у Вёль.

Та забрала у неё все необходимое и спрятала в стенном тайнике. Потом поставила на алтарь, покрытый чёрной тканью, на которой была изображена египетская звезда, на семи оконечностей которой стояли семь кубиков из разных металлов, зеркало и жаровню, в которую, нараспев читая молитвы, налила воду. Простерев над водой руки, ведьма шёпотом трижды произнесла какое-то длинное имя, затем подожгла какой-то чёрный порошок, от дыма которого у Моргаузы защипало и запершило в горле.