Хроники Нордланда. Королева Мэг

Что его особенно страшило, так это разговор с матерью. Из слов Эве выходило, что Мэг погубили Скульд и королева, и Карл не знал, как ему быть. Мстить матери он не мог, но оставить это так он не мог тоже, и душевная мука усугублялась стократно. В первые дни Карл думал, что она придёт, плача и каясь, и он… наверное, скажет ей много горьких слов, может быть, наложит на неё какое-то наказание, может, есть какие-то обстоятельства, снимающие с неё вину, или хотя бы часть вины… Не могла она поступить с ним так! Виновен Скульд, и Карл, которого душили ненависть и бешеная злоба, намеренно не желал его видеть, чтобы не убить в приступе ярости и не дать ему отделаться так легко и быстро. Но вот мать… Король, конечно, сам не хотел её видеть, но она могла бы пренебречь его запретом, если бы ей было, что сказать. Так он думал.

Зура… Оплакивала Аскольда. Она любила его искренне, пламенно, так, как только может любить женщина, любила до сих пор, и перед его смертью даже сын и внук отступили на второй план. Зура привыкла думать, что полуэльф переживёт её, и часто в шутку говорила ему, чтобы он не вздумал жениться на другой, когда её не станет… И вот – не стало его. Он ушёл так внезапно, так рано, так жутко! И она рыдала дни напролёт, и не находила в слезах облегчения. Вся в чёрном, она, как Карл, часами просиживала у могилы мужа, не находя в себе сил взять себя в руки. В эти несколько дней Зура из женщины средних лет, цветущей и довольно красивой, превратилась в старуху. Она тоже знала виновного, и как-то вечером пришла к Скульду, держа нож за пазухой: она тоже была из Леса.

– С ножом пришла? – Насмешливо глянул на неё Скульд. – Ну-ну. Нашла виновного?

– А ты не виновен?! – Яростно спросила Зура, краснея от гнева и разочарования. – Ты погубил моего мужа и сына сделал несчастным! Ты разрушил мою жизнь…

– С твоего соизволения. – Жестоко напомнил Скульд. – Ты передоверила мне свою жизнь и предоставила действовать по своему усмотрению, слишком глупая и нерешительная, чтобы жить самой! Что теперь тебе не нравится, Зура?.. Как я распорядился вашими жизнями?.. А чего ты хотела? Да, я вас использовал. И что?!.. Кто ты такая, чтобы я действовал в твоих интересах в ущерб своим?! Ты овца, дорогая, а овцы существуют, чтобы их стричь и есть. Если хочешь, чтобы с тобою считались, не будь овцой, живи своим умом и САМА владей своей судьбой. А то ишь… Много хочешь! Твой сын, хоть и наглый и сумасбродный щенок, а всё же достоин уважения и со временем будет хорошим королём – я верю в это, иначе он давно бы уже выпил яд или повесился бы в своих покоях, не вынеся смерти своей девки.

– Если бы ты это сделал, – прошипела Зура, обнажая нож, – я зарезала бы тебя во сне, и даже совесть не мучила бы меня!

– Не зарезала бы. – Усмехнулся Скульд, с презрением глядя на неё. – Иначе осталась бы совсем одна с твоим обожаемым внучком, который погиб бы, через неделю, самое большее.

– Ничего. – Глаза Зуры полыхали бессильным бешенством. – Мой сын скоро решит твою судьбу!

– А я не боюсь. – Гордо поднял голову Скульд. – Я добился того, чего хотел, я создал новое королевство взамен утраченного, и нового короля, не хуже его великих предков! Я сам ковал свою судьбу и судьбы тех, кто копошился вокруг меня, я правил вами, и не жалею ни о чём!

То же самое он сказал и Карлу, когда тот всё-таки приказал ему явиться. Карл, сильно повзрослевший и осунувшийся за эти дни, смотрел на него спокойно и холодно.

– Зачем ты убил мою жену? – Спросил негромко. – Какая в том была нужда для твоего королевства? Чем она мешала тебе?

– Твою жену приказал убить твой отец. У меня был другой план. Я не знал, что вы обвенчаны… Если бы знал, не тронул бы её. Это ты, по большому счёту, убил её, король.

– И каков был твой план? – Так же спокойно спросил Карл.

– Дать ей зелье, чтобы она перестала что-либо соображать, и подложить в её постель другого мужчину. – Откровенно сказал Скульд. – Опозорить её, чтобы ты сам её выгнал.

– Ты знал, – после паузы, во время которой Карл, стиснув кулаки так, что ногти впились в кожу, боролся с бешенством, которое едва не овладело им, – что я убил бы их обоих, если бы застал её с другим, и никто меня бы не остановил! Вот о чём были последние слова отца… Он спас меня от этого убийства и этого позора!

Скульд смотрел на Карла, слегка опешив. Он ждал взрыва ярости и скорой смерти, был готов к этому и сам провоцировал Карла, и не ожидал этого жуткого спокойствия. Впервые в жизни сам Скульд испытал растерянность и страх. Перед ним был король, а не мальчик, к которому Скульд привык относиться, как к злому и неуправляемому псу. Он понял, что Карл заметил и понял его состояние, но в глазах короля не мелькнуло и тени торжества или злорадства.

– Ты как-то сравнил себя со змеёй. – Сказал Карл. – Ты и есть змея. Холодная, бездушная тварь, которая привыкла ползать в пыли и жалить из-за угла. Все твои интриги, с помощью которых ты пытался управлять мною и добиваться своего, были не нужны – я стал бы тем, чем стал, и без ирландского золота, и без Моргаузы… Но тебе этого не понять – гадюка никогда не поймёт льва. Ты не поймёшь моей отваги и моих поступков, потому, что сам чужд этому. Проще всего было бы убить тебя… И никто не осудит меня, все ждут, что я именно так и поступлю. Но я не стану тебя убивать. Я прикажу отрезать тебе язык и кончики пальцев, и оставить доживать свой век на женской половине.

– И это – поступок льва?! – Попытался презрительно усмехнуться Скульд. Карл небрежно двинул ладонью:

– Я всё сказал. Ступай.

После этого король встал и сам пошёл к матери.

– Господи, Чарли! – Зура увидела лицо и глаза сына, и жалость и раскаяние охватили её. Она потянулась к нему, но Карл отстранился:

– Не надо меня жалеть. Что сделано, то сделано… Не знаю, за что ты так взъелась на меня, почему ты отняла у меня возможность быть счастливым, за что ты отняла у меня… отняла любовь. Мстить тебе я не буду.

– Ты ещё молод, сын. – Умоляюще произнесла королева. – Тебе нет и тридцати! Ты ещё встретишь любовь, и клянусь, я никогда…

– Так, как я любил Мэг, я никогда уже не полюблю. Не будет больше в моей жизни ни радости, ни любви, ни счастья… А ведь мне и вправду, нет ещё и тридцати! И знаешь, что меня терзает сильнее всего?.. Что это было бессмысленно всё. Никакой выгоды, никакого навара никому… Прекрасная, невинная и любящая, она мертва, а ради чего?! – Губы Карла скривились на пару мгновений, как бы не научился он владеть собой. – У моего сына нет матери, у меня нет жены, а что есть?! Что есть, мать?! Что вы выгадали?! Чего добились?! А?!

– Я виновата! – Воскликнула Зура. – Но жизнь продолжается… Я тоже потеряла любимого мужчину! Но мы же остались друг у друга… И дети, у тебя двое прекрасных сыновей! И любовь будет, Чарли, любовь будет! Я столько живу на свете, поверь мне! Господи, кто не ошибается?! Я действовала из лучших побуждений, и смерти её никто не хотел… Я скорблю о ней, поверь! Мы же нужны друг другу, сынок… Мы оба потеряли тех, кого любили…

– Говоришь, любовь ещё будет? – Странно глядя на неё, сказал Карл. – Хорошо. Как только это случится, я позову тебя к себе и прощу. Клянусь, прощу. А пока – я не желаю тебя видеть. Прощай, мама.

Зура открыла рот, подавшись к сыну, но тут мимо окна пролетело что-то большое и тёмное, и тут же со двора донёсся истошный женский визг… Карл поспешил наружу, где оказалось, что Скульд бросился с Золотой башни и разбился насмерть.

Миновало осеннее равноденствие, и Гранствилл содрогнулся от страха перед лесом: сразу пять племён, объединившись, шли на город, сжигая всё на своём пути. Все ждали, что король разобьёт их на подступах к городу, но… Хефлинуэлл поднял мост и запер ворота. Без всяких объяснений горожанам было отказано даже в праве укрыться за стенами замка. Тщетно Зура, Эве и даже Тессен умоляли короля изменить решение и спасти город – Карл никого не желал слушать и обещал убить всякого, кто попытается самовольно открыть ворота. Этого было довольно, Карла боялись, как огня. Кто мог, смотрел на гибнущий город. Укрыться в замке король позволил лишь семье Юны и Енсену, но швед остался дома, только и это не тронуло Карла. Он позволил дикарям бесчинствовать в Гранствилле до самых сумерек, и только небу известно, что творилось в его душе, когда он смотрел из окна Золотой башни на мечущихся по пылающим улицам людей, слышал их вопли и визг. Он никогда и ни с кем не говорил об этом, и никто так и не узнал, сгорело ли вместе с городом его горе или осталось с ним навсегда? Жалел ли он, раскаивался ли?.. Когда сумерки опустились на землю, и ярче запылали огни, Карл сам повёл своих людей на дикарей, уставших от резни и пресытившихся кровью и разрушением. После недолгой стычки, окружённые, они столпились, ощетинившись ножами и дротиками, на открытом месте, угрюмо ожидая своей судьбы. Они не ожидали, что гарнизон замка так велик и силён! Карл выехал вперёд с золотым орлом на груди. Он сам не замечал, что пользуется интонациями и приёмами Скульда, чтобы заставить напряжённо прислушиваться к себе.

– А теперь послушайте меня. – Сказал он спокойно на языке Леса, и предводитель, человек с выкрашенным тёмно-красной краской лицом и рогами зубра, надменно спросил:

– Почему мы должны тебя слушать?

– Потому, что я сильнее вас. – Сказал Карл. – Потому, что у меня золотой орёл, потому, что я – один из вас, я сын Зуры! Я не чужой вам, как люди Железа из-за моря, и мне не нравится, что они убивают вас, отнимают ваши земли и ваших женщин. Но ваши обычаи губят вас сами по себе; пока вы не изменитесь…

– Мы лучше умрём! – Встрепенулся жрец – его лицо было выкрашено голубой краской.

– Так иди и умри, болван!!! – Зычно крикнул Карл. – А те, кто присоединится ко мне, получат новый закон и новую жизнь!

– Ты хочешь, чтобы мы стали рабами людей Железа? – Спросил вождь.

– Я хочу, чтобы вы стали равны им! – Повысил голос Карл. – Видишь этого орла?.. Я получил его по праву, по праву крови и победы нал Куртом! Я – ваш новый вождь; кто против – пусть выйдет против меня, но если проиграет, уйдёт из Элодиса навсегда!

13.

Карл изгнал Жрецов Голубой Ели на север, в Синие горы. Вскоре он заключил союз и со степными племенами пастухов на юге, расширив королевство и усилив его настолько, что слава Анвалона окончательно и бесповоротно померкла. За год он построил Элиот, новую столицу Элодиса в устье Фьяллара, и там, наконец, обрела покой и Мэг, саркофаг с которой Карл велел поставить в мавзолее на острове, перед королевским дворцом. На крышке саркофага была вырезана лежащая женская фигура с закрытыми глазами и скрещёнными руками; со временем история Мэг забылась, но саркофаг остался, и Элиот остался в веках городом Мёртвой Королевы.

Сразу после похорон Карл женился на Юне. Королева она была никакая, как сказал когда-то Олле Ульвен, но Карл неизменно испытывал к ней непонятную другом слабость: что бы она ни выкинула, чтобы ни сделала, как бы не ошиблась, но король, скорый на гнев и безжалостный на расправу, даже голоса на неё не повышал. Юна любила и баловала Алекса, как собственного сына – у неё и у короля была только одна дочка, – и ненавидела свою свекровь. Карл так и не позвал мать. Она прожила долго; но зова от сына она ждала тщетно. В Хефлинуэлл Карл так ни разу и не вернулся, и запретил строить город на прежнем месте – новый со временем возник на другом берегу Ригины. Никогда и ни с кем Карл не говорил о Мэгенн. Даже Юна не знала, вспоминает ли он её. Бывать в Лионесе он тоже избегал, и потому многие считали, что король раскаивается в том жутком преступлении, которое совершил из мести за Мэгенн, и ненавидит самую память о ней. Но его сын Алекс считал, что отец не возвращается в Лионес именно потому, что и память, и любовь слишком сильны в нём, и он не хочет, чтобы этого города, на створках ворот которого Мэг и Карл, по-прежнему любящие, и сотни лет спустя улыбались друг другу, коснулась смерть.

Сто лет спустя церковь Нордланда канонизировала Аскольда, принёсшего христианство Острову, и Анну, мученицу за веру, и тогда же церковь запретила балладу о Мэг и всякие упоминания о ней. Но Лионес не забыл, только заменил Мэг на принцессу, а Карла – на влюблённого рыцаря. День, когда Карл спас свою возлюбленную и даровал городу привилегии и свободу, остался в веках праздником Принцессы, а город со временем стал общепризнанным городом влюблённых, жемчужиной Нордланда, его гордостью. Триста лет спустя потомок Карла и Мэг, Гай Гэролд Хлоринг, сделал список со старинной летописи, чудом уцелевшей в архивах Хефлинуэлла, для своего брата, и закончил её словами: « Содрогаясь перед совершённым им злодейством, и осуждая его мстительность вместе со старинным монахом, написавшем о нём, не могу я в глубине души не сострадать ему. Ибо в любви скрыта сила более роковая, чем в ненависти и иных чувствах, известных сердцу; пример тому – самая наша жизнь. Со стыдом и прискорбием сознаюсь тебе, что, будучи верным христианином, я в иные моменты склонен оправдывать Карла, и желать, чтобы свершилось невероятное его желание: чтобы душа его соединилась с душой его возлюбленной, оберегая её от ужасов Ада. Таково моё несовершенство, и такова моя непоколебимая вера в силу любви».

Г. Минусинск, 1996 г.