Хроники Нордланда. Королева Мэг

У Моргаузы в эти дни, пока её муж праздновал и выкатывал горожанам одну бочку эля за другой, не осталось никаких сомнений: она забеременела от Олле. И иллюзий по этому поводу никаких она не питала: Карл этого не простит и не спустит. На Олле принцесса не надеялась совершенно: он был по-прежнему предан Карлу и уже замучил её своими угрызениями совести. Моргауза же их не испытывала совершенно. Она ничем не была обязана мужу: он не любил, не уважал, не жалел её; он не исполнял ни супружеский, ни человеческий долг по отношению к ней, и даже те крохи, которые она получила, Моргауза получила обманом. Так чего ей стыдиться?.. Она взяла, что могла. Пусть бы он сам попытался вынести многолетние страдания плоти, обречённой на бесплодное увядание! Но нет, он утешался Юной, а потом обрёл свою драгоценную Мэгенн, Мэгенн-ни-кожи-ни-рожи, чтобы показать ей, Моргаузе, до чего он презирает её! Пусть так; Моргауза тоже утешилась, и теперь ни о чём не жалеет! Моргауза вообще обладала удивительной способностью самой верить в то, что сочиняла просто на ходу, и теперь ей казалось, что не было никакого романа с Олле, не было ревности, слежки и клятв, что она любила вовсе не Карла, а его. Теперь она верила, что всегда любила одного Карла; в мире существовали только он и она, и их смертельный брак, заключённый в аду. Умирая от неудачного аборта и не смея никому в этом признаться, Моргауза знала только одно: он всё равно, всё равно был её мужем, и принадлежал ей! На смерть и на горе они были связаны друг с другом, и он в своей ненависти к ней топтал своих родных и своего сына, а она в своей страсти к нему загубила свою душу.

Но умереть, чтобы открыть дорогу к короне и счастью для ненавистной Мэгенн, она не хотела. Пока ещё были силы, принцесса отправилась на исповедь и, ясно понимая, что окончательно губит свою душу ложью, сказала отцу Марку:

– Я умираю от порчи, святой отец… любовница моего мужа, бывшая монашка, извела меня!

6.

Известие о смерти Моргаузы встретило Карла на пути в Гранствилл. Сначала он не поверил; потом появилась растерянность: что же он чувствует?.. Принц задержался в Гранствилле, оставив человека за подтверждением. Вечером посланный вернулся и сообщил, что принцесса Моргауза Ирландская действительно скончалась; по словам лекарей – от чёрной меланхолии, по слухам – от порчи. Час Карл метался по своим покоям, не зная, что предпринять, и стыдясь своего нечестивого облегчения. А потом, решившись, велел седлать коня и один, на ночь глядя, помчался в Лионес.

Мэг спала, и рядом мирно посапывал её сын, когда Карл ворвался в её спальню, пахнущий лошадью и осенью, гремя шпорами. Мэг встала и едва не задохнулась в его объятиях.

– Карл, – взмолилась она, – что случилось, что с тобой?..

– Мэгенн, ты же помнишь, как я просил тебя стать моей женой?

– И что? – Задрожала Мэгенн.

– Выйди за меня, Мэгенн, прямо сейчас!

– Выйти за тебя?..

– Сейчас! Сию секунду! Священник внизу, в рыцарском зале!

– Карл, у тебя есть жена, очнись!

– Она умерла, упокой, Господь, её душу. Она никогда не была мне настоящей женой, я всегда хотел одну тебя, и я не вернусь в Хефлинуэлл, пока не стану твоим мужем!

– Она умерла?.. Но как же…

– Однажды ты отказала мне. – Пригрозил Карл. – Помнишь, что было?!

– Карл, но…

– Сейчас! – Настаивал Карл, и Мэг сдалась.

– Да. – Прошептала она, и принц снова поцеловал её, прижав к груди крепко-крепко.

Мэг была, словно во сне. Не наяву звучали слова обряда, соединяющего их навеки, не наяву клялся Карл любить её вечно. «Алекс не вырастет бастардом!» – Была её первая мысль. И ещё потом: «Я стану королевой… Это безумие, и это правда!».

Это была правда. На пальце её было золотое кольцо с огромным алмазом, и Карл нёс её по лестнице, а потом, жарко обнимая в спальне, снова говорил ей безумные и пьянящие вещи: что мечтал об этом пять лет, что любит её ещё сильнее с каждым днём, что их души, их тела и имена навеки стали одним целым, и уже никому на свете этого не изменить… А утром, не смотря на страх и протесты Мэг, Карл уже вёз её и сына в Гранствилл, чтобы его настоящая и единственная жена по праву заняла место навязанной выгодой, постылой женщины.

Мэг не хотела ехать. Ей было хорошо в Лионесе. Гранствилл пугал её, и больше всего её пугало, как примут её родные Карла и люди, когда-то поставившие её к позорному столбу. Ну, и само собой, Мэг казалось чудовищной поспешность, с которой они заявятся туда, когда Моргаузу ещё не зарыли в землю. Поэтому Мэг с трудом, но уговорила Карла не говорить сразу об их венчании, выждать хотя бы месяц.

Мэг не зря боялась холодного приёма. Во дворце не верили в порчу; все знали, что Моргауза заполучила мужа с помощью колдовства, и считали, что колдовство в конце концов и сгубило её. Но Моргауза была своя: злая, капризная, непоследовательная, и всё же своя. Она все эти годы была рядом с королевой, и их объединяло множество проведённых вместе дней, множество сказанных слов, радость и горе, пережитые вместе, рождение любимца семьи Гарри, и множество связанных с его ростом радостей и волнений. И Мэг они ненавидели вместе, ненавидели и ревновали, и боялись за Гарри… Сколько в Хефлинуэлле было сказано, что Карл побалуется с нею, потешит своё капризное сердце запретным плодом, и выбросит её, как пустышку! Прогнозы мудрецов и вещуний не сбывались, и это раздражало ещё больше. Карл привёз свою Мэгенн, не успев похоронить жену, словно мало он поиздевался над своей семьёй с помощью этой Мэг! Даже королева была холодна и враждебна.

– Приготовьте для Мэг и моего сына покои Моргаузы. – Велел Карл экономке, но Зура, стоявшая тут же, ледяным тоном сказала:

– Пока я жива, этого не будет!

Карл быстро глянул на неё, глаза его на миг полыхнули жёлтым огнём, но он быстро взял себя в руки и сказал:

– Отлично. Тогда приготовь покои над королевскими. Там будем жить я и Мэг с сыном. Пусть у неё будет всё, что нужно для младенца: горячая вода, пелёнки, пудра…

– Ты стал отлично разбираться в нуждах младенцев, Карл! – Гневно заметила королева.

– Да. – Не остался в долгу Карл. – Ведь этот ребёнок родился от любви, а не от колдовства и обмана! – И пошёл прочь. Всё в нём кипело от возмущения и гнева. Принц понимал природу неприязни, питаемой его близкими к Мэг, и злился на них за это. Им проще было жалеть Моргаузу за то, что он её ненавидел, чем принять Мэг за то, что он её любит!

Злой, как чёрт, он вошёл в королевские покои, и был встречен вопросом короля:

– И что ты собираешься делать дальше, мой сын?

Король сидел, глубоко утонув в подушках, и цвет его лица, землисто-серый, встревожил Карла. Он понял, что имел в виду король, но ответил иначе:

– Я собираюсь заняться жрецами Голубой Ели, отец.

– Здесь всё под контролем, принц. – Тут же ревниво заметил Скульд.

– Я спросил о женщине, которую ты привёз с собой! – Рассердился король. – Что ты собираешься делать?

– Выжду время и женюсь на ней.

– Ты, наверное, не знаешь, что о ней говорят в Гранствилле?..

– Я знаю о ней всё, что нужно.

– В городе говорят, что она блудница и ведьма, что она порчей извела твою жену! Отец Марк намерен отлучить её от церкви!

– Это ложь, которую распустил Скульд. – Вспыхнул Карл. – Моя Мэг была невинна, как овечка, когда я взял её! В отличие от потаскухи, которую вы, мои родные, сунули мне в постель! А я ведь тоже был чист… Тогда.

– Не Скульд. – Возразил тот. – А эта блаженная, Анна. Она до сих пор ненавидит твою Мэгенн лютой ненавистью, уж не знаю, за что. Я бы на твоём месте не обращал на это внимания. В языческом королевстве отлучение от церкви страшно скорее церкви, чем принцу!

– Не смешивай свои грязные интриги с истинной верой! – Король неожиданно вспыхнул и повысил голос; подобная вспышка неподдельной страсти у тихого и апатичного человека так удивила Карла и Скульда, что даже последний не сообразил, что сказать; а король продолжил, всхрапывая и задыхаясь, но с прежней страстью:

– Мы – христиане! Мы зажгли на этом острове светильник истинной веры, и должны высоко держать его над тёмной варварской толпой! Наша семья – паладины Христа, и мы сами должны быть чисты и светлы перед миром! Мы достаточно опозорились с твоей женитьбой, но нам дан шанс очиститься, покаяться и стать ещё чище! Я всё терплю, я закрываю глаза на гнусные вещи, но в вере я твёрд!!! Взять женщину, проклятую церковью – значит, уронить светоч веры, попрать крест, который одни мы держим ныне!

– У фанатизма одно и сомнительное достоинство, и тысячи недостатков. – Скривил рот Скульд. – Карл прав: только намекнуть Марку, и он сам приползёт сюда на коленях, чтобы благословить невесту принца, будь она хоть сама шлюха вавилонская!

– Повторяю: я не уступлю! Эта женщина нарушила святой обет, бросила монастырь и осквернила себя колдовством! Она не войдёт в нашу семью!!!

– Король, успокойся. – Опережая реплику Скульда, поднял руки Карл. – Спорить с тобой я не могу. Навязывать вам мою Мэг – не буду. Закончив со жрецами, я уеду назад, в Лионес, навсегда.

– Ты не понял! Дело не в том, что мы не хотим её, а в том, что её не имеешь права держать у себя ты! Ты, мой сын и христианин!

– Да я лучше покончу с христианством… – Карл заметил знак Скульда, опомнился, повернулся и пошёл к выходу, но всё же не удержался и сказал у порога:

– С тем же успехом, король, ты можешь потребовать, чтобы я отрезал себе ногу.

7.

Отправившись в Гранствилл, Карл на миг зашёл взглянуть, как утраивается Мэг. В большой круглой комнате, завешенной гобеленами и застеленной коврами, служанки стелили заново огромную постель. По комнате гулял сквозняк из распахнутых настежь окон, на полу грудами лежали покрывала с кровати, выбитые пуховые подушки. Карл приказал принести византийское зеркало и несколько дорогих кресел, подошёл к одному из окон и посмотрел на Гранствилл.

Стояли последние тёплые дни осени. Солнце освещало пожелтевшие деревья и крыши города, соломенные и черепичные. Небо было густой, осенней, холодной голубизны, прекрасной, той самой, что так поразила Карла когда-то, засияв ему впервые из глаз Мэг.

«Всё начинается и заканчивается в Гранствилле». – Некстати подумалось вдруг принцу. И предчувствие: он не был здесь счастлив, и никогда не будет.

Стая голубей с треском сорвалась с башни и промчалась мимо окна, пролетая в сторону Гранствилла. Карл щелчком сбил с подоконника высохший голубиный помёт, упрямо отвергая мрачные предчувствия. Если понадобится, он силой заставит этот город любить Мэг, вобьёт эту любовь им в глотки! Он заставит их поклониться той, кого сделает королевой, нравится это им, или нет!

Да, так он и сделает. Лёгкий порыв ветра взволновал листву деревьев на пологом берегу Ригины, с детства любимых им деревьев. Золотые листья полетели на тёмную воду. Далёкий звон доносился из кузницы. Карл оторвал взгляд от панорамы за окном и пошёл из комнаты, переступая через подушки. Служанки тихо зашушукались, едва принц вышел – при нём они шушукаться не смели. Мэг была в бывшей комнате Карла: ходила по ней и, прижав к себе сына, ласково поглаживала его, что-то напевая. Карл стоял на пороге, любуясь ими; Мэг глянула на него поверх головы младенца, и улыбнулась чуточку печально.

– Наша комната почти готова. – Сказал Карл.

– Хорошо. – Откликнулась Мэг.

– Я еду в Гранствилл. Когда вернусь, всё будет уже готово.

– Возвращайся поскорее. – Как-то нерешительно попросила Мэг. Карл, ни слова не говоря, прикрыл дверь и пошёл прочь.

В сопровождении Тессена принц вихрем промчался от замка по единственной улице города до церкви, и, бряцая шпорами, вошёл внутрь. Взглянул свысока на отца Марка.

– Я собираюсь венчаться, святой отец. Моя невеста – Мэгенн, из Лимерика. Ты должен её знать.

– Я знаю её, и должен предупредить тебя, принц…

– Это я предупреждаю тебя. – Оборвал его Карл. – Я слышал, какую клевету вы возводите на мою возлюбленную. – Он особо выделил последнее слово. – Если чья-то зависть и ревность возжелала погубить Мэг, тебе не к лицу способствовать этому! Мэг – ангел, и мать моего сына, не ссорьтесь с нею!

– Весть Гранствилл встанет против неё! – Нахмурился священник.

– Тогда весь Гранствилл об этом пожалеет. – Холодно пообещал Карл. – Весь, до последней собаки!

Даже норвежцы были удивлены этим неслыханным хвастовством. Карл много добился в последнее время, и заставил уважать себя, но не мог же он полагать, что в силах отомстить родному городу! Карл покинул церковь, вне себя от ярости. Отец Марк изменился в лице, едва пошла речь о Мэг, и Карл уже успел научиться узнавать выражение упёршегося фанатика. «Узнать бы, какая тварь оклеветала мою Мэг! – Думал Карл. – Если это Юна, она поплатится за это!!!».

– Я?! – Поразилась Юна. – Я – оговорила твою… как её?! Да я и думать о ней не думала! Я и не верю этим слухам, – Юна передёрнула плечами, убрала от шеи прядь волос, – я бы сказала, что принцессу сгубило нечто более житейское, чем порча, но боюсь, что ты всё же придушишь меня за эти слова!

– Говори. – Напрягся Карл, слегка набычившись. Юна быстро глянула на него, как бы ненароком отошла за стол.

– Моя мать повитуха, и меня учит этому ремеслу. Месяц назад ирландка Морлан приходила к нам и спрашивала мать, нельзя ли избавить от плода якобы девушку из свиты Зуры, но пусть она всё скажет, а сделает всё сама Морлан. Ну-ну! Мать сказала, что не занимается такими делами. А через неделю пошёл слух, что принцесса ужасно больна. Только вот сама принцесса отрицает свою болезнь, лекарей гонит, и, не смотря на серый цвет лица, держится на ногах из последних сил. Разве здесь есть что-нибудь подозрительное? Нет-нет! – Юна хихикнула. Карл побледнел, потом его бросило в жар.

– Что ещё ты знаешь? – Спросил хрипло. Юна вновь нервно передёрнула плечами, волнуясь, но не сбавляя гонору:

– Я? Ничего я не знаю. Я сказала, как было, но разве я что-то сказала? Ничуточки. Спроси лучше эту Морлан, уж она-то знает, какой девушке надо было избавиться от плода! А я ничего не знаю. На меня ведь могут сказать, что я мщу тебе за то, что ты бросил меня, хотя мне, – Юна гордо вздёрнула подбородок, – всё равно. Я слишком хороша, чтобы тосковать в одиночестве! Кое-кто давно зовёт меня в свой дом, да я пока выбираю. Я не из тех крыс, которые оговаривают своих соперниц, да-да!

Карл, больше не слыша её, как лунатик, двинулся к двери. Известие о новой измене Моргаузы наполнило его запоздалым бешенством. Эта тварь вешала ему рога. Мало ей было позора, который она навлекла на него, и который он смывал столько лет кровью своих врагов и друзей! Она продолжала валяться по углам с наёмниками и ржать над ним, грязная тварь!!!

Карл лелеял своё бешенство по дороге в Хефлинуэлл, не растеряв ни капли. Ворвался к королеве, где Морлан играла с маленьким Гарри, и, не видя никого, кроме неё, спросил с жёлтым огнём в глазах:

– От чего умерла твоя принцесса?

– Карл! – Резко встала королева. – Прекрати сейчас же, здесь ребёнок!

– Говори, старая сводня, с кем вешала мне рога эта шлюха!!! – Заорал Карл.

– Бедняжка была верна тебе, хоть ты того и не стоил! – Без тени страха, злобно прошипела Морлан. – Сколько она мучилась, бедняжка, и плакала, и страдала, пока ты развлекался с потаскухой своей! Она умерла по твоей вине, и кровь её на твою голову!

Карл готов был ударить её, но вдруг увидел Гарри: мальчик смотрел на него с таким ужасом! И у Карла опустились руки.

– Убирайся из Элодиса. – Сказал Карл, глядя на Морлан с нескрываемой ненавистью. – Сводня, ты всегда знала о том, что эта тварь таскается со всеми, кто ни попадя! Ты и о том, что она едет ко мне, затраханной, как последняя кабацкая девка, знала! Что, свечку им всем держала?! Увижу тебя ещё раз, порву в клочья, мразь!!! Вон!!! Я не хочу, чтобы моего сына воспитывала такая, как ты!!!

– Карл!!! – Глаза Зуры были тоже полны гнева. – Ты забыл о всяком почтении! Ты ворвался к своей королеве без позволения, ты угрожал моей женщине, что это значит?!

– Это значит, мать, что ты либо слепа, либо с ними за одно и против меня! Моргауза умерла от того, что неудачно избавилась от плода, и весь город сплетничает об этом! А вы ополчились против Мэг, словно на ней свет клином сошёлся! – Карл стиснул зубы. – Я не дам её тронуть никому, даже тебе, ты поняла?! – И вышел, выместив часть злобы на дубовой двери.

8.

Мэгенн пришлось нелегко в Хефлинуэлле. Женщины вели против неё хитрую женскую войну, против которой были бессильны весь гнев и вся мощь Карла. Мэг не могла даже пожаловаться ему: всё это были такие мелочи, досадные и в то же время бессмысленные; о них, вроде бы, не стоило и говорить, но они убивали Мэг, вытравляли из неё покой и счастье, выводили из себя, как блошиные укусы. Она стала нервной, быстрой на слёзы и неосмотрительной: где уж тут быть рассудительной, терпеливой и ласковой, если горничные никогда не приходят вовремя, если в пелёнках Александра попадаются колючки, если молоко или подгорает, или сворачивается, пищу подают или сырую, или подгоревшую, служанки поднимают пыль во время уборки, платья и чулки становятся то сырыми, то грязными… Уцелевшая в Торхевнене матушка Анна, которую Мэг так жалела, стала частой гостьей в покоях королевы, её даже считали святой, и эта святая так позорила и клеймила Мэг, что даже те, кому было, в общем-то, всё равно, видели в Мэг хитрую, неприятную и порочную тварь. Мэг, гордая и скрытная, в свою очередь замыкалась в себе и сторонилась всех, кто не любил её. А через неделю сам Карл накричал на Мэг и ушёл, хлопнув дверью. Накричал он потому, что закричала она, а Мэг закричала потому, что боялась за ребёнка. Ночи становились холодными, а заставить служанок нормально затопить очаг почти невозможно… А когда он всё-таки начинал топиться, дым ел глаза, дрова оказывались сырыми, и Мэг боялась за маленького Алекса безумно! Карлу было проще, он был свободен в своих передвижениях, и его боялись; ему плевать было на женскую войну, принц хотел, чтобы Мэг любила его и была с ним мила. А Мэг не могла быть милой, сгорая от бессильной обиды и пустого гнева, который обречён был оставаться в ней и точить её душу. У него на уме были поцелуи и ласки, а у неё – испорченные вещи, красные глазки младенца и постоянные шпильки в её адрес, на которые нельзя было ответить, чтобы не унизиться при этом.

Но куда ей было уйти?.. С младенцем, одинокой, чужой и ненавидимой всеми?.. Мэг рыдала от отчаяния, обиды и страха, а на женской половине торжествовали победу: принц сделал разнос своей подружке, и не далёк тот день, когда он с позором выставит её вон!

Карл пришёл поздно вечером, спросил хмуро:

– Почему ты не вышла в трапезную на ужин? Я же велел тебе ужинать со всеми. – Сел на край постели, стянул сапоги, зашвырнул их в угол. – Ты никогда не уживёшься с Зурой, если будешь так себя вести.

– Как?! – Вспыхнула Мэг, повернувшись к нему, и Карл увидел, что она заплаканная, измученная и выглядит больной. Встал: видеть Мэг такой ему было непривычно и тревожно. Он, всё-таки, очень любил её, по-настоящему любил. Сказал мягче, чем собирался:

– Я говорил с матерью сегодня, и она говорит, что ты держишься вызывающе и гордо, не снисходишь до нормального разговора…

– Нормального?! – Мэг затрясло от злости и обиды. – Нормального! Что значит: нормального?!

– Она прислала к тебе Стил, чтобы узнать, не нужно ли чего Алексу, а ты выгнала её вон.

– И снова выгоню!!! – Вне себя, закричала Мэг. – Я бы убила их всех за моего ребёнка, если бы только могла!!! – Слёзы вновь хлынули у неё из глаз. – Сначала они… – Рыдания душили её, мешая высказаться внятно, – потом приходят… у него кашель и глазки… а они… а потом приходит, как ни в чём… не надо ли чего!!! Я не могу так больше!!!

– Я тоже так не могу! – В сердцах воскликнул Карл. – Что мне, разорваться между матерью и тобой?!

– Тогда отпусти меня в Лионес! – Плача, попросила Мэг. – Я уеду, и всё у вас будет хорошо… Лучше быть швеёй, чем терпеть издевательства… И твои попрёки!

– Ты понимаешь, что говоришь?! – Карл вскинулся, как ужаленный. – Ты моя жена и мать моего сына, ты должна быть со мной!

– Посмотри на своего сына! – Крикнула Мэг. Ребёнок проснулся и заплакал. Мэг притянула к нему Карла. – Смотри, какие у него глазки, смотри! Это от дыма, который… который… всё время!!! Они нарочно так очаг топят, нарочно!!! Он кашляет и плачет, потому, что здесь то дымно, то холодно… Когда я говорю им об этом, они дерзят и оскорбляют меня и моего сына… Говорят, что он… он… выблядок ирландской ведьмы!!!

– Что?! – Крикнул Карл. – Повтори!!!

– Пусть они тебе это повторят! – Мэг села рядом с плачущим ребёнком, сломавшись и обхватив себя руками. – Я не могу тут больше, не могу, не могу!!! Они меня ненавидят… Что я им сделала?! Зачем я ушла из монастыря?! Зачем?1 Лучше бы я умерла тогда! И ты веришь им, а не мне, и тоже меня ненавидишь!!!

Карл, потрясённый до глубины души, сел рядом с ней, обнял, преодолевая её несильное сопротивление. Он не мог говорить – не знал, что говорить. Жалость к Мэг и сыну, гнев, желание немедленно навести порядок, кипели в нём, но главное, всё же, сейчас была Мэг.

– Карл, прости меня! – Жалобно попросила она, уткнувшись ему в грудь. – Я так измучилась… Меня так изводят здесь… Я боюсь, боюсь, что твои родные заставят тебя бросить меня!!! А я так тебя люблю… Так тебя люблю!!! Ты вся моя жизнь…

– Потерпи. Что я могу тебе сказать?.. Я люблю тебя, но она – моя мать. Я не могу простить её, но и оскорбить или тронуть её не могу тоже. Потерпи совсем немного, несколько дней, и я увезу тебя отсюда. Король умирает, и я не могу нанести ему последний удар, я люблю их, какие бы они ни были, они – моя семья… Как ты и Алекс. Мы уедем навсегда, и будем снова счастливы, ты, я и наш Алекс. Потерпишь?.. – Он поцеловал её в макушку. – Хорошо?..

– Ты меня любишь?– Прошептала Мэг.

– Дурочка, как можно сомневаться? – Он почувствовал, что она успокаивается, и улыбнулся от облегчения. – Ты – такая же часть меня, как рука, сердце или печень. Я не просто тебя люблю, я дышу тобой, я живу тобой! – Он убаюкивал её, как ребёнка, спрятавшую лицо у него на груди. – Помни это и будь храброй и терпеливой! Мне нужно воевать с дикарями, а не с женщинами Хефлинуэлла!

– Ты меня люби. – Прошептала Мэг, успокаиваясь. – Будь со мной справедлив и ласков, а я потерплю.

Выплакавшись, Мэг уснула, и уснул ребёнок, которого Карл положил ей на грудь. А Карл уснуть не мог. Его презрение и неприязнь к женщинам и всему женскому, зародившись после его нелепой свадьбы, окончательно оформилась в эти ночные часы. Принц любил Мэг по-прежнему, к его любви это презрение не имело никакого отношения. Мэг для него была иное, высшее, любимое, почти святое; но все остальные женщины всю его оставшуюся жизнь ничего, кроме пренебрежения и презрения, в нём не вызывали. Пол ночи, маясь в их широкой постели, и правда, неуютной и пропахшей дымом, Карл думал о том, что сегодня произошло, и принял единственно верное решение: покинуть Хефлинуэлл, покинуть семью, навсегда.

Когда наутро он сказал о своём решении королеве, та уронила шитьё. Признаться, она ожидала несколько иного от этого дня, торжествовала, раздумывала, как закрепить успех, сочинила целую речь, которая должна была укрепить сына в его неприязни к этой… Нет, разговора об отъезде она не ожидала!

– Ты опять уезжаешь? Надолго?

– Ты не поняла меня, мать. Я уезжаю из Гранствилла насовсем. Я не могу остаться в месте, где оскорбляют моего сына и издеваются над моей возлюбленной.

– Это она тебе сказала? – Королева была готова к этому и приготовила неплохие, с женской точки зрения, контраргументы, но Карл не стал её слушать, перебив на полуслове:

– Не имеет значения, кто и что сказал. Я не баба, и бабские сплетни и наговоры ни слушать, ни разбирать не хочу. Я знаю одно: я люблю Мэг и хочу, чтобы она была счастлива, и чтобы мой ребёнок был здоров и рос счастливым. Здесь это невозможно, поэтому мы уедем. Живите здесь, как сами умеете.

– А о первенце своём ты хоть изредка помнишь?! – Гневно вспыхнула королева. Когда она гневалась, в её глазах, точно такого же цвета, как у Карла, загорались точно такие же тигриные огонёчки.

– Помню. – Отрезал Карл. – Помню, как хотел взять его с собой, чтобы любить его и воспитывать мужчиной. Но он остался с кучей бабья, которое засирает ему голову и лишает мужества с самого рождения! Но я с этим покончу. Я заберу его с собой, как только король… – Карл спохватился, закончил иначе:

– Как только король прекратит упрямиться и позволит мне это. Гарри будет принцем и королём, и его нужно спасти из вашего бабьего царства.

Вообще-то, королева страдала именно потому, что боялась, не ущемит ли в правах своего первенца принц ради сына Мэг. Но в этот миг, вроде бы, получив желанное подтверждение того, что Гарри ничто не угрожает, королева обмерла от иного страха. Отнять у неё Гарри! Её маленького мальчика, её утешение и радость, её сыночка! Отдать его этой… которая научит его ненавидеть свою бабушку, заставит забыть её!