Хроники Нордланда: Старый Король

скачать книгу бесплатно


– Я не знаю. – Ответил Альберт. – Наверное, это может сказать только он сам. Моя жизнь снова в ваших руках, милорд. Ваша воля – закон для меня, я покорюсь любому вашему решению.

– Иди в мои покои. Там тебя не найдут, а найдут – не тронут без моего разрешения. Я подумаю. Я… хорошо подумаю.

Гэбриэл поднялся на наружную стену, долго стоял, глядя на Ригину, Гранствилл, на башню Тополиной Рощи. Случилось страшное… да нет, это еще не самое страшное. Самое страшное – это если все правда. Сердце говорило: правда. Помимо основных доказательств, озвученных Альбертом, Гэбриэл находил сотни мелких зацепочек, в разное время замеченных, но оставленных до поры без внимания. И особенно – взгляд этого человека, которым он встретил Гэбриэла после возвращения из Междуречья. Он улыбался, всячески выражал свою радость, но в глазах стыла ненависть.

Но почему?!! Вот, что оглушало и мучило больше всего. И как узнать правду, как выбить ее из него? Похитить и пытать в тайне от отца и брата?.. Гэбриэл, бездумно обводя взглядом окрестности, вдруг осознал, что стоит на том самом месте, где Кину когда-то показывал ему лавви, сделанную из капельки крови. Озарение пришло мгновенно. Усмехнувшись, Гэбриэл повернулся и пошел в Золотую Башню.

Лодо хотел забрать всех до единого, но смог забрать только четырех девушек из Девичника – все, что осталось, – семерых мальчишек из Конюшни, Януса, Тора и Борея, а так же двух деревенских девочек, старшей из которых было не больше четырнадцати, а младшей и вовсе не было еще десяти – их только что привезли, и они еще не успели пострадать, только сильно были напуганы. Кира машинально успокаивала девочек, и при этом не могла поверить, что в этот раз все получится. То, что Гор жив, и вспомнил о них с Аресом, казалось таким невероятным! И дико жалко было и Лодо, и Шторма – ей казалось, что и их вот-вот убьют на ее глазах. «Только бы девочек не тронули!» – Думалось ей. Четыре девушки из Девичника, среди них беременные Саманта и Марта, и двигались, и ощущали себя, как зомби, не обращая внимания на происходящее. Но и не противились ничему, и инициативы не проявляли, покорно следуя туда, куда вели. Мальчишки же вертелись, сыпали вопросами, пялились на девочек, некоторые норовили потрогать, сунуться в боковые коридоры. Пока Шторм не надавал оплеух и не рявкнул на них, они не успокаивались и отнимали время. Арес – Ларс, – который пока еще чувствовал себя неважно, тем не менее, помог Шторму и Лодо с мальчишками, а Кира взяла под крыло девушек. Шторм быстро шел первым, Лодо замыкал, то и дело приостанавливаясь и прислушиваясь, пока Шторм не сказал:

– Я услышу первым. – И Лодо, напомнив себе, что тот почти эльф, доверился своему напарнику.

Даже он должен был признать, что если бы не Шторм, он не смог бы ни добраться до Садов Мечты, ни вернуться обратно. Полуэльф безошибочно выбирал один из одинаковых коридоров и тоннелей, направление в обширных естественных гротах, заполненных сталактитами и сталагмитами, ступал в водоемы, дна которых было не разглядеть и не угадать – и всегда оказывался прав. И дело было не только в том, что он много раз ходил здесь, но и в эльфийском чутье, позволяющем выбрать безопасный путь.

Между тем, что-то происходило. Первыми, конечно, это заметили эльдары Кира и Шторм. Им показалось, что поверхность под ногами начала мелко дрожать, а где-то далеко позади и внизу зазвучал низкий, но пронзительный, как бычий рев, звук. Немного погодя это почувствовали и полукровки. Наконец, дрожь стала такой, что почувствовали и менее чувствительные кватронцы и люди. Рев стал гулким и угрожающим, грот, по которому они шли в этот момент, сотрясла сильная дрожь, изо всех видимых и невидимых щелей пыхнуло черным, как копоть, и таким же горьким дымом. Деревенские девочки завизжали, младшая упала, на пол попадали и некоторые из мальчишек. И только Шторм и Кира услышали в этот момент погоню – стражники, несколько упырей и каргов. Переглянулись.

– Бегом! – Крикнул Шторм. – Быстро, за мной! – И они побежали. Теперь вперед бежала Кира, так же, как и Шторм, безошибочно чувствуя, где ждет спасение, а Шторм пропустил всех и пристроился рядом с Лодо.

– Долго еще? – Быстро спросил Лодо.

– Нет! – Так же быстро отвечал Шторм. – Спустимся сейчас вон туда, и видно море будет.

Лодо оглянулся, оценил обстановку. Он уже видел внизу обширную пещеру, в которой стояли какие-то ящики и лежали какие-то тюки. Здесь драться с превосходящими силами, не допуская потерь среди детей, будет невозможно. Он остановился.

– Ты что?! – Изумился Шторм.

– Я должен спасти этих детей. – Сказал Лодо. – Любой ценой. Я вернусь, пока не поздно, в тот туннель, там у меня будет возможность надолго их задержать, кто бы они ни были.

– Лучше я останусь! – Возразил Шторм. – А ты беги!

– Нет. – Лодо крепко взял его за плечо. – Я лучший боец, чем ты. Ты просто погибнешь, и все, и все будет зря и напрасно. Держи. – Он дал ему перстень. – Доберешься до моего дома в Гранствилле, отдашь его Горгону и расскажешь все. Он поможет связаться с сеньором Хлорингом.

– Я не хочу! – Воскликнул Шторм. – Я хочу сражаться и погибнуть вместе с тобой!

– Каждая из этих жизней, – торопливо по-прежнему прошептал Лодо, глядя прямо в глаза Шторму с лихорадочным блеском, – это мои победа и бессмертие! Господь привел меня сюда именно для этого! Если в самом деле твои чувства таковы… – теперь погоню слышал и он, – то ты не позволишь, чтобы все было зря! И если я погибну здесь, ты доведешь это дело до конца и этим спасешь мою душу! Не смей предать меня! Ступай! – Толкнул его от себя. – Быстро, вперед!!!

Шторм не хотел этого. Он не жалел этих детей и не понимал, почему Лодо их жалеет и зачем они ему нужны. Он хотел быть с Лодо, учиться у него, делать то, чему тот его учил, хотел этой новой жизни, вкус которой даже распробовать как следует не успел. Но, не понимая этого, он понял другое: что это и вправду самое важное для самого Лодо. И, холодея и темнее от отчаяния, Шторм сказал:

– Ни одного не потеряю! – И побежал вслед за ними. Лодо улыбнулся ему в спину, достал крестик, поцеловал его, спрятал обратно и приготовил метательные ножи, встав так, чтобы хорошо видеть тех, кто первые выскочат из тоннеля.

Баркас, уже ожидавший у причала, вместил всех. Шторм очутился на нем последним, и, пока тот шел к выходу из бухты, не отрываясь, смотрел на причал. Он надеялся. Надеялся и так горячо и истово умолял Лодо выжить и выбраться, что в какие-то минуты верил, что это так и есть… Пока на причал не выскочили два карга и не забегали, не забились в яростном припадке – морская вода почему-то была враждебна для созданных некромантией существ, и броситься в воду они не смели. Мир померк для Шторма. Но к отчаянию примешивалась и мрачная гордость. Всего два карга. И ни одного стражника и упыря.

– Прискорбно. – Покачал головой Тиберий. Он пошел вслед за Гэбриэлом, едва тот бросил небрежно, проходя мимо: «Поговорить надо». Дело было в Золотом Зале, где ее величество и его высочество слушали пение группы менестрелей из Германии, прибывших в Нордланд, как они сами признались, в надежде обрести здесь покой и славу. Сотрясаемая затяжной войной и церковным расколом, случившимся сразу за Черной Смертью, Европа в данный момент была скорбным местом, и шестеро музыкантов, четверо мужчин и две девушки, перво-наперво наелись, не скрывая, что давно не ели так много. Они были рады даже опостылевшим всем яблокам, и слуги радостно скармливали им то, что было жаль выбрасывать.

Но пели они прекрасно, играли еще лучше, и королева и принц Элодисский были довольны. Королева даже пригласила их поехать с ними по Острову, на что менестрели радостно согласились. Посмотреть загадочный Нордланд, да еще в составе королевской свиты – это была удача из удач! И, видимо, именно эта радость придала их игре и пению особые блеск и душевность. Так что исчезновения Тиберия его высочество даже не заметил. Нордского музыканты еще не знали, пели по-немецки и на латыни, но и королева, и принц прекрасно знали эти языки, как и еще несколько. Знал и Тиберий, а Гэбриэл – нет. Немного послушав, и решив, что поют ничего себе, он все-таки прошел к Тиберию, вызвал его, и сообщил о смерти сокольничего.

– Прискорбно. – Повторил Тиберий. – Не хотелось бы говорить об этом его высочеству. А где их светлость?

– Я тебе это говорю. – Сказал Гэбриэл, глядя ему прямо в глаза.

И изумляясь. Он почему-то всегда видел Тиберия красивым, исполненным достоинства и благородства, и так же его видели остальные. У него были необыкновенно красивая голова, осанка, хорошая, не смотря на возраст, фигура, прекрасные манеры и добрая улыбка. Сейчас Гэбриэл вдруг понял, что никогда не присматривался к нему, не заглядывал ему в глаза. Глаза были маленькие, колючие, холодные. Да и черты красивыми не были, он казался таковым из-за благородства манер и всегда приятного выражения лица. Словно пелена спала с глаз: Тиберий был крайне неприятным человеком. И в этот момент и не пытался как-то исправить положение. Было такое ощущение, что он рад.

– С какой стати? – Спросил он, тем не менее.

– За что? – Прямо спросил Гэбриэл. Ответом ему сверкнула такая ненависть, что мурашки пошли по коже.

– Откуда мне знать? – Губы улыбнулись привычной доброй улыбкой. Но глаза буравили и ехидничали.

– Хорошо. – Усмехнулся Гэбриэл. – Пойдем другим путем. – Он показал Тиберию окровавленный нож. – Это кровь убитого. Эльфы Старшей Крови, как Терновник, к примеру, или Лесная королева, способны с помощью этой крови узнать, что он видел и о чем думал перед смертью. Так понятнее будет? Я сделаю это официально, публично, перед отцом и королевой.

Ненависть больше не пряталась, мелькнув молнией. Она горела огнем.

– Проклятые твари. – Процедил Тиберий. – Вонючая нечисть! Хочешь знать, за что?! Я ненавижу их! Эту проклятую эльфийскую шлюху, которая окрутила Гарольда… И ее отродье, полуэльфов, тебя и твоего брата! Ее братьев, надменных, тупых, бесстыжих… Ненавижу! – Он и в самом деле, словно сбросил камень с души. – Я говорил Гарольду, я предупреждал его, что она принесет ему только горе и смерть, что она погубит его… И был прав, тысячу раз прав!!!

– Так значит, горе и смерть принесла ему она, а не ты? – Гэбриэл с трудом удерживался от крика и удара. – Не ты предал ее и своего господина? Не ты устроил это похищение?

– Это был превентивный удар! – Выпалил Тиберий. – Не тебе, мальчишка, меня судить! Что ты понимаешь… Что ты можешь понять, ты, полу животное?! Ты и твой брат – проклятие Гарольда и острова… Вы создали нам всем столько проблем, вы все губите, губите!!!

– Не могу? – Гэбриэл чуть скривил рот. – Да нет, могу. Отец был счастлив, а ты отнял у него это счастье. Хотел единолично всем владеть? Отца довел до удара, от меня избавился, Гарета в Европу сплавил, в самое пекло – авось сгинет, да?.. Поиску его противился, как мог. И сидел здесь десять лет, как паук в паутине, именем отцовым сам здесь заправляя всем, а?

– Не смей!!! – Тиберий побелел, голос стал хриплым. – Не смей касаться моей любви к Гарольду, он все для меня!!! Это великий человек, это человек…

– да брось. – Перебил его Гэбриэл. – Мне-то эту пургу не гони. Любовь? Это из великой любви ты его лишил всего, что он любил? И наблюдал, как он погибает, и ручки свои липкие потирал? Сколько ты собирался доить Хефлинуэлл и Элодис, прежде чем свалил бы – и куда ты, кстати, собирался? Не признаешься?

– Я никогда, – напыщенно произнес Тиберий, – не действовал из корысти! И не смей упрекать меня в этом!

– Ну, может, ты и сам в это поверить исхитрился. – С презрением произнес Гэбриэл. – Но черта с два ты все это по любви творил. Ты предал отца, связавшись с его врагом, и ты знал, с кем связываешься, и что почувствует отец, когда все узнает. Ты проклятый предатель, ты иуда, Тиберий. Брат и отец могут поверить в твои сопли про любовь и преданность, но мне-то ты очки не вотрешь. Ты ничтожная мразь, трусливая и жадная.

– Проклятый чельфяк! – Закричал Тиберий, потеряв всякое терпение и выхватывая кинжал. – Да, да, да!!! Я ненавижу всю вашу семейку, тебя и братца, и всех вас, Хлорингов, до десятого колена, я проклинаю и ненавижу!!! Меня слугой, рабом сделали в детстве, приставили к больному щенку, который бредил эльфийкой и сутками мне про нее рассказывал, а я ненавидел эльфов, ненавидел, ненавидел!!!

Он замер. Гэбриэл смотрел на него и так паскудно ухмылялся, что Тиберий заподозрил неладное. Холодея, повернул голову – и увидел Гарета, графа и графиню Маскарельских и герцога Анвалонского. У графини было написано такое изумление на лице, что это было бы даже забавно – если бы Тиберий не понимал при этом, что будет следствием этого изумления. Герцог Анвалонский презрительно скривился, граф Маскарельский смотрел грозно и холодно. Редко когда его покидало привычное добродушие и флегматичное спокойствие, но в такие моменты граф был по-настоящему страшен. Тиберий, бледный, как смерть, криво усмехаясь, отступил от них к окну.

– Что ж. – Сказал спокойно. – Вот и сброшены маски. Я даже рад. Я так устал… Я рад, что вы все скоро сдохнете. Ничто вам уже не поможет. И я этому поспособствовал. Я хочу, чтобы вы все это знали. Чтобы ОН знал. – И не успел Гэбриэл помешать ему, как Тиберий с силой вонзил кинжал себе в грудь, где сердце. Графиня вскрикнула, и муж повернул ее лицом к себе, обнял, не давая смотреть на смерть того, кого все они привыкли считать членом семьи, лучшим и преданнейшим другом и благородным человеком. Гарет стоял неподвижно, и по лицу его трудно было что-то понять, но Гэбриэл знал, чувствовал. И за это чувство он готов был воскресить и еще несколько раз убить Тиберия.

Вернувшись в Клойстергем из аббатства, где встречался с Бергстремом и Скоггландом, Кенка неприятно, тревожно увидел брата совсем больным. Сам герцог считал, что ему лучше, но беспощадная правда была в том, что даже самые невнимательные не сомневались, что он не жилец. Цвет лица, отечность, синяки под глазами, желтые, с красными прожилками, белки глаз, синие или серые губы – все выдавало суровую правду. Доктор, отчаянно труся, давал ему не столько лекарства, сколько средства, которые поддерживали в нем жизнь и притупляли боли, потому герцог и чувствовал облегчение. Но дело стремительно шло к концу, и это видели все, в том числе понял и брат.

Как бы там ни было, а брата Кенка… любил?.. Скорее, сросся с ним, привык полностью полагаться на него, не мыслил себя без брата. Уверенно чувствовал себя в его тени. Брат был глыбой, скалой, основанием личного мира Кенки. Но может быть, это была и любовь – какая может быть у такого, как он. Во всяком случае, жалость он испытал самую настоящую, и не смог ее скрыть, да и не старался. Что очень разгневало больного. Раз уж вечно ворчливый и поперечливый Дристун начал сюсюкаться – значит, дело плохо! А герцог Далвеганский боялся признавать это. Боялся того, что это все, и выздоровления не будет. А что, если попы не врут, и существуют Ад и Рай, Бог и дьявол? Всю свою сознательную жизнь Титус Сулстад беспробудно грешил, потакая всем своим страстям: гордыне, гневу, похоти, чревоугодию… Он был ленив, высокомерен и циничен. Даже свои Богом данные обязанности герцога он исполнял кое-как, больше полагаясь на репрессии, нежели на разумное управление. И при этом понимал, как сделать лучше всего, как превратить свое герцогство в процветающее место, не хуже Элодиса. Даже не смотря на наступающие болота! Почти все западное побережье, от Лав до Милонии, на дюнах паслись овцы. Бесчисленные стада овец давали шерсть, войлок, пряжу и шерстяную ткань – очень востребованный в Северной Европе товар. А если бы герцог наладил связи с эльфами, то далвеганские ткани стали бы на вес золота. Помимо шерсти и овечьего мяса и сыра, Далвеган традиционно производил соль, мясо и мех морского зверя, моржовую кость, не такую редкую и драгоценную, как слоновая, но по качеству не уступающую последней, китовые ус, спермацет и жир, уверенно теснивший воск и даже нефть, ибо не так вонял, как последняя. Герцог Далвеганский это прекрасно знал, а главное – знал, как все это использовать во благо герцогства. Он мог жениться на благородной женщине и превратить свой двор, подобно дворам королевы и принца Элодисского, в пристанище ученых и артистов, и это тоже поспособствовало бы процветанию Далвегана – так он считал. Долгое время ему нравилось мечтать о том, как он все-таки соберется и начнет реформы и преобразования. Но для этого нужно было поступиться ленью, гордыней, отказаться от девочек – жена не потерпела бы этого, огласка при публичном образе жизни была бы неизбежна. И он не создал семьи, не родил детей, у него не было сына и наследника. Но даже так, даже без семьи – даже племянницей он мог бы распорядиться иначе! Ее следовало забрать к себе еще два года назад, когда ей исполнилось пятнадцать, сделать ее хозяйкой замка, и не была бы она теперь беременна не понять, кем, и не ненавидела бы так родного отца, да и угрозы рассориться с Эльдебринками такой не было бы. Да и младшего брата Титус мог бы держать в узде – у него было достаточно и сил, и авторитета, и воли для этого. «Но нет! – Корил он себя. – Ты любил только себя, потакал себе во всем, баловал и лелеял себя, любимого, избегал всего, что причиняло тебе неудобства. Теперь мучайся. Мучайся физически и душевно. Ибо это лишь прелюдия мук, которые будут терзать тебя там».

«Но ведь не зря же мне дано это осознание и раскаяние? – Цеплялся герцог за этот призрак надежды. – Я еще могу все изменить и многое исправить!». И он верил, что судьба даст ему это время, даст ему этот шанс. Ведь это так важно! «И не для себя, – лукавил он с судьбой, – для Острова, для детей!».

Больше всего его беспокоила судьба племянницы. Он понимал, что Кенка не простил и никогда не простит дочь, так как никогда ее не любил и не считал сколько-нибудь ценным членом семьи. Так, девка, брак, обманка – вместо сына и наследника. Он жене-то не простил, что та родила ему дочь вместо сына. И едва только не станет его, Титуса, Кенка отплатит ей за все. А значит, нужно было срочно устраивать ее судьбу, и тут уже герцог Далвеганский не лукавил и не торговался с судьбой – он в самом деле страшно беспокоился. Он искренне полюбил эту девушку, она много значила теперь для него. Прежде всего, конечно, стоит постараться выдать ее за одного из Эльдебринков. Лучше всего, конечно, за Седрика, наследника, или хотя бы Хильдебранта, второго по старшинству. Но в данной ситуации – за любого из них, спасибо Дристуну! Как только она выйдет замуж, власть отца над нею кончится, она перейдет к мужу, со всеми вытекающими. Не выйдет с Эльдебринками – Титус присмотрел семидесятилетнего Томаса Скоггланда, графа Хаврского, который приходился родным дядей доминиканскому аббату. Древний норвежский род, в родстве с Сулстадами и Бергстремами, есть кровь Еннеров и дальняя кровь Хлорингов. Старик еще в уме и на ногах, но как муж – персонаж уже чисто декоративный, а Анастейше такого и надо, чтобы защищал от отца, но не мешал жить и править.

Но сначала нужно было получить ответ Эльдебринков – а его не было. И герцог далвеганский все сильнее начинал беспокоиться.