Доля человека

Одинаково я всем даю и одинаково предлагаю. Но семьи делаются по-разному, потому как семью выбирает человек и его род. На нем лежит обязанность следовать традициям своего рода, то есть передавать знания детям, готовить их к жизни, и откладывать детям состояние.

Где те, кто передают знания, были, когда я сам им рассказывал, и сам показывал? Где были, когда я им читал писания и передавал послания? Никто меня не слышал и не прислушивался. Постепенно утрачен смысл моих преданий, и заветы мои не исполняются. Для чего я священникам даю в руки секиру и огонь зажигаю в храмах моих? Для чего стрелы свои я мечу и двери открываю, мирром теку и себя людям показываю? Чем мне они отвечают? Злобой друг к другу и кознями.

Чем я все это заслужил? Неверие и неправда – вот что стоит между мною и человеком. Какое дело им до сказаний предков своих, и цели их другие. Нет одинаковой меры, и нет одинаково признания. Семья остается непризнанной, и дети остаются брошенными. Почему нет кары на головы тех, кто путает брюхо свое и голодного, почему хлеб не оставляет у церкви, и кто блага мои присваивает?

C причитаниями приходят ко мне матери, сынов не встретившие с войны, и похорон не устроившие. За что они пали, дети их, и кто послал их на их дело, и волю мою не так назначивши?

На кого оставлю я сыновей своих, когда рядом и дети, и матери стонут? Придет судия, и судия станет к вам и спросит: каким зерном, полынным либо пшеничным кормил я, а каким зерном вы отдавали? Посему и полынь была не полынью, а пшеница пшеничным плевелом.

Щекой к щеке я прижиматься буду и обо всем рассказывать тому, кто слышать хочет. А глаза открою тому, кто видеть меня хочет. И сердце обращу, и мир покажу, и славу свою, и новое, кому что написано, и правду свою доведу. Отдельно я скажу, кому что назначено, и почему тот, кто пашет, не сеет, и почему тот, кто растит, не пожинает, и для кого срок, и для кого награда, и за что кары на одну голову и милости на другую, и зачем все так, как есть. Передаю я свои послания тому, кто захочет записать, и пред глазами его я лик свой устанавливаю, и руку его держу, и понимаю. И зов мой слышит. Я ему ответствую, когда он зовет меня. На пути на том я встречу его. Гора за горой, и день за днем. Путем таким идем мы друг к другу, и радость моя, когда встретимся. Тому как счастья большего нет, как найти себя в мире этом, себя встретить на встрече со мной.

Для каких глаз я знаки расставил, для каких ушей нашептал? А только нет имени моего на пути, коли не ту дорогу избрал. Человеку надобно говорить, для чего на свет он этот пришел, и как ему вести себя, и с кем жить, и на кого равняться, и по мере содержаться, и по уму восхищаться, и костьми где ложиться. Потому, только я – Cудия. Смерть на том, кто поторопится на небо уйти. Не занимай своего пути ненужными делами, ненужными распылениями и неправедными делами. Накопи, сколько хватит на смерть, и сколько надо на жизнь. И доложу, если мало, и отниму, если много. Понимай размер и понимай вес. Свое не отдавай, чужого не грабь, лишнего не проси и у малого не отнимай. За проступки не опасайся, за грехи раскайся.

День мой недолгий, кто трудится, и ночь коротка тому, кто заботу имеет. Не приобретай для уловления и не собирай для приобретения. А дай, коли есть и мало, а отдай. С по́том не будет работать, кто разум имеет понять, кому сколько надо.

Где жить – там умирать. Место я сам назначаю и тем себя отмечаю. Не спрашивай: «До какого срока доживу?». А спрашивай: « С чем перед господом предстану, и какой чашей наполнена моя, все ли так, что успел сделать?» На коленях не стой и лба не бей – не приму, если нет в тебе покаяния, и нет разумения, и нет совета моего. Дополни чашу свою правильными рассуждениями.

Семилучевой звездой я покрываю гениев, которые на производство и созидание назначены. По правую руку я ставлю звезду тому, кто пришел писать, и по левую, кто пришел рисовать. На лоб я ставлю печать роза кубическая тому, кто пришел спасать мир, и тому, кто пришел управлять, и кто пришел давать людям святое слово. А шестигранную звезду я ставлю не праведникам, а простым на темя, тому как у простых дел много, каковые они делать будут, как смысл жизни своей. И удивятся – как стали они так высоки в деле своем. При темени звезду шестигранную я ставлю еврею и дитю еврея. Матерью я род еврейский меряю, а отцом его себя считаю. Если отец не еврей, то его в род жены его записываю, но темя дитя его звездой пятилучевой ставлю.

Где разум вижу, там круг со спиралью рисую, где ум – там круг со числом. А для людей счастливых посреди лба рисую золотой круг, обрамленный рельефом. По нраву кто мне, я намечаю на руке платок с видом своим, а на голове венец. А для работы людей я крестом намечаю, потому как все работные на меня работают. Для спорта связываю пучок на том месте, которым он себя проявит. На груди у веселых ‘хум’ ставлю. А при оттиске на правом виске, человек занимается судом, а при оттиске на левом – карой. Воину я готовлю чертоги и время назначаю. На то и есть, что меч в спине, таков знак.

А монетой я помечаю шею, а серебром ухо. А рту я голос даю, если возле шеи родимое пятно. О скоромном будет думать с печатью красной, а с печатью синей о греховном. А таким, как уверенным, я святые капли каплю.

Приметы мои огромные, а свет мой светит тем, кому я дам видение, и знаки понятны станут. Чужих рук вокруг не трогай, платом закрывай, и не звони, у кого что увидел. Оставайся лучше, долю не искушай, тому как придут и спросят: «Как ты в остроге очутился, ты же с кругом». А на меч обопрись, когда только война, а в другое время храни в ножнах.

Поэт Пегаса в голове держит, а писатель – книгу, речистый – горн, a певец к рукам руки сводит и в них дует. На лекаря ставлю пузырьки, на держателя суму, торговцу – весы мерные, пашцу – плуг, виноградарю – винный погреб и всем свое. Только увидеть не каждому дано.

Самые большие таланты я отдельно помечаю либо трезубцем, либо розой, а то и каким другим знаком. Сфера отпускает сама, для кого что она приготовила, на кого что произвела. Отделиться от этого никому не дано, а потерять немудрено. Тому как сам человек роль свою исполняет. А только, кто на свое дело путь выбрал, тому и я помогаю, и люди [его] продвигают, и глас мой им слышен.

Знак рода

Знак рода стоит перед головой человека на теме его, когда он рождается. И знаков таких не счесть. Только, кому их читать, когда зрячих нет во всей земле ни одного. Кому я назначу видеть, не хочет, кого я назначу слышать, не слушает, и кого я назначу понимать, не доверяет. Чем мне правду эту доказать, когда и людей-то святых не осталось в пределах моих. Дождусь, наверное, кого-нибудь. Такие души не часто приходят, и не часто сами становятся. Тот, кто себя посвятит мне, я даю помощь, и силу, и славу, и награду. Только времени мало отпускаю, потому как к нему сам стремлюсь.

Печать бога стоит на младенцах при рождении. Только увидеть некому. Есть повитухи, но как мне найти их, и все они уже вымерли.

Досадно мне, что в меня самые честные не верят. Сетуют, что нет меня, когда грабят и убивают, когда гибнут люди, и смерчи поглощают города, и вулканы пеплом покрывают, нет меня и тогда, когда праведного гонят, и счастья нет у самых добрых. Только посылают молитвы последние надеющиеся, когда уже и на смертном одре меня не вспоминают. Одинаково я всем меряю, и плач я слышу одинаково.

Только что же не плакали, когда стены домов моих рушили, и гнева моего не боялись, и судией мне были? «Это не я был» – таков ответ. Не ты, но род твой, или нить твоя. Или сыны не отвечают за отцов своих? Как мне мерить, кому сколько, если я всем одинаково мерить буду? Крест мой на всех одинаково лежит, и дело мое одинаково ставится.

С кем я говорю, тех я спрашиваю, что сделал ты, чтобы слово мое донести, дела мои показать и работу мою принять? Дал я тому, кому дело мое не в тягость, и ноша моя – не вес, и рука моя – посох, и голос мой услышан, и сердце мое – набат, и жизнь моя подвигом кажется. Только им я и посылаю свои самые пламенные вопли, и рад, кто им ответствует.

Дитя само меня понимает, само ответствует, только сделать ничего не может. Но пока слышит, решает, каким путем ему идти, и кем ему быть, и наравне со взрослыми думает, для чего он пришел, и чем он заниматься будет.

А самым святым я черниться не позволяю. А кто чернится, того я отмываться заставляю в слезах своих, а самых ленивых работать заставляю в поте лица своего, а самых неуемных на печь сажаю, чтобы пар выпустить. А в голове моей одно только – дети мои, сколько вас, а всем я один заступник. Чресла подпоясав, принимаюсь за работу, которую людям делать не дадено. И помощникам своим я наставляю, кого и где поддерживать. Нет времени на перевоспитание, потому как срок короткий человеку дан, и тем он и счастлив должен быть.

От доли своей не отказывайся, так как нет другой у тебя. И других ждет одна мука, если не поднял крест свой, который я назначил. Я не предам, если ты меня не предашь. Раку свою подам и руку протяну. Светел лик, когда разум вижу, и темен, когда не принимают свою долю. Кому какая доля выпала, тот ее и делает своей рукой. И кто принимает, тот и понимает, а кто не сомневается, тот и счастлив. Где сидеть великому, там малому стоять, а где жить веселому, грустному чего плакать? Надо принять свое как первое и основное, а другие свое пусть принимают, кому как назначено.

Одно только отличает – нет руки моей тому, кто сам себе не помогает, нет и покрова, кто сам себя не покрывает. Нет и зноя, коли зонт есть, и железо не каленое, когда на пяди твоей рукавицы. Спаси себя сам, а я не поскуплюсь на похвалу. Принимай себя, и примут другие. Доверяй своей семье, доверяй своей жизни.

И отчего только люди несчастны? Оттого ли, что меня они думают заставить за них все это делать? Кому не помогает родитель, тому помогают братья, а кому не помогает друг, тому и враг не поможет. Собери своих друзей и постигни, что в имени твоем есть я, в имени друзей твоих есть много я, и вместе им не страшно.

Не требуй пить, когда есть хочешь. И не требуй танцев, когда глаза слипаются. А проси дать чего ты хочешь, что по нутру твоему. И приду я светящимся к тебе, и по жизни твоей направлю, как железо направляет свою струю в форму, как кузнец кует саблю. Так я скую тебя, и правую руку твою я скреплю, и левую руку под голову положу, потому что рукам нужен отдых, и рукам нужен труд, а ногам нужна дорога, а голове мысли, и телу пища, а сердцу радость.

Познай, кому в какую сторону лучше, и когда передохнуть, и когда просыпаться. Тогда и сам удивишься о том, что плети не сыпятся на голову твою, и камни не собираешь, а плевела на поле твоем расти перестали. Допей свою чашу и в чужую не заглядывай.

Имя рода

А ремнем я в час кары стегать буду, кто по роду своему имя свое не знал. Потому что имя рода – это имя семьи, которую я ему назначил. А кто имя рода своего не передал сыну своему либо дочери своей, либо прервал род по семье, которую бросил, того я плетями буду исполосовывать, докуда семья не решит, что хватит.

Род свой человек должен знать до колена седьмого, а род жены своей до колена третьего. До колена четвертого должен знать род свой человек святой.

При обиде нанесенной другим, вес добавляется к твоей чаше. Обида, нанесенная тобой и твоим родом, добавляется опять к твоей чаше. Обида, которую сделали тебе, водой не смывается и добавляется в чашу обидчика и его рода. Бойся обижать людей. Не переживай, когда обидят тебя. Ни одна слеза не останется неоплаченной. В мире слез всегда есть поддержка и помощь, только нет времени на переосмысление обид.

Зависть и семейные ссоры передаются по наследству, и нет времени их успокоить. Зависть о детях превращается в злобу и остается на роду. За вину отцов страдают дети.

Мятущаяся неуспокоенная душа посылает в пространство свои вопросы, а не получая ответов, делает ошибки. Ошибки не становятся грехом. Грех – это, когда делается зло из зависти или горячего доверия, которое обманом взяли. Если обман был, то переведется на него его грех.

Пересилив себя и не дойдя до ссоры, человек открывает себе место в раю. Меня они помнят. С богом они живут. В поколении людей постоянно ссорящихся дети уже не рождаются. Например, дочь с матерью денег не могут поделить – род их прекращается.

Мать, всю себя отдающая ребенку, делает себя ненавистной для ребенка, потому что отнимает у него его собственное право быть добрым. Дом его воспитывает быть сильным и благородным, а дела его переходят в его копилку. Так зачем забирать из его копилки?

И человек, ограбивший другого, до самого конца переставит свои колена, чтобы они его плетьми хлестали, пока колено того рода, которое он обокрал, не решило, что хватит хлестать.

Имя человеку дают люди, и люди сами выбирают. Но я числю людей именами родов, и имя рода ставлю, когда принимаю у себя. Направь мне кто Ивана такого-то, я спрошу – не Иванов ли? Коли Иванов, то приходи в дом Ивановых, коли там Степанов, то к Степановым. Потому как имя от части, а род от полноты. И коли имя стало именем рода, стань и ты именем рода, по которому я судить буду все ваши поступки. Никакими другими именами не числю я людей.

Отдельно скажу, кого в какой род я записываю, и почему из одной семьи в разные роды попадают. Там, где сила не проявилась, род уходит. Уходит, пока в его роду не появится ребенок с тем, что ему его род отдал. Говорю, кто ему отец и кто мать – не главное, а кто род ему, от кого он свой кокон получил, – вот главное, что имеет ребенок от семьи своей. Дай мне сказать, от кого я передам ему кокон, тот и родится – Иванов или Степанов.

Как кому узнать имя рода, я знаю. Только мало кто понимает, потому что из четырех пророков я веду отсчет родам пророков, из пяти родов я веду рода меченосцев, и из девяти родов самых деловых. А остальным я назначил быть тружениками, и остальным я назначил быть лекарями. Самым святым я родов не числю – это воля его, как он свет найдет. Род отдельно назначаю философам и предателям, актерам, и шило кто держать научается. А поэтам и судьям я счета не веду, и дуракам не считаю. А только о красивых людях я знаю, что не будет красив телом, если душой не красив. Кому я назначил быть красивым телом, тот и душой красив будет.

Гениев сама Вселенная посылает, чтобы дать людям продвижение. Гении появляются там, где род накопил разум и труд, и где люди себя считают, и где меня понимают. И понимают, как мир устроен, и для чего так, как есть. Такие души сочетаются, чтобы гениев давать для семьи рода, и семьи ангелов, и семьи херувимов, потому как нет доли выше, чем себя посвятить в служение хорошим и плохим .

А плохим я счета не веду, тому как и дел их не оставляю. Они уходят, и вонючее пространство их поглощает. Только порядок такой, и нет другого. Зачем людям плохими быть, я не знаю. Оттого, что мира нет в душе в ихней, и злобу они свою имеют. Какими они мерами людям меряют, такими и я мерять буду им. То и святым известно, что я написал, и разумным, и гениям, а светлым и сметливым оно и так понятно.

Дитя первое не само идет, а к первенцу остается дело рода прикреплено. Коли первенец умирает, то дело передается второму, и так далее. Но уже не так строго я спрашивать буду, а только как нерадивого ученика, что не хочет, но может учиться. А третьему я не стану казнь за дела рода давать, а только за дела его семьи. А семья его только рождается, и третий сын – основатель нового рода и числит семью свою с себя, а не с отцов своих. Кому я передаю новую нить, тот ее да не прерывает. Только третий сын от скверны семьи своей свободен, или от счастья, или от ненастья, потому как имя его будет новое имя для нового рода. А третья дочь замужем если, то роду мужа своего принадлежит, и семья ее мужа имя ей числит. Она род новый вести не может. Только третий сын, перед которым все сыны были. Так я положил.

От третьего сына род начинает свою нить вести, и имя третьего сына становится именем рода. Два первых сына имя отца носят, имя отца носят дочери первые и первые внуки от дочерей, а третья дочь к семье мужа прибавляет дела свои. То и делается, так и считается. Правильно ли нет, но я так положил.

Коли сироту взяли, то имя сироте дает мать, которая его приняла, коли на то ее воля была. Коли отца воля, то к роду отца он прикрепляется. И даю я ему бразды вести нить отдельную. Для рода своего трудится, и место он свое знает. Путь сироте род родителей приемных устанавливает. Не трудясь, не разумея, не живя святой жизнью, не получают отца и мать в нить свою люди одинокие.

Одинокие, потерявшие родителей дети, сами себя вынужденные воспитывать, прикрепляются к роду святых своих, и они им посылают свою дань, и длань свою над ними открывают, потому как нет у них родителей, и нет приемных.

Длительное уверение не принимай, и другу не доверяй мысли свои, не то друг твой позавидует и отнимет у тебя все. Род свой продолжай и детей содержи. Говорю, кто род свой не продолжил, тому вина на голову падет. Если кто не замужем, либо не женат, и нет детей у него, то пусть простит он, что не дал я ему пару, так как пара его в другом – в нем самом его пара. Такие пусть тоже плодятся, и им я все сам дам, что кому его пара недодала, а дети пусть моими считаются, всех до одного моими я назову.

Где вдова какая или вдовец, то детей ихних я прикрою. Только бывает, что род их сам мне не дает, и с ними спорить не могу. Тогда ответ род ихний за них несет. Если кто кого обидел и не женился, того я огнем накажу, и дом его спалю, и пепел разметаю, а счастье его ребенку тому отдам, и деньги, и радости. Такому счастья уже не видать.

А, главное, не завидуй, у кого есть дети, а у тебя нет. Ты не умер, и род не умер, но только стал на одну ветвь короче. Говорю, пока родятся дети в роду твоем, и ты не умер, и твоя ветка пустит корни свои в роду своем. Не дели себя и свой род, не дели себя и род жены твоей. Не ропщи и не суди, потому как не я выбирал, а ты жену себе или мужа выбирал. Я только отдельным людям назначаю жен и мужей – тех, которых им не обойти и не потерять, а все остальные сами себе выбирают. Есть ли им судьба, то скажу такое – нет судьбы и нет предназначенного. Только сила одна приводит к тому, для чего ему семья передается. Так что не бога вини, а себя, что выбрал не ту пару себе.

Скупой муж не должен быть, тому как семья для того дана, чтобы угождать ей. Кто паре своей не делает подарков, тому я, скареде, и давать не стану. Пот и кровь пусть льют с него, коли меня не услышит.

Главное – это дети и детские мечты. Пусть мечты их сбываются, пусть дети нарождаются, пусть птицы им вторят, и грезы им светят. Длинная жизнь дается, чтобы и дитя себя выразило, и место нашло, и силу свою показало.

Что сила, что доля, что жизнь – все суть одно. Да не мне те подчиняются, что я перечислил, а роду и поступкам рода, и поступкам человека. Я только разбираю.

Кто дела и веру мне посвятил, тому я главный правитель и решаю, давать ли ему почести, либо пусть еще подождет. Говорю, не я, но поступки решают, какой доле быть человеческой, и счастье – не я решаю, и горе – не я, а род.            И вера в меня поможет, если кто сам помощи просит. А кто не просит, тому помощь от его собственной силы идет, и чакры его силой наполнятся, и вихрь закружит, а куда уж вынесет, то и я не ведаю.

Скольким я помог, а все одно не так вышло, скольким я кричал, а все одно не услышали, скольким я в глаза дул, а только моргнули – не так и вышло, как я судил. Говорю, не верь, когда смотришь, и соринка в глаз твой попала. Не в ту сторону, значит, смотришь. Не смотри и не поворачивай головы, когда боль в шее чувствуешь. Когда споткнулся, туда не иди. И спину не разворачивай, когда тебе вслед смотрят. А иди туда, где яблоками пахнет, либо сеном, либо розой, либо чем цветочным. А коли пометом запахло, беги, либо кровью, либо ворванью.

На дедов надейся, по тому, как они себе выбирали, – опыт есть. Кто хорошо прожил с женой своей, то на нее похожую и бери, а кто плохо, то такую же не привечай. Смерть и смрад в дом свой она принесет. До тебя уже знали, какую выбирать, и с кем жизнь проживать. Внимательным будь и проницательным, тому как жену выбираешь, а не пряник на ярмарке.

Верное дело встретить жену, когда к заутренне идешь, либо к вечере. Такие и сердцем кротки, и нравом веселы. А кто любит на дармовщину, ту не бери – не будет с ней любви и неги.

Добивайся своего только приятием, а сам не прикасайся, пока она не прикоснется, и локтем не задевай, и руками не трогай. Для семьи девушка выбирает, кто приятен и ликом, и поведением. Направь свои поступки на разговоры и на смех, тогда по тебе она посмотрит. И на сто дней себе зарок дай к девушке не прикасаться. А через сто дней сам ей себя предлагай и смело бери, и по нутру ли она тебе, смотри. К губам тринадцать дней не прикасайся, чтобы черт тебя не опередил, и в глаза гляди нежно, и ревновать не смей. А сто дней как пройдет, то сочти себя смелее, тогда и в себе уверен будь. Желание само придет, когда в семье жить станешь. Пусть и ей дается радость, веселей смотреть будет.

Красным губам совсем не верь и покорному виду, потому как хитрят девушки, когда на землю смотрят. На стан гляди, потому как род свой не уродуй. Но если и кривая тебе хороша, то не бойся – тело само искривиться не может. Только тело уродовать не сможет. Главное, есть ли в ней примета на теле, что ей черт тело искривил. А примета та, что к северу или к югу наклонено тело. Если к северу, то на обряд посылай, если к югу, то на отчитку.

Не бери красивую, если тебе не смотрится. Даже красивая рядом не смотрится. Как голуби или лебеди пара должна выглядеть. Как тигр с ланью, так и вепрь с буйволом, так и старый с молодой не уживутся. Такое мое слово. Кому молвлено – тому и замолено, кому дадено – тому не крадено, кому раз сказал – другой не повторю. Кому ветром подул, тому и тучу нагнал, ты ту тучу разгляди – лик любимого и увидишь.

А старого либо ветреного негоже принимать. И скареду гони, а проворный тоже не про тебя, коли ты сама вялая. Ждет любого его пара, eсли только не иначе ему самим богом назначено. А перья не распускай, тому как твой тебя может не узнать, а чужой на перья кинется. Тогда долго придется от себя самой бегать.

Ведаю я всем, да только исправлению не подлежит то ведание. Не противься тому, что считаешь свои делом, и не бегай от суда, и не предавай, не проникай в дом без хозяев и не создавай препятствий другому. Я ни пол, ни потолок не удержу, если ты дом косо поставишь. Себе правильный путь прокладывай и дом устраивай прочный, и меня помни.

Не пропусти счастье свое. Не торопись при выборе мужа. Не созидай, где пусто, не принимай пока не согласился, не дари, не теряй, не считай, не загадывай, не вопрошай, не мучайся, а только поставь на него крест. Если после этого перестанет приходить, дуй и ‘спасибо’ говори:

В какую сторону пошел,

там ему пригода,

а на мне что не женился,

пусть ему подмога.

Невеста

Для сына своего направляю посланников, чтобы сказать, кому когда явиться и какому делу служить будет. Как девица сон видит, что голуби слетаются к ней, так и просыпается, и считает пусть, что я Мессию направлю через нее. Коли пламя, то государя; коли горный ручей, то святого; коли дерево, то правителя; коли дуб, то умного; коли рубленное, то умрет, коли злым будет. Место при зиме будет щедрым, при лете – красивым, при осени – добрым, при весне – шаловливым. А коли такая птица – синяя либо красивая неведомая снится, то на царство земное его поставлю, на земное и небесное царство, тому как первенец дается на служение святому делу, и нет ему на всем свете равного. До правления моего назначаю долгой жизни помазанника своего, и поставлю как разумного, и приму как достойного. На самое полное и самое худое он править станет.

Коли снится девице огурец, то воин растет, коли яблоко, то хорошая хозяйка, a петух – то драчун, a гол кто забивает, тот бегать будет. Нет никого, кто бы с матерью бы по знаку не призван был. И ответ у меня за всех детей держать отцы да матери будут и рапортовать, с чем детей своих в мир выпускали. Ждет моряка вода, тихохода – машины, а верблюд на путешественника снится, и дом для строителя, и храм для священника, потому записывай, полная, сны свои, чтобы потом по ним значения узреть.

           Где не место, там и невеста сидеть не должна. Где не помыто – там и не сватано, где не украшено – там не встречено. Только невеста светлым дом делает, а к дню свадьбы прихорашивает, для того чтобы сила ее семье показана была. И проводы ее не плачем, а призываниями должны ходить.

На колени не вставай, и лоб не бей. Для невесты сам я венец одевать не стану – то невест моих удел. Девушек с венцом моим принимаю как невест своих, и простой доли им не даю. Им так и не быть замужем. Как за стеной. Придет, может, кто, чтобы не век одной сидеть, да только все одно расстанется. Снять венец тот святые могут и исправить повеление мое. Только, к какому порогу они прибьются, я сам не проверяю да лет им не считаю, и кур нестись не заставляю. Плодиться – пусть плодятся, и тогда сниму венец, если матерью хорошей себя показала, либо ребенок ее того захотел.