скачать книгу бесплатно
Ехали со скоростью, явно превышавшей разрешённую, однако сотрудники постовых служб крайне редко тормозили владельцев элитных иномарок, и потому именно сейчас наличие «мерседеса» играло на руку втройне сильнее. Обычно не стихавшая магнитола молчала, а в салоне едва ли не осязаемо витала напряжённость. Она медленно распространялась, холодком окутывая плечи и заставляя крепче сжимать руль, чтобы не давать тремору одержать верх.
Притормозив на очередном светофоре, полез за сигаретами и покосился на сидевшего рядом Марка. Тот бездумно глядел куда-то прямо перед собой – бледный, без единой эмоции на осунувшемся лице. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы увериться в самой простой в сложившейся ситуации вещи: сна парень не знал уже несколько дней. Протягивая пачку в безмолвном предложении, Александр отметил против воли, как всё же дрогнули пальцы.
Дорога заняла от силы минут двадцать – полупустые улицы сыграли хорошую роль. Потому успеть получилось не просто к трём, а ещё и полчаса в выигрыше припасти. И всю дорогу Александр ждал. Ждал вопросов, попыток что-то узнать. Но то ли страх руководил Марком, то ли просто стресс перекрывал возможность сформировать что-то конкретное. Это играло на руку, потому что ни одного ответа в данные минуты найти бы не получилось.
Но, когда Марк всё же повернулся в его сторону, Александр заглушил мотор и резко выдохнул, опустив голову. Тут же резким движением закинул опавшую на глаза длинную прядь и поспешил не дать сказать.
– Ни о чём меня не спрашивай. Я ничего не обещал, поэтому… не надо.
И не мог видеть, по-прежнему сидя с опущенной головой, но отчётливо почувствовал нутром безмолвный кивок, послуживший покорным согласием. Некоторое время сидел, машинально с силой сжимая обивку руля и водя по ней побелевшими пальцами. Внутренний голос не говорил – кричал, оглушая изнутри.
Остановись, пока не поздно.
Да только вот ведь штука – «поздно» уже наступило.
Огромный холл, выбеленные стены, ковёр на широкой лестнице, бдительная консьержка с домовой книгой – на всё это убранство высотки на Котельнической набережной внимания не обращалось уже давно, а вот шедший на полшага позади Марк напрягался всё сильнее, и состояние его передавалось по воздуху. Пряча руки в карманы брюк как можно глубже, Рощин бесшумно шагал по ступенькам, чувствуя под тонкими подошвами проминавшийся ворс. Четвёртый этаж, три тяжёлые дубовые двери. Подойдя к уже давно знакомой, несколько мгновений постоял, кусая губу.
Продюсером Руслан Кривицкий стал относительно недавно – примерно, когда стала очевидной вся та потенциальная прибыль, которую сулил зарождавшийся в позднем Союзе шоу-бизнес. Обладавший просто акульей хваткой и огромным количеством самых разных знакомств, поднимался быстро, новых «звёзд» делал вполне успешно. Саша Рощин являлся одним из наиболее выгодных его проектов.
Комок мыслей, слишком туго спутавшийся, прервал треск звонка. Ладонь словно сама собой упала на кнопку – совершенно незаметно.
На Марка Кривицкий впечатление произвёл неизгладимое – это стало понятно, когда хозяин четырёхкомнатных апартаментов вальяжно развалился в кресле за тяжёлым письменным столом в кабинете и вопросительно кивнул на початую бутылку коньяка, чем вызвал взгляд, полный не просто изумления, но какого-то словно ужаса. Пить, впрочем, не стал никто, и тогда разговор сразу же приобрёл необходимое русло. Опершись о столешницу, Рощин чётко и внятно разложил всё, что удалось узнать Марку, по полочкам. Излагать было особенно нечего, а сам Волков выглядел настолько убито, что толка от него ждать не приходилось. Да и в беседах с такими, как собственный продюсер, Александр явно смыслил на порядок больше.
Услышанное не воодушевило ни на чуть – то, впрочем, было совершенно ожидаемо. На середине рассказа Руслан схватил с подноса яблоко и громко им захрустел, глядя на нежданных гостей практически безразлично. Рощину стоило невероятных трудов не морщиться от въедливых звуков и продолжать говорить.
– На границе, говоришь? – когда рассказ иссяк, Руслан потянулся и закинул ноги на край стола. Начищенные ботинки сверкнули в свете ажурной лампы. – Если натурально в плен попали, то я им не завидую.
– А что сделать могут? – Марк подал голос впервые за всё это время, потому вопрос прозвучал сипло, совсем уж беспомощно.
– Фантазия работает? Вот всё, что думаешь, всё и могут.
Некоторое время в гостиной висело молчание. Тяжёлое, оно давило на плечи, а постоянно царивший из-за бархатных портьер полумрак добавлял в и без того напряжённую обстановку ноток дискомфорта. Хотя сама квартира и отличалась роскошью небывалой.
Александр стоял неподвижно, по-прежнему упираясь ладонями в лаковую дубовую поверхность; Марк сидел рядом, глядя на сцепленные в замок пальцы. Стоявшие в углу ходики отмеряли с положенной скоростью мгновение за мгновением, но кто бы только мог объяснить, почему время тянулось так медленно?!
Скрипнув креслом, Руслан откинулся на спинку ещё сильнее и покрутил меж пальцев покрытую вензелями и позолотой авторучку. Последил за её слабым сверканием в электрическом свете и усмехнулся.
– А с чего ты вообще взял, что вы по адресу? Я не ищейка.
– Ты из меня дурака не делай. – Рощин скосил глаза и чуть повернулся корпусом к собеседнику. – Я твоих быков знаю. И связи у тебя есть.
Говорил, зная за собой абсолютную правоту – в криминальных кругах Кривицкий пользовался известностью, пожалуй, даже несколько сильнее, нежели в эстрадных. Впрочем, он такой был не один. Шоу-бизнес давал огромные доходы, а что именно скрывалось за концертами очередной группы или сольного артиста, простым смертным знать совсем не обязательно.
– Ну, у меня много, чего есть.
Рощин отошёл от стола к окну и, спрятав руки в карманы брюк, обернулся. Идти ва-банк приходилось не впервые.
– А ты вспомни, какие бабки я тебе приношу.
И фраза попала в точку. Это стало понятно, когда Руслан сложил губы бантиком и нахмурился. Александр выглянул в окно, чуть отодвинув бордовую штору, но уже через пару мгновений отвернулся от открывшегося было взору вида на Яузу. Зная себе цену, безо всяких раздумий выбросил единственный имевшийся в рукаве козырь. Поставил самого себя на кон ради девчонки, которую видел дважды в жизни.
Потому что знал, что ставка высока.
«Вот всё, что думаешь, всё и могут». Слова въелись в голову, на подкорке словно отпечатались. Воображение тут же принялось издеваться, подсовывая самые разные картинки, в которых всему находилось место. И рад бы Рощин оказаться сейчас где-нибудь подальше от этой квартиры и этой ситуации, да только скреблось внутри что-то предательски. И это «что-то» давало понять, что поступал он, в общем-то, правильно.
Пару раз похлопав пальцами по краю столешницы, Руслан выдвинул верхний ящик и вытащил несколько листов бумаги. Подкинул их Марку и опустил рядом ту самую ручку.
– Пиши всё. Имя, фамилия, возраст, внешность. Где была, с кем была. Их данные. Всё, что знаешь. И до мельчайших подробностей.
Марк обернулся. Посмотрел долго, внимательно, а в серых воспалённых глазах – немой вопрос, с отчаянием граничивший. Парень рассыпался изнутри, ломался с треском, и никогда прежде не доводилось Александру становиться подобному свидетелем. Хотя повидать успел многое. А всё, что смог – лишь кивнуть в знак ободрения да кулак в кармане сжать.
Схватив очередное яблоко, Руслан вновь принялся громко жевать, наблюдая за процессом выполнения собственного распоряжения. Взгляд его не выражал особенных эмоций, однако где-то в глубине, если присмотреться, можно было различить медленно тлевшие огоньки. Для такого, как Кривицкий, подобная реакция – уже много.
А вот листок, над которым Марк склонился, в итоге исписан оказался лишь наполовину. И пусть расстояние составляло несколько шагов, да только из-за царившего в комнате полумрака разобрать написанное не получилось, как ни косил Саша глаза украдкой.
– Всё? – Руслан тряхнул протянутой ему бумагой и, получив безмолвный кивок, чуть склонил голову. – Мы перетрём?
Повторять дважды не пришлось: тут же поднявшись, Марк поспешил выйти. Лишь у самой двери обернулся вновь и посмотрел на Рощина. И последнего снова обдало каким-то внутренним холодком – словно один-единственный взгляд мог насквозь пронзить.
Когда дверь закрылась, Руслан протяжно вздохнул и уставился на листок, держа его прямо перед собой в согнутой в локте руке. Через пару секунд хмыкнул.
– Ну и погремуха у девчонки.
– Зато искать легче.
В ответ – неопределённое покачивание головой. Вчитываясь в написанное, Кривицкий то и дело щурился, задерживал взгляд, в котором так и не прибавилось эмоций особенных. Но Александру, знавшему этого человека не первый год, с каждым мгновением становилось понятнее вот, что: если бы шансов не имелось никаких, разговор давно уже сошёл бы на нет. Потому молчал, то и дело прикусывая кончик языка, потому лишь следил за бегавшим по рукописным строчкам взглядом.
Отложив, наконец, листок, Руслан кивнул на ранее занимаемый Марком стул. Пришлось сесть, ногой развернув его так, чтобы оказаться лицом к собеседнику.
– Скажи-ка мне вот, что, – Кривицкий подался вперёд и сложил руки на столе, – на кой чёрт тебе эта баба? Что, парафинишь её?
А во взгляде – едва различимые огоньки лукавства. И Рощин, опершись локтем о лакированную гладь, вдруг задумался. Можно соврать, и это стало бы гарантией того, что Руслан впрягся и сделал бы всё, что смог. А можно сказать правду, но тогда не получилось бы увериться ни в чём.
Да только язык не повернулся выбрать первое. Ни язык, ни совесть.
– Нет.
По взгляду понял, что в услышанное не поверили. Да и в голосе заискрился плохо сдерживаемый сарказм.
– А зачем же тогда?
В заведомо провальной попытке расслабиться пожал плечами. Над ответом на этот вопрос задумываться уже не приходилось – настолько он на поверхности лежал, очевидный, казалось бы, до невозможного. Очевидный и совершенно нелогичный для такого, как он, одновременно.
– Дело хорошее сделать хочу. Авось зачтётся.
Руслан бросил долгий, пристальный взгляд. Александру не осталось ничего, кроме как выдерживать его, стараясь не выдавать ни одной более или менее чёткой эмоции, которую можно различить в пусть тусклом, а всё же свете. Хотя отвернуться хотелось просто невероятно – до противного зуда где-то под рёбрами. И сколько просидели так, безмолвствуя и позволяя лишь ходикам нарушать повисшую тягучую тишину, понять не удалось бы даже при желании и попытке время засечь. Не та складывалась ситуация.
– Только дело-то моими руками делать хочешь.
Одним неоспоримым талантом обладал Кривицкий и пользовался им виртуозно: психологическим давлением. Говорил всегда спокойно, вкрадчиво, и обязательно в глаза глядя, словно пытаясь придушить, пальцем при том не тронув.
Но разве не знал Саша, к кому шёл?
– Я не так часто с просьбами к тебе обращаюсь. И про все нюансы в курсе.
Руслан вновь замолчал. Несколько раз бросал косые взгляды на лежавший под рукой листок и потирал бровь. И теперь уж Рощин не сводил с него взгляда внимательного, не упуская ни единого движения или жеста, в глубине души желая угадать ответ прежде, чем он оказался бы озвучен.
– Ладно, ладно. Есть у меня выходы, потрясу, кого надо. Посмотрим. Может, и успеем.
Услышанное словно из вакуума какого-то прозвучало – глухо и сквозь шум крови собственной в ушах. И вдруг слишком чётко подумалось, что вся ситуация была не больше, чем плодом фантазии разбушевавшейся, когда, медленно откинувшись на кресло, Руслан потянулся к стоявшему на краю стола телефону и снял с рычага трубку. Прижав её к уху и плечом зажав, полез в ящики стола, шлёпнул толстой книжкой записной и, уже потянувшись к диску, покосился на по-прежнему сидевшего неподвижно Александра. Во взгляде заискрился холод.
– Всё. Мы друг друга услышали.
* * *
На пригорке ветер хлестал по щекам особенно ретиво, продувал насквозь, заставлял периодически щуриться, чтобы в глаза не налетело мелкой пыли. Терпкий дым сдувало прямо в лицо, но Денис даже внимания на то не обращал, продолжая делать глубокие затяжки – так, чтобы лёгкие буквально скручивало. Сигареты давали крепкие, то, что надо.
Такие перекуры – дважды в сутки – он выпросил без особенного усилия. Аслан относился к нему благосклонно, словно стержень внутренний чуя, потому противиться не стал. И сейчас, в эти пару минут на свежем воздухе, курить старался медленнее, вдумчивее, стараясь забыть о том, что дуло автомата направлялось куда-то под лопатку.
Чуть левее и на пару метров ниже – хрупкая фигурка, покачивавшаяся от каждого порыва. Спутанные бордовые пряди метало по воздуху, а висевшая, как на жерди, куртка то и дело надувалась куполом. Волкова стояла, глядя в никуда – белая, словно из воска вылепленная.
Добиться таких вылазок для неё оказалось на порядок сложнее. Аслан сначала и слушать ничего не желал, свирепел в одно мгновение. Но Денис вновь и вновь возвращался к разговору – каждый раз, когда его вызывали, чтобы справиться о ране от не рассчитанной силы. И в конце концов у него получилось. Для неё эти минуты на воздухе были вторыми за третьи сутки заточения.
Руки, плетьми свисавшие вперёд, накрепко связаны жёсткой толстой верёвкой. Лишь впервые бросив косой взгляд на узлы, Денис сразу понял – самой Волковой в жизни не развязаться. Тонкая кожа покраснела, натёртая верёвкой, покрылась крошечными ссадинами – он чувствовал их под собственными пальцами, когда вчера вечером пресёк истеричную попытку разодрать запястья ещё пуще. Связывали только для таких «прогулок», и Вагиф возился дольше, чем караулил в итоге. Мотал на славу, а она не шевелилась даже, в пустоту неотрывно глядя.
Её ломали. Она лишь помогала.
Огни в серых глазах погасли. Денис видел эту медленную гибель – каждый раз, проверяя повязку, против воли поднимал взгляд и замечал ослабевавшие искорки. Сегодняшним утром их не стало. Совершенно сухие глаза смотрели стыло, безжизненно, равнодушно. Так и не проронив ни единой слезы, Волкова с треском ломалась, как сухая ветка.
Как он сам девять лет назад.
Мысли о собственной шкуре вспыхивали периодически, но отчего-то не вызывали какого-то особенного внимания. Денис словно на автомате действовал: ел, пил, менял повязку, ждал заветных минут перекура. И в пустые глаза смотрел точно так же. На автомате. На плечи рухнула ещё одна вина. За сломленную девчонку, лишь им одним упущенную.
Гулявшие вдалеке бараны напоминали почему-то сугробы. Они медленно плыли по пожухлой траве в поисках кочки посвежее, подгоняемые сгорбленным стариком, опиравшимся на длинную палку – кривую, как он сам. Женщина средних лет развешивала бельё на покосившийся забор. Белые простыни еле слышно хлопали влажными краями, развеивались, словно огромные паруса. Двое детей донимали старого осла, лениво жевавшего сено, а чуть поодаль носились друг за другом, ворча и повизгивая, уже знакомые собаки.
А в паре шагов – хрупкая фигурка. Побелевшие пальцы сжимали длинный верёвочный край, волосы закрывали лицо, но она даже не пыталась сделать хоть что-то, чтобы избавиться от мешавших прядей.
«Ты виноват».
Глубоко затянувшись, позволил горькому дыму проникнуть в лёгкие, отяжелить их своим ядом. Только вот медленные выдохи не приносили совсем никакого облегчения.
Сказав о Вовке, ожидал всего – криков, истерик. Но получил лишь одно: Волкова безмолвно сгорбилась ещё пуще, упала грудью на поджатые под себя ноги, а лбом упёрлась в колени. Сколько пролежала так, не шевелясь и словно не дыша, Денис представить не мог даже. Когда захотел было сесть рядом, получил лишь тихое, едва ли различимое: «Уйди». И ушёл, устроился в дальнем углу. Лишь время спустя наплевал на просьбу, когда заметил краем глаза попытки самостоятельно справиться с окровавленным бинтом.
Маруська многому успела научить – ставить уколы, менять повязки, отдирать марлю от ран так, чтобы без мяса, обрабатывать раны. На старых тельняшках показывала, как накладывать разные виды швов. И Денис запоминал, губкой впитывал, потому что у Маруськи словно дар какой имелся: объясняла она так понятно и легко, что не усвоить ещё постараться надо было. Каждый раз, когда выдавалась свободная минута, сам рвался в полевой госпиталь, чтобы помочь хоть чем-то.
Рана Волковой осложнениями грозила едва ли, а вот уродством точно – без надлежавшего ухода и в условиях, близких к антисанитарии, это становилось неминуемым. Но Денис лишь об одном думал, вновь обтирая пальцы спиртом: не допустить заражения. А ещё в глаза бросалось вот, что: она научилась терпеть боль. Привыкнуть вряд ли привыкла, но не дёргалась и не пыталась вырваться. Лишь сидела покорно и ресницы опускала, когда пластырь отрывался слишком резко.
Бычок истлел окончательно – уже второй за их «прогулку». Больше Вагиф не дал бы ни минуты, потому Денис сам поднялся, размял затёкшие ноги. Он стоял позади, но это не помешало Волковой понять, что время их истекло. Безмолвно ступая по высохшей траве, она прошла вперёд и поплелась первой. От одного взгляда на опущенные плечи становилось тошно.
А под ногами – сухая, местами потрескавшаяся земля с редкими жёлтыми кочками. Чем-то душу Денисову напоминала. Это сравнение пришло в голову само собой, ветром влетело, ветром и вылетело, не задержавшись дольше пары мгновений. Да вот только послевкусие осталось – тяжёлое, прогорклое, осевшее на подкорке.
Сегодня Вагиф возился с путами особенно долго: мешали собственные руки, ходившие ходуном столь сильно, что волей-неволей за них цеплялся взгляд. Волкова же стояла неподвижно, а, когда её всё же освободили от верёвки, буквально рухнула к стене. Обхватила руками колени и, откинув голову на щербатые доски, замерла. Едва живой взгляд устремился в пустоту.
Когда они остались вдвоём, Денис понял, что терпение почти закончилось.
– Говори со мной.
И пусть совсем этого не хотел. Пусть предпочитал хоть и давившее на плечи, а всё же более привычное безмолвие. Пусть. Сейчас только он мог сделать хоть что-то.
Иначе она сойдёт с ума.
Если он наплюёт на неё, если будет думать лишь о себе… что сказал бы на такой выбор Володя? Володя, так рьяно защищавший её, всегда пытавшийся сгладить острые углы. Единственный друг, принимавший его, Дениса, таким, каким он был, лишь с одним не примирялся – с желанием во что бы то ни стало избавиться от неожиданно упрямой девчонки. Словно бы отказывался понимать истинную причину. И что теперь?
А теперь лишь одно: он не отдаст её Володе. Не так просто.
– О чём?
Не пошевелившись даже, Волкова продолжала сидеть, глядя в одну ей лишь известную точку. И голос звучал глухо, словно откуда-то издалека. Пожав плечами, Денис медленно опустился рядом и упёрся локтями в согнутые колени.
– О чём угодно. Расскажи о себе. Всегда хотела журналистом стать, или так, шлея под хвост попала?
Тут же загадал: если промолчит – дело плохо. Ответ интересовал мало, главным было его хотя бы получить.
– С детства.
Говорила тихо, так тихо, что, сиди он на пару метров дальше, ничего бы не услышал. Почувствовав правильность выбранной тактики, головой качнул и вновь передёрнул плечами: так, словно она, по-прежнему на него не смотревшая, могла бы почувствовать движение.
– Детство длинное. Конкретнее.
Пауза затянулась, заставила повернуться и окинуть взглядом неподвижную фигурку. Пропитавшийся кровью пластырь держался на честном слове, синяки под глазами очертились настолько чётко, словно их краской нарисовали. И только заглянув в глаза, Денис почувствовал, как что-то внутри дёрнулось в попытке сломать сухое безразличие. Волкова вспоминала. Это выразилось пусть совсем слабым, но всё же огоньком, который едва различимо забрезжил во взгляде.
– Лет с двенадцати…
Вздохнув, потянулся к валявшемуся в паре метров пакету. Выудил из его недр спирт, пластырь и бинт, снова повернулся к Волковой и сунул всё это ей в руки. И, пока та откручивала крышку, осторожно подцепил край пластыря ногтем и потянул вниз. На какое-то мгновение заметил мысленно, что кожа у неё совсем ледяная. Ничего хорошего то не сулило.
Вчера в ответ на её неуверенное: «Я сама» при подготовке к очередной перевязке, не выдержав, сорвался на крик. И теперь, как ни убеждал себя в том, что Волкова сама нарвалась, а всё же чувствовал противно свербевшее на подкорке эхо от собственного разъярённого: «Что ты сама?!». Потому сегодня старался вести себя посдержаннее.
Хотя получалось плохо.
– Не заживает почти ни х… – на полуслове запнулся машинально, бросил косой взгляд и взял молча протянутый спирт. Плеснул на руки, поморщился от противного холодка. – Ни хера.
Да вот только то ли не услышала она, то ли сил на реакцию не отыскала.
– А… ты?
– Что я?
От прикосновения пропитанным спиртом кусочком ваты даже не поморщилась – лишь во взгляде боль мелькнула да пальцы дрогнули. В ней оказалось столько терпения… а толка от него практически никакого.
