скачать книгу бесплатно
Потому что Денис высунулся в окно больше, чем по пояс, и свободной рукой схватился за крышу. А потом…
Автоматная очередь прервала шум мотора и заставила в ужасе зажать ладонями уши, потому что именно в этот миг слух, казалось, вернулся в полном объёме. Громкий треск не длился дольше нескольких мгновений, но согнувшейся пополам Агате показалось, что он бесконечен. Его эхо не стихало и никак не сходило на нет, наоборот, пробиралось под кожу, всё глубже и глубже, и сорвавшийся с губ протяжный крик смешался с этим треском воедино.
Сергей Павлович тут же схватил за плечи и с силой потянул назад, Ильнар ударил по тормозам. Крепкие мозолистые пальцы вцепились в ладони, пытаясь отнять их от ушей, Агату затрясло вдруг, заколотило в припадке, крик перерос в звериный вой. Её пытались удержать, успокоить, но она брыкалась так сильно, что даже не сразу почувствовала, что на помощь пришёл Володя, потому что кто-то с силой схватил за щиколотки, не позволяя метаться ещё сильнее.
– Ну всё, всё, всё!
Сергей Павлович гладил по голове, прижимая к себе и глуша тем самым полный ужаса крик, но это совершенно не помогало. Агата билась в неконтролируемой истерике, содрогалась всем телом и не то выла, не то стонала. Лишь только слёзы никак не появлялись, словно их вообще не существовало. Отчаянные попытки вырваться, сведённые болью рёбра и сразу четыре крепкие руки, ни на миг не отпускавшие ни туловища, ни ног.
Зачем её держали, когда шёл обстрел? Ведь всё могло бы закончиться.
Только что она услышала то же, что слышал маленький мальчик в последний миг своей жизни.
Карий глаз. Развороченный череп, осколки костей вперемешку с кровавыми ошмётками посреди травы. Рука лежавшей рядом женщины на маленькой спинке… и ещё с десяток разбросанных по улице тел.
Они наверняка были мертвы, но их всё равно добивали.
Агата вертелась в крепких руках, стонала сквозь сжатые зубы, в отчаянии пытаясь освободиться. И никак у неё этого не получалось, и рёв душил, лишая кислорода.
– Господи, что делать-то с ней?..
– Дай, я…
В голосе, донёсшемся сквозь собственный безостановочный скулёж – лёд и что-то ещё. Но, стоило Денису лишь податься в её сторону, как новая волна вопля тут же свела судорогой внутренности. Изо всех сил дёрнувшись, Агата вцепилась руками в спинку сидения, вжалась в неё, спрятав в обивке лицо, и затряслась. Ноги, наконец, отпустили, получилось подтянуть их к груди и буквально в комочек сжаться. Животный ужас заставлял тело биться в ритмичных конвульсиях, сливавшихся с ударами сердца под самым горлом.
Руки Сергея Павловича вновь обхватили, заключая в крепкие объятия. Тяжёлый подбородок опустился на макушку.
– Не лезь.
Голос Володи насквозь пропитан усталостью – почему-то так не вовремя вернувшийся слух распознал то слишком чётко. Рыдания душили, не позволяли даже ртом воздух схватить нормально, и дыхание выходило частым-частым, словно у собаки после долгого бега. Тихий свист в лёгких, словно ножами изрезанное горло и голова, с каждой секундой всё больше разваливавшаяся на кусочки от нестерпимой боли…
Как выглядит точка невозврата?
Агата не видела, что происходило в салоне, по-прежнему прижимаясь щекой к крепкой мужской груди, но фраза, которую произнёс Володя негромко, явно отвечая на что-то, заставила съёжиться ещё сильнее. Он наверняка не сообразил, что слух пусть не до конца, но восстановился одновременно с выстрелами, и думал, что слова негромкие расслышать не удастся.
– Она тебя, похоже, испугалась.
* * *
– О, репортёр, привет!
– Да отвали от неё. Им сегодня веселья без тебя хватило.
Звук шаркавших по асфальту сапог донёсся откуда-то издалека, хотя между скамейкой и группкой возвращавшихся домой солдат было метра четыре расстояния. А потом – тихий бубнёж, походивший на неразборчивое шипение. В ушах уже не шумело, но слух всё-таки оказался повреждённым довольно сильно, а потому приходилось усилия прикладывать, чтобы расслышать что-то, что говорили, находясь не в непосредственной близости. А до говора солдат не имелось ровным счётом никакого дела.
Агата сидела на лавочке у подъезда. Сидела неестественно прямо, держа руки сложенными на коленях, и смотрела куда-то в пустоту. Всё тело дрожало от боли, каждая его клеточка горела, ныла, лишая всяческого желания двигаться. Связанные в хвост волосы, которые так и не получилось разодрать до конца, наверное, придётся остригать.
Получилось бы хоть домой вернуться для начала…
– Слушай, а если она того… ну, с ума сойдёт?
– Да вряд ли. Это обычно по-другому происходит.
– А всё же?
– Что «всё же», Володь? Я говорил, что добром это дерьмо не кончится! Я же говорил, что так будет. Говорил? Кто меня услышал?!
– Да тише ты.
Агата из ванной выходила, когда услышала едва различимый тихий говор, доносившийся из-за плотно закрытой двери, ведшей на кухню. Услышала и тут же почувствовала, как мурашки почему-то вновь покрыли спину и разодранные плечи, хотя ни слова на тот момент разобрать не получилось. И не понимала, отчего решила вдруг сделать несколько шагов и, собрав все силы, что оставались, с замиранием сердца вслушаться в каждое слово.
Лучше было бы, наверное, этого не делать.
Как вышла из квартиры, как оказалась на улице? Эти моменты совершенно не запомнились, да и не особенно они важны.
А что, если она и впрямь теряла рассудок? Что тогда?
Если бы всё было в порядке, подобные мысли вызвали хоть какую-то реакцию. А она продолжала сидеть неподвижно и совершенно ничего не чувствовала – ни страха, ни опаски.
Только боль медленно разрывала тело на мелкие кусочки и никак не могла довести своё дело до конца.
Что, если это конец?
О таком ты, Волкова, мечтала?
Вышедшего из подъезда Кравцова, тут же попавшего в компанию всё ещё куривших солдат, Агата заметила боковым зрением. И сразу же остро почувствовала непреодолимое желание встать и уйти куда подальше. Хотя бы вон, к руинам, в которые превратилась целая половина дома. Там можно спрятаться, затаиться в обломках так, что никто и никогда бы не нашёл, и пролежать без движения до конца времён.
Дальнейшая жизнь представлялась… да никак не представлялась. Какая могла быть жизнь после такого? Существование разве что. А существование смысла не имело.
На полочке в ванной с позавчерашнего дня лежали две бритвы и помазок. Почему-то лишь сейчас Агата сообразила, что именно показалось странным на мгновение, когда замутнённый взгляд скользил по стенам, покрытым запотевшей от влаги светло-персиковой плиткой. Бритв не было.
Смешно это, наверное.
Денис подошёл к скамейке. Тяжело опустился рядом. Покрутил меж пальцев пачку сигарет и протянул её Агате. Та лишь косо глянула и едва уловимо головой мотнула.
– Легче станет.
На банальное «нет» не нашлось ни сил, ни желания.
Легче станет, ну как же! Откуда ему вообще знать, станет или нет? Великий эксперт по чужим головам?
Зубы сами сжались так, что едва не свело челюсть.
Щёлкнула зажигалка, Денис затянулся и отвёл руку с сигаретой от лишь на мгновение глаза скосившей Агаты подальше – очевидно, чтобы дым не плыл в её сторону. Впрочем, самой Агате наплевать – молча она смотрела на погнутые детские качели, с которых слезла почти вся краска. Наверное, были дни, когда за них шли настоящие баталии. А сейчас только солдаты изредка баловались, вспоминая детство и заливисто гогоча.
Интересно, играли ли на этой площадке дети, которых убивали так же, как того мальчишку?
Когда Кравцов вдруг заговорил, показалось на секунды, что повреждённый слух решил поиграть с сознанием и подкинул что-то совсем не то, что произнеслось на самом деле. Но Денис находился совсем близко, едва ли не касался коленом её бедра, и потому, наверное, в услышанном сомневаться не имело смысла.
– Когда я стрелял, – небольшая пауза, затяжка. Словно выигранный на раздумья миг, – ты испугалась самих выстрелов, или того, что это делал я?
Перед глазами – тянувший переломанную руку мёртвый ребёнок, которого застрелили, прежде чем лишить половины черепа. Затряслись вдруг пальцы, Агата остекленевшим взглядом смотрела в пустоту, чувствуя, как грудь снова медленно сжимало от неистового желания заорать. Но вместо этого – лишь сжатые в ниточку прокушенные губы.
– Володя говорит, что второе.
Денис не сводил с неё пристального взгляда – это ощущалось каждой клеточкой, каждым сантиметром кожи, вмиг ставшей гусиной. Пробил жар, руки и вовсе заходили ходуном – трудно, наверное, не заметить, – но сама Агата не пошевелилась, не осознавая при том, каких трудов ей это стоило.
Молчи. Не вздумай даже.
Но губы не слушаются.
– Второе.
Едва слышно, так, что собственный слух толком не уловил буквально на выдохе сорвавшееся слово.
Господи, заткнись!
А дальше вдруг – тишина. На какие-то секунды показалось даже, что Кравцов ушёл, а она и не заметила, всё так же сидя, словно изваяние, и в сторону куда-то глядя. Возможно, такой исход был бы самым удачным из всех возможных. Но вновь щёлкнула зажигалка, вновь поплыл по воздуху терпкий дымок. Денис подался вперёд, упёрся локтями в колени и стряхнул едва ли успевший образоваться пепел. Во всей позе – такое напряжение, что даже совершенно разбитое состояние позволило заострить на том внимание. И почему-то Агата решилась на невообразимую просто вольность, чуть повернувшись корпусом влево, чтобы… что? Лучше видеть?
Затяжка, ещё затяжка. Может, стоило всё-таки сигарету взять? Вдруг на самом деле помогло бы?
Проследив за тем, как свободной рукой Денис провёл по затылку к шее, отметила про себя зачем-то, что не почувствовала ровным счётом ничего. Да и, собственно, не должна была, наверное.
– У таких, как я, – голос звучал глухо, без эмоций, – несколько способов борьбы с напряжением. Водка и пальба. У некоторых особо одарённых ещё насилие. Как думаешь, было бы лучше, если бы я сейчас нажрался?
На то, чтобы о чём-то думать, не имелось никаких сил. И потому Агата помалкивала, цепляясь пальцами за джинсы. Хорошо хоть, додумалась взять из дома запасные. Как предчувствовала.
Так много мыслей в голове, и ни одной хоть сколько-то чёткой.
– Ты можешь меня ненавидеть, презирать… только бояться не надо.
Его голос – спокойный и ровный. Только усталостью насквозь пропитанный. Денис впервые говорил с ней по-человечески. Откровенно.
До такого состояния надо было дойти, чтобы он изменил своё поведение?!
Стоило, наверное, проявить хоть какую-нибудь реакцию. Но что-то упорно подсказывало, что Кравцов и так понимал все её настоящие состояния, а значит, нужды такой не имелось. Потому и сидела Агата. Словно лом проглотив.
Легко сказать, не бойся. Только что делать в случае, когда страх уже успел отравить внутренности? И что делать, если он совсем не походил на страх быть в который раз отчитанной за неправильно составленный текст репортажа?
Денис повернулся, посмотрел внимательно, долго так, словно ища во внешности какие-то изменения кроме синяка на брови, пары мелких царапин да изуродованных пальцев с переломанными ногтями. Колким был этот взгляд, цепким, и мурашки от него появлялись мелкие-мелкие, словно песчинки ледяные.
– Я буду настаивать на том, чтобы в оставшиеся дни никуда тебя не брать.
Так просто, ровно сказал, словно речь у них о погоде шла или чём-то до отвратного схожем.
– Мне наплевать, на чём вы будете настаивать.
Краем глаза заметила реакцию на собственный выпад – Кравцов выпрямился медленно, не отрывая взгляда – и почувствовала вдруг ужасную по силе своей дрожь, как будто из-за судорог. А глаза даже огнём обожгло.
Снова на «вы», да, Волкова?
Вскочив на ноги, развернулась и отшатнулась на пару шагов назад, неотрывно на Дениса глядя. Прямо в тёмные глаза, прожигавшие насквозь.
Полуулыбка исказила губы совершенно незаметно. Жалобная такая, но никак не незаметная. В том и сомневаться не приходилось даже.
Почему всё это именно с ней? Почему она?
– А знаете, Денис Владимирович, ваша мечта сбудется. Вы сможете меня уволить наконец-то. За ослушание.
Голос – дрожавший, едва ли не срывавшийся на каждом слове, тихий и пропитанный какой-то совершенно безумной, плаксивой усмешкой. Сердце колотилось так скоро, так заполошно, буквально кульбиты в груди выплясывало, и из-за того очень странное чувство появлялось, словно вот ещё немного, и какой-то новый приступ случился бы.
Кравцов смотрел пристально, по-прежнему опираясь локтем о колено, и явно не солгал, одно лишь произнеся негромко и вкрадчиво, чуть не по слогам:
– Я не понимаю.
Ведь и впрямь не понимал – на лице написано было. Агата почувствовала, как больно впились ногти в ладони, и разжала кулаки. Широко распахнутые глаза щипало, но, когда по щеке потекла одинокая слеза, легче не стало.
Да и улыбка с губ так и не сошла.
– А меня с вами рядом не было.
Глава 10
Ильнар не пел – орал больше, вальяжно развалившись на крыше БТРа и закинув руки за голову.
Агата никогда не умела петь. Постоянно ляпала невпопад, совершенно не слышала мелодии, да и голосом подходящим природа не наградила. Максимум, на что способностей хватало – негромко мурлыкать себе под нос что-то знакомое, чтобы отвлечься в случае необходимости, но даже в таком случае находились готовые сделать колкое замечание.
Сидя на краешке боевой машины, Агата упиралась лбом в согнутые коленки и рассматривала собственные джинсы. Голос Ильнара проникал внутрь, а снаружи на плечи приятно давил тяжёлый, но такой тёплый бушлат, насквозь пропахший землёй и сигаретами. И самочувствие – в том стоило признаться хотя бы самой себе – было вполне удовлетворительным. Особенно, если учесть обстоятельства.
Со слухом творились странные вещи: иногда уши словно прочищались, и все звуки жизни – прямо как сейчас – воспринимались так, как если бы и не бывало никакой травмы. А порой что-то словно щёлкало негромко, и приходилось ощутимо напрягаться, чтобы различать сказанное. Притворяться получалось не очень, но попытки не оставлялись. Привлекать к себе излишнее внимание никак нельзя, только не здесь и не в такой кошмарной обстановке.
Косматые пряди, о перспективе избавления от которых не хотелось задумываться даже, спадали к глазам, создавая прекрасную завесу от посторонних взглядов. Со стороны наверняка могло показаться, что Агата дремала; наверное, так оно и было, потому как за всё время их пути никто и пальцем не тронул. И это играло на руку, позволяло исподтишка наблюдать и оставаться при том будто бы незаметной.
Володя сидел впереди и позволял удобно упираться коленями в собственную спину, что делалось с огромным рвением. Слева, буквально в паре десятков сантиметров – что-то писавший в блокнот карандашом Кравцов. А сам Ильнар, по-прежнему горланивший во всю глотку, удобно расположился рядом с ним и изучал проплывавшие по небу кучевые облака. Погода не радовала, но наблюдать за ней не хотелось, потому и сидела Агата, скрючившись и не шевелившись.
Раскол в группе стал окончательным. В том не осталось никаких сомнений. Пусть редкие, но всё же разговоры со вчерашнего вечера прекратились окончательно, их вытеснила гнетущая тишина с редкими командами, которые выполнялись в совершенном безмолвии. Даже Володя устал бороться. Больше молчал и совсем не пытался улыбаться.
Она уйдёт. Потому что другого выхода не было.
На поверку Агата оказалась намного слабее, чем думалось раньше. И рухнуло всё – напускное упрямство, нежелание отступать, уверенность в собственных силах. Всё рухнуло, когда снаряды падали в паре десятков метров.
Ильнар затянул какую-то песню про командиров и нелёгкую долю.
– Сейчас допоёшься, – из люка тут же показалась голова. Сергей Павлович, впрочем, смотрел беззлобно и голосом давал понять, что опасаться сказанного всерьёз не следовало. А глядевшая украдкой Агата медленно распрямилась, разминая затёкшие плечи. Бушлат упал, прохладный ветер сразу же проник под лёгонькую ветровку и свитер, вызвав колкие мурашки.
Отчего-то было не по себе. Но объяснения тому не находилось: все выглядели спокойными, даже относительно бодрыми, а чувство тревоги не покидало со вчерашнего дня. Только сейчас оно скреблось на подкорке как-то по-особенному настойчиво. И терпкая горечь, образовывавшаяся на языке, никак покоя не давала.
Тряхнув головой, Агата разжала челюсти: она так глубоко задумалась, что даже не заметила, как прокусила щёку. Нащупав кончиком языка ранку, поморщилась от едкого привкуса крови и сглотнула.
