Жить

Он размышлял. Если Машиного мужа закрыли, значит, были основания. С учетом сегодняшних реалий арестовать по доносу просто, никаких сложностей у СТОЗА, как правило, не возникает. Самое интересное, что Антон не знал ни одного случая, который закончился бы освобождением задержанного. Возможно, такие истории бывали, но они не предавались огласке, чтобы не навредить безупречному авторитету СТОЗА как организации исключительно компетентной.

– Ты говорила, что могла бы позвонить отцу. А чем он может помочь? – спросил Антон после недолгой паузы.

– Может быть, ты забыл, но мой отец имеет связи с высокопоставленными чиновниками из первого эшелона власти. Он, наверное, мог бы кого-то о чем-то попросить за Сашу.

– Как мило, – усмехнулся Антон. – Машунь, вспомни, в какое время мы живем. Любой, оказывающий содействие лицу, подозреваемому в совершении преступления против государственной безопасности, сам в нем виноват. Ты сейчас уже совершаешь преступление: ставишь под сомнение обоснованность действий тех людей, которые призваны охранять наш покой и сон, чему они отдаются без остатка, со всей преданностью и даже некоторым фанатизмом во имя всеобщего блага.

– Ты что, боишься? – Маша с недоумением посмотрела на Антона.

– Я? Нет. Мне, в общем-то, нечего терять, кроме моей свободы. А как это – терять свободу, мне известно. Малоприятно, но жить можно. В нынешних условиях жизни – свобода не бог весть какая ценность. Я в данном случае говорю о тебе и тех людях, которым ты доверишь свои сомнения…

Маша перебила Антона:

– Я не хочу слушать это бла-бла-бла. Мне этого и так вполне хватает из телевизора. Я не знаю, что делать. Мне нужен совет, помощь… Я думаю, что отец, используя свои знакомства и не подставляя себя, может, по крайней мере, что-нибудь выяснить. А ты сам не мог бы связаться с Полковником?

Антон, видимо, мог бы, но совсем не хотел этого делать. Он колебался. В голове всплыло суровое лицо Полковника, его густые брови, которые были объектом шуток всего отдела, разрезанный глубокими морщинами лоб, темные глаза-сверла. В их последнюю встречу – перед задержанием Антона сотрудниками собственной безопасности – Полковник своим зычным голосом говорил ему соответствующие моменту фразы. Антон, слушая их, не верил в искренность ни одного слова. Он ощущал, что, произнося их, Полковник делает свою работу, ту, которую Антон как раз больше делать не хотел, за что и поплатился. Антон чувствовал, что по-человечески Полковник его не осуждал, и именно это Антону в тот момент показалось действительно важным. Антон принял решение:

– Хорошо, я встречусь с ним. А ты постарайся пока больше никого в эту ситуацию не вовлекать. Свяжись со мной, если что-то произойдет. Я тебе позвоню, как только будет информация.

Антон попросил счет и достал портмоне.

– Спасибо, Тош. А можно я задам тебе личный вопрос? Он до сих пор не дает мне покоя.

Антон кивнул:

– Задавай.

– Почему ты отказался тогда себя защищать? Почему прогнал моего адвоката?

– А зачем? Я не видел в этом никакого смысла…

– Как не видел? Ты же не был виноват в том, в чем тебя обвинили.

– Ну, это как посмотреть. Конкретно в том, в чем обвинили, – точно не был, но я делал много другого, за что вполне мог быть наказан. Просто система устроена так, что своих нарушений она не замечает, а свои интересы защищает до конца. И все сотрудники, зная об этом, в какой-то момент перестают обращать внимание на формальные запреты или ограничения, руководствуются только ведомственными неписанными правилами. Именно эти правила – и есть непререкаемый закон. Нарушать его нельзя, потому что тогда тебя сдадут. Система сдаст. Собственно, поэтому и наказание воспринималось мной как совершенно справедливое последствие не совсем праведных поступков, а иногда даже совсем незаконных действий, которые я совершал, будучи на службе.

Он помолчал и продолжил:

– И потом, как я мог защищать себя? Моя защита могла строиться только на разоблачении внутреннего устройства системы. Начав говорить, я мог навредить своим же ребятам, поставить их под удар. Мне этого делать не хотелось. Да и кому я мог рассказать всю правду? Суду, прокурору? Они и без меня в курсе. У них точно такая же система – только под другой вывеской. Если ты помнишь, процесс был закрытым, поскольку затрагивались вопросы негласной оперативно-розыскной работы. В таких условиях моя правда, не имеющая никакого практического смысла, могла помочь только в одном: не дожить до приговора. А признание вины гарантировало сохранение жизни и искупление грехов, совершенных мной вольно или невольно для обеспечения существовавшей на тот момент системы правопорядка.

– Ты говоришь: «существовавшей тогда». Мне кажется, в системе ничего не поменялось…

– Ну не скажи. – Антон покачал головой. – Если раньше стражи порядка, заточенные пресекать, раскрывать и расследовать, делали свое дело безыдейно, без души, воспринимая работу только как работу и получая за это не очень достойную зарплату, то сейчас под прикрытием Концепции безопасности и в условиях нагнетания всеобщего страха у правоохранителей появился идейный смысл. Их призвание – спасти мир и человечество от терроризма, экстремизма, бандитизма и прочих «вредизмов». На их плечах – безопасность населения. В их руках – щит, которым они укрывают от зла всех беспомощных и беззащитных. В их головах – убежденность в том, что только они способны обеспечить людям нормальную жизнь, избавить их от потенциальных угроз и передать в руки правосудия тех негодяев, которые посмеют пролезть сквозь искусно расставленные заградительные кордоны. Их служба высоко ценится и хорошо оплачивается. Я думаю, блокировка чувств освобождает их не только от озлобленности и страха, что неизбежно присутствует в работе правоохранителей, но и от угрызений совести, оставляя холодным рассудок, – они мыслят только черно-белыми категориями. Ты – злодей, если есть основания тебя таковым считать. Если оснований нет, тебя для них вообще не существует. Все измеряется статистическим цифрами, за которыми не видно человека. Предотвращение глобальных угроз и общественная безопасность – вот что имеет значение. По крайней мере, мне именно так представляется сегодняшнее положение вещей. Еще будут вопросы? – улыбнулся Антон.

Маша покачала головой:

– Пока нет. Хотя мне бы хотелось с тобой о многом поговорить. Но я не буду злоупотреблять.

Антон расплатился за кофе, и они вышли из кафе.

Глава 2

Пять лет назад Антон работал в отделе по контролю за оборотом наркотиков Службы правопорядка. Однажды за сбыт наркотиков они задержали восемнадцатилетнего парня, которого подставил информатор, а Антон отказался оформлять документы для привлечения его к уголовной ответственности. Почему он повел себя именно так, Антон точно не знал, ведь за время службы он провел немало таких задержаний, за что постоянно получал грамоты и благодарности, и в свои молодые годы уже имел звание майора. Но в тот день с самого утра что-то пошло не так.

Собираясь на службу, Антон на экране телевизора увидел бегущую строку о том, что на свободу отпущен Бизнесмен – известный и влиятельный предприниматель. Суд отказал следователю в ходатайстве о заключении Бизнесмена под стражу, указав на необоснованность подозрения о его причастности к организации преступного сообщества, распространяющего наркотики. Далее, со ссылкой на адвокатов Бизнесмена, сообщалось, что он не намерен чинить каких-либо исков к государству из-за незаконного задержания. Антон оторопел.

Должно быть, это какая-то ошибка. Может, утку запустили? Подготовкой операции по задержанию Бизнесмена отдел занимался около года, было получено достаточно оперативной информации, подтверждающей не только его участие в деятельности преступного сообщества, но и непосредственную руководящую роль. На совещании по итогам операции руководитель управления – Полковник – сообщил, что наверху остались довольны проделанной работой. И это несмотря на то, что в ходе задержания Бизнесмена были ранены двое сослуживцев Антона. У одного из них – Кирилла – месяц назад родился сын, второй – отец двух малолетних детей. Их состояние оценивалось врачами как крайне тяжелое. По факту покушения на жизнь сотрудников правопорядка было возбуждено уголовное дело. Все СМИ раструбили об успешной операции по пресечению деятельности преступной организации, контролирующей весь рынок наркоторговли в Государстве, скромно умолчав и о пострадавших сотрудниках, и о том, что стрелявшим удалось скрыться. Почему вдруг сегодня Бизнесмена выпустили? Что случилось?

Антон взял телефон и набрал Борису:

– Борь, здоров! Ты в отделе? Новости последние знаешь?

– Да, Антох, приветствую. Слышал уже…

– Ты можешь что-нибудь объяснить?

– Ну, как тебе сказать-то помягче… Э-э-э, правосудие это. Недостаточно оснований, тебе ж сказали. Херово мы, значит, работали: не добыли убедительных сведений, указывающих на необходимость и обоснованность заключения Бизнесмена под стражу. Это закономерный итог нашего раздолбайства: суд защитил право на личную свободу добропорядочного гражданина. Нам, кстати, приказано рапорты писать с объяснением того, почему мы так непродуманно действовали, рисковали своими товарищами, доброе имя известного человека замарали…

– Не понял… Так сверху же вроде было одобрение?

– Ну да, вроде было… Но теперь-то это уже не важно. Сегодня с утра в отделе побывали сотрудники собственной безопасности – злые, дерзкие; ходили по кабинетам, информацию собирали… Строгим выговором пахнет. А может, даже и увольнением. Так что, подъезжай, есть чем заняться. До встречи.

Борис отключился.

Антон набрал номер жены Кирилла, хотел узнать о его здоровье. Никто не ответил. Тогда он быстро оделся и направился в отдел. Сидя за рулем, он переключал радиостанции, стараясь найти новостные передачи и услышать комментарии умников-экспертов о произошедшем: все ж таки не каждый день суды отказывают в заключении под стражу подозреваемых по громким делам. Но в новостях данная тема отсутствовала.

В отделе была назначена служебная проверка. На совещании у начальника управления никаких подробностей получить не удалось. Полковник, не глядя в глаза подчиненным, излишне учтиво, что лишь подчеркивало чрезвычайность ситуации, попросил всех не чинить препятствий в проведении служебной проверки, сухо пресек попытки озвучить витающие в воздухе вопросы, по-отцовски посоветовал «покрепче сжать ягодицы» и переключился на текущие рабочие моменты, в числе которых, в связи с освобождением задержанного ранее Бизнесмена, остро вставал вопрос о количестве зарегистрированных за отделом дел.

Во второй половине дня Антон, Борис и еще двое ребят из их отдела вышли на улицу, захватив из столовой пирожки и чай в одноразовых стаканчиках. Очень хотелось обсудить происходящее.

Прямо перед зданием Службы правопорядка был небольшой пруд, который облюбовали утки. Неторопливо плавая парочками, они то и дело подныривали под воду, выпячивая кверху короткие треугольные хвостики. Жители близлежащих домов приходили на берег с пледами, книжками, колясками, и к середине дня его берега становились плотно усеяны полуголыми людьми, которые подставляли солнцу свои тела, кажущиеся особенно белыми на фоне сочной молодой травы.

Сели прямо на землю возле пруда. Новости из больницы были неутешительными: состояние раненых ребят оставалось стабильно тяжелым. Борис, являясь начальником отдела, знал, очевидно, чуть больше своих товарищей, в связи с чем именно он инициировал выход на природу. Как выяснилось, за Бизнесмена вступились какие-то влиятельные силы, для которых он являлся одним из звеньев в бизнес-цепочке, и его арест грозил им потерей финансового благополучия и стабильности. Всем сотрудникам, готовившим операцию и участвовавшим в ней, надлежало признать свои ошибки и недоработки. Он, Борис, по максимуму постарается взять все на себя под некие договоренности обойтись малой кровью. Пострадавших ребят, если с их стороны не будет недопонимания, обещали вылечить и выходить за государственный счет, выдать денежную компенсацию. Вот такой в общих чертах получился монолог.

Антон, слушая непосредственного начальника – молодого, чуть старше самого Антона, темноволосого парня, думал не о себе и своих неприятностях на службе. Он вдруг подумал о Кирилле и его новорожденном сыне. Антон с Кириллом дружили еще с армии, потом вместе поступили в школу Стражей правопорядка и окончили ее, вместе пошли работать в один отдел по контролю за оборотом наркотиков. Кирилл очень ждал этого ребенка. У них с женой долго не получалось. И когда они перестали надеяться, случилось чудо. Кирилл после работы летел домой, возился с малышом и был, казалось, абсолютно счастлив, несмотря на постоянное недосыпание и массу дополнительных забот.

Вряд ли Кирилл вчера мог предполагать, чем для него закончится задержание Бизнесмена. Теперь он в реанимации, а жена и сын одни дома, им его точно не хватает, и у них нет никакой уверенности в том, что он выкарабкается. Ради чего Кирилл вчера получил пулю? Неужели он, добросовестно выполняя свою работу, заслужил того, чтобы сегодня ее результаты были так запросто кем-то перечеркнуты? Когда смываешь с пола кровь, он становится чистым, но в помещении, особенно маленьком, еще надолго остается запах, такой тошнотворный, приторно-сладкий.

«Если вылечить Кириллу рану, – думал Антон, – сможет ли он, смогу ли я не чувствовать горечи предательства? Как скоро это чувство пройдет? Каким образом нужно проветривать голову, чтобы каждый раз, отправляясь на очередные оперативные мероприятия, не помнить того, что твоей жизнью и твоим здоровьем система может легко манипулировать в зависимости от тех или иных обстоятельств, не связанных напрямую с пресекаемым преступлением?»

– Антох, ты что скажешь? – спросил Борис, пытаясь поймать взгляд Антона.

– Да, я что-то отвлекся и все прослушал. А какое общее мнение?

– Общее мнение – признать свои ошибки и получить выговор. А вот прямо сейчас – ехать на задержание какого-то малолетки по наводке информатора. Данное мнение, по-моему, единственно правильное в сложившейся ситуации.

Борис, поднимаясь, хлопнул Антона по плечу:

– Выше нос, Антоха, прорвемся!

* * *

В кабинет Борис принес бумажный конверт, пинцетом достал из него пакетик с куском вещества зеленовато-коричневого цвета, который опустил в свой карман. Подошел информатор и написал заявление, что его знакомый продает наркотики. Оформили необходимые бумаги, выдали информатору деньги для проведения проверочной закупки. Нашли дежурных понятых и направились в один из спальных районов Города.

Подъехав к девятиэтажному панельному дому, сотрудники с понятыми вошли в подъезд, стены которого наглядно отражали настроения и нравы его обитателей, распределились по лестничным пролетам. Чуть позже появился информатор и позвонил в квартиру своего знакомого. Послышался звук открывающегося замка. Парни перебросились приветствиями. Информатор показал деньги, стянутые резинкой в тугую трубочку. Хозяин квартиры ненадолго скрылся за дверью, а когда снова вышел, протянул информатору небольшой сверточек, перемотанный черной ниткой. Информатор передал ему деньги и предложил покурить. Они спустились на лестничную площадку к окну, закурили. В этот момент к ним подошли Борис с Антоном, третий сотрудник остановился рядом с квартирой, снимая происходящее на видеокамеру телефона. Борис представился, махнул служебным удостоверением и потребовал у информатора показать содержимое карманов. Антон контролировал второго парня. Информатор с готовностью достал сверток с наркотиком, положил на подоконник и пояснил, что купил его у Ильи.

– Это твое? – спросил Борис, обращаясь к Илье, теребившему в руках давно потухший окурок.

Парень замялся. Он вытянулся вдоль стены и как-то заискивающе и сбивчиво стал объяснять:

– Мое. Ну, то есть нет, не мое. Не совсем мое. Я сейчас объясню. Это не то, что вы подумали. Вы все неправильно поняли…

Дальше от Бориса посыпались стандартные вопросы:

– Где взял? У кого? Есть ли еще? А если очень надо, достать сможешь?

Парень был в ступоре. Как заведенный, он твердил одно и то же, что он этим не занимается, что он первый раз, что ему просто нужно было вернуть деньги. В разговоре Борис, закрывая парня спиной от видеокамеры, незаметно положил ему в карман привезенный из отдела пакетик с наркотическим веществом и со словами «Ну, мы все это легко выясним», кликнув понятых, начал проводить личный досмотр. У Ильи были изъяты переданные ему информатором денежные купюры и внушительного размера пакетик, ему не принадлежавший.

Дальше парню предложили проехать в отдел. По дороге его раскручивали на контакты сбытчиков, предлагали сотрудничать, используя в качестве убедительного аргумента изъятый при досмотре пакет, который в зависимости от поведения его владельца мог либо появиться, либо не появиться в официальных документах.

Уже в отделе при даче письменных объяснений Илья отрицал, что ему принадлежит увесистый кусок неправильной формы. Более того, он не знал сбытчиков, наркоманом не был, употреблял всего пару раз за компанию. А то вещество, что он продал информатору, сам приобрел двумя днями ранее у их общего знакомого, но денег в тот момент у него при себе не было, поэтому обещал рассчитаться в ближайшее время. Деньги в итоге так и не смог найти, вот и решил продать траву информатору после того, как тот позвонил с вопросом: нет ли у Ильи «раскуриться». Похоже, парень говорил искренне. Когда появился знакомый всему отделу адвокат, Антон, выходя из кабинета, бросил взгляд на задержанного: чистые голубые глаза, полные отчаяния и страха, прыщавое лицо, зажатая поза.

Парень, похоже, начинал понимать, во что он вляпался. Сбыт наркотиков в особо крупном размере – это от восьми до двенадцати лет лишения свободы. А за что ему это? Почему именно он? Почему моими руками?

Антон курил на улице. Было уже темно и прохладно. Ко входу в здание Управления быстрым шагом подошла женщина с короткими растрепанными волосами. Она тяжело дышала. Антон узнал в ней мать задержанного. Когда Илью увозили, она была дома: кричала, возмущалась, требовала каких-то постановлений. Сейчас, обращаясь к Антону, женщина спросила:

– Не подскажите, как мне найти моего сына? Его сюда должны были привезти.

– Ваш сын – Федин? – коротко спросил он.

– Да, Федин Илья. Я могу с ним поговорить? Я совершенно ничего не поняла. За что его задержали? При чем тут наркотики?

– Поговорить вам не дадут, не положено. Он ведь уже неделю совершеннолетний. Информацию можете получить у дежурного.

Антон отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Но когда женщина протянула руку к двери, он окликнул ее:

– Простите… Советую вам как можно быстрее нанять адвоката. Он должен убедить сына стоять на том, что наркотик ему подкинули. Если провести экспертизу, она подтвердит, что проданное им вещество не то же самое, что у него изъяли при досмотре. А еще лучше, если вашему адвокату удастся получить материалы дел в отношении Котовского, Быстрова и Сидорова. Там все как под копирку, и вещество везде одинаковое. Еще раз простите.

– Ой, подождите. Я ведь ничего не запомню. Дайте запишу хотя бы фамилии, – женщина стала судорожно рыться в своей сумке.

Антон развернулся и пошел в сторону шоссе. Ему не хотелось возвращаться в отдел. Он знал все, что там происходит и будет происходить в ближайшее время. Он поймал такси и поехал к Маше.

Она, одетая в коротенькую детскую пижаму, открыла дверь – такая милая, сонная, домашняя. Войдя в квартиру, Антон отключил телефон, не раздеваясь, повалился на кровать и сразу заснул.

Рано утром его разбудила взволнованная Маша. Она успела поговорить с Борисом, обнаружив в своем телефоне несколько пропущенных от него вызовов. Борис разыскивал Антона.

Антон притянул Машу к себе и поцеловал.

– Нет, ты мне ответь, – попросила, отстраняясь, Маша, – ты что там натворил? Почему мне звонит Борис? Твой телефон недоступен. Они тебя с вечера не могут найти. Ты какие-то бумаги должен написать или подписать…

Антон вспомнил, как он, не прощаясь, уехал с работы, и спросил:

– Маш, как ты думаешь, что страшнее: знать, что ты подлец, но быть на хорошем счету на службе, или жить по совести, но остаться без работы?

– О чем ты? Я не поняла вопроса… Да что случилось-то? Ты можешь все толком объяснить?

Антон молчал. Он не знал, как сказать этой девочке, не видевшей грязи и знавшей о его работе только то, что он борется с преступниками, что не такой уж он и хороший парень, как показывают в кино. Да и зачем ей это объяснять? Зачем ей знать, как на самом деле устроена эта система? Он сказал:

– Не волнуйся, Машунь. Все в порядке. Я сейчас позвоню Борису и все решу. А со службы я уволюсь. Буду твоим личным водителем и телохранителем.

Когда Антон подъехал к зданию Службы правопорядка, на парковке его уже ждал Борис. Он был вне себя. И его можно было понять: Антон не подписал документы по Федину и наболтал лишнего его матери.

– Здравия желаю. Прибыл подать рапорт об увольнении, – сразу заявил Антон, не дожидаясь всего того, что ему предстояло услышать от Бориса.

– В смысле? – не понял Борис. – Ты бухой, что ли?

– Абсолютно трезвый, – отрезал Антон.

– Тогда с чего вдруг рапорт? Это тактика такая, да? Чтобы от предъяв откосить?

– Нет, Борь, я серьезно. Знаешь, мне что-то так противно, прямо вот тошно. Больше не могу. И не хочу.

– Ну постой, не гони! У нас служебная проверка по Бизнесмену, конец квартала, геморрой на геморрое, и тут ты еще со своим увольнением! – Борис был в ярости: – Давай пройдемся?

Они пошли в сторону пруда.

– Объясни, что противно, что не можешь?! – начал Борис.

– Знаешь, Борь, вот все противно. Все то, чем мы в последнее время занимаемся: ловим реального наркоторговца, его отпускают, а мы огребаем по полной за хреново подготовленную операцию. А потом притаскиваем в отдел пацана, покурившего из интереса на дне рождения, закрываем его за сбыт наркоты в особо крупном размере и получаем свою квартальную премию. Я вчера вдруг понял, что в этой системе я лишний. А когда еще про Кирилла вспоминаю, так вообще себя дерьмом чувствую. Ты предлагаешь молчать, проглотить очередное стотысячное оскорбление и прессовать дальше подростков по липовым наводкам. А я не вижу в такой работе смысла. Это даже не говно убирать. Это хуже! Это – говно жрать! Каждый день на завтрак, обед и ужин. Вот, смотри, сначала мы не того мужика посмели в оперативную разработку взять, потом показатели по отделу не выполнили, а в довершении – жизнь нормальному парню сломаем. Я больше не хочу, честно! Пойми!

Борис еще какое-то время пытался объяснять, что так устроена система, что ее нельзя переделать, что своим уходом Антон ничего не изменит, что они делают много действительно полезного и нужного для общества, и все в таком духе.

Антон возразил только одно:

– Я же не призываю тебя последовать за мной! И я не собираюсь бороться с этой системой! Я просто хочу уйти и больше не принимать в этом участия.

Борис, поняв, что его доводы не действуют, зашел с другой стороны:

– Ну, ты же должен понимать, что твой уход сейчас совсем не ко времени. К тебе есть вопросы, у тебя куча информации… Они тебя так просто не отпустят…

– Да брось. Не убивать же меня! – Антон постарался улыбнуться.

Конечно, Борис был прав, и Антон все это прекрасно понимал. И был готов. Свой выбор он сделал еще вчера.

Перед входом в здание Борис придержал Антона и шепнул:

– Ты хотя бы причину своего ухода не объясняй никому. Ложись в больничку, получи заключение о профнепригодности. Зачем тебе лишний шум?

* * *

Советом Бориса уйти по состоянию здоровья Антон не воспользовался, а подал рапорт об увольнении. Это послужило формальным основанием для проведения в отношении него проверки. При сдаче дел обнаружилось, что некоторые составленные им документы имеют признаки фальсификации. Возбудили дело о служебном подлоге и злоупотреблении должностными полномочиями. Полковник советовал признать вину и по-тихому получить условный срок. Антон понимал, что, если он будет защищать себя, ему придется рассказать многое о том, как устроена работа, а это может зацепить ребят из отдела. Самое главное, он четко осознавал, что его правда никому не нужна и она никак не повлияет на результат по его делу, который был предрешен еще с момента инициирования служебной проверки. Машина будет ехать дальше, маховик будет крутиться. Тогда зачем?

Он признал вину. Суд приговорил его к четырем годам лишения свободы, не найдя оснований для условного осуждения.

Антон отбыл в колонии весь срок. Он не просил об условно-досрочном освобождении. Ему не к кому было возвращаться: Маша вышла замуж и на воле его больше никто не ждал.

Машу, которая сделала ему нестерпимо больно, Антон не осуждал. Нет, сначала, конечно, он ее возненавидел, мысленно осыпал оскорблениями и упреками. Как только представлял ее с другим мужчиной, к горлу подкатывал комок, становилось тяжело дышать, давило в груди. Как-то, стоя под холодным душем, он просто присел на корточки и, схватившись за голову, завыл от злости. Он злился на Машу и выл громко, по-звериному. Услышав производимый им дикий и одновременно молящий звук, Антон, разозлившись уже на себя и на свою слабость, рывком вскочил и стал со всей силы бить кулаками в шершавую стену. Разбил костяшки, выступила кровь. Он подставил саднящие окровавленные руки под воду. Вода на сером кафеле на полу сначала окрасилась розовым цветом, а уже через минуту, поглощаемая ржавой решеткой, стала прозрачной. Вот так утекла от него Машуня, его любимая девочка.