Жить

Светлана Карис

Жить

Пролог

– Должен быть порядок, понимаешь? По-ря-док! – молодой парень крепкого телосложения стучал широкой ладонью по столешнице барной стойки. Его речь была сбивчивой, но напористой. Он раздраженно посмотрел в лицо собеседника.

Шел третий час ночи. В баре никого, кроме этих двоих, расположившихся на высоких стульях вполоборота друг к другу, не было. Освещение в зале уже погасили, погрузив в полумрак столы и стулья, сохраняющие на себе отпечатки присутствия людей в разной степени алкогольного опьянения. Только над барной стойкой, свисая на длинных шнурах, покачивались тусклые лампы в медных абажурах.

Второй парень, опершись щекой на сжатую в кулак ладонь, сглотнул сухим горлом и неспешно произнес:

– Да кто же спорит? Порядок действительно должен быть. И он должен быть там, где его отсутствие угрожает жизни или здоровью человека. Ну или чьей-то безопасности. Например, у провизора в аптеке должен быть порядок. В армии, в полиции. На транспорте, чтоб тормоза исправные и…

– Да, все верно! – Первый хлопнул его по плечу.

Второй продолжил:

– А в остальных сферах жизне… жиз-не-де-ятельности порядок должен быть исключительно по желанию. Вот, скажем, зачем порядок художнику? Может быть, он только среди хаоса и беспорядка сможет написать гениальную картину. Ну или, например, какой порядок должен быть в школе? Очевидно же – такой, который обеспечивает безопасность для учащихся и позволяет получать знания. А на заводе? Какой там должен быть порядок? Такой, чтоб все эффективно работало, отвечая требованиям охраны труда.

Первый отмахнулся и замотал головой в знак несогласия:

– Ты опять за свое! Как ты не поймешь?! – его голос звучал резко и надрывно. – Без порядка невозможно развитие! Если каждый будет делать то, что ему заблагорассудится, что тогда будет? Как тогда удерживать людей от противоправных поступков? Не убивай, не воруй, не ври и прочее. Существует единственное, веками проверенное средство: нарушил установленные правила – будешь наказан. Люди, не желающие быть наказанными, – не будут нарушать правила.

– Да, такое мнение существует, – кивнул Второй, отчего его голова соскользнула с выставленной в качестве опоры руки. Он вытянул шею, вытер ладонью рот и, сощурившись, добавил: – Но существует и другое мнение. Которое лично мне – ближе. Человек может делать все, что не нарушает границ другого человека. Поэтому нет необходимости плодить огромное количество запретов и содержать многочисленную армию тех, кто будет надзирать за их соблюдением.

Первый хотел было что-то возразить, но Второй жестом его остановил.

– Ты пойми, нет смысла загонять людей в жесткие рамки, если нет угрозы их безопасности. Мы все очень разные. Кто-то просыпается в шесть утра, а кто-то – в двенадцать. Кто-то любит классическую музыку, а кто-то – рок-н-ролл. Кто-то генерит идеи, а кто-то умеет четко выполнять поставленные задачи. И это здорово! Только так общество и может развиваться. Запуганный и затравленный человек будет думать только о том, чтобы чего-нибудь не нарушить. Он будет делать только то, что ему предписано делать. У него не будет идей, не будет вдохновения, не будет желания себя в чем-то проявить. В конце концов он превратится в бездушную машину по выполнению поставленных перед ним задач. Ну, это же страшно!

– Да брось! – Первый опять хлопнул Второго по плечу. – Чем плохо общество, в котором каждый соблюдает заранее установленные правила?

– Всем хорошо, – согласился Второй. – Но насколько я понял, мы с тобой разошлись во мнениях по поводу пределов вмешательства государства в сферу частных интересов каждого отдельного человека. Люди хотят просто жить. Они для этого и родились. Чтобы жить. А ты хочешь загнать всех в клетку.

– Ну ты скажешь: в клетку. Хотя… – Первый осекся и в задумчивости нахмурил лоб. – А что, по-твоему, в клетке нельзя жить?

– Не знаю. Не пробовал. Но зоологи говорят, что даже звери в неволе с трудом размножаются. Казалось бы, почему? Вот все у них есть: жилье, еда, вода, особь противоположного пола. А потомства нет.

– Ну, так человеческая жизнь не сводится только к спариванию. Правильно?

– Абсолютно. Я просто говорю о том, что в клетке даже спариваться не хочется, не то чтобы космос покорять, ну или девушку завоевывать. Короче, я за жизнь без излишней опеки! Я за то, чтобы воспитывать в человеке ответственность не потому, что его накажет государство, а потому, что ему будет неудобно, некомфортно нарушать установленные правила. Если он не хочет, чтобы кто-то их нарушал, то и сам не будет этого делать.

– Это идеализм! Так бывает только в сказках. В реальности всегда найдутся те, кто будет воровать у твоих блаженных деньги, убивать их и их детей, предавать родину. И что им, вторую щеку подставлять? Ну уж нет! Это рассуждения слабых и смиренных, над которыми всегда будут довлеть сильные и наглые. Именно поэтому я за диктатуру порядка!

На лице Второго появилась добродушная усмешка. Подняв вверх указательный палец, он произнес:

– Это оксюморон.

– Чего? – не понял Первый.

– Сочетание несочетаемого. Диктатура – это что-то чрезвычайное, чья-то неограниченная власть. А порядок, наоборот, то, что организовано по определенным правилам, то, что понятно и предсказуемо.

– Вот только давай не умничай, – скривился Первый. – Мне вообще без разницы, как что назвать, главное – смысл. А смысл тут один – жесткий контролируемый порядок.

Часть 1. Страх и вера

Глава 1

Конечно же, это недоразумение. Этого не может быть! Почему это случилось именно со мной? Почему сейчас? У меня столько планов… Новогодние праздники, море… Черт! Все обязательно прояснится, и меня отпустят… Черт! Черт!!! Не может быть!

Сейчас, наверное, Маша звонит Иванычу. Он поможет. Он объяснит им, что я тут ни при чем, что они ошиблись. Нет, он прикажет им меня отпустить, и они отпустят. Кто посмеет перечить Иванычу? Он меня давно знает. Он хорошо меня знает. Он ценит мою преданность. Я его никогда не подводил и не подведу. Ему это хорошо известно. Наверняка! Он не оставит меня здесь.

Это чудовищно! Чудовищно несправедливо!

Они вытащили меня прямо из постели. Из моей теплой постели. Перепугали Машу. Затоптали всю квартиру грязными ботинками. Козлы вонючие! Ничего не объяснили! Не дали позвонить адвокату. Ухмылялись. Все время ухмылялись. Высокомерно так, гаденько. И торопили: «Давай, давай! Побыстрее! Оперативнее надо! Шевелите ластами, уважаемый! У нас еще два обыска!» Уроды, блин! Какие же они уроды!

А этот мерзкий обыск… Как будто меня голого разглядывают и ощупывают. Чужие люди трогают наши вещи, бесцеремонно их двигают, перекладывают, лезут в шкафы и тумбы, роются в бумагах. И все время что-то ехидно комментируют, как будто меня вовсе не существует, а они листают мой фотоальбом. Подчеркнуто пренебрежительное обращение… Унизительное отношение…

Я законопослушный гражданин, преданный своей стране! Я топ-менеджер государственной корпорации! Что они себе позволяют? Они не имеют права! Они ответят! Им придется ответить! Каждому, кто оказался причастным к моему задержанию.

О чем они говорили? Кажется, они сказали, что я задержан по подозрению в подготовке свержения действующей власти… или участии в какой-то преступной организации, имеющей такие цели… Какой еще организации? Что за чушь?! У меня не укладывается в голове… Это конец! Мне нечем дышать… Совсем мало воздуха…

– Эй, кто-нибудь! Мне плохо! Дайте воды!

В кабинет вошел человек в форменной одежде.

– Че орешь? Хорош прикидываться, мы здесь и не такое видали.

– Воды дайте!

– Не положено.

– В смысле?! Позовите начальника, ну или того, кто тут у вас принимает решения!

– Ага, щас.

В кабинет заглянул еще один сотрудник.

– Слышь, Вань, начальника ему подавай! Ты тут такой не один. Всему свое время.

– Вы, вероятно, не до конца понимаете, с кем имеете дело. Я вам советую доложить обо мне…

– А я вам советую, – вновь прибывший сотрудник вплотную подошел к Саше, обдав его несвежим дыханием изо рта, – успокоиться и вспомнить все, что будет иметь значение для изобличения преступной группы. Чистосердечное признание снижает срок наказания. – Он широко улыбнулся. – Будешь бузить – посадим в камеру. Да, Петь?

– Так точно, Вань.

– Вот уроды… Вы пожалеете. Вы очень скоро пожалеете!

Саша проследил за взглядом стоящего рядом с ним сотрудника и понял, что в кабинете установлена видеокамера. Тогда он развернулся к ней лицом и громко произнес:

– Вы все горько пожалеете! Иваныч разнесет вашу контору в пух и прах! Мы приглашены на награждение к Главе Государства как лучшие спортсмены года в международном рейтинге. Давайте-давайте, шевелитесь там! Проверяйте, сопоставляйте! Вы тут явно облажались, ребята…

Саша хотел еще что-то сказать, но услышал треск и, почувствовав резкую жгучую боль, потерял сознание. От удара электрошокером Сашино тело обмякло. Его тут же проворно подхватили сотрудники и опустили на пол.

* * *

В кладовке среди множества картонных коробок и пластиковых коробов, небрежно расставленных по стеллажам и полу, папок с документами, сваленных в кучу в углу, роликовых коньков, теннисных ракеток и другого, обычно имеющегося у каждой семьи, домашнего хлама, Маша отыскала свою старую дорожную сумку, с которой она ездила в путешествия. В ней был мобильный телефон устаревшей модели с разбитым стеклом. «Вот ведь, так и не починила», – она мысленно упрекнула себя.

Машин телефон изъяли во время обыска. На все ее возражения и просьбы сообщили, что вернут его после осмотра, если не найдут информацию, имеющую отношение к расследованию. Перед выходом Саша успел ей шепнуть, что в ванной он оставил номера телефонов Иваныча и Полковника. Маша подключила старый телефон к зарядке. Переписала на листочек цифры, нарисованные зубной пастой в нише за зеркалом, и набрала номер Иваныча.

Абонент был недоступен.

Маша набрала Полковнику. После продолжительных гудков трубка оживилась, послышался хриплый заспанный голос:

– Алло…

– Полковник, это Маша. Простите, что разбудила, но…

– Маша? Какая Маша?

– Супруга Саши. Простите, что звоню вам, но тут у нас… случилось… Я не знаю, что делать, и Саша просил с вами связаться.

– Гм, гм… Маша, успокойтесь. Давайте по порядку. Вы откуда звоните? Что это за номер?

– Я дома, но с другого телефона. К нам домой приехали люди из СТОЗА. Сашу арестовали и куда-то увезли. Они сказали, что он виновен в преступлении против общественной безопасности, против действующей власти. Какая-то там преступная организация… У нас весь дом перевернули вверх дном, забрали деньги и…

– Девушка, вы, видимо, ошиблись номером. Я не понимаю, о чем вы говорите. Извините, я кладу трубку.

Связь прервалась. Маша сидела на кровати, уставившись на вываленную из шкафа кучу одежды. Взгляд ее зацепился за старый носок с изображением мишени, разноцветные круги которой сходились в черную точку в центре.

Саша его никак найти не мог. А тут вот – прямо в яблочко…

Маша зажмурилась.

«Что же делать? Что делать? Иваныч недоступен, Полковник отморозился… Кому звонить? Отцу? Да, можно позвонить отцу. А надо? Я не знаю, что надо делать… Я могу наделать глупостей, – стучало в голове. – Мне нужна помощь, мне нужен совет…»

Она встала, прошла на кухню. Повсюду были следы беспорядка. Вернулась в спальню.

Антон, точно! Я могу позвонить Антону. Он наверняка что-нибудь придумает! Его новый номер я, кажется, записывала на полароидном снимке с дня рождения подруги. Мы тогда случайно встретились, договорились созвониться. А я ему так и не перезвонила… Где это фото?

Маша начала судорожно копаться в ящике стола, где хранила всякие мелочи.

Вот оно! И номер есть. Супер!

Схватив телефон, она стала звонить.

– Алло…

– Эээ… Антон?

– Да, слушаю.

– Тош, это Маша! Привет! Мне нужна твоя помощь, можем встретиться?

– Встретиться?

– Да, сейчас. То есть как можно быстрее.

– Ну-у-у, да, – голос в трубке звучал неуверенно. – У тебя что-то случилось?

– Да. Но я не хочу по телефону… А ты в Городе?

– Нет, но я смогу быть в Городе через полчаса. Говори адрес…

– Нет, давай лучше в парке, на нашем месте. Приезжай, пожалуйста, побыстрее.

Маша быстро скинула с себя домашний костюм, расчесала волосы, посмотрелась в зеркало.

«Помятая», – мелькнула мысль, и ей на смену вихрем влетела следующая: «Нет времени, пусть так».

Она натянула на себя серый свитер и джинсы. Вызвала такси, и уже в прихожей ее догнала тревога: «Что же теперь будет? Как же наша поездка? Бунгало на берегу океана? И спа? Ужас какой-то! Нереальный кошмар!»

Дверь захлопнулась. Ожидая лифт, Маша подумала: «Какая я сука…», и ее охватил страх. «А вдруг Антон не приедет? После всего, что я натворила, он не должен приезжать! С чего это я решила, что могу рассчитывать на него? Я не имею права просить его о помощи. Какая я все-таки… Как мерзко…»

Двери лифта окрылись. Зайдя в кабину и нажав кнопку, Маша натянуто улыбнулась крошечной камере в верхнем правом углу: «Пусть думают, что у меня все хорошо, просто не выспалась».

У подъезда уже ждала машина. Маша оглянулась по сторонам, заметила двух типов, всем своим видом кричащих об их принадлежности к СТОЗА.

«Вот уроды! Не спится им!» – пронеслось в голове.

Она села в такси и назвала адрес. Водитель начал медленно выруливать между припаркованных, засыпанных снегом автомобилей. Маша видела, как один из дежуривших у подъезда мужчин начал разговаривать по телефону.

Ага, надо доложить и инструкции получить. Молодцы, ребята! Вы отлично справляетесь с поставленными задачами! Механизмы бесчувственные! Болваны! Нет, болванчики! Болванчики-одуванчики!

Маша зло смотрела в окно, проезжая мимо типов из СТОЗА.

Наша служба нас бережет! Не спит, не ест, служит для укрепления правопорядка, защиты жизни и здоровья каждого члена общества! Жаль только, что лозунги эти как были лозунгами, заученными на многочасовых занятиях по строевой подготовке, так лозунгами и остались. Эти слова просто вывеска, ширма, под которой объединились люди, не имеющие ни собственного мнения, ни целеполагания, отличного от установленного уставом Службы. У них нет права иметь чувства, если эти чувства мешают работе. Дисциплина и подчинение! Жесткая субординация! Приказы не обсуждать, а выполнять! Но это тоже штампы. До тех пор, пока сотрудникам не начали делать прививки, ни обучение, ни тренировки, ни натаскивание и муштра не могли лишить их человеческой сущности: чувствовать любовь или ненависть, радость или грусть, сострадать или осуждать, быть свободными в своих мыслях, желать лучшего для себя и близких. В СТОЗА, если верить СМИ, работают только те, кому была сделана инъекция по блокировке чувств; а в Службе правопорядка – прививки пока не обязательны.

Правопорядок и безопасность – приоритетные ценности Государства во благо всех и каждого. Да уж. А меня, как отдельного члена такого оцифрованного государства, эти ценности, если честно, очень пугают. Мне становится страшно, когда я представляю себе жизнь в безопасности, но среди людей без чувств и без собственных желаний.

Интересно, а существует ли возможность обратной инъекции по разблокированию чувств? Я об этом ничего никогда не слышала. Надо бы поинтересоваться…

Блин, о чем это я? Какое мне дело до охранников режима? Арестовали Сашу, и мой мир разваливается на части. Это конец всему, а ведь у меня столько планов, столько желаний…

Мимо проплывала кованая ограда парка с завитками, орлами и стрелами, которая при всем величии присутствовавшей в ней символики, казалась очень легкой. Утро еще только собиралось наступить, робко вливая в темноту жиденький раствор света. Серая дымка во влажном воздухе мешала взгляду, тормозила его. Маша не могла разглядеть деталей, все казалось размазанным и унылым. Прямо под стать ситуации: никаких перспектив.

Такси остановилось у главного входа в парк. Других машин рядом не было. И людей тоже. Только ровный ряд фонарей, бессмысленно изливающих в пустоту электрический холодный свет.

«Странно устроено, – подумала Маша, – никогда не задумывалась, зачем до самого утра горят фонари, если их светом никто не пользуется?»

– Выходить будете? – обернувшись, спросил водитель.

– Да-да, простите… А можно мне воспользоваться вашим телефоном? Мне нужно сделать один звонок, я заплачу.

– Пятьдесят монет дополнительно. И недолго.

Водитель протянул Маше старенький, потертый аппарат.

– Да, конечно, спасибо.

Маша набрала номер Антона. Он тут же отозвался:

– Да, алло.

– Тош, это я. Ты далеко?

– Нет, подъезжаю. Но на улице промозгло, может, в кафе?

– Давай решим при встрече. Я в такси у входа со стороны трамвайных путей.

– Хорошо. Минут двадцать еще.

Маша вернула водителю телефон.

– С вас 650 монет по счетчику и 50, как договаривались, за звонок.

Она достала наличные деньги и протянула тысячную купюру:

– Сдачи не надо, спасибо. Я еще немного посижу.

Через какое-то время салон машины осветил свет фар. В подъехавшем стареньком «круизере» опустилось стекло со стороны пассажирского сиденья, и Маша разглядела лицо Антона. Она выскочила из такси и села к нему в автомобиль. «Круизер» тронулся и медленно поехал вдоль ограды парка.

* * *

– Привет.

– Тошка, привет! – Маша потянулась к щеке Антона и чуть коснулась ее губами. – Ты неумытый и небритый. Впрочем, я тоже не при параде. Но я очень рада, что ты приехал. Я сомневалась, захочешь ли?

Она внимательно вглядывалась в лицо Антона, пытаясь считать хоть какие-нибудь эмоции. Антон, как всегда, был собран и сдержан. Бросив на Машу пару быстрых взглядов, про себя он отметил ее помятость и суетливость. Вслух Антон спросил:

– Куда едем?

– В общем-то, без разницы. Лучше оставить машину и пойти погулять, – ответила Маша и, уловив недоумение Антона, добавила: – Я тебе все объясню.

– Ну, ок. Если так, то давай здесь ее и бросим. В парк мы не попадем, там закрыто, но можно по бульвару пройтись.

– Я не против. Только без телефонов.

Антон остановил машину на бульваре напротив запорошенного снегом памятника и, убрав телефоны в бардачок, направился вдоль улицы. Маша тут же взяла его под руку и решительно повела к увешанным иллюминацией деревьям, глядя на которые возвращались детские воспоминания о новогодних праздниках, волшебстве и чудесах. Здесь, несмотря на столь раннее время, были какие-то шумные, шебутные люди, производившие впечатление публики, изрядно уставшей от веселья.

Антон был выше Маши на голову, широкоплечий, подтянутый. Одет во все черное: толстовка, джинсы, бейсболка, ботинки. Распахнутый пуховик при ходьбе позвякивал замками молний. Он шагал уверенно и размашисто, что совсем не походило на прогулку.

Маша, едва поспевая за Антоном, начала быстро и отрывисто говорить:

– Тош, я очень виновата перед тобой. Я знаю, что не имею права рассчитывать на твою помощь. Но мне не к кому больше обратиться. Я очень боюсь. И я в замешательстве.

Она заглянула в лицо Антону и тихо произнесла:

– Прости меня, если сможешь.

– Давай не будем ворошить прошлое. Я готов тебе помочь, если это в моих силах. Выкладывай, что случилось.

Маша пересказала события ареста ее супруга. Упомянула, что звонила Полковнику, и тот сделал вид, что не понимает, о чем идет речь.

– Я могу обратиться к отцу, он мне точно не откажет. Но я не уверена, правильно ли впутывать его в эту историю. Сейчас все так сложно и непонятно. Не знаешь, чего ждать и с какой стороны прилетит. У меня такое ощущение, что все в чем-то виноваты. У нас на работе прямо из офиса забрали сотрудницу бухгалтерии. По ней поступила информация о неблагонадежности. Увели в наручниках. Никто, включая ее саму, не знает, от кого пришли эти сведения и в чем конкретно ее неблагонадежность выражается. Начальница запретила обсуждать данный инцидент, чтобы не сеять панику и самим не попасть под подозрение. Сказала, что все обязательно прояснится и, если человек не виноват, его отпустят. Но прошло уже больше двух недель, а на работе сотрудница так и не появилась…

– Маш, вспомни, что конкретно говорили сотрудники СТОЗА, пока были у вас в квартире? Может быть, что-то конкретное искали?

– По делу говорили мало. В основном о том, что Саша участвовал в подготовке какой-то операции по свержению действующей власти, что их преступная группа раскрыта. Все арестованы и дают показания. Спрашивали про деньги, какой-то бункер и оружие. Бред в общем. У Саши есть зарегистрированное оружие, все оформлено официально. А еще он играет в пейнтбол. Это тоже не запрещено! Даже международные чемпионаты проводятся! Какой заговор?! Какое свержение власти?! Забрали обе его винтовки, экипировку спортивную, грамоты за участие в соревнованиях, фотки какие-то, что-то из документов, как я поняла, на оплату оборудования, счета из гостиниц, телефоны мобильные и ноутбуки. Из сейфа деньги забрали – около трех миллионов монет… Мы собирались уезжать на новогодние праздники, – Маша едва сдерживала слезы. – Что же теперь будет, Антон?

– Тебе оставили копию протокола обыска? Какие-то контакты отдела, который занимается делом?

– Нет, ничего. Когда я вышла из дома, то у подъезда увидела двух типов. Мне показалось, что они из СТОЗА.

– Почему ты так решила? Они были в форме?

– Нет, но у них у всех одинаково туповатые, ничего не выражающие лица.

– Ладно, допустим, – Антон оглянулся по сторонам и, никого не заметив, предложил: – Пойдем в арку, там кафе. Капюшон накинь, чтоб лицо не засветить.

Они свернули с бульвара под плохо освещенную арку, ведущую во внутренний дворик, дошли до висящей на цепях вывески и, открыв низенькую тяжелую дверь, оказались в тепле и полумраке.

Небольшое помещение на пять столиков с барной стойкой в углу было абсолютно пустым. Тихо играла легкая музыка. Персонала тоже не было.

Антон прошел к угловому столику и начал снимать пуховик.

– Эй, есть кто живой? – его голос отозвался глухо в другом углу помещения.

За барной стойкой возник молодой человек, который неохотно произнес:

– Доброе утро. У нас кухня работает с девяти. Сейчас могу предложить только напитки.

– Нам два кофе, пожалуйста, – заказал Антон и, обращаясь к Маше, спросил: – Ты сказала, он играл в пейнтбол, а что это за клуб, знаешь?

– Да, «Витязь».

– А кто там руководитель? Других членов клуба знаешь?

– Да. Президент клуба – Иваныч. Он какой-то спортивный чиновник. Крутой дядька. Ему я первому позвонила, но он вне зоны доступа. А вообще я многих ребят знаю, и жен их. Я часто бывала с ними на соревнованиях… У меня есть номера телефонов некоторых. То есть они были в моем телефоне, но его у меня тоже изъяли. Саша близко общался со многими в команде. Это такое братство, понимаешь? Но я никогда не слышала от них никаких крамольных мыслей. Обычные разговоры про жизнь, про спорт, про работу. Я, конечно, не сильно разбираюсь в политике, но мне казалось, что эти «витязи» всячески поддерживают существующие порядки. Когда взрослые играют в командные игры с оружием в руках, они априори готовы подчиняться. Они команда: что хорошо всем – хорошо одному, а где одному не справиться – команда вытащит. И при этом каждый знает, что если для победы нужно пожертвовать именно им, то он покорно примет такую участь. Всегда считала, что игры в войнушку – это сублимация. Они просто не могут что-то получить в обычной повседневной жизни, поэтому идут на полигон и там реализовываются, выплескивая напряжение, побеждают кого-то, доказывая самим себе свою состоятельность…

– А чего не получал твой муж? – перебил Антон, глянув исподлобья на Машу.

– Ну… – она замялась.

– Ладно. Можешь не отвечать. Извини.

– Не стоит. Я думаю, это все из-за его работы. Чтобы тебя заметили и выделили, ты должен долго и много прогибаться, переступая через себя. Потом, когда ты принят в «топы», ты должен постоянно быть начеку, чтоб тебя не заменили на еще более гибкого и удобного. А пейнтбол – это по-честному: побеждает сильнейший. Что в этом может быть криминального?

– Скорее всего, ничего, если только они под прикрытием своих тренировок не вынашивали планы свержения действующей власти, не готовили акций устрашения населения или не собирались ограбить банк, – улыбнувшись, тихо сказал Антон.

– Зачем ты так? – резко спросила Маша. – Если ты злишься на меня – скажи, я пойму. Вот только ерничать не надо!

Антон еще раз извинился. В действительности он не очень понимал, чем может помочь Маше. Старые связи и контакты в Службе правопорядка он не поддерживал. К СТОЗА никакого отношения не имел и иметь категорически не хотел.