Музыкальный мир

Он и не ждал, и посмотрел просто так, на время. А про часы, которые надевал на правое запястье в поездки еще со школы, забыл.

Плотный кофр грел спину, но все же неумолимое приближение зимы выдавал пар изо рта в это зябкое утро. Алексей нахохлился, пытаясь вспомнить, где дома лежат шарфы, сейчас бы он от одного не отказался.

Автобус, наконец, приехал и, фыркая и кашляя, двинулся развозить по делам плотную толпу.

До времени, когда было заявлено прибывать на конкурс, оставалось еще полтора часа, и Алексей пошел искать кафе, чтобы согреться. Небольшая кофейня нашлась почти напротив театра. Он заказал большой кофе с молоком и две булочки с корицей, решив одну съесть на обратном пути.

В дни концертов он очень мало ел, будто организм весь в предвкушении настраивался на очень важное дело и некогда было требовать еды.

Кофе согрел длинные замерзшие пальцы. Играть окоченевшими суставами – то еще удовольствие, и даже перед разминкой нужно было отогреть их и кисти.

Алексей стал делать разминку для рук, чтобы быстрее разогнать кровь.

В кафе зашел высокий очень худой парень с большим чехлом за спиной. Классическая гитара – с одного взгляда определил Алексей, и сам не заметил, как выдохнул – не конкурент. И понял, что нервничает. Парень был моложе Алексея лет на пять, свежая кровь, может быть, самородок-самоучка. Таких в музыкальном мире, с одной стороны, любят, а с другой – им приходится сложнее, доказывать, что достоин, и объяснять, почему не прошел весь музыкально-образовательный путь.

В кафе заходили еще люди, поодиночке или группками, некоторые с футлярами, и Алексей играл в свою игру, пытаясь угадать, на чем они играют.

Потом, правда, подумал, что они могут быть всего лишь студентами, хотя консерватория находилась подальше отсюда.

Алексей начинал в Нижегородской консерватории, но потом перевелся в Москву по рекомендации от педагога по скрипке. Золотая женщина, она видела во всех дарование и талант.

Алексей не знал, работает ли она еще там, и решил после конкурса прогуляться и узнать, благо, что тут было от силы двадцать минут неспешным шагом.

Он допил кофе, глянул время на телефоне и пошел к входу в театр. По оставшейся от недолгой работы в оркестре привычки, он все равно старался прийти раньше, чтобы чуть-чуть освоиться, привыкнуть и знать чуть больше коллег или теперь конкурентов по смычку. Он не знал, зачем он так делает, но ему от этого маленького ритуала всегда становилось спокойнее.

Вход был еще закрыт, на лавочках никто не ждал. Еще бы, целых сорок минут до того, как начнут запускать.

Но Алексей решил ждать. Погода ему благоволила: вышло из-за кучных облаков солнышко, осветив небольшую площадь перед театром, мягко пригревало, давало надежду и будто подбадривало, обещая ждать.

Алексею на мгновение захотелось приехать сюда с соседками, погулять, показать город, хотя он прекрасно понимал, что они его знают, но, все равно, хотел показать свои тропинки, рассказать, как ходил до консерватории. И к моменту, как открылись двери, Алексей придумал план: если преподавательница в консерватории еще работает, договориться с ней, привезти Алину и показать. А Наташа, конечно, Алину одну не отпустит.

Двери открыли за десять минут до назначенного времени, и Алексей юркнул в темный вестибюль.

Хмурая женщина в платье до пола и с очень высокой и сложной прической, строго спросила фамилию Алексея, долго искала ее в списке, наконец нашла и, не глядя на него, буркнула, что гардероб в подвале, а ему проследовать в главный зал, сесть на второй ряд справа лицом к сцене и ждать.

Алексей поблагодарил распорядительницу и пошел по дороге к неизвестному будущему.

В безоконном зале никого не было. Длинная красная ковровая дорожка между двумя плотными рядами синих кресел вела к сцене. Алексей медленно шел к указанному месту, глядя то вбок, то наверх, останавливался, разглядывая потолок в четвертый раз, и будто снова впервые, крутился, натыкался на кресла и шел дальше. Наконец, второй ряд справа, лицом к сцене.

Он сел на второе кресло с краю, оглянулся и достал скрипку.

Он плохо помнил акустику здесь, почему-то казалось, что отсутствие окон и плотный, хоть и просторный зал будет поглощать звук.

Алексей быстро настроил скрипку, встал перед сценой и сыграл гамму. А потом пару коротких этюдов. Звуки разлетались по всему залу, ударялись о стены, отскакивали от потолка, касались балконов и растворялись, уступая место следующим.

Алексей улыбался – наконец-то, акустика достойная его напарницы. Комната дома пожирала звук, даже несмотря на расставленную по стенам мебель. Это даже смешно сравнивать: концертный зал и комната в девятиэтажке.

Алексей с удовольствием разминал пальцы, привыкал к звуку, наигрывал куски из своей конкурсной мелодии, и одновременно приглядывался и прислушивался к шорохам и голосам из-за кулис и двери – не хотел быть уличен в этой игре.

Он вернулся на место, как только дверь заскрипела, отворилась и впустила троих ребят. Они шли так же, как недавно шел Алексей, спотыкаясь и не переставая осматривать зал. А он смотрел на них, понимая, что они младше и с ними ему придется состязаться. У них – молодость и азарт, а у него – опыт и страсть. Ему уже двадцать пять, а им вроде бы около двадцати. Кто же победит?

Ребята увидели Алексея и сели через ряд от него. Попробовали пошептаться, и акустика, моментально поймав звук, разнесла его по залу. Алексей хмыкнул, сидя к ним спиной. У него была его маленькая фора: он уже знал этот зал, знал звук, они со скрипкой знали, как она будет здесь звучать, а еще он мастерски умел брать себя в руки. Он глубоко вздохнул, медленно выдохнул и успокоился.

В кармане брюк короткой пиликнул телефон. Алексей достал его и улыбнулся: Алина с Наташей желали ему удачи и верили в него. А еще обещали сюрприз на ужин.

Алексей отправил в ответ: «спасибо:)», отключил звук и убрал телефон обратно в карман.

«Нужно предложить Наташе и Алине занятия, какие он придумал в автобусе. Завтра суббота, можно и начать».

Он вспомнил, как по субботам пропадал в музыкальной школе. Один выходной – воскресение, в который нужно было успеть тысячу дел. И он успевал, и даже как-то отдыхал в этот единственный «свободный» день.

Алина училась в музыкальном классе при общей школе. Серьезные музыкальные школы были, конечно же, в Нижнем, там же, где и консерватория. И чтобы Алину потом туда взяли, если она будет этого также страстно желать, ей нужно было чуть больше знаний и навыков, чем школьный музыкальный класс при обычной школе.

Зал наполнялся, Алексей оглядывался на приходящих, оценивал их и свои шансы. Время выступления неумолимо приближалось.

***

Со своей незамысловатой фамилией «Остров» Алексей находился в середине алфавитного списка, по которому двигалось прослушивание.

Ожидание утомляло. Нервное напряжение от него выматывало еще больше, чем потом сдача экзамена или вопросы от профессора, которые могли растягиваться на час, а порой и больше. Алексей всего этого не любил и даже на экзаменах старался пойти одним из первых.

Благо, что организаторы будто предусмотрели и уточнили, что мелодия не должна длиться дольше четырех минут. Что за четыре минуты можно услышать? С другой стороны, это чуть длиннее средней песни, в которой порой рассказывают целую жизнь. Но в классической музыке четыре минуты…

Алексей понимал, почему были подобраны именно эти такие короткие отрывки. При должном умении они раскрывали все, на что способен музыкант к этому моменту, и если он плохо готовился или слабо знал текст, даже ноты не спасут, даже механическое наизусть. Отобранные для первого тура мелодии подсвечивали все сильные и слабые стороны музыкантов. Поэтому было очень важно эту музыку знать, понять, прочувствовать, чтобы потом рассказать твое понимание, что ты в них увидел и что через них хочешь поведать. Это сложно. Это приходит с опытом.

Поэтому Алексей с легким сожалением, но и тривиальным пониманием смотрел, как более молодые музыканты уходят, чтобы в этот раз не вернуться.

Были и самородки, на них Алексей смотрел внимательно, слушал чутко и слышал огрехи; посматривал на комиссию, услышали ли они, и иногда замечал, что услышали.

Самородки играли прекрасно на привередливый слух Алексея, но нервы выдавали их, проскальзывая той или иной визгливой нотой, словно в торт со сладкими персиками затесалась долька лимона, и портил всю с таким трудом созданную композицию, чтобы передать лучший вкус, лучшие оттенки.

А еще самородки быстро сгорали. Алексей видел вундеркиндов, которые выбрасывали скрипки из окон и уходили, чтобы больше никогда не вернуться.

Он был рад, что у него оказался обычный талант, хороший слух от матери, как говорила бабушка, упорство от отца и стремление к своим целям, которое в него вкладывала все та же бабушка. Это помогало не сдаваться, когда хотелось все бросить; двигаться вперед, когда уже просто нет сил; снова и снова брать скрипку в руки, оттачивать, играть, разбирать, понимать, снова играть и искать тот волшебный момент, когда можно прикрыть глаза, пальцы сами знают, куда и когда вставать, а смычок мягко скользит и действует по указанию правой руки, а ты можешь наслаждаться музыкой, которая добирается до самого сердца и мурашками разбегается от кистей, и, кажется, летит и вонзается в каждого, кто ее тоже слышит.

И открыв глаза, ты понимаешь, что весь путь стоил того, все было не зря.

– Остров Алексей Иванович!

Алексей вздрогнул и поднял глаза на строгую девушку. Она смотрела на него поверх очков, словно работала в этом театре с момента его основания и не терпела неуважения даже к случайной складке кулисы.

Алексей ей улыбнулся, она смутилась и улыбнулась в ответ.

Он достал из кофра скрипку со смычком, быстро проверил слой канифоли и пошел на сцену.

Девушка поставила точку напротив фамилии Алексея, когда он проходил мимо, и прижала к себе старый планшет с листками списков.

Комиссия внимательно провожала Алексея, пока он шел к сцене. Он поднялся по деревянной лесенке из четырех ступенек, сделал пару шагов по сцене, вздохнул и повернулся к залу; выдержал небольшую паузу, поклонился и стал ждать от главы комиссии позволительного кивка.

Пожилой, единственный в комиссии мужчина цепкими глазами осматривал музыканта перед ним. Алексей посмотрел на каждого из судей – это был его способ настроиться, узнать, кому он будет сейчас рассказывать музыкальную историю. Это предвещало интересный опыт, так как в комиссии сидели еще три женщины. Самая молодая строго смотрела на Алексея, будто боялась в него влюбиться, и своей строгостью отгораживалась от этой ошибки. Средняя смотрела, казалось, мягко, но Алексей таких встречал: они как змейки, смотрят невинно, болтают по-дружески, а кусают больно, с такими лучше не расслабляться. И третья женщина напомнила ему преподавательницу по теории музыки из консерватории, она жила в своем предмете и всю жизнь строила исходя из законов этой теории. Это было сложно понять, но так бросалось в глаза.

Алексей поднес скрипку к плечу, мягко зажал ее подбородком, перехватил смычок, чуть повернулся влево, встав в красивый и выгодный полупрофиль, и занес смычок над струной.

Он не знал никого из комиссии, но предположил, что каждый будет оценивать свою сторону предпочтения в музыке от техники до понимания идеи, которую зашифровал композитор.

Алексей прикрыл глаза, вздохнул и на выдохе заскользил смычком по струне, начав свой рассказ.

***

Он остался доволен своей игрой. Он рассказал историю так, как хотел, а скрипка спела так, как они репетировали. На длинных вибрато он подсматривал за судьями и видел их глаза, видел, что достучался до их душ, до их мыслей, и слушают они сейчас не себя, а только его.

Закончив выступление, он коротко с благодарностью за внимание поклонился и, дождавшись снова разрешительного кивка, спустился со сцены. Алексей видел это колебание, особенно мужчины, как тот стучит карандашом по листку, и как смотрит на него остальная комиссия, чтобы попросил сыграть что-нибудь еще.

Алексей улыбнулся: «значит, все сделал правильно».

Но «на бис» не попросили, а поблагодарили за участие и сообщили, что результаты пришлют на указанную в заявке почту. Алексей кивнул, еще раз поблагодарил, убрал скрипку, подхватил кофр и не очень быстро пошел на выход из зала.

Отходя от комиссии под взгляды его соперников, он услышал, как кто-то из девушек шепнул:

– Не забыли, что нужно Ольге Сергеевне записи потом отправить?

Значит, еще и записывают. Ну это понятно, первое впечатление нужно разбавлять вторым и третьим, чтобы сделать правильный выбор.

Алексей медленно, не глядя по сторонам, с прямой спиной дошел до выхода из зала и исчез за дверью, оставив в зале шепот, зависть и томное послевкусие после неожиданного, но очень вкусного десерта.

В залах театра было пусто. Видимо, по спискам впускали только участников конкурса, а для служащих и актеров театр был закрыт.

Сбегав в подвал за курткой, Алексей с удовольствием вышел на улицу и вдохнул немного прогревшийся сентябрьский воздух.

Когда будут результаты, он не знал, но был уверен, что прошел во второй тур. Да даже если нет, сейчас он был так рад вернуться на сцену, видеть, что его слушают, ему внимают, его пытаются понять.

Как же он скучал по этому всему и как хотел снова вернуться в музыкальный мир.

Окрыленный прекрасным утром, он снова пошел в кофейню. Момент напряжения прошел, и организм потребовал подпитки, чтобы прожить этот день. Перекусив салатом, Алексей направился в свою первую консерваторию.

Глава 7

Конечно же, идти нужно было мимо Козы-Дерезы, обязательно потрепав ее именно за левый рог; незаметно кивнуть Городовому, поблагодарив, что и в снег, и дождь он всегда на посту и за всем зорко следит; обойти краем маленький скверик с Первым городским фонтаном и в этот раз пообещать прийти сюда с Наташей, чтобы любоваться на стены Нижегородского Кремля, который пытается спрятаться меж красных и оранжевых деревьев, почти сливаясь с их пестрой листвой. Когда листья опадут, он не сможет больше прикрываться ими и будет гордо стоять, угрожая своим красным кирпичом.

Улицы были непривычно пусты, Алексей не сразу понял, что простой люд ждет на работе сначала обеда, а потом конца рабочей недели, прячась за чашками с чаем от начальников, и потому в такой чудесный день не гуляет и праздно не шатается.

Алексей свернул на последнюю прямую дорогу, по которой оставалось, кажется, семь минут пешком. Оказалось – восемь, надо же, забыл. Завернув в приоткрытую калитку черного решетчатого забора, Алексей радостно улыбнулся желтому зданию с рядами одинаковых окон в белых рамах на всех трех этажах.

Белые колонны обоих входов поблескивали глянцем на ярком солнце и будто тоже приветствовали старого ученика, которого давно не видели и рады, что он снова пришел.

Алексей зашел в ближайший вход, как делал это целых три года до Москвы, и столкнулась со стражем сего заведения – Зоей Михайловной, которая состарилась, кажется, еще на сто лет, но взгляд сохранила такой же цепкий и подозрительный. Она пожевала губу, глядя на вроде бы музыканта, но «больно взрослого» и «будто бы ненашенского», и сильнее укуталась в пеструю лоскутную жилетку.

– Куда? – выплюнула она.

Алексей даже растерялся, рассматривая когда-то любимый маршрут, он как-то забыл о блюстителе цитадели искусств и не придумал, что сказать.

– Здравствуйте, Зоя Михайловна, – неуверенно начал он. – Я тут раньше учился. Хотел повидать Елену Петровну. – Он посмотрел в непроницаемые глаза и уточнил: – Федосееву. Она еще работает здесь или на пенсию вышла?

– Остров, ты что ль? – Зоя Михайловна приподнялась с новенького удобного кресла.

– Вы меня узнали?

– Конечно, узнала, хмуришься, когда растерянный так же, как и по мелкости, – хмыкнула вахтерша.

– Ничего себе, как вы… – Алексей запнулся, чтобы не оскорбить ненароком.

– Ни разу, охалец, не зашел, как в Москву тебя призвали. Сейчас-то чего пришел? – Зоя Михайловна уселась обратно в кресло, смягчила взгляд и немножко наслаждалась своей властью над студентами, бывшими и нынешними, любого возраста.

– Хотел с Еленой Петровной пообщаться, – еще раз терпеливо пояснил Алексей.

Зоя Михайловна вздохнула и на мгновенье с потухшим взглядом мотнула головой:

– Не работает уже тутось. Нигде не работает. На кафедре своей после всех занятий пару лет назад как упала, так и все. Всем педсоставом провожали.

Новость обожгла. Он и подумать не могу, что преподавательницы может уже и вообще не быть. Алексей сощурил глаза, не дав слезам вынырнуть наружу.

– Очень жаль, – глухо проговорил он, закинув мысль посетить и ее. Не здесь, так хоть там. Скажет ей спасибо, в конце концов. – Она на местном похоронена?

– Да, к матери ее подхоронили. Двадцатый ряд, а там небольшой памятник, она со скрипкой. Увидишь.

Алексей кивнул и, решив, что здесь ему делать больше нечего, повернулся и потянул дверь.

– Да погоди, чего на минутку-то зашел? Ты хотел, может, чего? Так остальной твой педсостав тутоньки. Сейчас я узнаю, кто свободен. Ты, может, хочешь прогуляться по старым коридорам, в кабинет зайти, Сергеичу технику пересдать? – На последнем вопросе Зоя Михайловна скрипуче захохотала во весь голос, поднимая потертую телефонную трубку с кудрявым проводом.

Алексей покраснел. Он уже и забыл об этой истории. Это было на втором курсе, оставался последний экзамен по технике, где нужно было с листа читать мелодию чисто, четко и без души. Алексею так совершенно не нравилось, и все время в его игре проскальзывали свои взгляды, чуть длительнее отзвуки или чуть более, чем положено, выразительная вибрация. А Ярослав Сергеевич ругался и заставлял переигрывать, пытаясь добиться техничного чтения с листа.

В итоге Алексей не выдержал, заорал, что так он играть отказывается, потому что техника – чушь собачья без души, и еще всякого наговорил преподавателю, что Елена Петровна потом ходила и проясняла казус взглядов с Ярославом Сергеевичем. Этот позор слышала, пожалуй, вся консерватория, какая была тогда в коридорах, а потом пересказала и остальным, потому что Ярослав Сергеевич, грузный и высокий, с огромными пальцами-сосисками, филигранно играющий на скрипке, орал басом, что без техники душа утопнет в своих же соплях и терзаниях. Такие эпитеты от преподавателя, который занимал полкоридора, было слышать странно, и этот скандал сохранился как местная байка.

– Ярослав Сергеич? Тут Остров явился, говорит, технику хочет пересдать! – И Зоя Михайловна снова расхохоталась, что Алексей не удержался и весь красный улыбался вместе с ней. Она положила трубку на желтый дисковый телефон, который отказывалась менять, и, все еще хохоча, махнула Алексею проходить и подождать.

Ярослав Сергеевич разве что стал седеть, а так Алексея встречал все тот же здоровила, на которого никогда не подумаешь, что он играет на скрипке и учит этому молодежь. Он вынырнул из какого-то бокового коридора и первый протянул руку, с искренней радостью встречая бывшего ученика в стенах родной консерватории.

Они прошли в какие-то тайные помещения, в которых прятались преподаватели от жадных до всего студентов. Алексей первый раз оказался по ту сторону ученической жизни музыканта.

В эту пятницу занятий оказалось мало и кабинеты, залы и тайные укрытия в основном пустовали. Ярослав Сергеевич включил старенький пластиковый чайник, показал Алексею на стул за квадратным столом, шустро организовал две чашки чая, какое-то печенье и принялся рассказывать.

– Елена Петровна следила по своим каналам за твоей судьбой, очень гордилась, когда ты консерваторию с отличием закончил и в камерку устроился. И переживала, когда тебе вернуться пришлось, правда так и не рассказала из-за чего. Ждала, что может ты зайдешь, помочь хотела.

Алексей слушал и смурнел от слов бывшего преподавателя. А еще ему было стыдно, что он совсем забыл Елену Петровну.

– У меня бабушка заболела, отец работу бросить не мог, решили, что мне нужно вернуться. Я потом пробовал обратно, но…

Ярослав Сергеевич с досадой покивал: конечно, он знал, что в музыкальном мире мало уметь играть на инструменте, нужно еще или найти свою нишу и зубами за нее держаться, или постоянно напоминать о себе и не давать забывать, иначе выплюнут, разотрут и не вспомнят. Или не рвать звезд с небес, а найти более тихую нишу и предаваться любимому делу, но зачастую с тоской, что не смог прорваться.

– Я и приехал в Нижний на конкурс, так сказать, последняя попытка перед тем, как придумать, что еще можно делать с музыкой.

– Да, я слышал про конкурс, по всей стране сбор объявили. И как выступил?

– Технично, – улыбнулся Алексей и получил в ответ смех, какой говорит о старой доброй дружбе ученика и учителя, которых объединяет что-то мало понятное другим. – Хорошо выступил, – кивнул Алексей. – Я доволен. Теперь ждать результатов, если не пройду, значит, ищут чего-то другого.

– Ты главное не отчаивайся, на работе в оркестре и гастролях с именитыми дирижерами музыка не заканчивается.

Алексей кивнул и отпил уже остывший чай. Он не стал говорить преподавателю, что иного пути музыканта он не видел. Кому-то дано преподавать, кому-то сидеть в третьем и прочих рядах на сцене, а кому-то говорить со сцены через музыку. И Алексей видел свой путь именно в последнем.

Но рассказал про талантливую девочку, которая уже сейчас имеет все признаки стать выдающейся скрипачкой. Собственно, поэтому он и пришел в консерваторию, хотел пообщаться с Еленой Петровной и сделать протекцию молодому поколению.

Ярослав Сергеевич с радостью согласился познакомиться с Алиной, сказал, что назавтра весь день будет здесь, пусть приезжают, не стесняются. Рассказал, что желающих учиться музыке не убывает, курсы набираются, выпускаются, и классическая с народной музыкой живы и замолкать не собираются.

Алексей поблагодарил преподавателя за теплую встречу и обещал по обменявшимся контактам вечером или завтра утром сообщить, приедут ли они на смотрины с прослушиванием.

Прощаясь с Зоей Михайловной, он предупредил, что завтра может снова приехать по договоренности.

***

По дороге до автовокзала Алексей прокручивал сегодняшний день, свое выступление, старые тропки и разговор с бывшим преподавателем. Слова Ярослава Сергеевича зацепились за мысли Алексея и не хотели отцепляться, он никак не мог понять, как можно стать частью музыки, если ее не исполнять?

Ему хорошо запомнились слова бабушки: когда он научится играть на скрипке, то через музыку сможет рассказывать сказки. И Алексей себе это так ясно представлял, так это было красиво в его голове. Как он стоит на сцене в концертном костюме, почему-то синем и мерцающем, ему девять лет, таким он видел себя, играет на своей второй скрипке, и все его внимательно слушают, а над головами слушателей рисуются картинки, как они видят его музыку. Алексею очень нравилась эта фантазия. И он хотел играть именно так. Вдвоем с дирижером управлять временем, эмоциями и мыслями людей. В этом сила музыки, и этой силой он хотел повелевать.

Автобус до Ворсмы уже ждал пассажиров и отправлялся через десять минут; внутри нашлось свободное место у окна; у кого-то пиликнул телефон, и Алексей вспомнил, что забыл включить звук у своего. Экран показал два сообщения: от отца и от соседок. Отец желал удачи. Соседки в лице Алины спрашивали: «как прошло?» Алексей ответил сначала отцу, а потом Алине, что все хорошо, а вечером будет сюрприз-идея. Алина ответила почти сразу, сообщив, что тогда Алексея будет ждать сюрприз-десерт.

Ранний подъем и насыщенное утро сделали свое коварное дело, и через несколько минут, как только автобус поехал, Алексей уснул. Ему приснился рваный сон про друзей, которые остались в далеком детстве. Перед глазами мелькали обрывки, как он гонял с ними мяч и лазал по каким-то турникам в облупленной краске. А потом они растворились в насыщенной жизни между школой и музыкой, среди далеких целей и плотного расписания на пути к ним.

Кто-то толкнул его, и сны прекратились, оставив в голове густую темноту и безмыслие, какое бывает от не самой удобной дремы в пропахшем соляркой автобусе.

Общением с друзьями и даже какими-то личными отношениями Алексей успел немного насладиться только в консерватории. Сначала, чтобы выжить, весь молодняк первых курсов кучковался и поддерживал друг друга, а потом образовывались касты и группы. Молчун и наблюдатель, Алексей не сразу нашел свою компанию, но тем не менее был заметным у девушек не только с его курса. Занятия с отцом по самообороне оставили свой явный след, и Алексей выделялся молодой фигуристостью, которая прекрасно сочеталась с темно-карими глазами и непослушными густыми темными волосами, что он постоянно поправлял их рукой, чем вводил во вздоховое состояние окружавших его девушек.