скачать книгу бесплатно
– И что с того?
– А то, что в Смольном институте благородных девиц барышням на уроке было велено держать руки за спиной, вот совсем как вы держали, когда я вошел. Таким способом достигались сразу две цели: у девиц вырабатывалась прямая спина, а во время урока они всяких чертиков на полях не рисовали. Я понятно излагаю?
Таисия Матвеевна побледнела.
– Да вы не бойтесь. Я ж то вижу, что никакая вы не враг, а уж дочь ваша – и подавно. Отлично понимаю, что вы жизнь спасали и лишь потому таились. Но только и вы поймите – что могу, я готов для вас сделать сию минуту, а большее – уж не взыщите – не в моих силах.
– Но… – чуть шевеля губами, спросила она, – зачем вы это делаете для меня?
– Так сами подумайте, – радуясь, что не краснеет, начал Судаков, – если ГПУ вас словит, очень скоро выяснится, что я знал о том, кто вы есть на самом деле, а мер не принял.
– Вам никто не мешает их принять, – внезапно успокаиваясь и как-то внутренне распрямляясь, тихо проговорила учительница. – А кроме того, если нас с дочерью задержат с этими паспортами, то вас арестуют не за бездействие, а за помощь жене белого генерала.
– О как! – Судаков нервно сглотнул и сжал кулаки. – Так что ж вы предполагаете делать?
– Пока не знаю, – все так же твердо и без капли прежнего страха вымолвила женщина. – Как бы то ни было, спасибо вам за все.
Начало мая 1924
Профессор Дехтерев не спеша выпил содержимое стоявшего на кафедре стакана, стараясь во время этой небольшой паузы оценить реакцию членов комиссии. Шесть лет тому назад только нелепая случайность помешала добраться до Крыма, чтобы сесть на французский пароход и отплыть на родину Дидро и Вольтера – туда, где его уже ожидало место главы лаборатории клинической психиатрии Лионского университета. На станции в Белгороде у него украли саквояж. Профессор хотел заявить о краже, но сам попал в кутузку как буржуйский прихвостень. Через три недели его освободили: около города шли бои, и ему – профессору медицины – пришлось идти работать в полевой госпиталь красных. Дехтерев был уверен, что весь мир сошел с ума, что все эти латышские стрелки, комиссары в кожанках и матросы в бушлатах нараспашку – и есть лик будущей России. Ужас! Кошмар! Всадники апокалипсиса. Однако же, конец света отложился, и ангел не вострубил.
Василий Матвеевич снова руководил лабораторией, и государство было явно заинтересовано в результатах исследований. Иначе откуда бы взяться столь высокой комиссии?
Он еще раз окинул взглядом пятерых сидевших перед ним людей: «Вполне интеллигентные лица. Хорошо одеты. Не какие-то шаромыжники – достойные члены общества. Так что зря, зря пугали весь мир большевиками? Конечно, революционные бури поднимают со дна немало всякой грязи, но теперь, когда волнение улеглось…»
Он, выдержав паузу, заговорил хорошо поставленным звучным преподавательским голосом:
– Таким образом, товарищи, мы получаем возможность утверждать, что существует некое общее информационное поле. Это развивает теорию нашего великого химика Бутлерова, без малого полвека тому назад утверждавшего, что нервные токи организмов могут взаимодействовать подобно тому, как взаимодействуют электрические токи в проводниках.
Увы, пока нельзя достоверно сказать, какая часть мозга отвечает за восприятие сигналов, проходящих в этом поле, но теоретически и практически доказано, что такие сигналы распространяются и воспринимаются человеческим мозгом. Происходит это на бессознательном уровне.
Здесь непременно стоит упомянуть недавнюю работу товарища Чижевского «Физические факторы исторического процесса», в которой он, в частности, пишет: «Явления внушения – единичного и массового – могут быть объяснены путем электромагнитного возбуждения мозговых центров одного человека соответствующими центрами другого».
Каждый из вас, достопочтенные товарищи, вероятно, может привести не один случай подобной сверхчувственной связи. Так, скажем, мать и ее ребенок могут ощущать состояние друг друга за сотни верст. Или же, как мне рассказывали господа… простите, товарищи революционеры, опытные конспираторы чувствуют даже спиной направленный на них взгляд шпика. Все это явления одного рода – передача невербальных, то есть, бессловесных сигналов в информационное поле.
Быть может, это покажется странным, но подобные явления фиксируются не только у высших приматов, к которым относится человек, но и у существ куда менее развитых, как, например, саранча. Невозможно без удивления смотреть на сложнейшие перестроения, которые производит не руководимая никем, но подчиненная единой воле огромная туча этих насекомых.
– Так что же, профессор. Это мы, получается, навроде саранчи? Повинуемся какому-то неслышному приказу?
– В своем роде, уважаемый, в своем роде. Пока что результаты наших исследований не позволяют говорить о целенаправленной передаче таких команд. Мы еще слишком плохо представляем себе работу человеческого мозга. И, собственно говоря, это и является сутью наших исследований. Но то, что возможно уже сегодня – это… – профессор Дехтерев замялся, подыскивая слова, понятные членам комиссии, – передача на расстояние, скажем так, простых эмоций: радость, страх, умиротворение… Представьте себе музыку. Вот вы, – профессор кивнул в сторону высокого худого мужчины с бородкой клинышком и глубоко посаженными глазами, – вы, Феликс Эдмундович, любите музыку?
– Да, очень.
– И вы не станете спорить, что звуки мелодии несут определенную эмоциональную окраску?
– Конечно. Это известно всякому.
– Вот-вот! Это, действительно, известно всякому. Но человеческое ухо воспринимает звуки в довольно скудном диапазоне. И все же, думаю, для вас не составит труда вообразить музыку, звуки которой вам не слышны, но ощущения передаются с помощью все того же единого информационного поля.
– Эх, если б его увидеть, пощупать…
– Голубчик, вы же не можете увидеть и пощупать, к примеру, магнитное поле. Однако, для вас не секрет, что оно существует.
– Климент Ефремович, – остановил следующую реплику члена комиссии Дзержинский, – давайте прекратим дебаты и предоставим товарищу профессору возможность закончить выступление.
Оборванный на полуслове крепыш в форме командарма обиженно насупился.
– Продолжайте, – наклонил голову председатель ОГПУ.
– Так вот, – вновь заговорил Дехтерев, – на данный момент с помощью аппаратуры, созданной ведущими инженерами нашей лаборатории, мы уже можем транслировать описанные мною сигналы на значительные расстояния – для того, чтобы снизить агрессивность и вызвать умиротворение у любого потенциального врага советской власти.
– Вот это да! – недавний оппонент докладчика хлопнул себя ладонью по голенищу сапога. – Ведь это если с помощью агентуры Коминтерна установить…
– Клим! – снова оборвал старого приятеля Дзержинский. – Если товарищ профессор закончил выступление, позвольте, я выскажу свое мнение, – он чуть помедлил, – согласованное с мнением руководства партии. Разработки профессора Дехтерева – вещь, как сказал бы наш дорогой Ильич, архиважная и архинеобходимая нашему молодому государству. Поэтому следует полностью, безо всяких ограничений удовлетворить финансовую заявку лаборатории и поставить вопрос о первоочередной закупке всех требуемых приборов и препаратов за рубежом. Кто «за»? Единогласно.
Члены комиссии с удовлетворением честно выполненного долга опустили руки и начали расходиться.
– Василий Матвеевич, – обратился к Дехтереву председатель ОГПУ, – давайте, я вас подвезу. Вы ведь здесь, на Сретенке, живете?
– Да ну что вы, это же совсем близко.
– Давайте-давайте! Время уже позднее. А заодно и поговорим.
Автомобиль Дзержинского проехал под аркой Боровицких ворот и, вздрагивая, помчался по брусчатке Красной площади.
– Скажите, профессор, как же вам такое в голову пришло? Все эти информационные поля, электромагнитные сигналы в мозговых клетках…
– Вы знаете, почтеннейший Феликс Эдмундович, случайно. В восемнадцатом году ехал я в поезде. Сами помните – толчея, все сидят друг у друга на шее… Рядом со мной расположилась молодая дама с дочерью. Очень симпатичная, я бы даже сказал – волшебной красоты дама. Но не в этом дело. Уже за Курском на поезд напала банда. Не то что бы белые, или зеленые – просто какие-то разбойники. Совсем как на Диком Западе. Понятное дело, вокруг паника… Вдруг я увидел глаза этой женщины – увидел и ощутил ее страх. И не я один: сначала ее страх пронзил всех, кто был рядом, а потом, – Дехтерев сделал паузу, – вы не поверите, но так оно и было – страх объял бандитов! Абсолютно беспричинный! Подмоги нам ждать было неоткуда. И представьте себе, дивный случай: разбойники бросают награбленные вещи, запрыгивают в седла и скрываются в лесу!
– Воистину, – Дзержинский погладил бородку. – В прежние времена сказали бы, что господь сотворил чудо.
– Вот и я об этом. Но берусь утверждать, что никакого чуда не было. Следом за пережитым ужасом вдруг наступило не просто облегчение, а какое-то эйфорическое бурное ликование. И я уверен – оно также началось именно с нее.
– То есть, вы хотите сказать, что эта молодая особа была своего рода радиостанцией? И пассажиры воспринимали ее сигналы?
– Именно так, Феликс Эдмундович! Это неслыханно, невообразимо, но факт!
– Что же сталось с ней далее?
– Увы… Я сделал вынужденную остановку в Белгороде, они же с дочерью отправились дальше. Больше я о ее судьбе ничего не знаю.
– Куда направлялся поезд?
– В Крым. Так что, возможно, этой необычайной женщины уже и нет в России. А жаль! Было бы крайне интересно исследовать ее феномен.
– Что ж, можем проверить. Не исключено, что ваша чудесная незнакомка все-таки осталась в стране.
– Кто знает, – Дехтерев развел руками. – Пожалуй, сейчас этого уже не выяснить.
– Ну что вы, в самом деле, меня обижаете, – улыбнулся Феликс Эдмундович. – Конечно, если б вы назвали ее имя, фамилию, дали мне фотопортрет, поиски заняли бы меньше времени.
– Отчего ж, извольте. Это дочь известного инженера-изобретателя Михаила Викентьевича Кречетникова – Татьяна.
– Татьяна Михайловна Кречетникова?
– А портрет… Я, знаете ли, в юности недурственно рисовал. Даже собирался поступать в Строгановку, так что, пожалуй, смог бы изобразить…
– Это очень облегчило бы поиски, – Дзержинский коснулся плеча шофера. – Приехали. А в будущем, уважаемый профессор, обращайтесь ко мне. Если вдруг появится какая-нибудь нужда – без всяких церемоний. Я распоряжусь, чтобы на Лубянке для вас был заготовлен особый пропуск.
Начало мая 1924
Датский пароход «Тихо Браге» прибыл в Ленинград.
Красноармеец смерил беглым взглядом очередного пассажира и поднял деревянную перегородку:
– Следующий!
Ему, молодому пограничнику, не внове было видеть приплывающих в Советский Союз иностранцев, и потому он без суеты, спокойно открыл паспорт заморского гостя и принялся сличать фотографию с оригиналом.
«Ничего не скажешь – похож. Скорее блондин, чем русый. Глаза синие… Настоящий скандинав».
– Шпрехен зи дойч?
– Я, я! – подтвердил иностранец на немецком и тут же перешел на вполне сносный русский. – Однако я могу говорить и по-русски.
Проверяющий с облегчением вздохнул. Конечно, пять классов гимназии давали ему немалое преимущество перед коллегами, и все же его немецкий оставлял желать лучшего.
– Ваши имя-фамилия?
– Нильс Кристенсен.
– С какой целью приехали в Советский Союз.
– Я врач, представитель Красного Креста. Вот мое удостоверение, – датчанин с улыбкой достал из внутреннего кармана безукоризненного твидового костюма небольшой документ в твердой обложке. – Занимаюсь психологическими травмами. Всякого рода военные и поствоенные шоки, истерии, нервные расстройства… Вы понимаете меня?
«Кристенсен… Кристенсен… Кажется, в Дании недавно был такой глава кабинета министров. Возможно, родственник. Ишь, какой лощеный! Нервное расстройство… Побывал бы здесь лет пяток назад – сам бы расстроился до конца дней. Ну да ладно, документы, кажется, в порядке».
Красноармеец приложил руку к фуражке:
– Добро пожаловать в Союз Советских Социалистических Республик! Успешной работы! Не забудьте, прибыв к месту прохождения вашей командировки, встать на учет в соответствующем отделе ГПУ.
Глава 5
Тот, кто знает, куда хочет идти, не уйдет далеко.
Наполеон Бонапарт
Начало мая 1924
Молодцеватый подтянутый господин с подкрученными рыжими усиками спешил к вагону, около которого стоял генерал Згурский. Мужчина был одет в штатское, но, судя по выправке, он не слишком давно сменил офицерский мундир на партикулярный костюм.
– Разрешите представиться, штаб-ротмистр, граф Комаровский! – отрапортовал встречающий.
Он сделал знак шедшему следом носильщику, и тот споро подхватил увесистый саквояж почтенного господина.
– Рад знакомству, – протянул руку Згурский.
– Авто ждет. Желаете прежде отдохнуть?
– Не будем тянуть. Сразу к делу. В поезде я и так потерял много времени. – Ваше мнение о господине Шведове? – вновь заговорил генерал, когда мотор двинулся с места.
– Боевой офицер. Мне доводилось слышать о нем еще в годы войны. Шведов был самым молодым командиром артиллерийского дивизиона императорской армии.
– Лестная характеристика. Но меня сейчас интересует другое. В конце концов, такие красные военачальники, как полковник Вацетис, Каменев, или же мой старый боевой товарищ по Мингрельским гренадерам, Шапошников, тоже были весьма дельными офицерами.
Граф Комаровский вздохнул, не в силах оспорить очевидное. Лишь на плакатах времен революции и гражданской войны красные радикально отличались от белых, и наоборот. Непредсказуемая реальность словно издевалась над расхожими мнениями. Против власти рабочих и крестьян сражались крестьянский сын Деникин, казак бурятской наружности Корнилов, а за нее шли в бой офицеры и генералы, чей дворянский род насчитывал не одно столетие. И, что хуже всего – по обе стороны воевали вчерашние боевые товарищи, те, что в прошлом делили один блиндаж, одну шинель.
– Подполковник Шведов был замешан в деле профессора Таганцева в двадцать первом году. Тогда ему инкриминировалось руководство боевой организацией в Петрограде.
– Как ему удалось уйти? – спросил Згурский.
Штаб-ротмистр кивнул, он ждал этого вопроса.
– По его утверждению, во время активных поисков его прятала жена одного крупного питерского чекиста, с которой он состоял в близких отношениях.
– Понятно. То есть, вполне может быть, что на деле никакой боевой организации и не было, что данный чекист, узнав о столь пошлом адюльтере, решил избавиться от соблазнителя, подведя его под революционный трибунал.
– Шведов и сам утверждает, что никакой боевой организации не было, что все дело высосано из пальца. Но, по его словам, муж ни о чем таком не догадывался. Шведов и сейчас беспрепятственно воспользовался услугами этой влиятельной дамы. В первый раз подполковнику удалось незаметно перейти финскую границу у Сестрорецка, что создало ему известную славу в кругах, близких к генералу Кутепову. Но, как я уже говорил – он храбрый офицер. Побег – тем более, при таких странных обстоятельствах – смущал его самого. Он жаждал мщения и готов был участвовать в «акциях прямого действия» против руководства большевиков.
– Прежде господа революционеры стреляли в главу державы, теперь мы стреляем в господ революционеров. То же конспираторство и эсеровщина. Глупо-с.
– У них это дало плоды.
– Плоды дало совершенно иное. Всем нашим вождям стоило бы почитать труды господина Ульянова. Врага надо знать – этому учат в Академии Генерального штаба. Знать, будь то Мольтке, Бонапарт или же товарищ Ленин. Что касается последнего – его недавняя смерть повышает наши шансы на успех. Мы должны воспользоваться сумятицей, которая неизбежно возникнет при дележе наследства. Тем более, столь необъятного, как власть над Россией.
Згурский договорил эту горькую фразу и поглядел в окно, пытаясь скрыть гримасу досады. Автомобиль катил по прекрасной Праге мимо церкви святого Томаша, воздевшей, точно на параде клинки подвысь, готические башни звонниц.
– Хотелось бы знать, кто предложил уничтожить Льва Троцкого. Господин Шведов, или Кутепов с его доморощенными террористами?
– Неизвестно.
– Мне пока тоже, – негромко проговорил генерал Згурский. – А это важно. Ладно, давайте вернемся к последней акции.
– В этом деле принимали участие десять офицеров. Четверо непосредственно атаковали машину наркомвоенмора, трое – группа поручика Иордана – занимались оповещением и наблюдением. Еще трое – группа штабс-капитана Гончарова – обеспечивали безопасное отступление ударной четверки. Спланировано все было безукоризненно, но само покушение сорвалось.
– Мой дорогой граф. Если операция не удалась, значит, спланирована была бездарно.
– Рассказывать, как обстояло дело? – выждав паузу, спросил Комаровский.
