Ловцы человеков

Сам же пастырь в последний момент воскликнул, что будет отмаливать новую жизнь для избранных своих с возвышения над пещерой. Община закрылась под землей, готовая к смерти. На несшиеся с поверхности голоса людей члены общины огрызались с пугливой брезгливостью, с какой наделенные разумом существа глядят на радующихся существованию своему безобразных пиявок.

Но этот голос заставил Сергея вздрогнуть и почувствовать себя самого таким низшим существом, не ведающим своего несовершенства.

– Я пришел за вами. Выйдите и откройте для себя новый мир. Тот, кто не видит дорогу к новой жизни, всегда видит дорогу к концу света. Легко ошибиться, если ты, как мотылек, летишь на не известный тебе огонь. Поэтому стремитесь отныне к свету, который горит внутри вас. Встаньте и выйдите вон. Бог дал вам еще немало лет жизни.

– Ты…кто?

– Я тот, кто может сказать, что будет с тобою, если ты не послушаешь меня. Представь: пришел к вратам царства небесного убогий пьяница, не нашедший на земле никакого таланта своего…

***

– И что, и это все?! – в возмущении разводил руками Антон, проглядывая страничку Интернета, на которой было выставлено то, что он наснимал несколько дней назад: выход двух десятков человек из подземного храма – пещеры, к потрясению всех обвалившейся спустя несколько минут после выхода затворников. И отрывки из того, что Игорь говорил ночью у костра, успокаивая этих людей и напутствуя к тому, чтобы они сделали невозможное – второй раз вошли в одну и ту же реку жизни.

« И посмотрел Бог на землю и был сам удивлен красоте и разумности творения его. И так захотел он, чтобы и люди восхитились вслед за ним, что дал людям возможность познавать все в сравнении. Ибо богатство, которого не ценят, заставляет человека чувствовать себя бедным.

И послал он на возлюбленные творения его болезни, чтобы люди научились ценить здоровье, послал ветхость и немощность старым, чтобы молодые ценили краткость своего расцвета.

Послал ужас войн, чтобы радовались возможности надеяться на мир.

И дал он лучшим разум, чтобы смогли те рассказать остальным о неразумности их.

И сотворил он некоторых до безграничности жестокими и великими грешниками, чтобы люди, глядя на них, прощали соседям своим их мелкие прегрешения.

И дал он каждому, кого любит, пройти через страдание и боль, чтобы люди могли в полной мере возрадоваться жизни без страдания и боли.

И если выпало вам пройти через боль и страдание, познать темную сторону жизни, то только для того, чтобы вы сильнее устремились к светлой ее стороне.

И тот, кто живет, видя только темную сторону, совершает грех, считая неразумным сотворенное Богом.

Так что возрадуйтесь и помните, что мир, в котором живете вы, жесток, но прекрасен и совершенен. Идите и найдите применение себе в этом мире».

***

– А где же кучи репортеров с телевидения? Где наша слава? Почему нам ее не дают? Кто не велел? У, жадины! Нам сейчас вообще духовный сан положен. Типа просветителя взглядом земель русских… – повторял Антон.

Однако число просмотров росло с каждой минутой.

У работников милиции, заверявших, что членам общины будет оказана всяческая помощь в адаптации к нормальной жизни, Владимир оставил визитки, но большой реакции от средств массовой информации не последовало. Телевидение упорно не хотело замечать никаких Светлых и прочих просветленных личностей. Зато откликнулось несколько представителей газет и интернет-порталов. По рекомендации Владимира Игорь не встречался с газетчиками, в их распоряжение были предоставлены только видеозаписи.

– Это приманка! – объяснил Владимир. – Будем делать все не как все! Никто не общался со Светлым напрямую, поэтому у крупной рыбы есть соблазн сделать это первой. И раз ты говоришь с ними, значит, заинтересован в своей раскрутке. А это уже просто скучно… Во-вторых, если разговоры с кем-то можно прочитать в массовой газете, то выпячивающему свое богатство уже нет никакого прикида ехать говорить самому. Это среднему человечку станет интересно о чем-то поболтать, приобщиться к чему-то известному. А китовые акулы российского империализма живут не интересами, а прикидами, им важно круто прикинуться перед себе подобными.

– А те, которые к нам пока заплывают, какого рода рыбки? – поинтересовался Антон.

– Это максимум щуки, предназначение которых – чтобы карась в водоеме не дремал. А акулы – это скорее символ, перед которым содрогаются.

– Тогда содрогнись, – сказал тихо не участвовавший ранее в разговоре Игорь.

Владимир с Антоном повернули к нему головы.

– Достань телефон и содрогнись. Акула на проводе.

Владимир недоуменно мотнул головой, достал из кармана телефон, посмотрел на него, перевел недоуменный взгляд на Игоря. Раздался звонок.

– Здравствуйте, Светлый сказал нам, что это звонок от одного из самых состоятельных людей страны. Вы можете встретиться с ним сегодня вечером. Наш адрес… – Владимир сориентировался быстро и стал говорить, не услышав еще ни одного слова от собеседника. Когда он закончил, после паузы в несколько секунд послышались гудки.

– Ничего и не сказал, наверное, глухонемой был, жестами мне чего-нибудь показывал… – улыбнулся Владимир.

***

Вечером этого же дня на террасе их домика в плетеном из лозы кресле напротив Игоря сидел немолодой уже и невзрачный на вид человек. Небогатая обстановка террасы его немного коробила. Простоватое лицо с налетом наивной удивленности и только глаза какие-то ищущие, хотя и бегающими их не назовешь. И на вид он совершенно не был похож на одного из самых богатых и сильных мира сего.

Странно, вид этого человека вызывал необычное чувство: словно его обличие и разум жили совершенно разными жизнями в одном теле. Что-то никак не совпадало в его внутреннем и внешнем мире, и Игорь совершенно погрузился в попытки как-то соединить эти две картины. Но вот Владимир на секунду позвал Игоря в дом и потрясенно прошептал ему: «Да это же сам Лицедей!» – и назвал имя.

Вернувшись, Игорь снова молча сел перед этим человеком.

– Вас зовут Лицедей? – вдруг спросил он.

Лицо сидящего перед Игорем человека выразило испуганную удивленность, большой рот полуоткрылся в невинной улыбке. И два его мира почти слились в единое, и пронесшаяся в голове усмешка чуть не вырвалась наружу.

Мужчина поморщился, словно услышал страшно утомившую его банальность, и вяло сказал:

– А думал, вы мне провидчески скажете, за что меня так впервые назвали…

И вечно разъединяющее эти два мира – это и есть уже гнетущее его самого чувство постоянной игры в лицедея. Игорь словно шагнул внутрь этой чужой вечно ноющей занозы. Через минуту молчания он ответил:

– Назвали впервые вы так себя сами, после вашей шутки с презервативом в школе. Родители вашего одноклассника тогда подумали, что это он подстроил, а потом решили, что это кто-то из грузчиков или сторожей в аптеке, где презерватив был куплен. Мальчику ничего и не объяснили даже, за что был наказан.

Сидящий напротив мужчина перестал улыбаться. Одна из полузабытых уже картин детства мелькнула перед ним. Однажды он, зайдя в гости к однокласснику-отличнику, незаметно подошел к тумбочке при кровати его родителей, открыл и, увидев на полочке презервативы, тут же придумал достойную его шутку. Взяв и унеся один презерватив, вскрыл его, натер по всей длине с наружной стороны вазелином и покрыл слоем молотого красного перца, аккуратно запаковал обратно и через несколько дней нашел причину зайти в эту квартиру и так же незаметно подкинул в эту тумбочку. Юному Лицедею, натерпевшемуся обид и унижений от старших детдомовцев, доставляла торжество любая возможность увидеть уязвимость всех окружающих – жителей этой отвратительной страны Советов, где каждый с тупой убежденностью верил в уготованность ему сытого и спокойного будущего.

– Неплохо! – как будто искренне удивился собеседник. – А можно сразу тогда к делу перейти? Раз у вас такой дар, то ответьте на три вопроса, как водится. Какие безобразия вы в моем будущем видите, как их устранить и сколько я вам должен буду за все это?

Они встретились с Игорем на несколько секунд взглядами. Взгляд уставшего от игры в жизнь человека и взгляд человека, которому только открывается сущность жизни как игры.

– Это не вы мне должны, а я вам должен. Раз мне дан такой дар – я должен использовать свое дарование во благо.

– Ну, так и я тоже всегда всего лишь использовал свой дар!

– Вы считаете, что использовали его по назначению?

Сидящий напротив человек осекся, казалось, сам удивившись этому. Однако через несколько секунд он опять увлеченно усмехнулся:

– Так мне боже не сообщил про мое истинное назначение! А я сам как-то не очень умен да догадлив!

– Только ощущение того, что исполняется твое предназначение, делает человека счастливым. Вы счастливы?

Мужчина усмехнулся на этот раз открыто. Да, десяток-другой лет назад он с озлобленной чувственностью посчитал бы счастьем возможность ненавязчиво ткнуть в лицо окружающим любое свое превосходство. Сейчас он только этим и занимается. И что? Еще лет пять назад, даже лишь год назад он бы не усомнился, что это лучший способ самореализации. Даже, может быть, еще вчера…

Он встал, подошел к перилам террасы, с минуту посмотрел на шелестящий поблизости перелесок. Да, были у него молодого и другие мысли. Однажды, например, он размечтался сбежать из детского дома, прихватив мешок сухарей да котелок, выйти на берег реки, стянуть лодку да плыть все вниз и вниз, пока не поймают и не вернут в детдом. Он бы ночевал у рыбацких костров, помогал таскать к костру дрова и за это получал порцию горячей ухи, слушал рассказы вырвавшихся на природу мужиков… Хотелось тогда испытать такое ощущение: ты по-доброму просишь у людей приюта и получаешь его, убеждаясь в объединяющем людей законе помощи друг другу. Словно надо было что-то доказать себе таким ощущением.

– И чего, по-вашему, мне не хватает для счастья? – коротко бросил он, ожидая, что сейчас-то собеседнику не отвертеться от банальностей в ответе.

– Ну если вы хотели про это услышать от Бога, так дайте ему возможность сказать вам, – улыбнулся Игорь. – Найдите место, где можно пожить в уединении, и тогда, может быть, вам и откроется что-то новое. Помогите кому-то вернуть то, что он потерял – может, и вам и вернется что-то потерянное.

– А что, хороший совет. Так это все? – сказал мужчина.

– Все.

– Так, значит, в ближайшем будущем со мной ничего страшного не может произойти?

Игорь подошел сам к перилам, стал рассказывать:

– Однажды почти у каждого человека появляется ощущение, что он находится словно внутри воздушного шарика. И чем сильнее он наполняет свою жизнь привычными ему удовольствиями и вещами, тем всего лишь сильнее раздувается этот шарик. И где бы он ни был – он все равно всегда заперт в этом шарике и не видит сквозь резиновую стенку, какой может быть жизнь за его пределами. И кто-то воспринимает это как должное, а для кого-то нет ничего страшнее этого. Вы не настолько убоги, чтобы оказаться в числе первых. Однажды вы можете осознать себя намертво замурованным в этот шарик и с ужасом увидеть, что ваше предназначение – за его стенкой. Идите.

Собеседник встал, направился к выходу, но, немного замешкавшись, остановился и словно виновато спросил:

– А рассказать, когда и как я умру, вы могли бы?

Такого наказания вы еще не заслужили, – улыбнулся Игорь. – Зачем вам быть приговоренным?

***

Свое прозвище – Лицедей – он получил еще в детстве. Вырос он в детдоме и как-то рано почувствовал, что, коли особо серьезного инструмента для его наказания не существует, то со своим поведением можно и поэкспериментировать. Нет, он не был тем, кого учителя в школе за глаза называли «ублюдками», которые посреди урока вдруг кричали какую-нибудь тупость и потом радовались хохоту класса над этой демонстрацией слабоумия.

Ему нравилось другое. Даже правильнее сказать, это было его своего рода помешательство, от которого он порой рад был бы и избавиться.

Высшее наслаждение он получал, ощущая, что его внешность не соответствует содержанию, что надетая на его лицо маска прилежно-наивного простака позволяет никому ничего не заподозрить. А в это время он… Взяв на минуту у кого-нибудь любую вещь, он не мог удержаться, чтобы не сломать ее, но отдавал сломанную с таким горестно-наивным видом, что никто бы и не подумал, что вещь сломана специально. С выражением на лице величайшего стремления помочь он устраивал для знакомых такие ситуации, из которых те не знали как и выпутаться.

Еще в детстве он иногда чувствовал невыносимую обиду на всех окружающих: чего он детдомовец, чего у него не изменили на другую в детдоме такую анекдотическую фамилию… И стоило кому-то сказать в адрес юного Лицедея хоть несколько недоброжелательных или критичных слов, тот, всем своим видом показывая, что он лишь не понимающий своей вины ребенок, изо всех сил старался выслужиться и заслужить прощение и уважение. Но в это же время он, торжествуя, разрабатывал свои козни. Это поначалу Лицедей прибегал к довольно простым способам мести. Например, после того, как одна из работниц детдома за что-то отчитала его, он чуть ли не расплакался, когда она отказалась принять его помощь. Раскаяние его и желание загладить вину, как показалось обидчице, были так искренни, что она даже позволила подростку вечером помочь ей отвезти ящики с рассадой перцев на ее дачу. Лицедей выждал после этого несколько недель, пока не установилась жаркая погода. Потом купил в магазине несколько килограммов дрожжей, добрался до дачного поселка и высыпал груз в выгребные ямы туалета у домика той работницы детдома и нескольких соседних туалетов. Почти все дачники на улице из-за ужасной вони не могли все лето долго находиться на своих дачах…

Удовлетворение, впрочем, Лицедей получал не от самой мести, а от своей игры, когда удавалось держать маску простофили и в этот же момент выдумывать, что же сотворить такого, чего от тебя никак не ожидают. Конечно, часть его «разработок» становилась понятной другим. И постепенно он стал замечать, что его маска простодушия пугает окружающих, и те готовы заранее уступить ему, лишь бы не запаниковать потом в ожидании несчастья, увидев повышенное внимание к себе Лицедея.

Так маска и осталась на его лице, а умение просчитывать и планировать действия вместе с довольно богатой фантазией послужило ему хорошую службу. Люди должны его опасаться, и тогда стоит только надавить в нужную минуту – и тебе уступят. Хотя чувствовать себя постоянным актером чужой роли было немного не по себе. И порой он и рад был перестать быть лицедеем, но как-то не получалось. Впрочем, чтобы не стать полным изгоем, молодой человек усвоил для себя дополнительные правила: в отношении некоторых, кто повыше, надо быть преданным, в отношении некоторых из тех, кто равен тебе по положению, надо быть щедрым в оплате услуг.

Закончил институт он как раз в начале взбалмошных для России 90-х годов 20-го века и, однажды глядя вечером телевизор, вдруг осознал, что пришло «время лицедеев». Политики строили умные лица, рассуждали о чем-то высоком, говорили заумные речи о развитии России, что-де следующий-то уж год должен стать наконец-то переломным… А он отчетливо видел в каждом из них Лицедея, которому даже не то чтобы наплевать на все то, о чем он говорит, а просто некогда было серьезно думать об этих мелочах и глупостях: шел величайший в мире дележ и величайшее в мире прибирание к рукам еще недавно бывшей государственной собственности. Свора билась за такие лакомые куски, что просто дух захватывало! В наполненный болтовней телеэфир же неслось или откровенное вранье или упорное молчание о том, о чем как раз и следовало бы говорить. «Оказывается, искусство быть политиком – это умение с умным видом изображать из себя дурака…» – подумал он.

И тогда он осознал: его место там – в этой схватке Лицедеев! Потому что по искусству Лицедейства ему нет равных!

И он вступил в эту схватку. Он не стал заниматься каким-то своим бизнесом, понемногу кропотливо развивая его, он сразу рванул почти на самый верхний уровень битвы. Пробившись к одному из успевших выдвинуться на арену схватки виртуозов ловли рыбы в мутной воде, он разработал для него одну схему для отхватывания куска собственности, другую… Дела пошли в гору, а после того, как слухи о чудовищном умении нового Лицедея с простодушно-наивным выражением лица повергать противников да и еще с поистине садистской изобретательностью растаптывать их, ему стали уступать. И порой уже собравшиеся было сделать своим какой-то кусок бывшей госсобственности бывшие партийные карьеристы и прочие вырвавшиеся на простор махинаторы в самый последний момент, когда для проведения их приватизационной аферы уже все было готово, вдруг в испуге уступали Лицедею, почувствовав за спиной его дыхание. А другие, клюнувшие на удочку его внешней простодушности, в ужасе вдруг понимали, что остались ни с чем.

Через несколько лет он стал вторым лицом в крупной компании, умело отпугнув других помощников ее владельца, уверенного в преданности Лицедея. Эта компания уже начинала диктовать основные положения внутренней политики в стране, но впереди была еще одна схватка-игра с огромным коном. В нее Лицедей решил вступить уже владельцем компании, а не вторым лицом. И уже сделав все необходимое для этого, он не смог удержаться от эффектной смены маски.

…Они сидели вдвоем на террасе загородного дома: Хозяин компании и его верный слуга-лицедей, мастер-комбинатор, собравший для компании несметные богатства путем интриг и предательств. Шла непринужденная беседа во время лакомства свежими фруктами.

– Целый уже не съем… – вальяжно произнес слабеньким голосом слуга-лицедей и разрезав персик ножом, взял одну половинку в руки, а другую пододвинул Хозяину. Тот смачно зажевал половинку персика.

– Я что давно хотел сказать… – таким же настораживающе хилым голоском продолжил Лицедей, держа в руке свою половинку фрукта и разглядывая ее с любопытством. – Известно вам выражение «персик Борджиа»? Нет? А это даже не то чтобы выражение, а приемчик такой. В средние века в Ватикане в папской семье Борджиа все были большие развратники и любители своим знакомым обломы по поводу продолжительности их жизни устраивать. Там молодчик такой был – Цезарь Борджиа. Очень уж ему нравилось травить всяких там герцогов, да так, чтоб те подвоха не почувствовали. Он персик разрежет, себе половинку и герцогу половинку. Сам съест, и тот скушает, не подумав даже, что ножик был с одной стороны ядом помазан. А через пару дней герцог взял да помер, и сам не знает отчего. Говорят, сам Цезарь под конец так увлекся, что половинки персика перепутал и очередной герцог его, увы, пережил… Так как думаете, я перепутал бы половинки персика?

На хозяина смотрел уже не покорный и преданный пес, а соблазнившийся жирностью его тела даже в минуту крайнего голода холодно-расчетливо загоняющий добычу волк. Хозяин содрогнулся.

– Ножик, я, конечно, мазать не стал. Зачем увлекаться средневековым примитивом? Хотя, думаю, он еще войдет в моду.

И Лицедей спокойно поставил совершенно раздавленного Хозяина перед фактом: единым новым хозяином его компании становится он, вчерашний слуга. И расклад сил таков, что лучше не пытаться сопротивляться. На следующий день прежний владелец с багажом в несколько десятков миллионов долларов отбыл на жительство за границу – больше от России ему ничего не было нужно.

А последняя схватка за собственность оказалась самой трудной. Схватка эта велась уже не тайной игрой, а у всех на виду, исход ее не мог решиться без содействия сильнейших мира этого. И накануне самого решающего момента схватки Лицедей вдруг запаниковал: впервые у него не было никакого преимущества, лицедейство не могло ничего дать, а почти все те, от кого зависел исход поединка, казалось, были не на его стороне.

Как и для многих быстро сколачивающих огромные состояния его коллег, каждое утро для него покупался билет на вечерний рейс в одну из европейских стран, куда на банковские счета отправлялась почти вся прибыль, какую давали вырванные куски бывшей государственной собственности. Все были готовы к такому повороту, хотя уходить из игры не хотелось: ставки росли с одуряющей скоростью. И он сделал ошибку и не успел воспользоваться билетом на самолет.

Что ж, подумал Лицедей, уже проведя пару недель в следственном изоляторе и не питая никаких надежд: вот ты и намазал ножик ядом не с той стороны – наверное, так и должно было случиться. На хитрый бронежилет есть пуля с винтом.

И если бы не неизвестно откуда появившийся человек со скрипучим голосом…

Вечером в зале свиданий перед Лицедеем сидел немолодой худощавый мужчина, который, как было заметно, умел держать себя и в физической, и в моральной форме. Равнодушно-снисходительный взгляд, тонкие жестко сжатые губы, сухие светлые глаза, голос с ненавязчивой интонацией, словно говорящий рассказывает сам себе то, что он предугадал с горькой иронией. На пальце – аккуратная маленькая платиновая печатка с изображением пирамиды с глазом внутри и под ним двух перекрещенных палочек, что отдаленно напоминало пиратскую эмблему – череп и кости. Впрочем, Лицедей вспомнил, что пару веков назад такой знак брали себе и некоторые масонские ложи – организации «вольных каменщиков». Приехавший не стал рассказывать о себе, ответив на вопрос о своей личности:

– Скажем так: вам еще предстоит узнать об этом, и я не буду давать сейчас долгое объяснение тому, во что вы можете и не поверить. Всему свое время! Я лучше расскажу вам то, что знаю о вас.

По его словам получалось, что пока Лицедей находился в следственном изоляторе, этот человек получил исчерпывающую информацию о нем. Но в основном не о деятельности, а о характере, склонностях и привычках, и даже часть детских гадостей, которые творил Лицедей, была ему известна. Ошарашенный Лицедей подумал было в ужасе, что в верхах российского государства решили устроить показательный суд над одним из новоиспеченных олигархов. Одиночкой, у которого не нашлось большой поддержки, и которым все не прочь пожертвовать, оказался, конечно же, как раз он. Он из них, наверное, самый некрасивый, если вытащить всю его подноготную....

– Вы хотите мне сказать, как я должен вести себя на суде? Или цианит уже принесли? – в сущности, не очень удивившись сказанному, произнес Лицедей.

– Нет, – устало и без интереса сказал пришедший. – Билетом в Лондон пришлось воспользоваться вашему новому противнику. Путь к богатству для вас свободен. Нескольким людям, от которых зависит исход дела, поступят предложения, от которых они не смогут отказаться. Потому что отказаться от того, что предлагаем мы, нельзя. Потому что мы – вечны и свободны. Хотя если вы вдруг решите стать другим человеком, судилище над одним из российских олигархов все-таки будет организовано.

– И кому и чем я обязан? – пролепетал Лицедей, не имея на лице никакой маски.

Мужчина посмотрел на печатку на пальце, перевел взгляд на глаза собеседника.

Взгляд был так равнодушен и холоден, словно глядела на Лицедея одна из легиона плывущих над грустной сумеречной землей и не находящих покоя теней, с ужасом осознавших ничтожность краткой грешной жизни по сравнению с вечностью расплаты… Лицедей впервые в жизни содрогнулся сам и подумал, не бросить ли все, и, выскочив за стены изолятора, сразу воспользоваться билетом.

– Чем я вам так понравился?

– Нам не нужны люди, которые со временем, когда в этой стране установится стабильность, станут строить из себя патриотов…

И Лицедей стал одним из богатейших людей планеты. На стол перед ним легли на подпись бумаги, которые сообщали о том, что он приобретает нефтяную компанию за несколько миллионов долларов, которые обязуется отдать государству в течение года из доходов этой самой компании. Он подумал: как все просто и одновременно маразматично, и все вокруг как будто в какой-то спешке не замечают идиотичности написанного в этих бумагах. Он поставил подписи.

Теперь многомиллиардное состояние принадлежало ему одному и стабильно пополнялось прибылью. Он заметил, что в кружке самых богатых людей очень много подобных ему – выдвинувшихся из грязи в князи примерно такими же способами. Кружок избранных почти сформировался. Схватки заканчивались. Рваться и стремиться было особенно ни к чему, состоянием управляли менеджеры, которые вкладывали деньги в создание со всех сторон оптимальных условий для максимально скорого обогащения себя и своих хозяев.

Менеджеры, получившие образование в лучших университетах мира, были холодны и расчетливы. Однажды он даже сам поежился в разговоре с тем, кто был нанят для разработки стратегии развития его нефтяной компании и в конце беседы шутя спросил:

– А с точки зрения христианских моралистов наши решения не найдут предосуждение?

– А вы верите в Христа? – неожиданно спросил менеджер.