Шарм серебряного века. Филологиня

(из воспоминай о том дне, о том августе)

И августа незримая печаль Памяти А. Блока

7 августа перестало биться сердце А. Блока, 21 августа

был расстрелян Н. Гумилев

И августа незримая печальВ немой улыбке Блока затухает,И тает обнаженных душ печать.И, кажется, что тяжело вздыхаетНезримый Пан, о панике забыв,Мы входим в лес, среди болот блуждая,И звонкой флейты старенький мотивКакие-то вдруг чувства обнажает.До осени один последний шаг,А впереди и казни, и печали,Уводит он поэтов, не дыша,Мы по болотам в тишине блуждали.Был август слеп, как вещая сова,Вспорхнувшая в тиши над головою.И знала, что сегодня не права,Когда навек я порвала с тобою…Нас ждут в тумане душном сентябриС дождями и тоскою небывалой.Но ты еще на август посмотри,На то, как там голубка ворковала,И задыхался от тоски поэт,И век остался где-то за чертою.И столько странных дней и странных летОсталось где-то, и дневник закрою…И старых писем призрачная вязь,И дивных песен тихая отрада,И берегиня кружится, смеясь,В глуши аллеи, август, как отрава.Событий странных обреченный ряд,Тоска о доме и о тяжкой доле,И только там еще костры горят,Но жить в объятьях боли нам доколе?

Начало осени. Закат

И вдруг на закате вся в темном врывается в осень,И мечется в ворохе листьев, в обрывках сонетов,Она ни о чем никого в этот миг не попросит,А молча растает, раздавлена или воспета.Да что там за время, откуда такая прохлада,О чем они снова просили тирана, мой ангел,И где-то кружилась упрямо в пылу листопада,А век серебром награждал, и другого не надо.Да только та осень она ураганом пугала,И все вырывала их души, как желтые листья,И каменный век, он серебряным был, но сначала,Напишут стихи, словно ворохи песен и писем.И знают что им затеряться придется в просторе,Что в темных шкафах на Лубянка они оседают.И вдруг эта осень, и ветра порывы и споры,О том, что не выжить, что эта махина задавит.Легко нам судить и рядить, что там осенью было,Куда они шли, почему не сумели пробиться.Все кануло в Лету, вино в том бокале разбитомАлеет так странно, но больше уже не напиться.И только стихи нам приносит порывистый ветер,И темные тени мелькают вдали на закате,И алое солнце серебреный мрак тот осветит.И тихо растает, и сил докричаться ей хватит.Она ни о чем никого в этот миг не попросит,А молча растает, раздавлена или воспета.И вдруг на закате вся в темном врывается в осень,И мечется в ворохе листьев, в обрывках сонетов….

Свита Снежного короля

И вот из суеты иной и светаЯвился Демон – дивная комета,И над землей бесцветной пролетая,Он видел, что планета золотаяОт звездных рос, от боли и печали.Там странные поэты воспевалиСвоих актрис, и серебро столетьяОн постигал упорно на рассвете.Два божества – профессор и актриса,В какой-то мир тяжелые кулисы,И полночь грез, и пьесы странной звенья.Миг постиженья – чудное мгновенье.Как надо всем, забыв про все тревоги,Понять, что люди дивны и убоги,И в суете безрадостной рассвета,Проносится над пропастью комета.Там тихо скрипки дивные звучали,В тоске бессильной и земной печали,И лица проступали сквозь скрижали,И голоса отчаянно дрожали.О чудо, откровенья, миг удачи,И мир внимал, и он не мог иначе,Истории любви и вдохновенья,Не поглотит безжалостно забвенье.Они звучат, над пропастью ликуя,И в суете несозданных мировКакая-то стихия торжествует,Среди печальных казней и пиров.Все это было с ними, снова будетСтихи, штрихи, события и люди,И где-то там в покое и печали,Все тени их прекрасные мелькали

Брюсов и Львова

Там тень несозданных созданийКасалась и волос и зданий,И женщина, любившая поэта,Ждала с тревогой света, нет рассвета,Она была уверена, что славаЕй улыбнется сквозь века лукаво.А он вдали решал свои шарады,И ждал смятенный радости распада.Она могла с другими быть счастливой,Но те глаза и скрипки переливы,И миг до боли, и в тиши закатаОна была ни в чем не виновата.И вот тогда лишь пистолета дулоЕе в реальность бытия вернуло.На миг один, и вечность проступала,Когда она о нем затосковала.Он не пришел к могиле в миг последний,Был пьян и нем, все повторяя бредни,Других поклонниц призрачные лица…Что делать? Может тоже застрелиться?Он жил и знал, в метели и печали,Его лишь птицы белые встречали…Ее же унесли в иные дали,Забыли, в суете не вспоминали…

Профессор и куртизанка

На площади в преддверии экстазаГулял поэт и видел вдалеке,Как оживает призрачная фраза,Оставшись только тенью на холсте,Там, в суматохе девы замелькалиИ бросились куда-то от него,А он мечтал: – О, утоли печали.– И что еще? – А больше ничего.И никого в тумане над Невою.– Но кто они, чего они хотят?И души, словно волки, рядом воют,И женщины, как ангелы, летят.И растворяясь в пропасти, немеют.Он вновь один – там торжествует Блок.И дальние созвездия не смеютЕго оставить, если с нами бог.В тумане звезды дивные светили,Оставив нас, они неслись во тьму,И только скрипки где-то голосили,Покорные пророку своему.Пророк хмелел от женского вниманьяИ улетал в неосознанность миров.О дивный миг его очарованья,О тайны грез, и смысл забытых слов…А куртизанка рядом хохотала,И улетала в пустоту картин.И только в тишине ночной блистала,Но он один, но он всегда один.

Растаявший в листопаде

Как будто душа о желанном просила,

И сделали ей незаслуженно больно.

И сердце простило, но сердце застыло,

И плачет, и плачет, и плачет невольно.

К. Бальмонт

Пятьдесят оттенков страха,где любовь на ладан дышит,Я  зову его из мрака,только он меня не слышит.Там, за белой полосоюморе сходится и небо,Я зову его с собою в мир,где он ни разу не был.И на бреге океана,там, где сходятся стихии,В лике темном капитанаон убийца и мессия.Мы с Поэтом  говорили,мы с  Архангелом  молчали,Мы в Париже рядом были,то в веселье, то в печали.Век, как пламя, разгорался,и профессор лгал устало,Он собою оставалсяу исхода, у причала.Он навеки изгнан будет,знаю, Невский только снится,В пустоте Парижских буднейпух, как снег, мертвит ресницы.То взлетая в поднебесье,то туманом оседая,Он слова знакомой песнина Монмартре вспоминает.Люксенбургский сад белеет,там укрылся Модильяни,И приблизиться не смеетон к художнику и Анне.Пятьдесят оттенков страхав этом пламени заката.И Париж, как сон и драма,все влечет его куда-то.Расправляя крылья, Демонодолеет мир иллюзий.– Что случилось, милый, где мы? Отчего так мрачны люди…Там, за белой полосою, море сходится и небо,Я зову его с собоюв мир, где он ни разу не был.Пятьдесят оттенков страха,там  любовь на ладан дышит,Я  зову его из мрака,только он меня не слышит.

Гиппиус и Блок

Она была неждана и прекраснаИ безрассудна в этот звездный час,Где только тени дивные безгласны.– О, дьяволица! – в пустоте кричат.И спесь ее пророков поражала,И дикий холод душу бередил,Она еще витала и кричала,Среди камней, коней, ночей, могил.И миг один останется до света,И до рассвета этот звездный час,Когда, как позабытая комета,Иная песня проступала в нас.И Дьявол виновато улыбался,Когда она во сне его ждала,И только сонм страданий отражалсяВ прозренья миг, в преддверии тепла.И вышел Блок из тени на закате,И встал пред ней, и тихо прочиталКакой-то опус, простонала: – Хватит!!!И растворилась в пустоте зеркал.Беспечная на улицах Парижа,Ждала его и верила – придет,Я шлейф тот звездный в полумраке вижу,Какой там век, скажите, день и го

И. Бунин- А. Блок Соперники

Он стар и устал и печален,как странно остаться во мгле,Всегда на пороге отчаянья,он жил на забытой земле,Погасла его сигарета,а женщина -просто старуха,И та, что любима, о где- ты.В душе пустота и разрухаИ снова придет из былого,прекраснейший призрак в тиши,– Оставь меня, снова ты, снова.Любимый толпой, это тыО, юноша вечный над намисмеешься, куда ты теперь,И холодно мне вечерами,стихи, в них печаль и потери,Мертвец, да в сиянии нимба вся слава померкла давно,И только тобою хранима,поэзия словно вино.Тебя стариком не увидят.Влюбляются снова, уйди.И пьет, и рассвета не видит,и призрак с ним снова сидит.О, страшная участь и боли,до дна старику не испить.– Ян, милый, но что же с тобой,– любимая рядом, не спит.– Оставит надежда, о, Вера,я лучше, я первым там был.И странная рядом химера,а имя, а имя забыл.И снова витает и тает,тот странный властитель умов,И видит она – умираетлюбимый, и страшно самой,А если душа не стареет,и вдруг торжествует любовь,Признаться она не посмеет,что снится ей тот, молодой.Как снился тогда, вечерами,она с ним танцует и ждет,Что снова придет на свиданье,и он никогда не умрет.И прячет портрет и таится,черты дорогого лица,И даже подумать боится,как встретится на небесах

6.

Единственный

Из воспоминаний об Александре Блоке Нины Берберовой

в последние дни своей жизни заглянувшей в нашу страну

Он был холоднее льда,но как мы его любили,Печален и тих всегда,но бури сильнее выли,Когда по Невскому шел,не глядя в чужие лица,То славы его ореол,в любой темноте светился.И это не образ, нет,так было, я это знаю,И тот несравненный светв душе до сих пор сияет.И даже чужой Парижзатмить ее был не в силах.Он холоден был и тих,каким же он был красивым.Не хватит слов описать.Да что все слова пустые,Мне снится – стихи читал,и все во тьму отступили,И в бездну пошли за нимпрекрасные девы, знаю,Мы в этом костре горими нынче, его вспоминая.Явление в пустоте,средь шума чужого снова,На Невском, как на кресте,бесстрастен, а мир взволнован.И что его усмирит,не знаю, о тишь заката,И снова он говорит,о той, что ушла когда-то.И все, кто ему внимал,забудут потом едва ли,И страсти немой провал,и музыку той печали,Когда нас смела метель,когда погибла Россия,Что ужас иных смертей,но если распят мессия,То ей уже не спастись,мы это в Париже знали,И ангел во мрак летит,и вороны пропадали,И в той пустоте земной,обещана снова встреча,С той юностью и весной.Стихи, голоса и свеч

.Последнее объяснение

(Б. Пастернак- О. Мандельштам)

– Ты снова ко мне? Возвращайся в метель.– Да нет, я теперь за тобой.Ты нынче старик, от потерь и смертей,О, и сгорбленный ты, и седой.– Но нет, уходи, я еще не успел.– Да поздно, уже не успеть.И вздрогнули оба, и скрипнула дверь,Но кто там, жена или смерть.– О, как ты боишься, а я отбоялся,И стала спокойнее жить.И призрак метался, и призрак смеялся,– Не стоит ничем дорожить.Беседы с тираном чаи с палачами,Во сне, пару раз наяву,А в лагере волки все выли ночами,И души терзали. Живу.Какая там жизнь, о, старик, собирайся,Я нынче пришел за тобой.– Еще поживем, ты со мной оставайся.– Да нет, не могу, дорогой.– Я знаю, как пусто, и худо бывает,Тому, кто явился один.Нас души ушедших всегда провожаютСреди облаков или льдин.– Борис, – позвала она, – что там случилось,Ты с кем в эту ночь говорил.И черная птица о стекла забилась.И кто-то заголосил.И только жена неподвижно стояла,Молитву шептала тайком,И только звезда обреченно сиялаНад сгорбленным стариком.

Последняя ночь. Монолог адмирала

И та другая в облаке страстейрастаяла, исчезла навсегда,И старый граф один среди гостейтебе твердил, что очень молода.А адмирал рассеянно молчал,и знал, что скажут, и не мог ответить.Что оставалось? Берег и причал,оставлен город, и гуляет ветерНад пропастью, в которую летятмечты и песни. Только даль туманна.О, как они все порулить хотят?О чем он снова, просто снится Анна.Идущая по мукам снов и грез,и молча только слезы вытирает.– Прости меня, родная, запах роз,когда звезда во мраке догорает.Все предали, но женщина во мглевсе смотрит, разглядеть тебя пытаясь.И где-то бродят тени по земле,самой земли так ласково касаясь.И где-то за границей пьют князья,и как всегда в изгнанье короли.Но никогда не будет там тебя,моя звезда, в сиянии любви.Ты эту землю не покинешь, нет,о Анна, Анна, как же ты прекрасна.И только той лучины вечный свет,и «Лунная соната» в день ненастный,Она еще нежна и так близка,она еще коснется душ усталых.И новая появится строкароманса, и в руках у адмиралаЗамрет перо, он будет снова ждать,вторженья в сны и грез, и напрасноОна еще пытается летать,обнять, прижать к груди, но ночь опасна.В такую ночь пируют палачи,забыв про все, и только тень во мракеМелькнет, и комиссар там замолчит,и есть финал у этой страшной драмы.Казнь до рассвета, бред бессвязных слов,и женщины безумные рыданья.И только меркнут звезды, и любовьуходит за тобой теперь в изгнанье.О, Анна, Анна, плакать ни к чему.Что им до слез – они мертвецки пьяны.И звезды разрезают эту тьму.И больше не болят сквозные раны…Все кончено, нам остается вечность и любовь….

«В тишине перед рассветом…»

В тишине перед рассветомтихо плакала гитараНад растравленным поэтом,над убитым адмиралом.Кровь семнадцатого годав наших душах отзовется,В тишине перед рассветом,снова реквием прольется.Август там не знал пощады,он и нынче так тревожен,Нам Матильды не прощают,убивая осторожно.И безумная Лолитапрет сегодня в депутаты,И творцы давно убиты,и за них дают награды.И безумие такоездесь реальностью зовется,За кометой, за звездоюснова снова кровь прольется.Тихо плакала гитара,жрица снова танцевала,И внимал ей Ирод старый,все решив начать сначала.Но смеялась Саломея,растворяясь в миг рассвета,Перед ней опять немеливластелины и поэты…Что там было, что там будет,Фауст снова нам расскажет,Просыпались в мире людив миг прозревшие однажды…И упали апельсиныв роще темной и печальной,И расстрелянных поэтовукрывали сны и тайны.Гибких женщин силуэтытанцевали до заката,Как печальна песнь гитары,нас влекущая куда-то…

Роковой союз

А там, в Неве тонули силуэты,Монашки и блудницы, и певца.Они впервые вместе до рассвета,Еще и до венчанья, до кольца.И призраки, летящие в тумане,Остались там, у роковой черты.Она его заманит и обманет,Тая надежду, позабыв мечты.И в логове из Змей он жить устанет,И отыскав совсем иную даль,Стремится к ней, исполненный печали.Она умножит темную печаль.Но это все потом, в пылу сомнений,И откровений тихих над Невой,Монахиня печальная и генийЕще продолжат спор извечный  свой.И тоже на балу, где вновь Марина,Они оставят след в ее душе,И шрамы на руке, но боль – разбит он-Бокал с вином, не склеить нам уже…– О чем ты просишь? – Уберите письмаНевыносимо больше их читать.– Исполнено – Они со мной, не лгите,И он приходит в кандалах опять.Мой бедный муж, ждала его и знала,Что где-то там, у роковой черты,Он встретит и меня, и адмирала,Надменною усмешкой с высоты.Убрали письма, лица постирали,И в пустоте осталась у моста,Исполненная  боли и печали.И путь прошла покорно до конца.

Марина

И даже Блок в тумане не заметит,Не разглядит у роковой черты,Она зовет, но кто же ей ответит?Лишь с бездной одиночества на ТЫ.Молчала Анна в пелене рассвета,Надвинулась безумная война.Елабуга оставит без ответТот скорбный миг, и навсегда однаТы где-то у черты, стирая лица,Как буквицы на призрачном песке.Звезде осталось вспыхнуть и разбитьсяО камни, и на этой высотеВ раю понять, что недостойна ада,В аду о рае в тишине скулить.– Ты будешь там… -Не надо, о, не надоСреди поэтов жить и их любитьИ ненавидеть, и сметая лица,Являя снова миру миражи,Она хотела в бездне воплотиться,Чтобы лишиться в небесах души.Она зовет, но кто же ей ответит?Там с бездной одиночества на ТЫ.И даже Блок в тумане не заметит,Не разглядит у роковой черты.

Из брани избран

Думали —человек, и умереть заставили.

М. Цветаева.

Из брани избран, чтобы статьизбранником судьбы и рока.И на челе его печатьотверженного и пророка.Про рок устал он говорить,да кто его теперь услышит?И пусть во тьме свеча горит,душа, дыша, взлетает вышеИ падает, и грешный мир,оставленный, о ней вздыхает,Из брани голоден и сир,пророк, как рок, один шагает.От чаянья беды молчит,отчаянье в себе подавит.И снова с нами говорит,пусть мир воинственный бездарен,Но где-то у иной чертыи в полосе иного светаНад миром дивной красотыон избран, чтобы быть поэтом.И вдохновение ему нисходит —боль и наказанье,И этот свет, и эту тьмуон видит в тишине от браниУшел, но только краткий миг,и вечность будет за плечами…Какой-то призрачный старикот чаянья души не чает.И с частью горести и лжи,расстанется, чтоб счастье ведать,Но как душа его дрожитв преддверье смерти и победы….И в вечных отсветах огняон тень и свет иной эпохи.И снова смотри на меняпро рок забыв, пророк высокий.В тумане, в сумраке тревог,один, забытый в поле воин,И только век, и только богего внимания достоин…Про рок устал он говорить,да кто его теперь услышит?И пусть во тьме свеча горит,душа, дыша, взлетает выше.Из брани избран, чтобы статьизбранником судьбы и рока.И на челе его печатьотверженного и пророка.

Изысканная прелесть миража

Пролог романа «Королева декаданса»

Изысканная прелесть миража,Эпоха декадансовых страстей.В движенье каждом сумерки дрожат,Обволокла туманами гостей.И стала говорить с ним ни о чем,Но как же славно в пламенном бреду.И Скрябин нынче чем-то огорчен,Там по стопам сказители бредут.И танец Саломеи на ветру,Когда одежд растают миражи,Куда-то королеву уведут,А голос обреченно задрожит.Изысканная прелесть наготы,И наглости прелестная возня,От чаянья отчаянья цветыВсе срезаны, и боли не унять…Век страсти, превратившейся в ничто,Все Незнакомки в синем, ты однаВ зеленое закуталась пальтоИ вышла в полночь, полночь холодна.На Невском обезумевший от грез,Молчит создатель призрачных миров.Все рушится, без слез и без угрозУсталый мир зачах, он не здоров.Как здорово у дикой высотыОстановиться и кого-то ждать.Кидать куда-то мертвые цветы,И об ушедших после вспоминать.Самоубийство – это не протест,А тихая симфония потерь.Безумен Врубель, кто ж здоров теперь?И только вереницею смертейОтмечен тех времен усталый ход,Но обнажиться, в небесах паря.И знать, что бунт неистовый грядет,И покачнется черная земля.Надменна гордость, спесь всегда ль права,Но больше нет ни Невского, ни снов.И только конь летит на Острова,И только стан твой обнимает ночь.Уходят все, и ужас корабля,Везущего в Европу русский люд,Раздавит в грозный час немой тебя,И тихий голос: – Нет, я остаюсь.– Погибните. – А вы умрете там.И ни о чем последний разговор,Валькирия шагает по цветам,По мертвым розам, и глядит в упор.Все это сон, но что реальней снов?Глухая ночь, над Невским, пустота,И призрачен Париж, но как-то нов,Все скомкано, а эта жизнь не та.Мы рвались все сюда, какая блажь,Но знали, что в Россию мы вернемся,А вот теперь Париж -немой шантаж,Он примет нас, но сразу отвернется.– Там умер Блок, -сказал мне кто-то, – боль.Но он был обречен давно, я знаю.Где Незнакомка, где его Любовь?И снова все о прошлом вспоминают.Есть только Невский, тьма его и свет.Валькирии внезапное явленье,Дыхание Невы, холодный снег,И пропасть грез, их ярость, и забвенье.– Мы мертвецы, нас не спасет Париж,И все-таки мы организм единый.– Валькирия. О чем же ты молчишь?Порыв в провал, и нервные мужчины.Ругался Бунин, а Куприн молчал,Рвалась назад безумная Марина.А для меня страстей немой оскал,Пожар, туман и пропасти лавина.Нам остается тягостный Париж,Замучен Блок и Гумилев расстрелян,И разве там ты с ними устоишь,Ты сможешь жить? Не верю, не уверен.Набоков о расстреле говорит,Его бы точно сразу расстреляли.Но нет, в Париже будут хоронить,Нам не вернуться, раз мы убежали.Валькирией обещанный нам райПохож на ад, и все-таки Вальхалла.Она парит, смеется: «Выбирай».Летела в бездну и крылом ласкала.В движенье каждом сумерки дрожат,Обволокла туманами гостей,Изысканная прелесть миража,Эпоха декадансовых страстей.

Капитан корабля-призрака. Памяти Н. Гумилева

И вот когда его встречал поэт,Не в пенном море, здесь, в тумане грез.Он шел упрямо, излучая свет,И убеждал себя, что не всерьез.Он видит эти призрачные сны,И корабли, бродящие по свету,Но с Дикою охотой мы должныВернуться в мир, как легкие кометы.И возвращенной книгу назовут,И всех простят, кого тогда казнили,И только он на несколько минут,Шагнет в наш мир, чтобы знали и любили.И снова век сверкает серебром,А миг подарит миру вдохновенье,Мы по углям к нему опять придем,Запомнив эти чудные мгновенья,И только Анна где-то у огняНе видит, не внимает, не ответит,Корабль призрак, он в сиянье дня,Прекрасен, и живет на этом свете.И капитан на берег сходит вновь,Чтоб деве юной навсегда отдаться,Там ждет его забытая любовь.Очнувшись, Анна будет улыбаться.Но покоренной в сердце места нет,Безумный капитан уходит в снова,Корабль призрак, он плывет на свет,Из мрака к свету, радостно-взволнован.

Дом на берегу моря. Гений

В доме не было окон, а двери так плотно закрыты,Что какие-то птицы разбились, просясь на постой.Никого не впускал в этот мир, о, чудак деловитый.А меня вдруг окликнул с порога так странно:-Постой.И ему подчинилась, сама я себе подивилась.Ведь никто в этом мире не смог бы меня укротить.И морская волна возле ног обреченно забилась.И меня он позвал, чтобы чаем в саду угостить.А потом он роман свой читал, и в порыве экстазаТо взлетал к облакам, то валился на землю, шутя.Что там было- не помню. Тонуло и Слово и фразаВ этой водной пучине. Кто был он? Старик и дитя.Впрочем, это со всеми мужами однажды случится,И затворники снова врезаются горестно в мир.И закат там алел, и кружилась растерянно птица.И какая-то тень все витала спокойно над ним.Что там было еще? Ничего из того, что смущалоИ тревожило нервы усталых и желтых писак.Только птица вдали обреченно и дико кричала.Он смотрел в эту даль, и я видела, как он устал.Дар общения нам, как богатство и слава дается.Мы бежим от него и в писании скрыться вольны.Только призрак прекрасный над гением снова смеется.– Кто она? – я спросила, – Душа убиенной жены.– Как могли вы? – Я мог, -повторил он, как горное эхо,И расплакался вдруг, как ребенок, почуяв беду.И я к морю бежала, и помнила снова про это.Ночь прекрасной была, но я знала к нему не приду.И сидел он один, и в саду, где усталые птицы,Все взирали угрюмо, хранили покой свысокаБудет долго потом мне старик этот призрачный сниться.И свечу погасила прекрасная в кольцах рука.– Навести его, детка, -она мне, склонившись, сказала, —Я сама умерла, он не винен, он просто Старик.И погасши давно, та звезда мне во мраке мигала,И забылся опять он в романах прекрасных своих.Никого не впускал в этот мир свой чудак деловитый.А меня вдруг окликнул с порога так странно:-Постой.В доме не было окон, а двери так плотно закрыты,Что какие-то птицы разбились, просясь на постой.

«И грозный шут, игравший короля…»

И грозный шут, игравший короля,С усмешкой пред реальностью пасует,Все это было, только было зря,Художник мир иллюзий нарисует,Там скроет маска злобное лицоОт зрителей, любивших веселиться,И грустный шут расскажет им потом,Как он сумел в тумане раствориться.От части власти отломив кусок,Он был король на миг, на век изгоем.Он не решился стать во тьме, потом,И спит, и видит он себя героем.Но что там остается за чертойВ созвездиях, над ними он не властен,И целый мир останется потомЛишь отблеском его былого счастья.И грозный век, пылающий в огне,Каких-то ненаписанных сказанийОн в зыбком сне несет опять ко мне,Сквозь пелену прозрений и признаний.Там призраков забытых хоровод,Сто лет назад растаявших в тумане,Один в каморке шут устало пьет,И верит, что он жизнь и смерть обманет

И в первый день творенья… Мой Фауст

Усталые звезды искрились, и море хрипело,Не в хоре церковном, но все-таки девушка пела,И облачных тройка коней уносилась к закату,Ласкали нас волны и вдаль убегали куда-то.Двенадцать героев на берег морской выходили,Хранили тот остров, и сказки и песни любилиПослушать во мгле, не утихнуть уже звездопадуИ чуду творенья мы были с тобою так рады.Останутся снова поэмы и песни, и страсти,Поэты в забвенье, и Слово в неведомой власти.Останутся в мире лишь первые звуки творенья,Усталые звезды коснулись внезапно забвенья.И все, что до нас сотворили – оно ускользало,И волны хрипели, и мудрость смывали безжалостно,И новые свитки напрасно спасти мы пытались,И там, в тишине обнаженные снова остались.Вот так и живем, и теряем какие-то книги,Лишь моря простор остается и страсти вериги,А все остальное придумаем завтра мы сами,И новые звезды опять засияют над нами.И Фауст усталый, он бесу сегодня не верит,Он мир этот чудный аршином своим только мерит,И море, и небо над нами такая стихия,И смотрим мы немо на шири и дали иные.И облачных тройка коней уносилась к закату,Ласкали нас волны и вдаль убегали куда-то.Усталые звезды искрились, и море хрипело,Не в хоре церковном, но все-таки девушка пела.

В раю одиночества

Старик метнулся в полночь и исчез,Растаял где-то, только темный лесБыл с ним в тот миг и никого кругом.Она сгорела в пламени ином.А он себя за тот уход винил.Еще был жив, но без нее не жил.И кто бы смог, природе вопрекиПисать потом отчаянно стихи.И стихла ночь, и не бурлит река,Там тень ее прозрачная легка,Там только этот мир и этот светПропитан ею столько дней и лет.И в полночи звучат ее шаги.Она ушла. Она ушла с другим.Все говорила, что в тумане ждутОтец и сын, и несколько минутВисит над ними яркий серп луны.Старик один, он снова видит сны,Причудливые, нет пути назад.Хотя ни в чем, ни в чем не виноват.