скачать книгу бесплатно
– Это любимый мамин ноктюрн. Дима играл его маме в последний приезд.
– Дима приезжал к Ирине Сергеевне?!
– Да, три года назад, когда узнал, что мама серьезно больна, они увиделись впервые после выпускного вечера. Он нам помог и с врачами, и с лекарствами. Баловал ее подарками. Приезжал каждый месяц. Читал маме, играл Шопена. Они много о чем-то говорили. Знаешь, Аня, сначала она не хотела видеть его, боялась показаться перед ним слабой и беспомощной. Но он сумел сделать так, что она чувствовала себя прежней, здоровой, и часто улыбалась.
Анна вернулась в комнату, встала возле окна и смотрела, как пальцы Димы осторожно касались клавиш, словно лаская их. Анне стало больно. Она понимала, кому принадлежала эта ласка, о ком он тосковал. Ей хотелось подойти и обнять его, целовать его глаза, гладить волосы с белесыми отметинами печали.
* * *
Когда Анна с Димой вышли на улицу, она оглянулась на окно – Валентина стояла возле него. Анна поежилась, но не от мороза: сердце и душа сжались в холодный комок, дыхание перехватило от понимания того, что она больше никогда не приедет в свой город детства, не обнимет Ирину Сергеевну.
«Исчезает ли любовь с уходом человека? Или она, оставаясь в пространстве, теплыми лучами согревает нас? И эти лучи, касаясь сердца, вызывают желание любить. Как электричество, как радиоволны, потоки любви окружают каждого, – размышляла Анна. – Нужно жить с постоянным пониманием хрупкости всего, что мы любим».
Словно крохотные лепестки ландышей, снежинки касались ее лица и оставались на щеках и ресницах. И только на губах быстро исчезали.
– Дим, а у тебя снежинки тают, собираются в маленький ручеек и… – Анна резко замолчала. Потом нежно погладила его по щеке, вытирая горячие струйки возле глаз. И это касание, похожее на материнское, успокаивающее, оказалось не таким, о каком она мечтала все эти годы.
Дима прижал ее к себе. И, уткнувшись в его холодную куртку, она с наслаждением слушала биение его сердца.
– Все эти годы я ей писал, – не отпуская Анну от себя, проговорил Дима. – Она ответила только на одно, первое.
– Подожди, – отстранилась Анна и, достав из сумки письма, протянула Диме. – Она ответила на все. Но не отправила.
Дима снова прижал Анну к себе, чтобы она не видела его лица.
Небо щедро сыпало белые нежные ноты, давая возможность людям записать партитуру своей мелодии любви…
Касание бесконечности…
Вспомнилось дивное небо апреля – чистое, лазурное, высокое. Хотелось воспарить и узнать, что там в вышине. И я мысленно лечу, лечу… Оно прозрачное и бесконечное. Как представить бесконечность? Можно только ощутить душой, когда сливаешься с неизмеримым, как любовь, небом. В такие минуты растворяешься в чем-то священном, наполненном таинственной энергией. Возрождается иная жизнь и пульсирует во мне.
Сегодня свинцовое небо (словно пролили серую краску) преградой повисло между мной и бесконечностью. И я чувствую себя крошечным созданием, а небо – величественным, но недоступным. Сердце замирает в ожидании божественного касания. Я в это верю.
И оно случилось. Холодная пушинка нежно опустилась на мое лицо и, став небесной слезой, скатилась по щеке. За ней вторая. Каждая снежинка, заключенная в прозрачный колокольчик, дотрагивается до его хрустальных стенок и тонко позванивает. Нежные, тающие на губах, они – как воспоминание о первом поцелуе, когда, увлекаемая воображением, среди снежного вихря я видела приближающихся к земле прекрасных эфебов на белых конях. Развевались снежные гривы снежных коней, рассыпая невесомые ажурные пушинки. И белое пространство заключало влюбленных в рождественский переливающийся шар, ласково покачивало его, пыталось скрыть и унести подальше от земли к сияющим огромным снежинкам-звездам – туда, где нет времени…
Бесконечное счастье растаявшей юности…
Теперь снег для меня как причастие, как благословение – особенно накануне Рождества. Очарованная, замираю в объятиях белой метели. Или это с неба медленно опускаются белые письмена, чтобы я успела прочесть важное послание? Вылетают из груди темные птицы печали и страха, и звучат особые слова. Это молитва Любви, что исходит из глубины души.
Небо снизошло до нас. И не понять: то ли опускается очищающий снег, то ли мы отрываемся от земли и, невесомые, возносимся и растворяемся в нем. Происходит слияние небесного и земного, а мы – маленькие снежинки в бесконечности…
Невоплощенная любовь
Я готовились к заключительному концерту в музыкальной школе. Было совсем темно, когда репетиция закончилась. Уложив скрипку в футляр, пошла на второй этаж. Музыка звучала из-за каждой двери.
Обычно Петя ждет меня, и мы идем домой вместе. Заглянула в его кабинет и увидела… Нет, не Петю, а моего Музыканта. С первого взгляда, с первого звука я поняла: это Он.
Золотистый саксофон в его руках дышал и разговаривал со мной – так мне казалось. Или это сердце мое задрожало и попыталось выскочить? Темные кудрявые волосы подрагивали на плечах, когда он немного наклонялся вперед, вытягивая тонкую мягкую мелодию. Звучал «Лебедь» Сен-Санса, а моя душа, покинув меня, обнималась с нежными звуками, сливалась с ними в неудержимом счастье. Это было счастье узнавания любви, которая приносит в душу хрустальное сияние и нежное звучание.
Это сияла моя безусловная любовь к тебе, мой Музыкант. Ты слился с музыкой, и я любила тебя, словно знала вечность.
Петька, прижимающий к груди свой альт-саксофон, тоже завороженно смотрел на учителя.
Я отпрянула от двери, приложила руки к щекам, чтобы унять жар. Стихли последние хрупкие звуки, но измененное пространство продолжало нести их на едва уловимых волнах.
– Лера, что ты сегодня молчишь? Такая загадочная…
– Нет, Петя, просто волнуюсь перед концертом.
– Так он будет только через месяц.
И Петя стал восторгаться своим новым преподавателем:
– Представляешь, ему всего двадцать один, а он уже известный музыкант.
– А почему он тогда в нашей школе преподает?
– Так его пригласили для меня временно, мой-то учитель уехал в Москву.
…На концерте я увидела моего Музыканта в первом ряду и поняла, что не смогу играть и даже на сцену не выйду. Всё, ухожу. Тем более решено, что продолжать музыкальное образование не буду, стану журналисткой.
Но я вышла. И смогла взглянуть на него. Мой Музыкант улыбнулся мне (только мне!) мягко и ободряюще. И эйфория захватила меня.
Я играла только для тебя, мой Музыкант.
Он стал приходить ко мне в чудных снах – невероятно красивый в отрешенности от обычной жизни и в слиянии с музыкой. Я становилась саксофоном в его руках, чувствовала прикосновение его теплых пальцев.
Джаз вошел в мою жизнь. Я не брала в руки скрипку: это как жить с нелюбимым. И первая моя статья, опубликованная в студенческом журнале, была об истории джаза. Портрет Кенни Джи стоял на моем столике – он внешне похож на моего Музыканта.
Я училась в институте, а в свободное время с подругой Мариной ходила почти на все джазовые концерты в нашем городе. Но моего Музыканта не было. Играли другие. А я представляла только его. Это в его руках саксофон, самый мужественный инструмент и при этом еще и чувственный, говорил мне о любви. Это его музыку я слушала и летела за ней туда, где звучала интонация непроявленного чувства.
И всё-таки я дождалась.
– Сегодня его концерт, – сказала Марина.
– Я не пойду.
– Лера, мы идем слушать музыку, не так ли?
Его пальцы нежно касались саксофона и тонко извлекали изящные мелодии. Блеснуло обручальное кольцо.
Я знала его лицо, как партитуру. Понимала каждое изменение выражения глаз, поворота или наклона головы. Я чувствовала его всего – внутреннее, скрытое, берегла его душу, страдала, когда она металась. Я отводила взгляд, чтобы не нарушить интимность его чувств. Но вот душа Музыканта успокоилась, наполнилась светом и устремилась ко мне. Теперь я смотрю в его глаза, но он меня не видит и не чувствует.
«Ты во мне звучишь музыкой!» – хотелось мне закричать. Но я молчу. И только сжимаю пальцы до посинения.
И тогда Мой музыкант посмотрел на меня. Его улыбка обжигает, и в зеленых глазах я вижу иной мир. Это любовь. Музыка не может не вызывать любви. Она ее бережно несет, как росинку на ладони, боясь уронить…
Я не пропускала его выступления.
– Лерочка, давай познакомлю. Он свободен. Уже три года.
– Нет, Марина. Поздно.
…Мы с Мариной заинтересовались анонсом концерта, где сочетались джаз и классика. Решили взять с собой дочерей – девочки заканчивали музыкальную школу.
«Вивальди прозвучит в легком романтическом джазовом стиле. При этом не изменен авторский текст», – цитирует Марина анонс концерта.
Я в восторге. Рояль сменяет саксофон и наоборот, а мощное и богатое звучание органа напоминает симфонический оркестр.
И тут объявляют: «Премьера произведения. «Невоплощённая любовь». Автор…» Меня обдает огнем. Это он, мой Музыкант.
Его саксофон страдал от одиночества, стонал от отчаяния, плакал о потерянном. Напряжение росло, и пространство не могло его выдержать, задрожало в момент катарсиса. Потом саксофон задышал спокойнее и нежно заговорил о красоте и хрупкости любви. Чистый хрустальный звук, как весенняя капель, возрождал надежды.
Мой Музыкант играл для меня…
Танго нашей любви
Белое платье в старом зеркале явилось опереньем голубки. Я поднимаю руки, медленно кружусь и радуюсь появившимся крыльям. И только взгляд выдает мое ожидание. Сегодня наш день, и ты придешь ко мне.
Морщинки на бледной раме, в трещинах виден кусочек амальгамы – семейное зеркало старо, как мои спрятанные воспоминания.
Я в ожидании луча вечернего солнца.
Зазвучал Пьяццолла – мелодия первой встречи. Я оглядываюсь. Никого. Только безмолвные сумерки приближаются на кончиках пальцев, словно балерины в изящном адажио. Очарованная мелодией, прикрываю глаза и ощущаю нежное тепло закатного солнца.
Музыка покачивает меня на мягких волнах. Прорывается пульсирующий звук – будто стеклянные шарики коснулись зеркала, и его поверхность ответила серебристым подрагиванием. Исчезло пространство реальности.
Я делаю первые неуверенные движения. Беглый взгляд в зеркало – луч высветил алое платье и алые туфли. Шелк ласкает тело, обвивает ноги. Я танцую. Мое одиночество обнимает меня. Танго – мир утонченных чувств. Для двоих. Я жду тебя.
Невидимый партнер склоняется надо мной в грациозном полупоклоне. Он настойчив и трепетен, томит ожиданием. Я отстраняюсь – его страсть пугает. Но скрипка успокаивает меня: твой любимый вернулся! Я прижимаюсь к нему, и мы отражаемся в зеркале прошлого. Пространство подрагивает пламенем. Я узнаю твои объятия – легкие и чувственные, крепкие и надежные. В ритме танго сливается наше дыхание.
Шлейф платья обвивает нас, ты поднимаешь меня, осторожно кружишь и смотришь тем взглядом, что обжигал в первую нашу встречу. Я ловлю свое отражение в твоих серых глазах и тону в них, как в море, что ласкает и нежно шепчет. Это море твоей любви, пришедшей из зазеркалья в мою реальность.
Пронзительно-щемяще заговорил бандонеон. Его звучание то блестящее и ясное, то приглушенное и печальное – такой был голос у тебя, когда мы прощались. Обжигаясь пламенем чувств, мы воплотить любовь не смели. Нас разделяло все: условности пытались погасить ее холодным ветром, долг сковывал прочным льдом, время и расстояние приглушало трепещущий пульс. Только музыка сближала – наперекор всему. И происходило чудо. Ты приходил вслед за первыми звуками нашей мелодии.
Ритм танго наполнился чувственным баритоном, затем трепетным сопрано. И над всем этим – глубокая нежность, несущая блаженство. Весь мир – в твоем дыхании и легких касаниях. Я шепчу тебе наши любимые строки:
Я твое повторяю имя
этой ночью во тьме молчаливой,
и звучит оно так отдаленно,
как еще никогда не звучало.
Это имя дальше, чем звезды,
и печальней, чем дождь усталый.
И ты тихо продолжаешь:
Полюблю ли тебя я снова,
как любить я умел когда-то?
Разве сердце мое виновато?
И какою любовь моя станет,
когда белый туман растает?
Будет тихой и светлой?
Не знаю.
Если б мог по луне гадать я,
как ромашку, ее обрывая!
Последнее объятие. Последнее касание.
Долго не отвожу взгляд от зеркала. Там наши тени, и они, как в раю, познали безусловную любовь. Пока я вижу твое отражение в зеркале, она жива.
Погас последний луч. Сумерки слились с заключительным аккордом и мягко накрыли пространство.
Вновь белое платье отражается в зеркале. Голубка исчезла, оставив воздушное перышко возле него. Но всё еще слышна тихая мелодия Либертанго, оставаясь послесловием нашей встречи…
--
Стихи – Ф.Г. Лорка.
Вспоминая тебя…
Ты думаешь, эти следы не найти? Заблудишься ли без них среди множества исчезающих звуков, забытых запахов, поблекшего цвета былого пространства и ненужных предметов? Так может думать кто-то другой, но не ты.
Долгая сложная жизнь… Нет, короткая в своей открывшейся простоте и ясности. А мы мучаем себя видимостью трудного выбора, невозможностью найти выход, высветить главное. Понимаешь, высветить. Золотистый луч, прорвавшийся сквозь темную тучу, – надежда. Тихая нота, всколыхнувшая душу, – мечта. Красное перышко нашей птицы – любовь. Ты помнишь эти знаки? Мы их умели читать. И только один не поняли: шелестящую песню песка.
Сегодня я иду по нашим следам. Нам не нужно слово «помнишь». Вспоминать – перебирать памятные вещицы в старинном ларце, отыскивая забытое, брошенное, неважное. То, что любишь, всегда с тобой: дышит, смотрит, чувствует – живет!
Я просыпаюсь, и звучит магический дудук – как во время нашего знакомства. Щемит сердце, но не сожалением о прошлом, а тонким новорожденным чувством, ароматным, чистым – влюбленностью. Слегка приглушенный звук древнего дудука из абрикосового дерева, плетущий орнаменты чувств, – живой. В нем можно услышать, как шепчутся тонкие травы, звенит хрустальная вода в горных ручьях; почувствовать, как бархатистый ветерок нежно обнимает нас. Слышишь затаенную печаль? Но сейчас она светла и изысканна – это печаль счастливого сердца, напоенного сожалением о пролетающих секундах. Мы не знаем еще, как быстро промелькнут года…
Ты далеко. Но сейчас слышишь музыку нашего первого объятия.
Майское солнце в сердце дня – как венец наших чувств и боль от сознания невозможного.
– Как несправедливо, – говоришь ты. – Почему любовь не может парить? Ее поймали в силки «долг», «честь» и «принципы». А наше время улетает, как красная птица с ветки, оставляя за собой разочарованный шепот листьев.
– Чтобы ценить любовь, надо познать горечь. Мудрецы говорят: то, что легко достается, мало ценится, – отвечаю я.
