Самая страшная книга 2026

– Вот же уроды! – сказала она и выругалась матом. Она вообще нередко ругалась, совсем как взрослая. – Этим козлам самим причиндалы бы поотрывать, чтоб не плодились! – А потом добавила: – Мелких обижать нельзя – запомни это, мелкий. Маленькие слабее, обидеть маленького – много ума не надо. Нет в этом ни силы, ни смелости – так батя говорит. Он, типа, пацифист, мой батя, он вообще считает, что обижать никого нельзя, что все надо делать по закону… И тут я с ним не согласна ни разу. Но вот мелких – мелких трогать не моги! Знаешь такую песенку?..

И она напела Павлику куплет, который показался ему смутно знакомым, хотя он и не мог вспомнить, где и когда эту песню слышал.

– У ко-ошки четыре ноги… Позади-и у нее – длинный хвост, длинный хвост! Но трогать ее не моги – за ее малый рост, малый рост!

С тех пор строчки эти стали для них обоих чем-то вроде тайного, понятного только им заклинания. Частью некоего каждодневного ритуала, включавшего в себя прогулки по парку и обязательные поглаживания Рыжика.

Домой Павлика при этом ни капельки не тянуло. Дома теперь день-деньской заседал, один или с друзьями-компрачикосами, дядь Гера.

Тому, казалось, было совершенно плевать, где пропадает пасынок. Искать работу дядь Гера бросил. Все чаще Павлик, возвращаясь в квартиру для ночевки, слышал, как Мама с отчимом ругаются – и все реже ему доводилось слышать звуки «примирения» из спальни. У Павлика даже затеплилась надежда, что в скором времени «мятый папа» наконец-то исчезнет из их с Мамой жизни. Провалится туда, откуда приперся.

А пока – пока утешением и отдушиной для Павлика служило время, проведенное с котом и подругой. Рыжика он вообще воспринимал как своего рода «компенсацию» – это умное словечко как-то раз произнесла Карина, рассказывая про развод родителей. Павлик понял так, что «компенсация» – это когда тебе что-то хорошее взамен чего-нибудь плохого дается. Тепло и любовь, щедро источаемые рыжим котенком, получается, ком-пен-си-ро-ва-ли присутствие в жизни Павлика дядь Геры.

А еще он был очень рад, что пушистого солнца становилось все больше – Рыжик прибавлял на глазах и уже через пару недель вырос раза в два. Теперь Павлик мог его не просто гладить, но даже зарыться лицом в шерстку на брюшке, чтобы ощутить «кайф» (еще одно Каринкино словечко), когда маленькие клыки покалывают затылок через волосы, – котенок, играя, норовил куснуть. Карина, наблюдая за друзьями, бурчала насчет блох, вшей и прочих гадостей, но сама то и дело хихикала.

Однажды она даже пригласила Павлика к себе. В тот день ее родители уехали в суд по своим «разводным» делам, а Карина сбежала с уроков. Значит, можно было поиграть втроем во дворе, но сначала соседка решила похвастать кое-чем, вот и позвала мальчика в свое жилище.

Он поразился тому, какие порядок и чистота там царят. Удивленно уставился на круглую белую штуку, стоящую на полу в коридоре, – таких Павлик прежде не видывал.

– Робот-пылесос, – пояснила Карина. – Сам убирает. А управлять им с телефона можно, прикинь? И еще через вот эту штуку, голосом.

– Обманываешь!

Но Карина и правда скомандовала:

– Алиса, уборка!

И робот загудел и принялся разъезжать по ламинату, вращая щеточкой.

– Ты богатая! – сказал Павлик восхищенно. И добавил: – Я тоже, когда вырасту, богачом стану. Олигархом!

Карина фыркнула:

– Счастье-то не в деньгах измеряется, мелкий.

– Я знаю, что не в деньгах, – насупился Павлик.

Ему было досадно, что она до сих пор обзывает его мелким или соседом. Он-то сам давно уже думал про нее не иначе, как про Кариночку. Больно уж старшая девочка Павлику нравилась, хотя признаться в этом даже самому себе было ужасно стеснительно.

– А в чем же, если не в деньгах? – подначила «Кариночка» с ехидцей. – А, олигарх?

– Счастье измеряется… – задумался на секунду Павлик. – В котах! Вот в чем!

Карина посмотрела на него с улыбкой, но уже без насмешки. В таких ее улыбках Павлик ощущал тепло сродни тому, что исходило от Рыжика. От такого тепла он всякий раз млел.

– Вот уж правду говорят, что устами младенца…

– Я не младенец!

– Неважно. Суть-то в другом, Павлик. – Кажется, это был первый раз, когда она назвала его по имени. Да еще и так ласково! – Твоя правда насчет котиков. Знаешь, как говорят?.. Котята – это ангелы, посланные людям с небес, чтобы присматривать за нами.

Павлик про такое ни от кого никогда прежде не слыхал, но ему очень понравилось. А еще он подумал, что это касается не только котят, но и добрых ласковых девочек.

– А смотри, что я Рыжику купила! – отвлекла его от этих непривычно взрослых размышлений Карина.

Достала свой школьный рюкзак с черепом и вытащила оттуда кошачью игрушку – палочку с перьями и маленькими бубенцами-блестюшками.

Прихватив забаву, ребята вышли на площадку у лифтов.

– Буэнас диас, чиканос! – перегородил проход дядь Гера. Вырос словно из ниоткуда, ребята за малым в него не врезались. И, похоже, для него самого это стало такой же неожиданностью, как и для Павлика с Кариной.

– Петрович, мля… – процедил, показавшись у дядь Геры из-за плеча, молодой «компрачикос».

– Чо за херня? – подал голос и старший.

Вся троица застыла на площадке перед лифтами. Оба дядь-Гериных приятеля суетливо оглядывались по сторонам, на двери соседских квартир, на лифты и в сторону лестничной площадки.

Мятый Человек нахмурил было брови, но затем, нарочито широко растянув губы, показал коричнево-желтые зубы в фальшивой ухмылке:

– Чего не в школе-то, амигос?

– Учительница болеет, – быстро соврала Карина. – А вы что тут делаете?

– Да вот, – выступил вперед старший. – Этажом, походу, ошиблись. Звиняй, малая, бывает.

Голос у него был спокойный, но вот взгляд прищуренных, словно через амбразуру посматривающих, глаз так и сновал, метался туда-сюда.

– И правда, ошибочка вышла… Косячок-с! – кивнул дядь Гера. Затем, не глядя, махнул рукой в сторону мусоропровода. – А у вас тут что ж, получается, приют для кошаков беспородных? Нормально так обустроились, сеньоры! И сеньоритки…

Громадная ладонь потянулась к Карине. Та резко дернула головой, избегая прикосновения. Дядь Гера осклабился еще шире, демонстрируя уже все свои коронки:

– Не кипешуй, мучача!

Перевел взгляд на Павлика и подмигнул:

– Губа-то не дура, маль-чико…

На улице Карина сказала Павлику, что играть во дворе сегодня не хочет.

– Давай лучше в парк сходим. А то этот ваш, мятый… задолбал уже, если честно.

Оказывается, дядь Гера пару раз ловил ее на парковке рядом с «Пятерочкой», куда выбирался за водкой и вином для своей «текилы». То подмигнет, то громко, на всю парковку «Привет соседям!» крикнет, как будто знает ее, Карину, тыщу лет.

Но самое неприятное – взгляд. Даже когда она молча проходила мимо, делая вид, что не замечает мужчину и не слышит окриков, то все равно затылком ощущала – «да и не только затылком, если честно», – как дядь Гера пялится ей вслед.

– Он и сейчас у окна торчит, – уверенно сказала Карина. – Можешь не проверять, я точно знаю. Даже если не видно, он все равно там. Я же ведьма, мы такое нутром чуем, понял?

– Понял, – не стал спорить Павлик.

Он просто припомнил, как в прошлый раз дядь Гера сказал своим компрачикосам, что те, мол, должны его, Павлика, узнавать уже. Теперь стало ясно почему: кухонное окно в тот день было открыто и вся троица в него курила. Курила и, получается, смотрела наружу, во двор. На них, на Павлика и Карину, смотрела.

Тему эту никто из ребят больше не затрагивал, чтобы не портить вечер. Вместо этого они дотемна играли с Рыжиком в парке. Карина показывала Павлику белочку, которую приметила на одном из деревьев. Потом Рыжик забрался на ветку другого дерева, а спуститься обратно сам уже не мог, испугался. Карина даже хотела звонить в МЧС, спасателям! Но Павлик не упустил шанса покрасоваться перед подругой, заполз по стволу наверх, по-обезьяньи, и стащил рыжее солнышко. Солнышко с перепугу надуло Павлику прямо на футболку, зато Карина назвала мальчика «настоящим рыцарем» и, смеясь (и чуточку морщась от запаха), чмокнула в щеку.

А еще неделю спустя квартиру Карины обворовали. Павлик узнал об этом за ужином из разговора Мамы с дядь Герой.

– Обнесли? Полиция опрашивала? Да ты чо… – прокомментировал новости отчим. – Наверняка кто-то из своих закрысил, потому и мусора опросы проводят. К нам, кстати, тож заглядывали…

Павлику совсем не понравилось, каким тоном это было сказано. Точно такое же нарочитое удивление звучало в голосе дядь Геры в тот день, когда он с приятелями «по ошибке» на восьмом этаже им с Кариной встретился. Да и не заходил никто сегодня: в дверь стучали-звонили, но отчим не открыл – это все Павлик из своей комнаты прекрасно слышал.

– Хрен на блюде, а не люди, мучача, вот чо я те скажу.

– Герман, ну не при ребенке же…

Мама вроде бы и сердилась на бранное слово, и в то же время не очень. Возможно, подумалось Павлику, это как-то связано с тем, что сожитель преподнес ей в подарок какие-то дорогие духи. Собственно, и разговор-то весь состоялся за распитием «текилы» по случаю очередного замирения.

– Порфавор, мучача… – скалился дядь Гера, пьяный и довольный. И тянул ручищи к торчащим из-под подола у Мамы коленкам. – Тэ амо, кариньо. Ты ж в курсе, си?.. Давай-ка малого баиньки отправим, а сами – аморэ, аморэ…

В своей комнате, пряча в очередной раз голову под подушками, Павлик все думал: не видал ли он раньше этот подарочный пузырек?.. Не стоял ли тот на полочке в прихожей, в квартире у Каринки?..

Сама Карина, впрочем, по поводу случившегося не особо переживала. Так и сказала на следующий день, пока гуляли с Рыжиком во дворе:

– Жалко, конечно, что робота и еще кое-что из батиных прибамбасов вытащили. Но счастье ж не в деньгах, Павлик, ты помнишь?..

– Счастье в котиках.

– Точно! А денег предки еще заработают. Может, и с разводом своим назад отыграют, раз такое дело. Оно ведь знаешь как бывает? Если в жизни что-то плохое случается у людей, то это их как бы объединяет… Компенсация, мать ее!

Вот только плохое – что-то по-настоящему, очень-очень плохое, хуже не бывает! – произошло с ними позже.

В школе начались каникулы, так что Мама, заглянув в зал-детскую, чмокнула Павлика в лоб, но будить не стала. Шепнула, что в холодильнике стынут его любимые «коклеты», велела слушаться нового папу и не ругаться – как будто Павлик когда-либо смел дядь Гере перечить!.. Сказала и ушла на работу. Не минуло и полчаса, входная дверь опять хлопнула – отчима сны Павлика не волновали. У отчима «трубы горели», вот и отправился спозаранку в «Пятерочку» за ингредиентами для своей «текилы».

Впрочем, это Павлик понял уже потом. А пока он, встав, заглянул в туалет (воспользовавшись правом не чистить зубы, раз уж все равно остался дома один). Оделся-обулся, достал из холодильника «коклеты», сложил в пакет и умчал на встречу с питомцем – а еще, конечно, с Каринкой. У той ведь тоже каникулы! Значит, они снова могут гулять целый день, играть с Рыжиком во дворе, в парке и других местах, где только захотят. И, кто знает, вдруг Павлику снова перепадет поцелуйчик…

Но Карины внизу не было. Спит?.. Павлик рискнул позвонить в ее квартиру, однако никто не открыл. Ну, предки-то ладно, завсегда пропадают, а куда Карина подевалась?

Вернувшись к Рыжику, он заметил, что в блюдце почти не осталось молока. И кусочков «Вискаса» рядом тоже не видать, пушистый все схомячил. Или в таких случаях правильно говорить «скотячил»? Надо бы у Карины спросить…

Может, она во дворе гуляет? Павлик приподнялся на цыпочки, открыл окно и, повиснув на подоконнике, выглянул наружу.

Погода тем утром выдалась не по-осеннему солнечная. «Бабье лето», как говорили по телику. Лучи слепили глаза, мешая разглядеть, что творится на улице. Качели на детской площадке, скамеечка – пусто…

Рыжик громко мяукнул.

– Тише ты, мелкий! – отвлекшись, цыкнул на кота Павлик. А когда снова выглянул во двор, то увидел, наконец, Карину.

Та спешно пересекала площадку в направлении подъезда. Он признал подругу по ярким крашеным волосам. К тому же на ней была привычная куртка, а с плеча свисал рюкзак. Белым пятнышком пялился снизу вверх на Павлика знакомый принт в виде черепа.

А позади, буквально в нескольких шагах, шел дядь Гера. В руках у него Павлик заметил бумажный пакет из тех, что выдают в алкомаркетах. В отличие от Карины, отчим явно никуда не торопился, но и сильно от девочки не отставал. Дядь Гера часто вертел головой – сверху, из окна, отчим казался маленьким, как крыса, и движения его, когда он посматривал по сторонам, были такими же резкими, дергаными, по-крысиному хищными.

Рыжик снова протяжно мяукнул, но Павлик не обратил внимания. Он растерялся, не зная, что делать. Крикнуть Каринке? Или дядь Гере, чтобы отвлечь?..

Или лучше бежать вниз, им навстречу?

Спрыгнув на пол, Павлик метнулся было на лестницу, но затем сообразил, что Карина скорее поедет на лифте. Прибежал обратно, замер меж двух кабин: какую выбрать, чтоб не разминуться? Нет, все-таки лучше поорать из окна отчиму, задержать того хотя бы на минуту!

Павлик так спешил, что задел ногой блюдце. Оно громко звякнуло, перепугав Рыжика. Котенок шарахнулся в сторону, даже шлепнулся задом на свой коврик. «Прости, прости!» – только и успел подумать Павлик, снова прыгая к окошку.

А вот докричаться до кого-нибудь во дворе уже не успел. И детская площадка, и асфальт перед подъездом пустовали. За спиной у Павлика загудели механизмы заработавшего лифта. Пуще прежнего замяукал – практически уже закричал! – кот.

– Спокойствие, только спокойствие… – пробормотал Павлик и Рыжику, и самому себе.

Подхватил котенка на руки, принялся баюкать у груди, вышагивая перед закрытыми створками. Остановился у одной из шахт, прижал ухо к холодному, едва заметно вибрирующему пластику.

Неожиданно там, в шахте, раздались грохот и звон бьющегося стекла. Плотно сдвинутые створки содрогнулись, до ушей Павлика донесся разъяренный вопль:

– …учка малоле… пута, мать твою!

Еще один мощный удар повторно сотряс двери – кабина проезжала как раз мимо восьмого этажа! Рыжик заорал, рванулся вперед, на звук, когтями задних лапок больно расчертив кожу на груди и шее Павлика. Мальчик не обратил на боль внимания. Выпустив котенка, замолотил руками-ногами по пластику, закричал что есть мочи:

– Каринка!.. Не-тро-гай-ее-дядь-гер-по-жа-алста!

Грохот в шахте затих. Гул лифта сначала отдалился, поднявшись выше, а потом и вовсе исчез. Наверху, на девятом этаже, послышался шорох раскрывающихся дверей.

Павлик кинулся на лестницу:

– Я здесь, Каринка!..

Столкнулся с ней на полпути, на площадке меж двух лестничных пролетов. Застыл на последней ступеньке, увидев бледное лицо, размазанную по одной из белых щек алую помаду. «Разве Карина пользуется помадой?..» Тут до него дошло, что это вовсе и не помада, это кровь сочится из разбитой губы. В глаза Павлику бросился надорванный рукав Карининой куртки. И колготки, ярко-синие, жгучие, как кислота, Каринкины колготки, спереди потемнели, испачкались в чем-то то ли коричневом, то ли буром.

Снизу снова мяукнул Рыжик. Также робко и еле слышно Павлик выдавил:

– Карин?..

Та, пошатнувшись, вытянула руку, чтобы опереться о стену. Не выдержала и привалилась плечом, уставилась ошалело на мальчишку:

– Падла ваш мятый… айфон отжал, паскуда.

– Та на, падавись! – раздался насмешливый голос дядь Геры.

Карина выпучила глаза от испуга. Быстро оглянулась и в самый последний момент дернула головой в сторону. В стену рядом камнем прилетело, врезалось, брызнуло осколками пластмассы, отскочило и грохнулось на истоптанную плитку пола, в пыль – и только тогда Павлик сумел рассмотреть, что это телефон девочки. Ее теперь уже, видимо, бывший телефон.

С девятого этажа к ребятам вразвалочку, уверенной походкой спустился Мятый Человек. Остановился на пару ступеней выше, накрыв громадной тенью. Сам тоже громадный, широкоплечий – пиджак того и гляди по шву треснет. Поднял руку и ткнул толстым, как палка, пальцем в сторону Карины:

– Собирай по кусочкам теперь, путамадрэ, раз надо. Считай, в расчете… – Двинул рукой, указывая уже на Павлика: – А ты… Маль-чико. Помни наш уговор. Мамке ни слова!

Ухмыльнулся, показав зубы. Сплюнул в просвет за перилами лестницы. Постоял еще немного, будто раздумывая над чем-то, – Павлик с Кариной окаменели, боясь двинуться с места.

Наконец дядь Гера, еще раз смачно харкнув, уже прямо им под ноги, махнул рукой, грузно развернулся и зашагал наверх, бормоча:

– Вот же сука… Ниньосы ссаные… С кошаком своим…

Когда угроза исчезла из виду, Карина с громким полувсхлипом опустилась на колени, начала сгребать осколки. Ее пальцы тряслись, как и разбитые губы. С губ срывались слова:

– Тыщ двести же, падла, расхреначил… Если не больше.

А вместе со словами этими падали слезы. Павлик хорошо их видел. Как мог, он попытался утешить подругу:

– Карин… Ты же сама говорила… В жизни айфон – не главное…

Осторожно коснулся ее плеча и тут же поспешно убрал руку, потому что Карина чуть не подпрыгнула от этого легкого прикосновения. Повернулась к нему, дернула раненым ртом, моргнула. И тихо-тихо, на выдохе, сказала:

– Не главное, Павлик. Айфон – не главное. Понимаешь?..

Павлик кивнул. Пусть словами и не смог бы объяснить, как и что именно, но он действительно понимал. Чувствовал, что Мятый Человек лишил Карину чего-то гораздо более важного, чем гаджеты или деньги. Чего-то главного.

И, кажется, Рыжик это тоже чувствовал. Выбрался незаметно на лестницу, вскарабкался по ступенькам, подошел тихонечко к девочке. Приподнялся, опершись передними лапками о ее колени, вытянул шею – и лизнул зареванное лицо.

Карина слабо улыбнулась, фыркнула. Подхватила котенка на руки, ткнулась носом в шерстку на кошачьем загривке. Прикрыла глаза, будто спит. И Павлик присел рядышком, прислонив голову к плечу подруги.

Так они молча втроем и сидели, минут десять.

А потом Карина открыла глаза:

– Я предкам скажу. Про айфон. Пусть полицию вызовут…

Павлик посмотрел на нее. Обрадовался тому, как уверенно и серьезно зазвучал ее голос – и тому, как заблестели, уже не от слез, ее глаза, когда Карина закончила:

– И пускай этого урода посадят.

Он подумал немного. Потом нашел своей маленькой ладошкой ладонь девочки и, как мог, пожал ее:

– Я тоже все Маме скажу.

Так и решили. Но, поскольку Каринкиным телефоном воспользоваться уже было нельзя, поступили следующим образом: взяли Рыжика и вместе отправились на вокзал, в буфет. Там, пока Павлик угощал кота «коклетами», Карина поговорила с Мамой. Он же подтвердил сказанное и еще нажаловался на то, что дядь Гера водит в их квартиру каких-то «компрачикосов». И про шприц на кухне тоже поведал, не таясь.

Мама, конечно, расстроилась. Но и обозлилась – Павлик догадался, потому что знал, как с ней это бывает, когда кто-то из «новых пап» вытворит что-нибудь дурацкое, обманет или сбежит в неизвестном направлении. Круглое Мамино лицо в такие минуты темнело, наливаясь краской, а голос становился хриплым и суровым, как сейчас:

– Притон устроить решил, подонок?! Ноги его больше в моем доме не будет!

Она одолжила Карине свою старенькую кнопочную мобилку – позвонить родителям. Пока ждали машину, Мама угощала новую знакомую горячим чаем и бутербродами, продолжая тихонько, вполголоса о чем-то ее расспрашивать. Павлик не до конца понимал, о чем именно, но слышал несколько раз повторившийся вопрос: «А он тебя точно нигде не трогал, милая?..» Карина молча качала головой, а Павлик гадал, почему она врет и зачем вообще Мама ее спрашивает, ведь по разбитой губе все и так видно.

Может быть, речь шла о чем-то другом, о каких-то других прикосновениях?.. О чем-то таком, взрослом, в чем Павлик – всего лишь ребенок, увы! – мало что соображает?.. При мысли об этом ему становилось неприятно – от осознания детской своей слабости и несмышлености. А еще от воспоминаний об испачканных синих чулках Карины.

В конце концов девочка разрыдалась прямо в буфете. Благо тут никого, кроме них троих и Рыжика, этим вечером не было. Только тогда Мама, словно спохватившись, прекратила допросы. Пересела ближе к Карине и обняла, позволив ткнуться лицом в необъятную грудь. Так и сидели. Мама гладила по спине Карину, а Павлик – Рыжика. А потом и родители Карины подъехали.

Им они передали девочку, что называется, из рук в руки. Павлик еще и Рыжика отдал, рассудив, что Каринке тот сейчас нужнее. Но сначала извинился:

– Дядь, вы, хоть и алкоголик, я знаю, но, пожалуйста, потерпите немножко. Рыжика только довезти надо, а там у него свой домик, мы с Кариной сделали. Не зачихивайте его до смерти, пожалуйста!

Глаза у Каринкиного бати выпучились так, что едва не сравнялись в размере с линзами очков. Карина, совсем к тому времени уже успокоившись, хихикнула:

– Да не алкоголик он, а аллергик, дурень!

И пускай Каринка его вроде как отругала, Павлику от звука ее смеха все равно стало гораздо легче на душе. Точно все дурное уже осталось позади. Точно жизнь – их с Мамой жизнь, жизнь Каринки и ее родителей, жизнь Рыжика – вот-вот вернется в прежнее мирное русло.

Может, даже «развода» в семье Карины не случится, ведь когда с людьми всякое нехорошее происходит, оно их объединяет…

Вот только нехорошее еще не закончилось.

Мама придержала Павлика в прихожке, а сама пошла, тяжело ступая (аж зеркало на стене задрожало!), прямиком на кухню. Павлик не стерпел, выглянул из-за угла – интересно же все-таки посмотреть, что там будет теперь, когда все грязные тайны дядь Геры и его «компрачикосов» стали известны.

За Маму он почти не переживал. Уже завтра – об этом они заранее договорились с родителями Карины – придет полиция, «как минимум участковый». А «мятые синяки» вроде дядь Геры боятся полиции больше, чем чего-либо еще! По крайней мере, Каринкин батя-очкарик (он же батя-аллергик) очень убедительно об этом рассказывал. Мама же слушала и кивала, поддакивая. Вставляя между прочим: «Герман вообще на условном, ему с ментами пересекаться – край…»

А по дороге домой она просила у Павлика прощения. Обнимала, слюняво целовала в щеки и лоб солеными от слез губами, каялась: «Кто же знал, миленький! Он ведь, зараза, такие письма писал из тюряги своей… Я-то, дура, еще и кредит на эту сволочь оформила, чтоб ему пусто было!..» И клялась, снова и снова божилась: «Ноги его в нашем доме больше не будет!..»

Так и не состоявшийся отчим – или почти уже бывший будущий отчим, как не без удовольствия начал думать о нем Павлик, – по обыкновению, посасывал коричневатое пойло из чайной кружки. Пиджак накинул на спинку стула, босые ноги разбросал по полу, сверкая заскорузлыми пятками, и вообще выглядел максимально расслабленно. Заметив Маму, медленно приподнял тяжелую голову, глянул на нее ленивым «мятым» взглядом:

– Мучача?

А та, широко размахнувшись, отвесила ему пощечину.

– Ты чего, мучача?..

– Ложись спать, сынок, – сказала Мама, обернувшись к Павлику. И прикрыла кухонную дверь.

Но, конечно, Павлик еще долго не мог уснуть. Лежал на диване, внимательно прислушивался к ругани, доносящейся из-за стенки. Кричала в основном Мама. Долго кричала, с час, не меньше. Дядь Гера лишь иногда глухо огрызался в ответ. И пару раз вроде бы что-то спрашивал. Павлик не мог разобрать, о чем речь, уловил только отдельные слова: «завтра», «мусора», «договоримся». Еще вроде бы «айфон» и уже знакомое «компенсация» прозвучало. Потом Мама опять кричала, раздавались звуки новых пощечин… Наконец хлопнула дверь спальни. Павлик, уже засыпая, услышал сквозь сон, как Мама прошла на кухню и забряцала там посудой. Как видно, спать с дядь Герой в одной комнате они уже не будут. Никаких тебе больше скрипов и стонов из спальни. Никогда.

Успокоенный и умиротворенный, Павлик уснул. И снились ему маленькие рыжие котята с ангельскими крылышками, порхающие, как феи из сказок, вокруг счастливо улыбающейся Карины.

Утром же его разбудил требовательный стук. Участковый! Павлик мигом скинул одеяло на пол и поскакал в прихожку, на бегу натягивая штаны. Пропустить момент, когда ненавистного дядь Геру вышвырнут из их с Мамой квартиры, он, разумеется, не мог.

Какое же разочарование его ожидало!..

Догадываться, что что-то не так, что что-то идет не по их общему, заранее обговоренному с Кариной и ее родителями плану, Павлик начал, когда увидел в коридоре Маму и отчима, держащихся за руки все равно что парочка влюбленных в парке.

– Ма-ам?..

Дядь Гера оглянулся первый:

– О, сынка!

Снова этот фальшиво-радостный голос. И обращение, от которого Павлика аж передернуло всего. Захотелось крикнуть: «Не имеешь права!.. Ты не мой, ты не настоящий папа!..» Но, разглядев дядь Геру получше, Павлик буквально лишился дара речи.