Вот ты влип

Отвезу домой я орхидею.

Ты ладью останови, рыбак!

Лепестком ладья твоя плывёт;

Чем ты нагрузил её сегодня?

Ты плещи, весло моё, плещи!

Из дому я в ней увёз туман,

А везу в ней лунный свет обратно.

Любой человек после столь проникновенного чтения стихов вправе был ожидать от публики если уж не аплодисментов, то хотя бы благоговейного трепета.

Вместо этого во время выступления Моргунова в зале нарастал гомерический хохот. Ничего не понимая, Михаил ошарашенно озирал зал. Романтическую улыбку на его лице сменила гримаса растерянности и обиды.

– Вы, товарищ, прикрыли бы что ли каким-нибудь лепестком своё весло! – еле сдерживая смех, обратился к нему владелец отеля. – Приглушили бы, так сказать, лунный свет. А то ведь так сверкает, что ослепнуть можно!

Зал покатывался от хохота.

Взгляд Моргунова углубился куда-то внутрь себя, начались трудности перевода, но ситуацию разрешил озорной женский голос с первых рядов:

– Ширинку застегни, рыбак!

До Михаила дошло в чём дело, он резко посмотрел вниз, вмиг сложился пополам, прикрыл свой лунный свет руками и, согнувшись в три погибели, заковылял со сцены так же поспешно, как до этого на ней появился.

Публика долго не могла успокоиться, развеселились и Молоканов с Блудманом. Одному мне было не до смеху: «Крикни я Мишке сразу ”ширинку застегни!”, а не изъясняйся жестами, – корил я себя, – глядишь, и не вышло бы такого конфуза».

Когда всё немного улеглось, владелец отеля Иван Лыкич Минов вдруг неожиданно заявил:

– Друзья, мне пришла в голову отличная идея: как сторона, принимающая это мероприятие, я хочу выступить спонсором. Сегодня здесь звучало много стихов про орхидеи китайских и корейских поэтов. Но «Древо Хитрово» – наш совместный проект с вьетнамскими партнёрами. А вот стихов вьетнамских авторов мы так и не услышали! Поэтому объявляю конкурс! – продолжал он под одобрительные возгласы публики. – Первый, кто прочтёт здесь стихи любого вьетнамского поэта со словом «орхидея», получит от нашего отеля бесплатную туристическую путёвку на неделю во Вьетнам! Согласны?

– Да-а-а! – хором ответил зал.

– Тогда объявляю конкурс открытым! – зычно крикнул Иван Лыкич. – Прошу к микрофону!

Народ в зале загудел, люди стали перешёптываться, кто-то схватился за смартфоны, но вариантов ни у кого пока не появлялось. Молоканов, как мне показалось, уговаривал Блудмана выдать кого-нибудь из китайских поэтов за вьетнамца. А я неожиданно вспомнил и решительно направился к микрофону.

– Что? Вы знаете стихи, полностью подходящие под условия нашего конкурса? – удивлённо спросил хозяин отеля, недоверчиво глядя на меня.

– Знаю, – уверенно ответил я. – В романе в стихах вьетнамского поэта Фам Тхая «Вновь обретённые гребень и зерцало» есть такие строки:

Светит яркая луна.

Пахнет, млея,

Орхидея.

И спокойна глубина.

Иволга лепечет,

Ласточка щебечет.

Ветер парусом трепещет.

В редких звёздах вышина.

И туманы поредели.

Вышел путник со свирелью,

Значит – скоро быть веселью.

Скоро встреча суждена.

Вокруг воцарилось гробовое молчание.

– А вдруг он выдумал такого поэта и сочинил эти стишки на ходу? – громко крикнул из зала вроде как Брильянов.

– Поэт такой – Фам Тхай – точно есть, – возразил доктор филологических наук и по совместительству вождь орхидеистов. – Но вот за стихи не поручусь.

– А мы сейчас проверим по интернету! – сказал владелец отеля, доставая айфон последней модели. – Как имя поэта?

Я ещё раз повторил ему и имя поэта, и название романа. Он вбил всё это в поисковике вместе со словом «орхидея» и немного погодя объявил:

– Точно! Есть такие стихи. Они из фрагмента этого романа – «Состязание Фам Кима и Тхюи Тяу в сочинении стихов и музыки». Молодец! – покачал он головой. – Честно говоря, я не думал, что кто-нибудь в этом зале сможет прочесть стихи на моих условиях. Как вам это удалось?

– Дело случая! В театральной студии в университете мы ставили литературно-музыкальные композиции, в том числе и на стихи восточных поэтов. И Фам Тхай был в нашем репертуаре. Потому и запомнил!

– Что ж, мы своё слово держим, – сказал Иван Лыкич. – Подходите завтра утром на ресепшн с номером своего загранпаспорта. Я распоряжусь, чтобы на вас оформили бесплатную поездку на любой курорт Вьетнама по вашему выбору!

И под одобрительно-завистливый шквал аплодисментов, щелчки фотоаппаратов и блики объективов телекамер он тут же торжественно объявил меня победителем им же придуманного конкурса.

«Удачненько я съездил в Ульяновск! – размышлял я уже на фуршете по завершении показа фильмов. – В первый же день разузнал, что Эльвиру Улябину только ещё объявили в розыск. Выяснил, кого подозревают в убийстве Тараканова. Плюс бонусом ко всему выиграл халявную поездку во Вьетнам! Осталось только проникнуть в комнату таинственного учёного и посмотреть, чего он там химичит».

На фуршете собрался узкий круг: были владелец гостиницы Иван Лыкич Минов со своим спутником Брильяновым (в том, что это именно он, я уже нисколько не сомневался), группа телевизионщиков с Моргуновым и приглашённые гости-киноведы, включая Молоканова с Блудманом. В знак примирения позвали и филолога-орхидеиста.

Мишка Моргунов поначалу подходил ко всем с виноватой физиономией и извиняющимся тоном пытался объяснить, какая же незадача с ним приключилась сегодня на сцене. Все как один пытались успокоить его, говорили «с кем не бывает!», но Михаил не унимался и начал усиленно налегать на спиртное.

После шестой рюмки его виноватая улыбка превратилась в глумливую, извинения трансформировались во фразы «можем повторить!» и «ты плещи, весло моё, плещи!», а рука вновь стала теребить молнию в джинсах. Коллеги-телевизионщики откровенно подтрунивали над ним, остальные старались не обращать внимания.

Молоканов с Блудманом нашли новую тему для споров с упёртым орхидеистом: они оживлённо обсуждали фильмы «Дикая орхидея» и «Чёрная орхидея» и, судя по накалу дискуссии, их предпочтения снова диаметрально разошлись.

Я решил завести разговор с владельцем отеля, который, словно оправдываясь, что-то пытался разъяснить Брильянову. Дабы привлечь к себе внимание, я подошёл к ним с бокалом шампанского и обратился к Минову:

– Странное у вас отчество – Лыкич. Откуда оно? Привычнее – Лукич.

Он удивлённо посмотрел на меня, но ответил доброжелательно:

– Ничего странного. Я, как это приято говорить, полукровка: мама – русская, отец – вьетнамец. Его звали Лык, что в переводе с вьетнамского означает «сила». А фамилию для российского паспорта русифицировали. Мама лишь настояла, чтобы имя моё было русским – Иван. Вот такой коктейль получился!

– Никогда бы не подумал, что в вас течёт восточная кровь! – искренне удивился я. – Разве только глаза немного выдают. А так, внешне вы – типичный европеец!

– Ух! – вздохнул он. – Дело в том, что и отец мой – тоже только наполовину вьетнамец: бабушка была француженкой! Так что во мне – гремучая смесь.

– Гражданин мира! – похлопал его по плечу Брильянов. – С моим-то вопросом как будем решать?

– Послушай! – резко оборвал своего вальяжного собеседника хозяин отеля. – Мы же договаривались не обсуждать это на людях!

Медиамагнат недовольно поморщился.

– Всё же удивительно совпало, что вы оказались знатоком вьетнамской поэзии, – сказал Иван Лыкич, пристально глядя на меня. – Какими судьбами у нас?

Я стал лепетать, что, мол, приехал в Ульяновск проведать старого друга с местного телевидения, с которым мы учились в университете и изучали восточные языки. По его приглашению и оказался в «Древе Хитрово». А сегодня в кинозале, как только увидел хозяина отеля, у меня сразу же родилась догадка, что отчество Лыкич связано с вьетнамским именем Лык. Но я и предположить не мог, насколько она была верной!

– Сегодня у вас день угадаек! – одобрительно сказал Минов и, отойдя в сторону, продолжил что-то оживлённо обсуждать с Брильяновым. Я попытался подслушать их разговор, но они покосились на меня, и мне пришлось ретироваться.

Фуршет продолжался своим чередом. Моргунов опять ходил с расстёгнутой ширинкой и веселил публику. Увидев меня, он зачем-то взял со стола банан и засунул его себе в штаны, при этом невыразимо глупо улыбаясь.

Я фыркнул, покрутил пальцем у виска и отошёл было к другой компании. Но там Молоканов и Блудман вовсю спорили с ботанофилологом о том, кто привлекательнее и сексуальнее: Жаклин Биссет из «Дикой орхидеи» или Скарлетт Йоханссон из «Чёрной»? Надо ли говорить, что их мнения и в этом вопросе категорически не совпадали!

Слушая их, я вспомнил рассказ Скромного о красавицах-куклах и решил, что сейчас, пока все увлечены выпивкой и спорами, – самый подходящий момент незаметно исчезнуть и проникнуть в дальнюю комнату учёного, ключ от которой жёг мой карман.

Так я и поступил. То есть незаметно исчез.

Дальше всё пошло не по плану…

Животный ужас и первобытный страх

Выскользнув из фуршетного зала и не заходя к себе в номер, я сразу направился к заветной комнате.

Схему отеля «Древо Хитрово», нарисованную мне Скромным, я досконально изучил ещё по дороге в Ульяновск. Поэтому представлял маршрут как свои пять пальцев.

Намерения мои были самыми решительными: я рассчитывал быстро проникнуть в лабораторию учёного и на раз-два разгадать все его секреты. Ну, и заодно посмотреть, что там за голые куклы!

Время было уже позднее. По пути в дальний конец гостиницы мне почти никто не встретился: пара постояльцев да одна горничная. Но чем дальше я углублялся в недра «Хитрово», вдыхая запахи обильно разбрызганных ароматических спреев, тем заметнее тускнел в коридорах свет электрических ламп. Это объяснялось тем, что в дальней части отеля в эти дни заселённых номеров практически не было.

В самом же конце длиннющего коридора – там, где нужно было повернуть направо и спуститься по узкой лестнице к номеру учёного, – и вовсе царил полумрак.

Я огляделся по сторонам: вокруг ни одной живой души.

«Сегодня определённо мой день, – решил я. – Всё играет мне на руку: никаких лишних глаз».

И вот я осторожно начинаю спускаться по лестнице к чуть поблескивающей из темноты серебристой двери, достаю из кармана ключ. Меня пробивает лёгкий мандраж от неизвестности: что там – за дверью?

Инстинктивно вдыхаю ноздрями воздух – и…

Я определённо чувствую, что от двери исходит трупный запах! А за нею мне явственно чудятся какие-то шорохи! Или даже голоса?

Я роняю ключ – блюм!

Он скачет по ступенькам и звонко ударяется в самую дверь – блюм!

Как ошпаренный я выскакиваю по лестнице обратно наверх – в коридор!

Блюм! – словно эхом несётся мне вслед из-за запертой двери.

Я ошарашенно оглядываюсь по сторонам: вокруг, по-прежнему, никого.

Жадно хватаю ртом воздух, пытаюсь успокоиться.

Снова принюхиваюсь – пахнет только цветочными ароматами спреев.

Может, мне всё только причудилось?

Но в голове уже рисуются страшные картины: там, сразу за дверью, у которой теперь лежит выроненный мною ключ, всё ещё бьётся в конвульсиях безголовая кукла Водяновой! Дальше – в глубине тёмной комнаты – среди покачивающихся кукол продолжает разлагаться труп Эльвиры Улябиной. Может, с него уже сыплются черви!

Я физически чувствую, как от этих картин мои жилы начинают стыть от животного ужаса!

Пытаюсь взять себя в руки, пячусь в полумраке к окну в тупике в самом конце коридора.

Блюм! – неотвязно звучит в моей голове.

И снова – блюм-блюм-блюм!

Упираюсь лицом в стекло окна – а там только тёмный лес!

Одинокий фонарь бешено раскачивается на сильном ветру, отбрасывая зловещие тени от гнущихся от непогоды деревьев. Они тянут ко мне свои корявые ветви жадными руками со скрюченными пальцами, словно хотят утянуть меня в чащобу.

Чувствую, как меня обволакивает вылезающий из самого нутра настоящий первобытный страх!

Блюм-блюм-блюм! – набатом продолжает звенеть в моей голове.

Я обхватываю её руками, с ужасом всматриваюсь в тёмное небо за окном, но это порождает только новые зловещие ассоциации.

Неотвязный и нескончаемый «блюм!» разрастается безразмерной гидрой и всё сильнее бьёт по мозгам, колдовски превращаясь в воспалённом сознании в «Улялюм» Эдгара По:

Небеса были пепельно-пенны,

Листья были усталые стылы…

Было смутно; темны и смятенны

Стали чащи, озёра, могилы.

Сердце в пепел упало и пену

И, как листья, устало застыло…

И звучали над чащей священной

Завывания духов могилы!

– Улялюм! – в голос кричу я и в ужасе бросаюсь прочь – долой от этого страшного места!

Но, отбежав несколько шагов, инстинктивно вспоминаю, что выронил у двери ключ.

Невыразимым усилием воли преодолевая сковавшие меня животный ужас и первобытный страх, всё же заставляю себя вернуться назад к лестнице.

Молнией слетаю по ней, хватаю пригоршней лежащий на пороге ключ, кожей чувствуя, как за дверью разверзнутой утробой тянется поглотить меня извивающийся змеёй безголовый робот!

В две секунды, в кровь ободрав все ногти, вскарабкиваюсь обратно по ступенькам и как ошпаренный, не помня себя, в панике бегу на свет к людям!

За мной гонятся, наступая на пятки, пытаясь схватить за волосы, безголовая кукла Водяновой, покрытый струпьями труп Улябиной и примкнувшие к ним, не весть откуда взявшиеся остальные зловещие тени моих первобытного страха и животного ужаса!

– Улялюм!!! – многоголосым хором вопят они мне вослед, вскарабкиваясь на спину…

Встретившиеся первыми на моём пути постояльцы вправе были подумать, что свою знаменитую картину «Крик» Эдвард Мунк писал именно с меня.

50 на 50, подсказка зала и звонок другу

Едва открыв дрожащей рукой свой номер, первым делом включил все, какие были, потолочные, настенные и напольные электрические лампы, врубил на полную катушку телевизор.

Только что пережив настоящую паническую атаку, я трясущимися руками достал из бара бутылку виски, сорвал пробку, плеснул в стакан грамм пятьдесят светло-коричневой жидкости и выпил одним глотком. Показалось мало – налил ещё столько же и махнул залпом.

Алкоголь побежал по жилам. Обведя глазами яркую комнату тропических красок, я стал понемногу успокаиваться.

«Жалкий трус! – мысленно ругал я себя, опустившись на мягкий ковёр у кровати. – Повёл себя как последний паникёр!»

Казалось бы, плёвое дело: войти в комнату и посмотреть – что да как. А я чуть в штаны не наложил!

В итоге – пустяшное задание провалено! А ведь так удачно всё складывалось целый день!

– Никогда не позволяй страху победить тебя! – вдруг раздалось из телевизора. Я вгляделся в экран – там шёл какой-то «ужастик». Меня передёрнуло, я быстро переключил канал. Но фраза из фильма засела в моей голове.

По другой программе шла интеллектуальная викторина, где в этот момент требовалось угадать автора фразы «Страх вовсе не в опасности, он в нас самих». Я прислушался: участник игры не знал, какой вариант выбрать, попросил помощи у зала и, воспользовавшись подсказкой, дал правильный ответ – «Стендаль». И выиграл главный приз!

Под воздействием выпитого я догадался, что это высшие силы посылают мне сигналы через телеэфир. Тут же вспомнил, что недавно прочёл «Учение Дона Хуана» Кастанеды и даже выписал оттуда в блокнот фразу: «Единственный способ побороть страх – это не убегать».

– Так чего же побежал-то? Трусливый заяц! – уже в голос ругал я себя.

Посмотрел на картинки в комнате – и снова пробил холодок: из пейзажа джунглей куда-то пропал аллигатор – его не было возле реки! А днём точно был!

В панике я приблизился к картинке. Но нет – крокодил на месте. Это яркое освещение играло со мной злую шутку: хищник просто слился на изображении с зарослями. А так – все оставались на прежних позициях: и Ленин, он же Хо Ши Мин, в шапочке, и рыбаки в лодках. Это нервы мои расшалились ни к чёрту!

Чтобы успокоиться, я выпил ещё целый стакан виски и вспомнил, что обещал позвонить Скромному.

Первой мыслью было выплеснуть на него все только что пережитые мною негативные эмоции. Ведь не будь Игоря, я бы никогда не оказался в Ульяновске со всей этой невероятной нервотрёпкой!

Набирая номер, я предвкушал, как сейчас отыграюсь на Гоше, и отольются ему все мои слёзы! Но как только услышал на другом конце линии его испуганный, срывающийся на фальцет голос: «Алло! Алло! Я слушаю!», – желание оттоптаться на нём сразу улетучилось.

«Всё же за день были и приятные моменты, – припомнил я, разглядывая на стене картинку морского пляжа с пальмами. – Тот же выигрыш бесплатной поездки во Вьетнам».

– Привет! Как ты там? – спросил я Игоря.

– Ты ещё спрашиваешь? Места себе не нахожу! Почему так долго не звонил? – Гоша сорвался на визг. – Скажи: меня ищут?

– Успокойся и брось паниковать! – по-отечески ответил я, впадая в благостное состояние от выпитого алкоголя. – Никто тебя не ищет! Более того: саму Эльвиру толком ещё не начали искать. Полиция пока не чешется: думают, что нагуляется и вернётся домой – у неё такие загулы не впервой.

На том конце трубки послышался облегчённый выдох. Отчего-то мне это не понравилось:

– Чего ты обрадовался? Я был сегодня у того номера – там такая вонь стоит от трупа! Дышать нечем! – соврал я. – Так что скоро найдут, не надейся!

– Правда? – снова запричитал Скромный. – Так ты там был? Что видел? Расскажи, не тяни резину!

Мне опять стало жаль его. Сам-то я испугался даже войти в ту комнату, где Гоша пережил страшную сцену убийства! А я тут перед ним выёживаюсь…

– Нет, Игорь, в номер учёного мне сегодня зайти не удалось: там рядом постоянно тёрлись горничные, поэтому не получилось, – снова приврал я. – Завтра с утра пораньше повторю попытку. Дверь не опечатана, всё вроде спокойно. Учёный, судя по всему, ещё не вернулся. Да и запаха особого нет – там, в коридоре, дезодоранты всё перешибают.

– То есть меня пока не ищут?

– Говорю же – нет! Я бы тебе посоветовал завтра выйти на работу. Твоё отсутствие может вызвать подозрения, а так – скажешь, взял пару дней отгулов по семейным обстоятельствам, с кем не бывает! А здесь ещё не известно, когда эту Эльвиру обнаружат и начнут расследовать.

– Ты меня немного успокоил, – услышал я благодарный голос с того конца трубки. – А то я с ума сходил! Пожалуй, так я и сделаю: завтра выйду на работу. А то ещё того гляди – самого в розыск объявят!

– Лады! Завтра перезвоню, – ответил я и выключил трубку.

Успокоившись, я решил, что в принципе всё складывается не так уж и плохо. Скромного пока никто и не думает подозревать – даже труп Улябиной ещё не нашли. С убийством Тараканова, наоборот, картина более-менее ясна.

«Завтра осталось только оформить выигранную во Вьетнам путёвку и заглянуть всё-таки в эту чёртову комнату учёного, – размышлял я. – И пора валить отсюда!»

К номеру с куклами решил пойти с раннего утра, пока будет светло и нестрашно. На том и заснул.

Упс!

Поднялся с рассветом и решил строго-настрого придерживаться намеченного накануне плана. Пока народ толком не проснулся, быстро добираюсь до лаборатории учёного и решительно вхожу в неё. Если безголовая кукла так и лежит за дверью – со всей силой пинаю её в сторону. Дальше стремительно двигаюсь внутрь помещения и по ходу снимаю на камеру мобильника всю обстановку. Акцент делаю на технических аппаратах – центрифугах, барокамерах и прочих агрегатах, о которых рассказывал Скромный. Отдельно фиксирую труп Эльвиры Улябиной и, конечно же, пытаюсь детально отснять самих биороботов. Проверяю ящики в мебели: если нахожу какие-нибудь схемы, чертежи и расчёты – тоже фиксирую на камеру. Увижу нож, которым зарезали Эльвиру, и тяпку, какой Скромный отрубил голову кукле Водяновой, – забираю их с собой, чтобы не оставалось улик – орудий убийств и отпечатков Игоря. После этого запираю дверь и так же стремительно удаляюсь. Потом беру вещи из своего номера, получаю на ресепшн выигранную путёвку во Вьетнам и еду автобусом домой. В дальнейшем в зависимости от содержания добытых материалов решаю: можно ли их как-то монетизировать с выгодой для себя?

План был неплохой, но не учитывал одного: этим утром в дальней части «Древа Хитрово» шла генеральная уборка, и по мере продвижения к концу коридора количество горничных на моём пути всё увеличивалось. Двери многих номеров были открыты, рядом с ними стояли тележки с бытовой химией и сменным бельём, всюду шумели пылесосы.

С видом праздного постояльца, изучающего интерьеры гостиницы, я неспешно шёл в сторону самого дальнего окна, к стеклу которого накануне вечером в ужасе прижимался щекой.

При дневном свете всё выглядело настолько буднично и обыденно, что вчерашние мои страхи представлялись мне галлюцинациями тяжелобольного на голову человека. Тревожно было сознавать, что этим человеком был я сам.

Поравнявшись с поворотом к заветной двери, я ещё больше замедлил шаг и покосился вниз. Серебристая дверь по-прежнему была заперта. Лестничные ступеньки к ней были ещё влажными от только что проведённой уборки.

Спуститься к лаборатории и реализовать намеченный план не представлялось никакой возможности: в коридоре тут и там сновали горничные.

«Что ж, придётся вернуться сюда позже, когда народ рассосётся, – решил я. – Займусь-ка пока путёвкой».

С такими мыслями и направился на ресепшн.

Там я рассказал администратору, как выиграл вчера на объявленном хозяином отеля конкурсе бесплатный тур во Вьетнам, и попросил оформить необходимые документы.

Он предложил мне подождать в холле и стал кому-то звонить.

Я присел на диванчик неподалёку. Возле лобби-бара увидел Брильянова – он с утра пропускал рюмочку коньяка.

«Вот же! – невольно подумал я. – А ведь точно так же они сидели здесь с Таракановым в ночь перед его убийством».

В эту минуту у меня зазвонил мобильник – это был Мишка Моргунов. Он сходу стал расспрашивать, чем закончился вчерашний вечер. Я ответил, что ушёл с фуршета в самый разгар, но Михаил к тому времени был уже изрядно нализавшись и вёл себя непотребно.

– А что конкретно я делал? – продолжал выпытывать он.

– Постоянно теребил молнию на ширинке и зачем-то совал к себе в штаны фрукты со стола.

– Ой, дура-а-а-к! – самокритично загнусавил мой собеседник. – А стринги себе на голову я не натягивал?

– Какие стринги? – не понял я.

– Ну, серебристые стринги, в которых я вчера был!

– На тебе были стринги?

– Да! Не надевал я их вчера себе на голову?

– Для начала тебе следовало бы спросить: а не видел ли я, как ты их с себя снимал? – пытался вслух рассуждать я.

– Коллеги говорят, что снимал, – обречённо блеял Моргунов. – Потом якобы нацепил их себе на голову и бегал так вокруг стола… Это правда?

– Уфф! – озадаченно выдохнул я. – А что по этому поводу говорят Молоканов с Блудманом?

– Им я ещё не звонил. Неудобно… – сопел на том конце трубки Михаил. – Дружище, а ты случайно не помнишь, вчера на фуршете никто не снимал меня на видео?

– Странно слышать такой вопрос от кинодокументалиста. Я ничего такого не видел. Поинтересуйся у своих коллег.

– Они только подзадоривают меня! Дразнят, что все снимали на телефоны! И выложат в интернет! – запричитал Мишка.

– Ничего такого я не видел, – повторил я. – Нитка-то от стрингов у тебя на носу была или на затылке?

– Ты издеваешься надо мной?! – сорвался на визг Моргунов.

– Почему издеваюсь? Если на затылке, скажешь: играл в жмурки, – посоветовал я.

– А если на носу? – всерьёз заинтересовался он.

– Если на носу – скажешь, что изображал затылком Собаку Баскервилей!

– Да?

– Ну, хоть какое-то оправдание, – как мог успокаивал я приятеля. – Ты же человек творческий! Объяснишь у себя в киноклубе, что таким образом решил сэкономить на аниматорах.

На том конце трубки усиливалось напряжённое сопение.

– Михаил, ты, конечно, меня извини, – сказал я, дабы прервать затянувшуюся паузу, – но тебе стоит запомнить неплохую мысль Владимира Сергеевича Соловьёва. А он говаривал: «Вино – прекрасный реактив, в нём обнаруживается весь человек: кто скот, тот в вине станет совершенной скотиной, а кто человек – тот в вине станет ангелом».

– Ты на что намекаешь? – обиженно спросил он.

– Как минимум на то, что ты – далеко не ангел, – ответил я.

– Это всё от нервов! – вздохнул Михаил. – Извини, что так получилось. Ты не подумай, старик, со мной такое бывает не каждый раз!

– Приму на веру: проверять некогда – сегодня возвращаюсь домой.

– А как же твоя статья про чиновника Тараканова? – снова оживился Мишка.

– Так вроде всё выяснилось, – удивился я. – Убийство на почве ревности. Васса же при тебе вчера рассказывала про мужа его помощницы.