скачать книгу бесплатно
Наконец, Демарат разжал губы:
– Допустим, я соглашусь… Что от меня требуется?
– Деньги на расходы.
– И все? Тебе какой интерес?
– Мои враги нашли убежище на Самосе, – процедил Батт. – Но в одиночку мне их не одолеть.
– И как ты собираешься высадиться? Ополчение Самоса сомнет любой вооруженный отряд. Если у нас не получилось… – лакедемонянин развел руками.
– Воспользуюсь народным гуляньем на Великие Дионисии. Команда сойдет на берег в козлиных шкурах и масках сатиров. Во время праздничной неразберихи никто не заподозрит подвоха… Просто подменю кратер.
– Эллины пойдут на святотатство? – с сомнением протянул лакедемонянин.
– Нет! – отрезал Батт. – Команду наберу из киприотов. На Кипре и без эллинов хватает наемников.
– Имей в виду, ее так просто не унести, она вмещает триста амфор, – с сомнением проронил Демарат.
Увидев, что наксосца это заявление не смутило, согласился:
– Хорошо! Пришлешь завтра кого-нибудь за деньгами. Только сначала поклянись, что не потратишь их впустую.
Наксосец кивнул, затем повернулся лицом к западу:
– Клянусь собственной жизнью не пропить твои деньги, не спустить их на роскошь и продажных женщин, не закопать, не потерять, не пожертвовать в храм… И пусть меня постигнет гнев Зевса Оркоса и месть Эринний, если обману.
На этом встреча закончилась.
Лакедемонянин задумчиво посмотрел вслед удалявшемуся гостю.
«Ничем не рискую, – теперь уже довольно думал он. – Деньги небольшие, даже если пропадут – не жалко. А вот выгода налицо… Когда подмена будет раскрыта, мое имя нигде не всплывет».
Батт только на улице сообразил, что не знает, как выглядит кратер.
4
До Хиоса Батт добрался к середине пианепсиона.
Гейкосора зашла в гавань около полудня дня Аполлона. По случаю праздника светоносного бога маяк дымил оранжевыми от хны клубами. Мачты пришвартованных кораблей зеленели лавровыми ветками. На вантах развевались разноцветные ленты. Даже крики чаек казались возвышенными.
Праздничное шествие-помпэ уже закончилось. Оно было не таким массовым, как в праздник Аполлона Боэдромия в самом начале осени или на весенних Таргелиях, а в жертву архонт разрешил заколоть всего десять быков.
Большинство горожан к полудню покинули торговую площадь-дейгму: женщины разошлись по домам, неся в передниках куски пахнущего дымом мяса, мужчины отправились на симпосии, молодежь разбрелась по садам, чтобы в спокойной обстановке заняться распевкой перед вечерним состязанием хоров.
Над пристанью витал запах жаркого. Возле прямоугольного алтаря на ступенчатом цоколе все еще толпились жрецы фиаса Аполлона, заканчивая положенные ритуалы.
Рабы в измазанных кровью хитонах граблями сгребали в кучу обугленные копыта, рога и кости за окружавшей алтарь веревкой-перисхонисмой, чтобы отвезти останки на телеге к храмовому ботросу для захоронения.
Жрецы допивали оставшееся от возлияний вино. Заляпанные жиром и копотью гиматии потеряли белоснежную величавость, венки сидели косо. Зато покрасневшие лица священнослужителей выражали торжественную сосредоточенность.
Бронзовый Аполлон-кифаред довольно взирал на алтарь с поросового пьедестала. У его ног возвышался холм из подношений: лавровых венков, символических луков, стрел, изящных дарственных кифар с серебряными струнами, а также деревянных и терракотовых фигурок соперников бога по гимнастическим агонам – Марсия, Ареса, Гермеса.
Рядом белела мраморная стела от делегации с Делоса, где, по преданию, родились Аполлон и Артемида. Букеты цветов еще не утратили благоухания. Раб старательно разравнивал лопатой свеженасыпанный гравий.
Батт вместе с капитаном и келейстом направился к Священной роще. На море ты можешь заниматься чем угодно, однако почтения к святыням никто не отменял. Как ты себя поведешь, сойдя на берег, так к тебе и отнесутся.
На агоре десятки колесниц упирались оглоблями в вымостку из керамических черепков вперемешку с гравием. В загоне скучал небольшой табун лошадей в ожидании вечерних забегов. Конюхи задавали скакунам корм, подгоняли сбрую, чистили копыта, украшали уздечку лентами.
В святилище Посейдона наксосец нашел заведующего храмовым имуществом – эпитропа, чтобы вручить ему двадцатую часть от ожидаемой выручки за рабов. Поклялся вернуться, если продаст мисийцев дороже. Спутники добавили от себя по паре оболов.
Потом троица уселась на ступенях храма в ожидании конвоя с корабля. Батт бросил мелкую монету уличному торговцу фисташковой мастикой. Пахучая смола липла к зубам, но сознание приятно задурманилось эфирными маслами.
Вскоре показалась вереница пленных мисийцев, которых пираты подгоняли ударами палок. Рабов повели в сторону поросших соснами холмов, где находился рудник.
На стволах раскорячились прибитые гвоздями тела с глиняной табличкой на шее. Выдавленная надпись «бунтарь» объясняла причину казни. Сидя на голове одного из трупов, ворона отрывала куски полусгнившей плоти. Собака с рычаньем пыталась отгрызть почерневшую ступню. Птица при этом недовольно каркала на соперницу.
Мисийцы ошалело смотрели на останки повстанцев. Ничего хорошего от работы на руднике они не ожидали, но это жуткое зрелище отнимало у них остатки мужества.
Ущелье пересекала просека с торчащими из земли короткими пнями. Глухо стучали топоры, хищно визжали пилы. Лесорубы отсекали ветки, тащили хлысты к дороге, натужно, тяжело, с хриплыми криками укладывали бревна в штабели. С вышки за работой внимательно наблюдал часовой, готовый протрубить в раковину при малейшем неповиновении.
«Поденщики, – лениво подумал Батт. – Рабу топор никто не доверит, потому что они от отчаянья голову теряют. А за спиной у каждого раба надсмотрщика не поставишь… Самая подходящая работа для них – это шурфы долбить, вот и просека для волокуш почти готова, осталось выкорчевать пни».
Среди скал показался лагерь.
Батт окинул его внимательным взглядом. Три бревенчатых барака и караульный дом сколочены из ошкуренных сосновых стволов. Постройки окружает жердяной забор. Площадка между ними хорошо утрамбована, но не изрыта копытами. Да и навоза нигде не видно, значит, это загон не для скота, а для людей.
Пираты позволили мисийцам справить нужду и напиться из меха. Потом заставили сесть в тени пихты. Батт отправился на переговоры с управляющим рудником.
Каменный мегарон в стороне от забора белел свежей штукатуркой. Массивный засов на двери был задвинут. Наксосец загремел кольцом, однако на стук никто не вышел.
Тогда он двинулся к баракам. От глубокого рва несло жуткой вонью. Над застоявшейся жижей мерзко роились мухи. В воздух тяжело поднялся черный гриф. Батт даже отвернулся, чтобы не смотреть, что там, он и так знал…
Загон встретил его тишиной. Грубо сколоченная сторожевая клеть возле ворот пустовала. Наксосец решил, что рабов отвели на копи, значит, в лагере остались только рабыни.
Словно в подтверждение его мыслей хлипкая дверь одного из бараков резко распахнулась. На землю кубарем полетела девчонка. Краснорожий надсмотрщик снова занес ногу для удара, но бить в пустоту не стал. Пьяно пошатываясь, он вывалился во двор.
Рабыня натянула рукой край разорванной эскомиды на грудь и попятилась, быстро перебирая согнутыми ногами. Худющая, ребра можно было пересчитать, на плечах синели кровоподтеки.
Вскочив, она бросилась к высокому забору, словно хотела его перепрыгнуть.
– Куда! – заорал краснорожий, а затем со спокойной уверенностью хищника двинулся за жертвой.
Беглянка упала на колени, понимая, что уйти от преследователя не удастся. Распахнутые от отчаянья глаза смотрели прямо на Батта. Наксосец наблюдал за происходящим спокойно – к таким вещам он давно привык, а страдания раба воспринимал, как страдания животного. Собаку ведь можно бить, тогда почему раба нельзя.
Так она и стояла на коленях, вцепившись руками в поперечный брус. Ее голова безвольно опустилась, плечи дергались от беззвучного обреченного плача.
Внезапно у наксосца защемило сердце: вот так же пять лет назад перед капитаном-навклером афинского сторожевого корабля стояла на коленях другая девчонка, пока самого Батта двое моряков держали за руки. Третий приставил к его горлу нож.
Заставляли смотреть, как ее насилуют, а потом еще глумились над трупом. Брат не смог защитить сестру… Батт сглотнул, но тут же взял себя в руки.
Надсмотрщик остановился рядом с жертвой. Ухмыляясь, замахнулся плетью. От хлесткого удара на голом плече рабыни вздулся рубец. Она дернулась и завыла от боли.
Краснорожий снова замахнулся, однако ударить не успел.
– Стоять! – неожиданно рявкнул Батт.
Надсмотрщик в недоумении уставился на чужака. Еще не хватало, чтобы прохожие горлопаны указывали ему, что делать можно, а чего нельзя. Геометрический узор из меандра и спиралей на руках и шее тоже не говорит ни о чем, кроме того, что этот наглец – эллин.
Потом спросил:
– Ты кто?
– Ты ее продаешь? – задал наксосец ответный вопрос.
– Сука! – прорычал краснорожий, не ответив, и поднял плеть.
Брошенный наксосцем камень больно ударил его в плечо. Надсмотрщик рванулся к забору. Но достать чужака плетью не смог, тогда он в ярости затряс жерди.
– Так с товаром не обращаются, – Батт говорил спокойным уверенным тоном. – Значит, ты не хозяин, иначе берег бы свое добро.
– Хозяин, не хозяин… Какое твое собачье дело! – горячился краснорожий. – Проваливай, пока не наваляли!
– Ладно, – уступчиво согласился наксосец, – тогда иди сюда и наваляй.
Батт с показной неторопливостью расстегнул портупею.
Отшвырнув плеть, надсмотрщик ринулся к воротам. Отодвинул засов, выскочил наружу. Пошел на чужака с грозной гримасой на лице. Он был уверен: сейчас этот наглец от боли выпучит глаза, как опущенный в кипяток рапан.
Его остановил удар ногой в живот. Но чтобы свалить ветерана, пусть даже сменившего опасное, хотя и почетное место в фаланге на спокойную службу в лагере для рабов, одного пинка мало. Выпрямившись, краснорожий прорычал ругательство, а затем мощно махнул рукой. Лицо от натуги покраснело еще больше.
Наксосец ушел в сторону, но тут же впечатал кулак под ребра надсмотрщику. Тот словно наткнулся на стену – согнулся, прижимая ладонь к боку. Сильный удар в челюсть швырнул его на спину.
На шум из барака выбежали еще двое громил. Бросились на помощь товарищу, однако остановились, увидев за изгородью хмурые рожи пиратов. Наксосцы нагло таращились на лагерную охрану, демонстративно достав ножи. Да и толстые палки выглядели угрожающе.
Батт надавил подошвой крепиды краснорожему на горло.
– Где управляющий?
– Гелесибий скоро вернется, – глухим от натуги голосом прошипел тот.
– Я подожду, – процедил наксосец. – Как зовут девчонку?
– Фракка, мы так всех фракийских рабынь называем.
– Я ее покупаю… Приведи фракку в порядок, иначе она уйдет по цене овцы… Хозяин тебе этого не простит… Понял?
– Да, – голос надсмотрщика звучал без прежней уверенности.
Когда жгучий шар над морем окутался желтой дымкой, облака скучились и потемнели, а волны из бирюзовых стали темно-синими, со стороны хребта показалась колонна людей.
Рабы, целый день рубившие породу в штольнях, еле передвигали ноги. Руками они придерживали длинный шест с нанизанными на него кольцами цепей, которые тянулись от лодыжек.
Всадники по бокам колонны делали вид, что не замечают, если совсем обессилевший рудокоп начинал шататься. Соседи подхватывали товарища под руки и помогали идти. Останавливаться, а тем более падать нельзя – надсмотрщики оттащат доходягу на обочину, чтобы забить насмерть камнями.
Тяжелее всего приходилось рабам, которые тащили форейон управляющего. Отработав смену, даже не успев отдохнуть, они взваливали на плечи шесты носилок.
Таким было наказание за невыполнение дневной нормы. Если кто-то из них спотыкался, остальные сбивались с шага. Тогда ближайший всадник немилосердно лупил виновника задержки плетью по плечам, по ногам, по голове, куда попало.
В загоне рудокопы повалились прямо на землю. Женщины разносили кувшины с водой, промывали язвы больным, кормили из миски совсем ослабевших. Одного раба надсмотрщики выволокли за забор и сбросили в ров – этот не жилец.
Носильщики остановились перед каменным домом. Из форейона вылез невысокий человек. Выглядел управляющий как афинский эвпатрид: белоснежный хитон, вьющиеся волосы до плеч, аккуратная борода, сытое надменное лицо.
«Гелесибий», – понял Батт.
Надсмотрщик показал хозяину на чужака.
Тот дружелюбно помахал Батту рукой, приглашая подойти.
Наксосец торговаться не умел, поэтому сошлись на цене в одну мину за человека. Управляющий остался доволен сделкой: с учетом ежедневной прибыли от рудокопа в один обол, новые рабы окупят себя за полтора года. За всех мисийцев Батт получил почти целый талант серебра.
– Хочу забрать фракку, – заявил он.
– Это которую? – Гелесибий явно не понимал, о какой именно рабыне идет речь.
– Вот он знает, – наксосец указал рукой на краснорожего.
– Харес, давай ее сюда! – приказал управляющий.
Вскоре девчонку привели. Она успела помыть лицо, расчесать волосы и переодеться в новую эскомиду – всю в заплатах, но чистую. Стояла перед Гелесибием, не поднимая глаз.
– Мина[11 - Мина – мера веса и денежная единица в сто драхм.], – предложил наксосец.
– Две мины! – категорично заявил управляющий.
– Она этих денег не стоит. – Батт попытался сбить цену.
– Тогда не бери.
Наксосец помолчал, потом махнул рукой:
– Согласен.
5
Батт уселся на швартовочную тумбу.
Вечер разливался по гавани мглистой синевой. Закат опалил бахрому облаков розовым жаром. Смоляной факел ронял на каменные плиты черные капли. В наступивших сумерках звуки портовой сутолоки казались особенно резкими.
